Кряква
Кря́ква (лат. Anas platyrhynchos) — птица из семейства утиных, самая известная и распространённая дикая утка[1]. Самцы имеют очень яркую, броскую окраску, напротив того, окраска самки невзрачная, бурая с более тёмными пятнышками. Частично перелётная птица. Населяет пресные и слегка солоноватые водоёмы. Нередко зимуют на незамерзающих водоёмах в крупных городах и их окрестностях[2].
От кряквы путём селекции выведено большинство современных пород домашних уток.
Кряква в коротких цитатах
[править]| — Виктория Токарева, «Казино», 2001 |
Кряква лучше других водоплавающих «вписалась» в городские экосистемы, потому что, во-первых, вид этот очень пластичный, а во-вторых, рядом с человеком чувствует себя неплохо. Недаром домашние утки произошли от кряквы.[4] | |
| — Ольга Волошина, «Новые залетные», 2003 |
«Оранжевая революция» только разгорается, и, как знать, может быть, через несколько десятков лет красная утка «загонит» крякву в Красную книгу Московской области.[5] | |
| — Василий Вишневский, «Оранжевая революция» на московских прудах», 2009 |
Кряква в научной и научно-популярной прозе
[править]Мы выговариваем обыкновенно не кря, а криковный селезень, криковная утка, что, впрочем, весьма идет к ней, ибо она кричит громче всех утиных пород. Ее зовут также кряквой и крякушей… Очевидно, все три названия происходят от слова крякать, вполне выражающего голос, или крик, утки. По-малороссийски утка называется качка. Имя тоже очень выразительное: идёт ли утка по земле ― беспрестанно покачивается то на ту, то другую сторону; плывет ли по воде во время ветра ― она качается, как лодочка по волнам.[6] | |
| — Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852 |
По совершенному сходству в статях и отчасти даже в перьях должно полагать, что дворовые, или домашние, утки произошли от породы кряковных; везде можно найти посреди пегих, разнопестрых, белых стай русских уток некоторых из них, совершенно схожих пером с дикими кряковными утками и даже селезнями, а различающихся только какими-нибудь небольшими отступлениями найдется великое множество; с другими же дикими породами уток дворовые, или русские, в величине и перьях сходства имеют гораздо менее. Это обстоятельство довольно странно. По-видимому, нет никаких причин, почему бы и другим утиным породам не сделаться домашними, ручными? ― Кряква крупнее всех диких уток. Селезень красив необыкновенно; голова и половина шеи у него точно из зеленого бархата с золотым отливом; потом идет кругом шеи белая узенькая лента; начиная от нее грудь или зоб темно-багряный; брюхо серо-беловатое с какими-то узорными и очень красивыми оттенками; в хвосте нижние перышки белые, короткие и твердые; косички зеленоватые и завиваются колечками; лапки бледно-красноватые, нос желто-зеленого цвета. На темных крыльях лежит синевато-вишневая золотистая полоса; спина темноватого цвета, немного искрасна; над самым хвостом точно как пучок мягких темно-зеленых небольших перьев. Утка вся пестренькая, по светло-коричневому полю испещрена темными продольными крапинками; на правильных перьях блестит зеленая, золотистая полоса, косиц в хвосте нет; лапки такие же красноватые, как у селезня, а нос обыкновенного рогового цвета.[6] | |
| — Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852 |
Мясо кряковных уток довольно сухо и черство, когда они тощи, что бывает в июне и в июле, но всегда питательно. Мясо молодых утят очень мягко, и многие находят его очень вкусным, особенно зажаренное в сметане на сковороде, но мне оно не нравится. Вот осенние жирные кряквы, преимущественно прошлогодней выводки, имеют отличный вкус: они мягки, сочны, отзываются дичиной, и никогда откормленная дворовая утка с дикою не сравнится. Должно признаться, что все утиные породы, без исключения, по временам пахнут рыбой: это происходит от изобилия мелкой рыбешки в тех водах, на которых живут утки; рыбешкой этою они принуждены питаться иногда по недостатку другого корма, но мясо кряквы почти никогда не отзывается рыбой. Я довольно подробно говорил о кряковных утках. Теперь, описывая другие утиные породы, я стану говорить только об их исключительных особенностях.[6] | |
| — Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852 |
Тысячи тысяч птиц большими и малыми стаями тянулись к югу. Некоторые шли в обратном направлении, другие — наискось в сторону. Вереницы их то подымались кверху, то опускались вниз, и все разом, ближние и дальние, проектировались на фоне неба, в особенности внизу, около горизонта, который вследствие этого казался как бы затянутым паутиной. Я смотрел, как очарованный. Выше всех были орлы. Распластав свои могучие крылья, они парили, описывая большие круги. Что для них расстояния!? Некоторые из них кружились так высоко, что едва были заметны. Ниже их, но все же высоко над землею, летели гуси. Эти осторожные птицы шли правильными косяками и, тяжело, вразброд махая крыльями, оглашали воздух своими сильными криками. Рядом с ними летели казарки и лебеди. Внизу, ближе к земле, с шумом неслись торопливые утки. Тут были стаи грузной кряквы, которую легко можно было узнать по свистящему шуму, издаваемому ее крыльями, и совсем над водою тысячами летели чирки и другие мелкие утки.[7] | |
| — Владимир Арсеньев, «По Уссурийскому краю», 1917 |
Озеро и вечером было совершенно тихое, но напуганные рассказом о вёрткости усольских лодок и внезапных бурях на озере, мы решили плыть, не упуская из виду темной линии берега. В тишине на воде была слышна вся жизнь большого озера, и если бы научиться узнавать значение всех этих звуков, то много бы можно было порассказать, и мы уже теперь много знали: там трещал чирок в быстром полете за самкой, там слышался рокот крякового селезня подплывающего, и потом он ее топтал и душил, у черней было как-то почти по-вороньему, свиязи посвистывали, ― а то вдруг гомон всех невидимых стай ― непонятное.[8] | |
| — Михаил Пришвин, «Дневники», 1925 |
Кряква в художественной прозе
[править]Перевалив через гриву, мы подошли к речке, узенькой, ржавой, покрытой кувшинками. Далеко не доходя до нее, земля под нами стала качаться, бурчать и вдруг проваливаться иногда наглую ногу, так что себя самого приходилось вытаскивать за УШКИ сапога. «Тут самое утиное царство!» ― сказал я. И не успел сказать, как вылетела кряква и за нею селезень, который свалился от выстрела на ту сторону речки.[9] | |
| — Михаил Пришвин, «Дневники», 1928 |
Все сваливаются вниз, на землю, спать. Это как бы условный знак, общий сигнал к тому, что любовные серенады кончились… до следующей зари. Ни лебеди, ни глухарь, ни журавли, никто из множества существ, подающих свой голос весною, никто не подает его так интересно, как… утка. Э, нет, не кряква, нет, совсем не то. Эта, конечно, не пропустит случая разинуть свой плоский клюв и ляпнуть во все горло: ― Кря-кря… Смотрите, люди добрые, какая я простая, глупая баба! Кря-кря! Нет, не о той утке речь. Среди множества утиных пород есть свиязь...[10] | |
| — Евгений Дубровский, «Лесной шум», 1935 |
Подошла зима. По ночам воду стало затягивать ледком. Дикие утки больше не прилетали на запруду: улетели на юг. Анюткина кряква стала тосковать и мерзнуть под кустом. Анютка взяла ее в избу. Тряпочка, которой Анютка перевязала утке крыло, приросла к кости да так и осталась. И на левом крыле кряквы теперь было не синее с фиолетовым отливом зеркальце, а белая тряпочка. Так Анютка и назвала свою утку: Белое Зеркальце. Белое Зеркальце больше не дичилась Анютки. Она позволяла девочке гладить ее и брать на руки, шла на зов и брала еду прямо из рук.[11] | |
| — Виталий Бианки, «Лесные были и небылицы», 1958 |
Кряковый селезень остановился с подругой на отдых на тихом плесе лесной речки. Склонив голову, он любуется собой. Зеленая шея с белым колечком, винно-коричневая грудь, седое, со струйчатыми темными линиями брюшко, фиолетовый блеск зеркальца на крыльях. Круто завернула стайка свиязей, сверкнула белыми подкрыльями и села на отмель. И эти самцы одеты ярче спутниц. Клювы голубые, вишнево-рыжие головы в мельчайших черных крапинках, все тело, как чеканным серебром, покрыто дымчатой рябью. Из канавы у самой деревни выпорхнула парочка чирков-свистунков. До чего щеголеват маленький кавалер! И впрямь живой цветок! Белые линии, словно каемки лепестков, оттеняют роскошь сине-зеленых полосок, протянувшихся от глаз к шее, через багряную головку. Тонок и узорчат рисунок голубых перышек спинки. Но что это? Неужели на полном припеке, на островке посреди залитого солнцем плеса уцелел кусок снега? Вихрем взвился снежный комочек и улетел, мелькая среди затопленных кустов. Это луток ― снежно-белый крохаль… Живые цветы ― и все пестрые, все разные…[12] | |
| — Алексей Ливеровский, «Журавлиная родина», 1966 |
Кряква в поэзии
[править]| — Глеб Глинка, «Неудача», 1930-е |
Источники
[править]- ↑ Зауэр Ф. Птицы обитатели озёр, болот и рек. — М.: АСТ, Астрель, 2002. — С. 108—109. — 287 с. — ISBN 5-17-011412-5
- ↑ Фридман В. С., Ерёмкин Г. С. Урбанизация «диких» видов птиц в контексте эволюции урболандшафта. — М.: Биологический факультет МГУ, 2008.
- ↑ Виктория Токарева. «Казино». ― М.: «Аргументы и факты», 4 апреля 2001 г.
- ↑ Ольга Волошина. Новые залетные. Подсчитано число водоплавающих московских птиц. — М.: «Известия», 18 февраля 2003 г.
- ↑ Василий Вишневский. «Оранжевая революция» на московских прудах. — М.: «Наука и жизнь», № 2, 2009 г.
- ↑ 1 2 3 Аксаков С.Т. «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии». Москва, «Правда», 1987 г.
- ↑ В.К. Арсеньев. «По Уссурийскому краю». «Дерсу Узала». — М.: Правда, 1983 г.
- ↑ Пришвин М.М. «Дневники. 1923-1925». ― Москва, Русская книга, 1999 г.
- ↑ Пришвин М.М. «Дневники. 1928-1929». ― Москва: Русская книга, 2004 г.
- ↑ Дубровский Е.В. «Лесной шум». — Санкт-Петербург, 1935 г.
- ↑ Бианки В.В. «Лесные были и небылицы» (1923-1958). Ленинград, «Лениздат», 1969 г.
- ↑ А. А. Ливеровский. «Журавлиная родина». Рассказы охотника. — Л.: Лениздат, 1966 г.
- ↑ Г. А. Глинка. «Погаснет жизнь, но я останусь». Собрание сочинений. — М.: Водолей, 2005 г.
См. также
[править]
- Утка
- Газетная утка
- Гусь лапчатый
- Гусь
- Чирок
- Чернеть
- Свистун
- Птичий помёт
- Белая ворона
- Проблема курицы и яйца
 Поделитесь цитатами в социальных сетях: |
.svg){kind=logo}
