У этого термина существуют и другие значения, см. Ворона (значения).
У этого термина существуют и другие значения, см. Белый (значения).
Бе́лая воро́на — устойчивое сочетание, идиоматическая метафора для обозначения отношения к некоему лицу, имеющему взгляды, поведение или систему ценностей, резко отличные или даже противоположные по отношению к окружающим его людям. Белая ворона — противоречивый символ необычности, инакости, часто сопряжённой со страданием, непониманием и отчуждением со стороны окружающих, и, в то же время, некой избранности, чистоты, беззащитности.
Белые воро́ны в природе существуют, однако они очень редки, поскольку их цвет обусловлен довольно редкой мутацией — альбинизмом. Они более уязвимы для хищников из-за своей заметности. Выражение, как обозначение редкого, исключительного человека, впервые зафиксировано в 7-й сатире римского поэта Ювенала (I-II вв. н. э.) Во многих европейских языках частичным аналогом русского выражения «белая ворона» является идиома «чёрная овца». Например, англ.black sheep («чёрная овечка», «чёрный барашек»). В других языках выражение чаще имеет более сильную отрицательную коннотацию, чем идиома «белая ворона» в русском языке, часто символизируя своеволие.
И охота вам делать из чудаков каких-то белых ворон, людей не от мира сего! Да ведь это же — основа основ, костяк, на котором держится вся рыхлая и податливая мякоть, составляющая массу так называемых средних, нормальных, уравновешенных людей.[4]
А какая же ты белая ворона, если все <вокруг тоже> белые?..[5]:80
— протоиерей Николай Булгаков, «Однажды в лесу появилась белая ворона...» (басня), 1966
В отличие от нормально скомпанованного контекста, здесь чисто цветовое значение отодвигается на задний план. Это подчёркнуто заключительным образом: белая ворона представлена как фиолетово-чёрная.[5]:80
— Алла Брагина, «Лексика языка и культура страны», 1967
Всё переговорено,
всё переворошено,
зваться белым вороном ―
ничего хорошего.[6]
Общий парадокс века: наше время стало временем... <...> триумфа белых ворон. Если раньше выделяться, отличаться от всех считалось дурным тоном, то сегодня к этому стремятся...[7]
Белая ворона прожила свою долгую жизнь в одиночестве. Никогда не пыталась она проникнуть в стаю черно-серых соплеменниц, которые то обитали в городе, то объявлялись в деревне, — белая ворона любила поля и леса, а не свалки мусора. И любая стая никогда не осмеливалась не только напасть, но и приблизиться к белой птице...[12]
— Евгений Велтистов, «Классные и внеклассные приключения необыкновенных первоклассников», 1985
«Белые вороны» — хозяева, перешедшие на сторону рабов, — бывали и в Древнем Риме, и в буржуазном мире...[13]
...случайно попавшие в кадр зеваки как один оказывались неграми со светлыми волосами, а на светлых ниточках провисших проводов сидели, сутулясь, белые вороны.[14]
...белая ворона, на которую так любит ссылаться народное присловье, — не плод чьей-то фантазии, не метафора и не генетическая мутация (в то время наши бедные гены были уже реабилитированы), но таится во всякой вороне, её лишь надо увидеть — не глазом, так объективом.[14]
Фразеологизмein weißer Rabe традиционно переводится на русский язык фразеологическим эквивалентом «белая ворона». При полном внешнем совпадении <...> у фразеологизмов наблюдается серьёзное различие в семантике.[17]:233
— Ирина Солодилова, Валентина Щербина, «Лингвокогнитивные и дискурсивные аспекты современной фразеологии», 2011
Русский фразеологизм «белая ворона» не является эквивалентом английского ‘white crow’...[18]:157
Возьмём ряд прилагательных белый-чёрный-серый и посмотрим как раскрываются их значения в шутливой басне о белой вороне: «Однажды в лесу появилась белая ворона. Серебристо-белая.
Однажды в лесу появилась белая ворона. Серебристо-белая.
Обыкновенные, чёрные вороны окружили ее завистливым кольцом. Они восторженно молчали.
Они не выдержали и спросили у белой вороны химический состав и всё такое…
Белая ворона (для которой, между прочим, это был один из счастливейших моментов жизни) размеренно отвечала.
И вот всё больше стало появляться белых-серебристых ворон.
А на чёрных ещё ворон все стали смотреть как на каких-то безнадёжно серых.
Но ведь смысл всего этого в том только и был, чтобы быть белой вороной среди других. А какая же ты белая ворона, если все белые?..
Поэтому… однажды в лесу появилась белая ворона. Фиолетово-чёрная. Об остальном вы уже, вероятно, догадываетесь».[19] <...>
В отличие от нормально скомпанованного контекста, здесь чисто цветовое значение отодвигается на задний план. Это подчёркнуто заключительным образом: белая ворона представлена как фиолетово-чёрная. Но цветовой предикат всё же одновременно характеризует белую ворону как неразложимую единицу и оставляет в числе постоянных, в то время как остальные прилагательные появляются в сочетаниях, казалось бы, противоречащих логике и установившейся традиции. <...> Нарушение традиционно привычных норм употребления цветовых прилагательных в абсолютном (прямом) значении воспринимается как яркая метафора. Цветовые прилагательные легко переосмысляются, однако переносные значения проявляются на фоне основных цветовых значений.[5]:80-81
— Алла Брагина, «Лексика языка и культура страны», 1967
Фразеологизм ein weißer Rabe традиционно переводится на русский язык фразеологическим эквивалентом «белая ворона». При полном внешнем совпадении (если не считать расхождения в роде существительного: ворон-ворона) у фразеологизмов наблюдается серьёзное различие в семантике. Немецкий фразеологизм имеет значение «нечто редкое, удивительное, исключительное». Он употреблялется по отношению к человеку, резко отличающемуся от других, но в положительном плане, о чём свидетельствуют контексты употребления <...> В русском фразеологизме нет этого оттенка «редкости», «исключительности». «Белая ворона» — это человек, резко выделяющийся чем-либо среди окружающих его людей, отличающийся чем-либо, не похожий на них. Человек характеризуется, как подтверждают контексты употребления, часто с негативной стороны, как например, в следующем случае: «Он не разбирался в специфике деятельности..., среди профессионалов выглядел «белой вороной». Поэтому при переводе немецкого фразеологизма необходимы дополнительные смысловые пояснения, если в качестве переводческого эквивалента используется фразеологизм «белая ворона».[17]:233
— Ирина Солодилова, Валентина Щербина, «Лингвокогнитивные и дискурсивные аспекты современной фразеологии», 2011
Русский фразеологизм «белая ворона» не является эквивалентом английского ‘white crow’: ср. быть белой вороной значит «быть человеком, резко отличающимся от окружающих; обычно подчёркивается несходство манер, поведения, образа жизни, которые окружающими воспринимаются и оцениваются отрицательно». Выражение ‘white crow’ подчёркивает не отличие от окружающих, а то, что качества человека встречаются редко и, возможно, являются ценными. Коннотация английского выражения, таким образом, либо нейстральна, либо положительна. Синонимами инглийской идиомы являются выражения ‘a rare bird’, ‘rara avis’, подчёркивающие уникальность личности индивида и, таким образом, имеющие положительный оттенок значения.[18]:157
Несмотря на повсеместную распространенность элемента № 20, даже не все химики видели элементарный кальций. А ведь этот металл и внешне, и по поведению совсем не похож на щелочные металлы, общение с которыми чревато опасностью пожаров и ожогов. Его можно спокойно хранить на воздухе, он не воспламеняется от воды. Механические свойства элементарного кальция не делают его «белой вороной» в семье металлов: по прочности и твердости кальций превосходит многие из них; его можно обтачивать на токарном станке, вытягивать в проволоку, ковать, прессовать. И все-таки в качестве конструкционного материала элементарный кальций почти не применяется. Для этого он слишком активен.[20]
В то лето план паров был в Павлодаре внезапно уменьшен на 300 тысяч гектаров, сберегли где одиннадцать процентов, где того меньше. Убеждать, что чистый пар — единственное здесь средство стабилизировать сборы, что это ключ к системе хозяйствования, неловко и будто уже некого. Явных противников не осталось, на разглагольствования о «гуляющей» земле никто не отваживается. Однако же легче найти белую ворону, чем павлодарского агронома с полной нормой паров.[8]
Отчего в России, как ни в одной другой стране мира, сразу столь много дворян пошло против своих привилегий? «Белые вороны» — хозяева, перешедшие на сторону рабов, — бывали и в Древнем Риме, и в буржуазном мире, но сравнительно немногие, а тут декабристов и их последователей — сотни, вместе же с «кругом сочувствующих» — тысячи. Удивительная, до конца, по правде говоря, еще не решенная историческая и нравственная загадка. В 1920-х известный наш историк М. Н. Покровский попытался даже вывести закономерность: кто из декабристов беднее, тот революционнее. Не получилось...[13]
Манеры их были уверенны, стрижки безупречны, и речь английскими фразами пересыпана. А главное, во всем этом сквозило такое наплевательство к простому советскому образу жизни, что становилось не по себе. Их невозможно было представить принимающими повышенные обязательства, сдающими макулатуру или Ленинский зачет — словом, делающими то, что Солженицын называл словом «чирикать». Конечно, воробушек, отказывавшийся чирикать в стае, при нашей жизни был заметен не хуже белой вороны, и потому только два слоя могли позволить себе такое: «мажоры» и «хайлайфисты».[15]
— Александр Файн, Дмитрий Губин, «О племени младом и незнакомом», 1991
Этот веселый, общительный, энергичный человек — посвящен Богу и ни к чему и ни к кому не прилепляется на земле. И об этом заботится Сам Господь. Среди его окружения нет людей, и отдаленно приближающихся к его духовному, интеллектуальному, культурному уровню. А если они и появляются на горизонте — Солженицын, например, то надолго не задерживаются. Да и всюду он белая ворона. Для православных он слишком католик, для католиков — слишком православный. Для евреев — христианин, для христиан — еврей. Для биологов (хоть и знает биологию лучше многих профессиональных ученых) — богослов, для богословов — естественник. В Русской Православной Церкви он нечто вроде диссидента, но для диссидентов — слишком правый.[21]
Похоже, что, как и в советские времена, большинство судей убеждены, что за всяким богатством стоит преступление. Этой силой может быть опасение оказаться «белой вороной». В России высокообразованный, гуманный, справедливый судья исторгается из судейского сообщества.[22]
Малый театр. «Белая ворона». Комедия в 5-ти действиях Евгения Чирикова. Произведение ничтожное. Г-ну Чирикову хочется быть продолжателем Чехова. Он пишет пьесу «с настроением», но забывает или, уже вернее, не знает старой поговорки «куда конь с копытом» и т. д. «Белой вороной», по словам еврея денщика Абрамки, является возвращенный из ссылки в Сибирь Григорий Промотов. Он лишен всех прав, лишен дворянства, он «иркутский мещанин», но он тот же идеалист-ребенок, что и был ранее, и вот, сталкиваясь с действительной, хотя и некрасивой жизнью его окружающих, он оказывается «белой вороной» среди всех, обычно чёрных. Побелее других, по желанью автора, наивная полудевочка — сестра Липа и недалекий идеалист денщик Абрамка. <...>
Играют слабовато, пробуют жить на сцене, но режиссерские указания лезут на первый план. Феоктистов (Григорий) <исполнитель главной роли>, которого пресса обозвала не «белой», а «мокрой» вороной, играет не хуже других...[23]
Может ли не быть отдельного слова для основной черты нации? Задуматься. Моё вечное schwarmen. В Германии это в порядке вещей, в Германии я вся в порядке вещей, белая ворона среди белых. В Германии я рядовой, любой. Притеснён в Германии только притесняющий, т. е. распространяющийся — внешне — за указанный ему предел, пространственный ли, временной ли.[24]
С 1924 по 1929 годы «Севгосрыбтрест» из года в год выполнял все увеличивавшийся план и получал реальную прибыль — явление в советской рыбной промышленности настолько исключительное, что наш трест был прозван «белой вороной». План нам увеличивали ежегодно, но нам все же удавалось его выполнять, вследствие того, что предприятие это было новое, хорошо поставленное, искавшее новых путей и с каждым годом улучшавшее дело. Переход на круглогодичный лов, отыскание новых банок, улучшение работ по разгрузке и погрузке траулеров и ускорение их оборота давали нам возможность несколько лет подряд увеличивать производство так, что мы успевали за планом. Но мы прекрасно представляли себе, что без конца так продолжаться не может, что должен наступить год, когда мы не сможем больше увеличивать улов, и не выполним план, который увеличивался без всякого смысла, по приказу свыше.[25]
— Не буду от вас скрывать — за вас хлопочут ваши друзья и мои товарищи-коммунисты. Они ручаются за вас и готовы взять на поруки. Я — опытный чекист и вижу, что они имеют основания. Вы — белая ворона, случайно залетевшая в чёрную стаю. Мы вас переделаем. Но я сам связан законом, и, чтоб освободить вас, я должен подвести тоже достаточные основания для «тройки», все решающей. Основанием может быть ваше письменное согласие работать у нас.[26]
Как-то заговорили мы о так называемых «чудаках». Вспомнили, конечно, Дон-Кихота, мистера Пикквика, князя Мышкина... Грин, улыбаясь так, как он умел улыбаться, — снисходительно, сквозь густые, коротко подстриженные усы, — заявил:
— И охота вам делать из чудаков каких-то белых ворон, людей не от мира сего! Да ведь это же — основа основ, костяк, на котором держится вся рыхлая и податливая мякоть, составляющая массу так называемых средних, нормальных, уравновешенных людей.
Можно было не сомневаться в том, что и Грин принадлежал к этой славной компании чудаков, особого, российского пошиба, и, конечно, в самом тончайшем и изысканном смысле. О его чудачествах и странных на первый взгляд поступках можно было бы рассказывать часами.[4]
Долго думали о причине нашего первого провала. И поняли. Дело в том, что мы «Сценку» механически перенесли из Москвы в Варшаву: сели в подсадку в костюмах, в которых выступали раньше в Москве. Я в своём кителе, в морской фуражке, старомодном плаще и в сапогах, конечно, оказался белой вороной среди зрителей. Кругом праздник, все в нарядных костюмах, женщины аккуратно причесаны, а тут какие-то нелепые люди — и на зрителей непохожи, и уж тем более — на артистов. И мы решили надеть для «Сценки» свои лучшие костюмы, которые взяли из дома.[27]
Звонил Ал. Крылов (телевизионщик), говорит, что в районе Большой Елани видел стаю из семи ворон, которые, синхронно повторяя свои пируэты, гоняли одну белую ворону.[10]
Расслабка преследует цель: снять напряжение и выплеснуть накопившиеся эмоции. Посторонний нашей специфики не поймет, и пьют в своей компании. После второго стопаря начинают летать, начинается разбор. Ну а как быть непьющему? Да белой вороной, как и везде.[11]
С нашей медициной в этом плане шутки плохи, а о семье моей никто не позаботится, пока я буду болтаться без работы. Но не откажешься же от добровольной дружины, не откажешься от продленной саннормы, не откажешься от открытого партсобрания, чтобы не прослыть белой несознательной вороной, шагающей не в ногу. Вот и идём в эту дружину… добровольно, но ворча.[11]
За двадцать лет я преуспел в полётах, но явно деградирую в духовном. Изъясняешься, в основном, русским разговорным матом (белой вороной быть не хочу, а главное, привык!), мышление прагматично, отрывисто, поверхностно, сиюминутно и прямолинейно. Думать устаю, больше соображаю. Мне становится комфортно быть пилотягой. Через пять лет мне уже не нужно будет писать.[11]
Нет, я — не белая ворона, или уж никак не чёрный ворон. Просто ничего общего не хочу иметь с попсой, что лезет из всех ТВ-щелей... «Уясните себе с детства, графоманы-лопухи, у поэтов нету текстов, у поэтов есть стихи». Вот этим, видно, я отличаюсь, в этом мой жанр.[16]
На фоне своих предшественников и других политических деятелей той поры Горбачев выделялся как белая ворона. Не отсюда ли истоки той звериной ненависти, которую вызывает Горбачев у деятелей бывшего партаппарата и ветеранов партии?[28]
...оборотившись к выходившей вместе с ними Варе, звеневшей яркими бусами своего хохлацкого наряда, она ей промолвила:
— Моя славная девочка, ты белая ворона среди нас... Я люблю тебя, но пойди перемени скорее свои перья, если не хочешь, чтобы тебя заклевали.[2]
— Значит, куришь, Виктор? — спросил Бессонов, неприятно удивленный внутренне, но пододвинул на тумбочке папиросы и спички соседа-генерала. — Вот тут возьми...
— Мне восемнадцать, отец. В училище все курили. Я не могу быть белой вороной.
— И пьешь, видимо? Уже попробовал? Ну, откровенно, ты ведь младший лейтенант, самостоятельный человек.
— Да, пробовал...[29]
Самокритика тут ни при чем. Общий парадокс века: наше время стало временем... ну, как бы это сказать... триумфа белых ворон. Если раньше выделяться, отличаться от всех считалось дурным тоном, то сегодня к этому стремятся, и стремятся не как-то там втайне, в душе, а совершенно открыто...[7]
— Нет, не как начальство, — как человек?
— А в нашем деле это всё как-то вместе... Вот «баба Сима» считала, что хорошая школа — учреждение лирическое! Сами понимаете: надо быть белой, белоснежной вороной, чтоб так считать! А уж среди отставных военных...
— Он серый вообще? Как слон? — уточнила Таня.
— Не знаю... Нет, ярлыков не лепите, это зря...[9]
Белая ворона прожила свою долгую жизнь в одиночестве. Никогда не пыталась она проникнуть в стаю черно-серых соплеменниц, которые то обитали в городе, то объявлялись в деревне, — белая ворона любила поля и леса, а не свалки мусора. И любая стая никогда не осмеливалась не только напасть, но и приблизиться к белой птице: была она таких больших размеров, что пугала всех любопытных. Даже коршун и сокол сторонились великанши, которая летала, взмахивая сильными крыльями, выставив розовый массивный клюв, распустив длинный хвост. Пристальный взгляд голубых глаз не выдерживал самый нахальный летун: в последний момент резко сворачивал или пикировал вниз.[12]
— Евгений Велтистов, «Классные и внеклассные приключения необыкновенных первоклассников», 1985
...случайно попавшие в кадр зеваки как один оказывались неграми со светлыми волосами, а на светлых ниточках провисших проводов сидели, сутулясь, белые вороны. Неужели же можно объяснить это преображение чёрного в белое, белого в чёрное лишь законами физики и химии, о которых, впрочем, племянник имел расплывчатое понятие, объявить эту влекущую неверность и двойственность лишь результатом светового преобразования, нет, это было бы глупо, как отрицать реальность сновидений, — и мальчишке казалось, что открыл этот мир он сам, подобно тому, как в детстве бывал первым исследователем мира подшкафного и задиванного, где живут своей пыльно-мохнатой жизнью, обратной обыденной комнатной, завалившиеся и забытые мелкие вещи, и что белая ворона, на которую так любит ссылаться народное присловье, — не плод чьей-то фантазии, не метафора и не генетическая мутация (в то время наши бедные гены были уже реабилитированы), но таится во всякой вороне, её лишь надо увидеть — не глазом, так объективом.[14]
...он прекрасно понимал, что в первую очередь эта среда сжирает людей честных. Когда кругом воруют и берут взятки, нельзя быть белой вороной. Но и наглеть нельзя. И надо держаться за свой круг, тогда и тебя в обиду не дадут.[30]
Гнездо разворовано,
зимним ветром сорвано,
вот и белым вороном
сделался из черного. С ним никто не водится, ни зятья, ни девери, и он сидит, как водится, на отдельном дереве. <...>
Всё переговорено,
всё переворошено,
зваться белым вороном ―
ничего хорошего.[6]
Ливни лета отпели, отплакали,
И однажды в студеную ночь
В стае черных ворон, одинаковых
Родилась нерадивая дочь. Нерадивая, гордая, смелая, Но уродиной звали ее, Потому, что была она белая, Не такая, как все воронье.
И решили тогда братья вороны Суд над белой сестрой учинить.
Семь ночей они думали, спорили
И решили ее очернить. <...> Если мы черны, если мы черны, Будь и ты черна, будь и ты черна.
— Стая черных ворон оголтелая,
Мои перья не втаптывай в грязь.
Разве я виновата, что белая?
Я такою на свет родилась.
↑Ювенал. Сатиры (в переводе Д. Недовича, Ф. Петровского) // Римская сатира. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. — С. 224. — 25000 экз.
↑ 12Юрий Слёзкин. Разными глазами. — М.: «Совпадение», 2013 г.
↑В. И. Сандлер в сборнике: Автобиографическая Повесть. Воспоминания. Вокруг Александра Грина. — Л.: Лениздат, 1971 г.
↑ 12Вержбицкий Н. К. в сборнике: Автобиографическая Повесть. Воспоминания. Вокруг Александра Грина. — Л.: Лениздат, 1971 г.
↑ 123Бархударов С. Г. Лексикология и лексикография. Лексика языка и культура страны: Изучение лексики в лингвострановедческом аспекте. — Москва : Наука, 1972 г.
↑ 12С. Кирсанов, Стихотворения и поэмы. Новая библиотека поэта. Большая серия. — СПб.: Академический проект, 2006 г.
↑ 12Шуртаков С. И. «Несмолкаемая песня». — Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 1982 г.
↑ 12Ю. Д. Черниченко. Хлеб: Очерки. Повесть. — М.: Художественная литература, 1988 г.
↑ 12Полонский Георгий, Три киноповести о школе. — М.: Детская литература, 1980 г.
↑ 12А. М. Басарукин. Из дневников герпетолога. — Южно-Сахалинск: Вестник сахалинского музея, № 9, 2002 г.
↑ 123456Василий Ершов. Страх полёта (Летные дневники. 1984-2002 гг.) — Москва: Издательство «Э», 2017 г. — 256 с. — (Взлёт. Истории, написанные пилотом Ту-154).
↑ 12Велтистов Е.С., Миллион и один день каникул. М.: «Рипол Классик», 1997 г.
↑ 12Н.Эйдельман. Заметки о Герцене. — М.: «Знание ― сила», № 12, 1987 г.
↑Живаго А. В. Дневник А. В. Живаго: театральные заметки (1874-1912). Сост. Ю. И. Проскуровская. — М. : ГЦТМ им. А. А. Бахрушина, 2016 г. — 376 с. — (Бахрушинская серия).
