Музей Бахчаняна

«Музей Бахчаняна» — предисловие Александра Гениса для авторского сборника Вагрича Бахчаняна «Мух уйма: художества» 1998 года.

Цитаты

Синявский совершенно справедливо считал Бахчаняна последним футуристом. Вагрич — живое ископаемое. По нему можно изучать дух той революционной эпохи, любить которую его не отучила даже Америка. Мне кажется, что Бахчаняну всё ещё хочется, чтобы мир был справедливым, а люди — честными. <…> Вагрич, конечно, не признаётся, но я думаю, ему понравилось бы всё взять и поделить. Как чаще всего и бывает, советская власть не признала в нём своего — ей казалось, что он над ней глумится. — начало

Я не знаю, что Вагрич делал в Харькове, но, зная его 20 лет в Нью-Йорке, догадываюсь, что ничего хорошего. Достаточно сказать, что Лимонова <…> Бахчанян считал маменькиным сынком. <…> Как только Вагрич стал заметной в городе фигурой, про него написали фельетон и выгнали с работы. Так Бахчанян уехал из Харькова — пока в Москву. Там он быстро попал на своё место — на последнюю полосу «Литературной газеты». Это была яркая заплата на культурном ландшафте 60-х. Эта эпоха удачнее всего реализовалась в хождении над пропастью с незавязанными глазами.

Бахчанян поставил перед собой задачу художественного оформления режима на адекватном ему языке. Орудием Вагрича стал минимализм. Бахчанян искал тот минимальный сдвиг, который отделял норму от безумия, банальность от нелепости, штамп от кощунства.

В Москве Вагрич быстро стал любимцем. С ним привыкли обращаться как с фольклорным персонажем. Одни пересказывали его шутки, другие присваивали. Широкий, хоть и негласный успех бахчаняновских акций помешал разобраться в их сути. Его художество приняли за анекдот, тогда как оно было чистым экспериментом. Анекдот начинён смехом, как граната шрапнелью. Взорвавшись, он теряет ставшую ненужной форму. У Вагрича только форма и важна. Юмор тут почти случайный, чуть ли не побочный продукт основного производства, цель которого — исчерпать все предоставленные художнику возможности, заняв не предназначенные для искусства вакантные места. <…> Каламбур — счастливый брак случайности с необходимостью. В хаосе бездумного совпадения деформация обнаруживает незаметный невооружённому глазу порядок. Своей простотой и общедоступностью каламбуры близки к наивному искусству, которым Вагрич не устаёт восхищаться. Заведомо лишенные претензии, малограмотные произведения самоучки отличает всепоглощающее внимание к объекту, безграничное, доходящее до самоликвидации автора доверие к способности мира высказаться и без нашей помощи. Без устали вслушиваясь и вглядываясь в мир, Бахчанян выуживает из окружающего лишь то, что кажется в нём нелепым. Но правда ведь и не бывает логичной. Искажая действительность, мы часто не удаляемся, а углубляемся в неё. Об этом напоминают изобразительные каламбуры Бахчаняна — его бесчисленные коллажи. Лучшие из них производят впечатление короткого замыкания, которое гасит свет чистого разума. В наступившей темноте на задворках здравого смысла появляются иррациональные тени, ведущие свою, всегда смешную, но иногда и зловещую игру. Так, к Олимпийским играм 1984-го года Вагрич изготовил плакат: прыгун с трамплина, а снизу — целящийся в него, как в утку, охотник. Прошло немало лет, пока не выяснилось, что забавный каламбур предсказывал будущее. Напомню, что в том году Олимпиада проходила в Сараево. Другой ужаснувший эмигрантских фарисеев коллаж, на котором в крестики-нолики играют распятием, сегодня неплохо бы смотрелся у входа в церковь, где собираются члены ЦК.

Для Америки Бахчанян оказался слишком самобытным и независимым. Сочетание малопригодное для большого успеха. Даже когда в моду вошел соцарт, Вагричу, который раньше других распознал возможности этого стиля, не хватило монументальности Комара и Меламида. Америка тут, конечно, ни при чём. От нас она ждёт примерно того, что она о нас знает, — плюс-минус 15 процентов. Бахчанян не попадает в эту, как и в любую другую, квоту. Он органически не способен к компромиссу между своими возможностями и чужим вкусом. На собственном опыте я убедился, что Вагрича нельзя заставить работать на себя. Можно либо работать на него, либо оставить в покое. Наверное, поэтому эмиграция изменила Бахчаняна меньше всех моих знакомых. Даже в нью-йоркском пейзаже Бахчанян умудряется выделяться. Глядя, как он на верёвочку с крючком ловит карасей в пруду Централ-парка, я всегда думаю, что в Америке Вагричу не хватает России. Перебирая экспонаты «музея Бахчаняна», я думаю, что ещё больше России не хватает Вагрича. — конец