Повто́р, повторе́ние (от глагола русск.повторять) — двух- и более кратное воспроизведение уже имевших место действий или ранее приобретённых сведений. В отличие от более часто употребительного повторения, не имеет методического оттенка. В нём более выражено оценочное и технологическое начало. Повтор связан с эффектом настойчивости, он служит для усиления мысли или привлечения внимания.
Во многих искусствх повтор — коренное название средств художественной выразительности, проявляющиеся в звуке (музыка), синтаксисе, построении фраз или образов. В визуальных искусствах встречается как компьютерный или технический приём при монтаже кинофильмов или телевизионных программ. В филологии существует также понятие лексический повтор.
...акустически простейшим видом повтора будет такой, в котором твёрдость и мягкость согласных не различается, но звонкие и глухие фигурируют, как различные звуки.
...звуковые повторы, и словесный знак часто служит у Гоголя исходным пунктом построения маски и её движений...[2]
— Виктор Виноградов, «Гоголь и Достоевский» (рецензия на книгу Ю. Н. Тынянова), 1921
А ведь вся задача была — повторить. Очевидно, непосильная задача <оказалась>. А непосильная потому, что обратная творческой. Да что искать <...> повторов творца, живой руки, когда и третий оттиск гравюры не то, что первый.
...скучный процесс заучивания превращался в интереснейший процесс коллекционерства; и вдруг к концу года он устраивал смотры наших тетрадищ (толстых пачек вшитых друг в друга тетрадочек), иногда вместо урока задавая лишь повтор слов, всех, заученных в этом году; и с таким вдохновением выкрикивал слова, летая пальцами по многим десяткам страниц, что делалось любо-весело...[3]
...лекция для меня есть всегда бой с непонимающими, в котором понимающие — резерв; но бывает и так, что резерв начинает скучать повторами очевидностей...[6]
Современная эстетика строится на разъединении элементов, контрастирующих друг с другом: повтор одного и того же элемента — лишь усиление, чтобы придать больше интенсивности контрасту.[10]
Разбирая звуковую структуру поэтической речи, преимущественно по стихотворным произведениям Пушкина и Лермонтова, я обнаружил звуковое явление, которое назвал повтором.
Сущность повтора заключается в том, что некоторые группы согласных повторяются один или несколько раз, в той же или измененной последовательности, с различным составом сопутствующих гласных.
Повторяясь, согласный или сохраняет полностью свою фонетическую окраску, или же переходит в другой согласный звук в пределах своей акустической группы.
...акустически простейшим видом повтора будет такой, в котором твёрдость и мягкость согласных не различается, но звонкие и глухие фигурируют, как различные звуки. Вводя признак твёрдости-мягкости, а также других более тонких звуковых отличий, мы получим последовательный ряд повторов, усложняющихся в сторону большей дифференциации звуковой окраски отдельных согласных. Если же мы исключим различие между звонкими и глухими, то получим обратный ряд повторов, усложняющихся в сторону более широкого обобщения звуковых признаков.
В настоящей статье, цель которой — общее описание повтора, как звукового явления поэтической речи, использованы в качестве матерьяла исключительно повторы акустически простейшего вида.
С формальной стороны повторы разделяются: во 1) на двухзвучные, трехзвучные и многозвучные, т. е. могут состоять из 2, 3 и более согласных; во 2) на простые и многократные, т. е. могут повторять основные согласные 1, 2, 3 и более раз; в 3) повторы могут повторять основные согласные в различном порядке. Если обозначить основные согласные алгебраическими знаками А, В, С ..., то получатся повторы типов: АВ, ВА, АВС, ВАС, САВ, АСВ... и т. д. Так, если «соловей» — основа, то «слава» — её простой трехзвучный повтор типа АВС, «волос» — простой трехзвучный повтор типа СВА.
Созвучность ударяемых гласных дает ассонанс. Созвучность нажимных согласных — аллитерацию. Созвучность ненажимных согласных — звуковой повтор. (Для звукового повтора нажимность согласного безразлична). Неударяемые гласные, ввиду слабости акустической окраски, едва ли могут образовать определенные звуковые сочетанья; и следует принять, что они в своей совокупности дают общий звуковой фон. Рифма (я имею в виду полную рифму) — сложное сочетанье из ассонанса, аллитерации (опорный согласный), прямого звукового повтора (полное совпадение согласных) и полного, т. е. качественного, количественного и порядкового совпадения неударяемых гласных.
Вследствие такой важности словесной маски приобретают решающую роль — сначала чисто артикуляционную, а потом и композиционную (Пульпультик, Люлюков, Иван Иванович — Иван Никифорович и т. п.) — звуковые повторы, и словесный знак часто служит у Гоголя исходным пунктом построения маски и её движений...[2]
— Виктор Виноградов, «Гоголь и Достоевский» (рецензия на книгу Ю. Н. Тынянова), 1921
Монтаж метрический. Имеет основным критерием построения абсолютные длины кусков. Сочетает куски между собой согласно их длинам в формуле-схеме. Реализуется в повторе этих формул.[10]
Так, отправляя своих Испанок <картину> за море (за то, за которым никогда не будет), Гончарова, себе в утешение, себе в собственность, решает написать вторых, точно таких же, повторить.
И — что же? «И тон другой, и некоторые фигуры проработаны иначе».
А ведь вся задача была — повторить. Очевидно, непосильная задача <оказалась>. А непосильная потому, что обратная творческой. Да что искать у Гончаровой повторов творца, живой руки, когда и третий оттиск гравюры не то, что первый. Повторность тем при неповторности подходов. Повторность тем при неповторности дел.
Слово не просто произносится, а изрекается, вещается; оно полно высокого значения и доступно не всем, а только владыкам жизни, ‘царям-врачам-ведунам’. Оно кратко и ритмично; сперва оно состоит из одних имен, а затем из повторов: телодвижения составляют его действенную параллель. Краткая ритмическая единица служит для этого изречения первичным музыкальным оформлением: это тот короткий стих, сопровождающий движение (ногу), который сочетается с себе подобными стихами и образует замедленные, протяжные, траурные ритмы...[7]
В связном виде такие слова образуют, как я уже сказала, небольшие формулы, которые поются и пляшутся, — представление о них можно получить из древнейшей римской песни арвальского братства, архаичной религиозной коллегии. В этой песне, которую арвалы отплясывали, — одни призывы божества, называния, повторы слов. В менее развитом виде — это отдельные короткие фразы, трактующие один центральный образ жизни-смерти-жизни; и основное значение имеет не фактическое содержание этих фраз, а семантика их произношения, их существования самого по себе, так как фактическое содержание только повторяет акт слова как такового.[7]
Современная эстетика строится на разъединении элементов, контрастирующих друг с другом: повтор одного и того же элемента — лишь усиление, чтобы придать больше интенсивности контрасту.
Здесь в порядке примечания надо отметить, что повтор может в равной мере служить двум задачам.
С одной стороны, именно он может способствовать созданию органической цельности.
С другой стороны, он же может служить и средством того самого нарастания интенсивности, которую имеет в виду Гийере. За примерами ходить недалеко. Оба случая можно указать на фильмах.
Таков для первого случая повтор — «Братья!» в «Потемкине»:
первый раз — на юте перед отказом стрелять; второй раз не произнесено — на слиянии берега и броненосца через ялики; третий раз — в форме «Братья!» — при отказе эскадры стрелять по броненосцу.
Для второго случая имеется пример в «Александре Невском», где вместо четырех повторяющих друг друга одинаковых тактов, полагавшихся по партитуре, я даю их двенадцать, то есть тройным повтором. Это относится к тому куску фильма, где в зажатый клин рыцарей с тылу врезается крестьянское ополчение. Эффект нарастания интенсивности получается безошибочным и неизменно разрешается вместе с музыкой — громом аплодисментов.[10]
Ведь у детской поэзии, безусловно, есть свои законы. Она, например, особенно широко пользуется изобразительными средствами народной поэзии. В лучших стихах для детей мы находим гиперболу, повторы, звукоподражание, меткую игру слов, считалку, загадку.[13]
Я много слыхал этих детских дразнилок, и мне кажется, что их наиболее характерное свойство — в звуковых вариациях первого слова, в повторах, свидетельствующих о том возбуждении, в котором находились произносившие их. Таковы народные дразнилки: Федя-бредя Съел медведя... Цыган, мыган Кошку дрыгал...[14]
Еще до сих пор аристократы глупости изучают звуковую природу слова, подсчитывают число ускорений у Пушкина, создают трехдольные паузники или, наконец, с упорством онаниста подсчитывают звуковые повторы и параллелизмы. Это все равно что, желая изучить психологию крестьянина, вымерять число аршин ситца на платьи его бабы.[1]
Как и все виды качественных ритмов или качественных ритмических украшений, — рифма, ассонанс, повтор, — аллитерация первоначально (исторически) связана по моему с внутренним ритмом и с стилистическими приемами.[15]
Так, отправляя своих Испанок за море (за то, за которым никогда не будет), Гончарова, себе в утешение, себе в собственность, решает написать вторых, точно таких же, повторить.
И — что же? «И тон другой, и некоторые фигуры проработаны иначе».
А ведь вся задача была — повторить. Очевидно, непосильная задача. А непосильная потому, что обратная творческой. Да что искать у Гончаровой повторов творца, живой руки, когда и третий оттиск гравюры не то, что первый. Повторность тем при неповторности подходов. Повторность тем при неповторности дел.
Литература «жизни как она есть», работая по-приживалочьи, своими беззубыми дёснами не может разгрызть косточки факта, обдирая лишь его мякоть. Наш реализм фатальным образом всегда в близком соседстве с бытовизмом. Но быт «и я» бытия — блеклый и искажённый повтор.[5]
На афишах значится: в целях сохранения художественной цельности впечатления Дирекция Художественных театров в Москве просит гг. посетителей не прерывать хода действия ни требованиями повтора, ни продолжительными аплодисментами, вынуждающими артистов выходить из своей роли в ущерб художественности исполнения.[16]
Я ясно замечаю в себе спицы повторного колеса и работаю над дневником, чтобы поймать в сети закон возврата этих спиц. В желании ввести заумный язык в разумное поле вижу приход старой спицы моего колеса. Как жалко, что об этих спицах повтора жизни я могу говорить только намеками слов.[17]
В первом классе не забуду я, как выгравировались в нас склонения и спряжения этим Бенвенуто Челлини, чеканщиком человеческих душ; он внедрял в нас глагольные формы в их корневой зависимости друг от друга, заставляя на вчетверо сложенном листе чертить схему сочинения, подчинения и соподчинения форм, и на этом уроке преподавания изменения окончаний вводил в интереснейшую игру; и то, что мы даже в старших классах вытверживали неосмысленно относительно других форм, то органически, легко и свободно входило в наше сознание относительно четырех латинских спряжений на «аре», «эре», «ере» и «ире»; или: он заставлял вшивать тетрадку в тетрадку (тетрадки выписанных и заученных латинских слов), подсчитывая количество узнанных в году слов, и заинтересовывал нас вопросом, нагоним ли мы к концу года всю тысячу слов. И всякий думал:
— Тысяча слов: огого!.. Не шутка!..
Так скучный процесс заучивания превращался в интереснейший процесс коллекционерства; и вдруг к концу года он устраивал смотры наших тетрадищ (толстых пачек вшитых друг в друга тетрадочек), иногда вместо урока задавая лишь повтор слов, всех, заученных в этом году; и с таким вдохновением выкрикивал слова, летая пальцами по многим десяткам страниц, что делалось любо-весело...[3]
...желтая кофта В. В. Маяковского, «татуировка» «бубновых валетов», кривляние Мариенгофа в эпоху, когда «фиги» стали предметом продажи почти в каждом колониальном магазине, — только повтор былой удали Брюсова...[4]
...лекция для меня есть всегда бой с непонимающими, в котором понимающие — резерв; но бывает и так, что резерв начинает скучать повторами очевидностей; видишь людей с позеленевшими лицами, зевающих от скуки; на лицах написано: «Довольно, поняли давно!»[6]
Вторично описывать, значит дать худший, ненужный вариант классических образцов; и кроме того: после Кайруана, Тунисии, Египта и Палестины впечатления наши были притуплены; приезжего из Берлина, Парижа, Москвы может интересовать восточный стиль города; для нас этот стиль был только повтором... <...>
Да, в Москве повторялся Египет — десятикратно; но в этих повторах будто мне переродилась Москва; в ней проявилось, вероятно, давно проступавшее, но мной не увиденное, незнакомое пока начало...[6]
Стоявший около кресла жандармский генерал, перехватив на лету досадливое движение своего шефа, мгновенно насупился тоже и укоризненно оглянулся на прикрытые портьерами окна, за которыми надрывались усердием заглушавшие его доклад трубы. Министр заметил жест и шевельнул одобрительно бровью: подчиненный в присутствии старшего должен быть именно его отражением. Как в зеркале: полный повтор — и в то же время ничто, видимость.[8]
...и в колонии Васька не отличался нежностью. Свое обещание сделаться доктором он выполнял с великим, совершенно героическим напряжением. И в грамотности и в развитии он далеко отстал от сверстников, каждый абзац каждого учебника он брал медленной, непосильной осадой, — в поте лица, в бесконечном повторе, на границе изнеможения. И улица, и бродяжничество, и «воля», и недоверие к людям, рецидив дикого, хмурого одиночества всегда тянули Ваську куда-то назад.[9]
Выдыхался Вениамин в нехитрых своих выдумках, а пан сердился, изловив рассказчика в повторах:
— Ты мне, пакость этакая, и в четверг этот сон про лошадь рассказывал. Что же ты, чёрт тебя побери?..
— Обратно видал, Николай Алексеевич![18]
...назойлив простой зооморфный мотив
поражающий не превращеньем
но повторами словно древнейший орнамент
искажает лицо: это волчье, а то поросячье,
в лучшем случае ― птичье…[11]
И больше всего мне нравится,
Что больше всего вам нравится
Как тонко я суть ловлю,
Когда не хочу вам нравиться!..
Повтора я сок давлю,
Что я не должна вам нравиться,
И я вам должна не нравиться,
И с этим блестяще справиться
Могу, как никто другой!..[12]
— Юнна Мориц, «Гляжу, как безумный, на чёрную шаль...», 2008
В замедленном повторе
толпой обнесена
на крайнем мониторе
мелькнувшая спина.[20]
— Михаил Айзенберг, «В самолете» (из цикла «Случайное сходство»), 2011
↑ 12Мстиславский С. Д. Грач ― птица весенняя: Повесть о Н. Э. Баумане. Накануне: 1917 год. — М.: Правда, 1989 г. — 544 с.
↑ 12А. С. Макаренко. Собрание сочинений в пяти томах. Том IV. ― М.: Библиотека «Огонёк», издательство «Правда», 1971 г.
↑ 123Эйзенштейн С. М.. Избранные произведения в 6 тт. ― М.: Искусство, 1968 г.
↑ 12Виктор Кривулин. Концерт по заявкам. Три книги стихов трех последних лет (1990-1992). — СПб.: Издательство Фонда русской поэзии, 1993 г. — 109 стр.
↑ 12Ю. П. Мориц. По закону — привет почтальону! — М.: Время, 2005 г.
↑Агния Барто. О стихах для детей. — М.: «Литературная газета», № 2, 1958 г.
↑К.И. Чуковский. Собрание сочинений в шести томах. Том 1. ― Москва, Художественная литература, 1965 г.
↑Письма и заметки Н. С. Трубецкого. М.: «Языки славянской культуры», 2004. — Ярославль: Верхневолжское книжное издательство, 1996 г.
↑Живаго А. В. Дневник А. В. Живаго: театральные заметки (1874-1912). Сост. Ю. И. Проскуровская. — М. : ГЦТМ им. А. А. Бахрушина, 2016 г. — 376 с. — (Бахрушинская серия).
↑В. Хлебников. Творения. — М.: Советский писатель, 1986 г.
↑М.А.Шолохов, «Тихий Дон». — М.: Молодая гвардия, 1980 г.
↑А. П. Межиров, «Артиллерия бьёт по своим» (избранное). — Москва, «Зебра», 2006 г.
↑М. Айзенберг. Случайное сходство. — М.: Новое издательство, 2011 г.
