Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена
«Жизнь и мнения Три́страма Ше́нди, джентльмена» (англ. The Life and Opinions of Tristram Shandy, Gentleman) — сатирический экспериментальный роман Лоренса Стерна, наиболее известное его произведение. Впервые публиковался анонимно в девяти томах с декабря 1759 по январь 1767 года, хотя имя автора быстро стало известно. Один из персонажей, священник Йорик, сделан героем следующего его романа — «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии».
Цитаты
[править]Жажда знаний, подобно жажде богатств, растёт вместе с её удовлетворением. — том второй, глава III (1759) | |
desire of knowledge, like the thirst of riches, increases ever with the acquisition of it. |
… чрезвычайный прилив крови к лицу моего отца, — вследствие которого (ибо вся кровь его тела, казалось, бросилась ему в лицо <…>) он покраснел, художнически и научно выражаясь, на шесть с половиной тонов, если не на целую октаву, гуще натурального своего цвета… — том третий, глава V (1761) | |
… the prodigious suffusion of blood in my father’s countenance,—by means of which (as all the blood in his body seemed to rush into his face <…>) he must have reddened, pictorically and scientifically speaking, six whole tints and a half, if not a full octave above his natural colour… |
Том первый
[править]Я бы желал, чтобы отец мой или мать, а то и оба они вместе, — ведь обязанность эта лежала одинаково на них обоих, — поразмыслили над тем, что они делают в то время, когда они меня зачинали. Если бы они должным образом подумали, сколь многое зависит от того, чем они тогда были заняты, — и что дело тут не только в произведении на свет разумного существа, но что, по всей вероятности, его счастливое телосложение и темперамент, быть может, его дарования и самый склад его ума — и даже, почем знать, судьба всего его рода — определяются их собственной натурой и самочувствием — — если бы они, должным образом всё это взвесив и обдумав, соответственно поступили, — — то, я твердо убеждён, я занимал бы совсем иное положение в свете, чем то, в котором читатель, вероятно, меня увидит. Право же, добрые люди, это вовсе не такая маловажная вещь, как многие из вас думают; все вы, полагаю, слышали о жизненных духах, о том, как они передаются от отца к сыну, и т. д. и т. д. — и многое другое на этот счёт. Так вот, поверьте моему слову, девять десятых умных вещей и глупостей, которые творятся человеком, девять десятых его успехов и неудач на этом свете зависят от движений и деятельности названных духов, от разнообразных путей и направлений, по которым вы их посылаете, так что, когда они пущены в ход, — правильно или неправильно, безразлично, — они в суматохе несутся вперёд, как угорелые, и, следуя вновь и вновь по одному и тому же пути, быстро обращают его в проторенную дорогу, ровную и гладкую, как садовая аллея, с которой, когда они к ней привыкнут, сам чёрт подчас не в силах их сбить. | |
I WISH either my father or my mother, or indeed both of them, as they were in duty both equally bound to it, had minded what they were about when they begot me; had they duly consider’d how much depended upon what they were then doing;—that not only the production of a rational Being was concerned in it, but that possibly the happy formation and temperature of his body, perhaps his genius and the very cast of his mind;—and, for aught they knew to the contrary, even the fortunes of his whole house might take their turn from the humours and dispositions which were then uppermost;—Had they duly weighed and considered all this, and proceeded accordingly,—I am verily persuaded I should have made a quite different figure in the world, from that in which the reader is likely to see me.—Believe me, good folks, this is not so inconsiderable a thing as many of you may think it;—you have all, I dare say, heard of the animal spirits, as how they are transfused from father to son, &c. &c.—and a great deal to that purpose:—Well, you may take my word, that nine parts in ten of a man’s sense or his nonsense, his successes and miscarriages in this world depend upon their motions and activity, and the different tracks and trains you put them into, so that when they are once set a-going, whether right or wrong, ’tis not a half-penny matter,—away they go cluttering like hey-go mad; and by treading the same steps over and over again, they presently make a road of it, as plain and as smooth as a garden-walk, which, when they are once used to, the Devil himself sometimes shall not be able to drive them off it. |
— — Но я положительно не вижу ничего ни хорошего, ни дурного в этом вопросе. — — Но позвольте вам сказать, сэр, что он по меньшей мере был чрезвычайно неуместен, — потому что разогнал и рассеял жизненных духов, обязанностью которых было сопровождать ГОМУНКУЛА, идя с ним рука об руку, чтобы в целости доставить к месту, назначенному для его приёма. <…> | |
——Then, positively, there is nothing in the question that I can see, either good or bad.——Then, let me tell you, Sir, it was a very unseasonable question at least,—because it scattered and dispersed the animal spirits, whose business it was to have escorted and gone hand in hand with the HOMUNCULUS, and conducted him safe to the place destined for his reception. <…> |
Я бы предпочёл родиться на Луне или на какой-нибудь из планет (только не на Юпитере и не на Сатурне, потому что совершенно не переношу холода); ведь ни на одной из них (не поручусь, впрочем, за Венеру) мне заведомо не могло бы прийтись хуже, чем на нашей грязной, дрянной планете, — которую я по совести считаю, чтобы не сказать хуже, сделанной из оскребков и обрезков всех прочих; — — она, правда, достаточно хороша для тех, кто на ней родился с большим именем или с большим состоянием или кому удалось быть призванным на общественные посты и должности, дающие почёт или власть; — но это ко мне не относится; — — а так как каждый склонен судить о ярмарке по собственной выручке, — — — то я снова и снова объявляю землю дряннейшим из когда-либо созданных миров;.. — глава V | |
I had been born in the Moon, or in any of the planets, (except Jupiter or Saturn, because I never could bear cold weather) for it could not well have fared worse with me in any of them (though I will not answer for Venus) than it has in this vile, dirty planet of ours,—which, o’ my conscience, with reverence be it spoken, I take to be made up of the shreds and clippings of the rest;——not but the planet is well enough, provided a man could be born in it to a great title or to a great estate; or could any how contrive to be called up to public charges, and employments of dignity or power;——but that is not my case;——and therefore every man will speak of the fair as his own market has gone in it;———for which cause I affirm it over again to be one of the vilest worlds that ever was made;.. |
Когда вы побудете со мною дольше, лёгкое знакомство, которое мы сейчас завязываем, перейдёт в короткие отношения, а последние, если кто-нибудь из нас не сделает какой-нибудь оплошности, закончатся дружбой. <…> Поэтому, дорогой друг и спутник, если вы найдёте, что в начале моего повествования я несколько сдержан, — будьте ко мне снисходительны, — позвольте мне продолжать и вести рассказ по-своему, — и если мне случится время от времени порезвиться дорогой — или порой надеть на минутку-другую шутовской колпак с колокольчиком, — не убегайте, — но любезно вообразите во мне немного больше мудрости, чем то кажется с виду, — и смейтесь со мной или надо мной, пока мы будем медленно трусить дальше; словом, делайте что угодно, — только не теряйте терпения. — глава VI | |
As you proceed farther with me, the slight acquaintance, which is now beginning betwixt us, will grow into familiarity; and that unless one of us is in fault, will terminate in friendship. <…> Therefore, my dear friend and companion, if you should think me somewhat sparing of my narrative on my first setting out—bear with me,—and let me go on, and tell my story my own way:—Or, if I should seem now and then to trifle upon the road,—or should sometimes put on a fool’s cap with a bell to it, for a moment or two as we pass along,—don’t fly off,—but rather courteously give me credit for a little more wisdom than appears upon my outside;—and as we jog on, either laugh with me, or at me, or in short do any thing,—only keep your temper. |
… у каждого свой вкус. Разве для доктора Кунастрокия[1], этого великого человека, не было величайшим удовольствием на свете расчёсывать в часы досуга ослиные хвосты и выдёргивать зубами поседевшие волоски, хотя в кармане у него всегда лежали щипчики? Да, сэр, если уж на то пошло, разве не было у мудрейших людей всех времён, не исключая самого Соломона, — разве не было у каждого из них своего конька: скаковых лошадей, — монет и ракушек, барабанов и труб, скрипок, палитр, — коконов и бабочек? — и покуда человек тихо и мирно скачет на своём коньке по большой дороге и не принуждает ни вас, ни меня сесть вместе с ним на этого конька, — скажите на милость, сэр, какое нам или мне дело до этого? — глава VII | |
… every man to his own taste.—Did not Dr. Kunastrokius, that great man, at his leisure hours, take the greatest delight imaginable in combing of asses tails, and plucking the dead hairs out with his teeth, though he had tweezers always in his pocket? Nay, if you come to that, Sir, have not the wisest of men in all ages, not excepting Solomon himself,—have they not had their HOBBY-HORSES;—their running horses,—their coins and their cockle-shells, their drums and their trumpets, their fiddles, their pallets,—their maggots and their butterflies?—and so long as a man rides his HOBBY-HORSE peaceably and quietly along the King’s highway, and neither compels you or me to get up behind him,—pray, Sir, what have either you or I to do with it? |
Покой мой не очень нарушается, когда я вижу таких важных господ и высоких особ, как нижеследующие, — таких, например, как милорды А, Б, В, Г, Д, Е, Ж, З, И, К, Л, M, H, О, П и так далее, всех подряд сидящими на своих различных коньках; — иные из них, отпустив стремена, движутся важным размеренным шагом, — — другие, напротив, подогнув ноги к самому подбородку, с хлыстом в зубах, во весь опор мчатся, как пестрые жокеи-чертенята верхом на неприкаянных душах, — — точно они решили сломать себе шею. — Тем лучше, — говорю я себе; — ведь если случится самое худшее, свет отлично без них обойдётся; — а что касается остальных, — — что ж, — — помоги им бог, — — пусть себе катаются, я им мешать не буду; ведь если их сиятельства будут выбиты из седла сегодня вечером, — — ставлю десять против одного, что до наступления утра многие из них окажутся верхом на ещё худших конях. <…> | |
Nor does it much disturb my rest, when I see such great Lords and tall Personages as hereafter follow;—such, for instance, as my Lord A, B, C, D, E, F, G, H, I, K, L, M, N, O, P, Q, and so on, all of a row, mounted upon their several horses,—some with large stirrups, getting on in a more grave and sober pace;——others on the contrary, tucked up to their very chins, with whips across their mouths, scouring and scampering it away like so many little party-coloured devils astride a mortgage,—and as if some of them were resolved to break their necks.——So much the better—say I to myself;—for in case the worst should happen, the world will make a shift to do excellently well without them; and for the rest,——why——God speed them——e’en let them ride on without opposition from me; for were their lordships unhorsed this very night—’tis ten to one but that many of them would be worse mounted by one half before tomorrow morning. <…> |
Торжественно довожу до всеобщего сведения, что вышеприведенное посвящение не предназначалось ни для какого принца, прелата, папы или государя, — герцога, маркиза, графа, виконта или барона нашей или другой христианской страны; — — а также не продавалось до сих пор на улицах и не предлагалось ни великим, ни малым людям ни публично, ни частным образом, ни прямо, ни косвенно; но является подлинно девственным посвящением, к которому не прикасалась ещё ни одна живая душа. | |
I solemnly declare to all mankind, that the above dedication was made for no one Prince, Prelate, Pope, or Potentate,—Duke, Marquis, Earl, Viscount, or Baron, of this, or any other Realm in Christendom;——nor has it yet been hawked about, or offered publicly or privately, directly or indirectly, to any one person or personage, great or small; but is honestly a true Virgin-Dedication untried on, upon any soul living. |
Закладчик и заимодавец меньше отличаются друг от друга вместительностью своих кошельков, нежели насмешник и осмеянный вместительностью своей памяти. Но вот в чём сравнение между ними, как говорят схолиасты, идёт на всех четырёх (что, кстати сказать, на одну или две ноги больше, чем могут похвастать некоторые из лучших сравнений Гомера): — один добывает за ваш счёт деньги, другой возбуждает на ваш счёт смех, и оба об этом больше не думают. Между тем проценты в обоих случаях идут и идут; — периодические или случайные выплаты их лишь освежают память о содеянном, пока наконец, в недобрый час, — вдруг является к тому и другому заимодавец и своим требованием немедленно вернуть капитал вместе со всеми наросшими до этого дня процентами дает почувствовать обоим всю широту их обязательств. — глава XII | |
The Mortgager and Mortgagee differ the one from the other, not more in length of purse, than the Jester and Jestee do, in that of memory. But in this the comparison between them runs, as the scholiasts call it, upon all-four; which, by the bye, is upon one or two legs more than some of the best of Homer’s can pretend to;—namely, That the one raises a sum, and the other a laugh at your expence, and thinks no more about it. Interest, however, still runs on in both cases;—the periodical or accidental payments of it, just serving to keep the memory of the affair alive; till, at length, in some evil hour, pop comes the creditor upon each, and by demanding principal upon the spot, together with full interest to the very day, makes them both feel the full extent of their obligations. |
Отец <…> не очень страшился, что мы зачахнем от избытка гнилой материи и отравленных соков в нашей конституции, <…> но он всерьёз опасался, как бы в критическую минуту мы не погибли вдруг от апоплексии <…>. | |
My father <…> nor was so much in pain of a consumption from the mass of corrupted matter and ulcerated humours in our constitution, which; <…> but he verily feared, that in some violent push, we should go off, all at once, in a state-apoplexy <…>. |
Ужасное несчастье для <…> литературного мира, <…> что этот гаденький зуд по новым ощущениям во всех областях так глубоко внедрился в наши привычки и нравы, — и мы настолько озабочены тем, чтобы получше удовлетворить эту нашу ненасытную алчность, — что находим вкус только в самых грубых и чувственных частях литературного произведения; — тонкие намёки и замысловатые научные сообщения улетают кверху, как духи; — тяжеловесная мораль опускается вниз, — и как те, так и другая пропадают для читателей, как бы продолжая оставаться на дне чернильницы. — глава XX | |
It is a terrible misfortune for <…> the Republick of letters; <…> that this self-same vile pruriency for fresh adventures in all things, has got so strongly into our habit and humour,—and so wholly intent are we upon satisfying the impatience of our concupiscence that way,—that nothing but the gross and more carnal parts of a composition will go down:—The subtle hints and sly communications of science fly off, like spirits upwards,—the heavy moral escapes downwards; and both the one and the other are as much lost to the world, as if they were still left in the bottom of the ink-horn. |
… хотя я уклоняюсь от моего предмета не меньше и не реже, чем любой великобританский писатель, — однако я всегда стараюсь устроиться так, чтобы главная моя тема не стояла без движения в моё отсутствие. | |
… that I fly off from what I am about, as far, and as often too, as any writer in Great Britain; yet I constantly take care to order affairs so that my main business does not stand still in my absence. |
Если бы в человеческую грудь вправлено было стекло, согласно предложению лукавого критика Мома[К 1], — то отсюда, несомненно, вытекло бы, во-первых, то нелепое следствие, — что даже самые мудрые и самые важные из нас должны были бы до конца жизни платить той или иной монетой оконный сбор. | |
If the fixture of Momus’s glass in the human breast, according to the proposed emendation of that arch-critick, had taken place,——first, This foolish consequence would certainly have followed,—That the very wisest and very gravest of us all, in one coin or other, must have paid window-money every day of our lives. |
Хотя я не берусь утверждать, что человек и его конёк сносятся друг с другом точно таким же образом, как душа и тело, тем не менее между ними несомненно существует общение; и я склонен думать, что в этом общении есть нечто, весьма напоминающее взаимодействие наэлектризованных тел, и совершается оно посредством разгорячённой плоти всадника, которая входит в непосредственное соприкосновение со спиной конька. — От продолжительной езды и сильного трения тело всадника под конец наполняется до краёв материей конька: — так что если только вы в состоянии ясно описать природу одного из них, — вы можете составить себе достаточно точное представление о способностях и характере другого. — глава XXIV | |
A man and his HOBBY-HORSE, tho’ I cannot say that they act and re-act exactly after the same manner in which the soul and body do upon each other: Yet doubtless there is a communication between them of some kind; and my opinion rather is, that there is something in it more of the manner of electrified bodies,—and that, by means of the heated parts of the rider, which come immediately into contact with the back of the HOBBY-HORSE,—by long journies and much friction, it so happens, that the body of the rider is at length fill’d as full of HOBBY-HORSICAL matter as it can hold;—so that if you are able to give but a clear description of the nature of the one, you may form a pretty exact notion of the genius and character of the other. |
Рассказ о полученной ране облегчает солдату боль от неё;.. — глава XXV | |
The history of a soldier’s wound beguiles the pain of it;.. |
… я вменяю себе в особенную заслугу именно то, что мой читатель ни разу ещё не мог ни о чём догадаться. И в этом отношении, сэр, я настолько щепетилен и привередлив, что, считай я вас способным составить сколько-нибудь приближающееся к истине представление или мало-мальски вероятное предположение о том, что произойдёт на следующей странице, — я бы вырвал её из моей книги. — глава XXV | |
… I set no small store by myself upon this very account, that my reader has never yet been able to guess at any thing. And in this, Sir, I am of so nice and singular a humour, that if I thought you was able to form the least judgment or probable conjecture to yourself, of what was to come in the next page,—I would tear it out of my book. |
Глава IV
[править]Моя жизнь и мнения, вероятно, произведут некоторый шум в свете и, если предположения мои правильны, будут иметь успех среди людей всех званий, профессий и толков, — будут читаться не меньше, чем сам «Путь паломника»… | |
My life and opinions are likely to make some noise in the world, and, if I conjecture right, will take in all ranks, professions, and denominations of men whatever,—be no less read than the Pilgrim’s Progress itself… |
Отец <…> уже много лет как взял себе за правило в первый воскресный вечер каждого месяца, от начала и до конца года, — с такой же неукоснительностью, с какой наступал воскресный вечер, — — собственноручно заводить большие часы, стоявшие у нас на верхней площадке чёрной лестницы. — А так как в пору, о которой я завёл речь, ему шёл шестой десяток, — то он мало-помалу перенёс на этот вечер также и некоторые другие незначительные семейные дела; чтобы, как он часто говаривал дяде Тоби, отделаться от них всех сразу и чтобы они больше ему не докучали и не беспокоили его до конца месяца. | |
My father <…> had made it a rule for many years of his life,—on the first Sunday-night of every month throughout the whole year,—as certain as ever the Sunday-night came,—to wind up a large house-clock, which we had standing on the back-stairs head, with his own hands:—And being somewhere between fifty and sixty years of age at the time I have been speaking of,—he had likewise gradually brought some other little family concernments to the same period, in order, as he would often say to my uncle Toby, to get them all out of the way at one time, and be no more plagued and pestered with them the rest of the month. |
Глава XIII
[править]Читатель этого рапсодического произведения[К 2] так давно уже расстался с [моей] повивальной бабкой, что пора наконец возвратиться к ней, напомнить ему о существовании этой особы, ибо по зрелом рассмотрении моего плана, как он мне рисуется сейчас, — я решил познакомить его с ней раз и навсегда; — ведь может возникнуть какая-нибудь новая тема или случиться неожиданное дело у меня с читателем, не терпящее отлагательств, — — как же не позаботиться о том, чтобы бедная женщина тем временем не затерялась? — тем более что, когда она понадобится, мы никоим образом без неё не обойдёмся. | |
It is so long since the reader of this rhapsodical work has been parted from the midwife, that it is high time to mention her again to him, merely to put him in mind that there is such a body still in the world, and whom, upon the best judgment I can form upon my own plan at present, I am going to introduce to him for good and all: But as fresh matter may be started, and much unexpected business fall out betwixt the reader and myself, which may require immediate dispatch;——’twas right to take care that the poor woman should not be lost in the mean time;—because when she is wanted, we can no way do without her. |
Глава XIV
[править]Если бы историограф мог погонять свою историю, как погонщик погоняет своего мула, — всё вперёд да вперёд, — — ни разу, например, от Рима до Лорето не повернув головы ни направо, ни налево, — он мог бы тогда решиться с точностью предсказать вам час, когда будет достигнута цель его путешествия. — — Но это, честно говоря, неосуществимо; ведь если в нём есть хоть искорка души, ему не избежать того, чтобы раз пятьдесят не свернуть в сторону, следуя за той или другой компанией, подвернувшейся ему в пути, заманчивые виды будут притягивать его взор, и он так же не в силах будет удержаться от соблазна полюбоваться ими, как он не в силах полететь; кроме того, ему придётся | |
Could a historiographer drive on his history, as a muleteer drives on his mule,—straight forward;——for instance, from Rome all the way to Loretto, without ever once turning his head aside, either to the right hand or to the left,——he might venture to foretell you to an hour when he should get to his journey’s end;——but the thing is, morally speaking, impossible: For, if he is a man of the least spirit, he will have fifty deviations from a straight line to make with this or that party as he goes along, which he can no ways avoid. He will have views and prospects to himself perpetually soliciting his eye, which he can no more help standing still to look at than he can fly; he will moreover have various |
Глава XXI
[править]… всё без исключения семейство Шенди состояло из чудаков; — я имею в виду его мужскую часть, — ибо женские его представительницы были вовсе лишены характера, — за исключением, однако, моей двоюродной тётки Дины, которая, лет шестьдесят тому назад, вышла замуж за кучера и прижила от него ребёнка; по этому поводу отец мой, в согласии со своей гипотезой об именах, не раз говорил: пусть она поблагодарит своих крёстных папаш и мамаш. | |
… all the SHANDY FAMILY were of an original character throughout:——I mean the males,—the females had no character at all,—except, indeed, my great aunt DINAH, who, about sixty years ago, was married and got with child by the coachman, for which my father, according to his hypothesis of christian names, would often say, She might thank her godfathers and godmothers. |
Том четвёртый
[править]- 1761
— Из всех загадок супружеской жизни, <…> — а поверьте, брат Тоби, оно завалено такой кучей ослиной клади, что всему ослиному стаду Иова нести её было бы не под силу, — нет более запутанной, чем та — что едва только у хозяйки дома начинаются роды, как вся женская прислуга, от барыниной камеристки до выгребальщицы золы, вырастает на целый дюйм и напускает важности на этот единственный дюйм больше, нежели на все остальные свои дюймы, вместе взятые. — глава XII | |
Of all the riddles of a married life, <…>——of which you may trust me, brother Toby, there are more asses loads than all Job’s stock of asses could have carried——there is not one that has more intricacies in it than this—that from the very moment the mistress of the house is brought to bed, every female in it, from my lady’s gentlewoman down to the cinder-wench, becomes an inch taller for it; and give themselves more airs upon that single inch, than all their other inches put together. |
Если бы каждый день моей жизни оказался таким же хлопотливым, как этот, — и потребовал… — Постойте. | |
Was every day of my life to be as busy a day as this—and to take up—Truce. |
Каким, однако, аллюром, с какими курбетами и прыжками — два шага туда, два шага сюда — двигался я на протяжении четырёх томов подряд, не оглядываясь ни назад, ни даже по сторонам — посмотреть, на кого я наступил! — Не буду ни на кого наступать, — сказал я себе, когда садился верхом, — буду ехать хорошим бойким галопом, но не задену даже самого захудалого осла по дороге. — Так пустился я в путь — по одной тропинке вверх — по другой вниз — минуя одну рогатку — перескакивая через другую — как если б сам сатана гнался за мной по пятам. | |
What a rate have I gone on at, curvetting and striking it away, two up and two down for four volumes together, without looking once behind, or even on one side of me, to see whom I trod upon!—I’ll tread upon no one——quoth I to myself when I mounted——I’ll take a good rattling gallop; but I’ll not hurt the poorest jack-ass upon the road.——So off I set——up one lane——down another, through this turnpike——over that, as if the arch-jockey of jockeys had got behind me. |
— Несомненно, сэр, — здесь недостаёт целой главы — из книги вырвано десять страниц — но переплётчик не дурак, не плут и не ветрогон — и книга ни капли не пострадала (от этого изъяна, по крайней мере) — — а напротив, стала совершеннее и полнее без пропущенной главы, чем была бы с ней <…>. — Пользуясь этим случаем, я даже ставлю сначала вопрос, не окажется ли этот эксперимент столь же удачным и в отношении ряда других глав, — — но если мы займёмся экспериментированием над главами, с позволения ваших преподобий, конца ему не будет — — довольно с нас экспериментов. — глава XXV | |
—No doubt, Sir,—there is a whole chapter wanting here—and a chasm of ten pages made in the book by it—but the book-binder is neither a fool, or a knave, or a puppy—nor is the book a jot more imperfect (at least upon that score)——but, on the contrary, the book is more perfect and complete by wanting the chapter <…>.—I question first, by-the-bye, whether the same experiment might not be made as successfully upon sundry other chapters——but there is no end, an’ please your reverences, in trying experiments upon chapters——we have had enough of it. |
Карлик, который сам же дает мерку для определения своего роста, — — можете быть уверены, является карликом не в одном только отношении. — глава XXV | |
A dwarf who brings a standard along with him to measure his own size—take my word, is a dwarf in more articles than one. |
… положил завёрнутые в чистую камчатную салфетку ещё совсем горячие каштаны прямо перед Футаторием. | |
… laid chesnuts directly before Phutatorius, wrapt up hot in a clean damask napkin. |
Том пятый
[править]- 1762
Философия имеет в своём распоряжении красивые фразы для всего на свете. — глава III | |
Philosophy has a fine saying for every thing. |
Хотя семейство наше было в известном смысле машиной простой, потому что состояло из немногих колес, — все-таки надо сказать, что колеса эти приводились в движение таким множеством разнообразных пружин и действовали одно на другое при помощи такого большого количества странных правил и побуждений, — —что машина хотя и была простая, но обладала всеми достоинствами и преимуществами машины сложной, — — и в ней было столько же причудливых движений, сколько их когда-либо было видно внутри голландской шелкопрядильной фабрики. | |
Though in one sense, our family was certainly a simple machine, as it consisted of a few wheels; yet there was thus much to be said for it, that these wheels were set in motion by so many different springs, and acted one upon the other from such a variety of strange principles and impulses——that though it was a simple machine, it had all the honour and advantages of a complex one,——and a number of as odd movements within it, as ever were beheld in the inside of a Dutch silk-mill. |
— — Наш молодой господин умер в Лондоне! — сказал Обадия. | |
——My young master in London is dead? said Obadiah.— |
Среди многих других книжных долгов, которые все будут мною погашены в своё время, — я признаю два — главу о горничных и о пуговичных петлях, — которые в предыдущей части моего произведения я обещал и твёрдо решил заплатить в нынешнем году; но я слышу от ваших милостей и ваших преподобий, что два эти предмета, особенно в таком соединении, могут оказаться опасными для общественной нравственности, — и потому прошу простить мне главу о горничных и пуговичных петлях… — глава VIII | |
Amongst many other book-debts, all of which I shall discharge in due time,—I own myself a debtor to the world for two items,—a chapter upon chamber-maids and button-holes, which, in the former part of my work, I promised and fully intended to pay off this year: but some of your worships and reverences telling me, that the two subjects, especially so connected together, might endanger the morals of the world,—I pray the chapter upon chamber-maids and button-holes may be forgiven me… |
Первое, что пришло в голову моему отцу, когда волнение в нашем семействе немного улеглось и Сузанна завладела зелёным атласным капотом моей матери, — это спокойно засесть, по примеру Ксенофонта[1], и написать для меня Тристрапедию, или систему воспитания, собрав прежде всего для этой цели собственные разбросанные мысли, взгляды и суждения и связав их вместе так, чтобы из них получился устав для руководства моим детством и отрочеством. Я был последней ставкой моего отца — он потерял моего брата Бобби совсем[К 6], — он потерял, по его собственным выкладкам, полных три четверти меня — иными словами, был несчастлив в первых трёх больших ставках на меня — ему не повезло с моим зачатием, с моим носом и с моим именем, — оставалось одно только воспитание. <…> Отец высучивал свои положения, нитка за ниткой, из собственных мозгов — или же проделывал не менее мучительную работу, перематывая всё, что выпрядено было до него другими прядильщиками и пряхами. | |
The first thing which entered my father’s head, after affairs were a little settled in the family, and Susanna had got possession of my mother’s green sattin night-gown,—was to sit down coolly, after the example of Xenophon, and write a TRISTRA-pædia, or system of education for me; collecting first for that purpose his own scattered thoughts, counsels, and notions; and binding them together, so as to form an INSTITUTE for the government of my childhood and adolescence. I was my father’s last stake—he had lost my brother Bobby entirely,—he had lost, by his own computation, full three-fourths of me—that is, he had been unfortunate in his three first great casts for me—my geniture, nose, and name,—there was but this one left <…>. My father spun his, every thread of it, out of his own brain,—or reeled and cross-twisted what all other spinners and spinsters had spun before him, that ’twas pretty near the same torture to him. |
— … и в интеллектуальном мире существует Северо-Западный проход и душа человека может запастись знанием и полезными сведениями, следуя более короткими путями, чем те, что мы обыкновенно избираем. — глава XLII | |
… there is a North-west passage to the intellectual world; and that the soul of man has shorter ways of going to work, in furnishing itself with knowledge and instruction, than we generally take with it. |
Том шестой
[править]- 1762
… ну вот, вы видите, что теперь я сбился! — — | |
… now you see, I am lost myself!—— |
Никогда глаза твои не созерцали и вожделение твоё не желало ничего более вожделенного, чем вдова Водмен. | |
For never did thy eyes behold, or thy concupiscence covet any thing in this world, more concupiscible than widow Wadman. |
Теперь я начинаю входить по-настоящему в мою работу и не сомневаюсь, что при помощи растительной пищи и воздержания от горячих блюд мне удастся продолжать историю дяди Тоби и мою собственную по сносной прямой линии. До сих пор же | |
I am now beginning to get fairly into my work; and by the help of a vegetable diet, with a few of the cold seeds, I make no doubt but I shall be able to go on with my uncle Toby’s story, and my own, in a tolerable straight line. Now, |
Том седьмой
[править]- 1765
— Чёрт побери! — сказал я, посмотрев в сторону французского берега, — следовало бы узнать получше собственную страну, прежде чем ехать в чужие края… — глава II | |
Now hang it! quoth I, as I look’d towards the French coast—a man should know something of his own country too, before he goes abroad… |
— Allons!! — сказал я; почтарь хлопнул бичом — — я полетел, как бомба, и в шесть прыжков очутился в Дувре. — глава II | |
—Allons! said I; the post-boy gave a crack with his whip——off I went like a cannon, and in half a dozen bounds got into Dover. |
Во всей Франции, по-моему, нет города, который был бы на карте краше, чем Монтрёй; — — на почтовом справочнике он, надо признаться, выглядит гораздо хуже, но когда вы в него приезжаете, — вид у него, право, самый жалкий. — глава IX | |
There is not a town in all France which, in my opinion, looks better in the map, than MONTREUIL;——I own, it does not look so well in the book of post-roads; but when you come to see it—to be sure it looks most pitifully. |
Слово весёлое, встретившееся в конце предыдущей главы, приводит нам (т. е. автору) на ум слово хандра, — — особенно если у нас есть что сказать о ней; не то чтобы в результате логического анализа — или в силу какой-нибудь выгоды или родственной близости оказалось больше оснований для связи между ними, чем между светом и тьмою или другими двумя нам более враждебными по природе противоположностями, — — а просто такова уловка писателей для поддержания доброго согласия между словами, вроде того как политики поддерживают его между людьми, — не зная, когда именно им понадобится поставить их в определенные отношения друг к другу. — глава XIX | |
In mentioning the word gay (as in the close of the last chapter) it puts one (i.e. an author) in mind of the word spleen——especially if he has any thing to say upon it: not that by any analysis—or that from any table of interest or genealogy, there appears much more ground of alliance betwixt them, than betwixt light and darkness, or any two of the most unfriendly opposites in nature——only ’tis an undercraft of authors to keep up a good understanding amongst words, as politicians do amongst men—not knowing how near they may be under a necessity of placing them to each other… |
Француженки <…> любят майские деревья à la folie — то есть не меньше, чем ранние мессы. — — Дайте им только майское дерево (всё равно, в мае, в июне, в июле или в сентябре — с временем года они не считаются) — и оно всегда будет иметь у них успех — — оно для них пища, питьё, стирка, жилище. — — И будь мы, с позволения ваших милостей, людьми настолько политичными, чтобы посылать им в изобилии (ибо лесов во Франции немного) майские деревья… | |
The French women <…> love May-poles, à la folie—that is, as much as their matins——give ’em but a May-pole, whether in May, June, July or September—they never count the times——down it goes——’tis meat, drink, washing, and lodging to ’em——and had we but the policy, an’ please your worships (as wood is a little scarce in France), to send them but plenty of May-poles—— |
Это случилось по дороге из Нима в Люнель, где лучшее во всей Франции мускатное вино, которое, к слову сказать, принадлежит почтенным каноникам Монпелье, — и срам тому, кто, напившись за их столом, отказывает им в капле вина. | |
’Twas in the road betwixt Nismes and Lunel, where there is the best Muscatto wine in all France, and which by the bye belongs to the honest canons of MONTPELLIER—and foul befal the man who has drunk it at their table, who grudges them a drop of it. |
Том восьмой
[править]- 1765
Я бы желал, чтобы вы видели, с какой уверенностью смотрю я вверх, привстав с кресла и уцепившись за его ручку, — — чтобы ловить мысли, иногда прежде даже, чем они до меня долетают. — — | |
I wish you saw me half starting out of my chair, with what confidence, as I grasp the elbow of it, I look up——catching the idea, even sometimes before it half way reaches me—— |
В любви так же, как и в рогоношении, — — страдающая сторона в лучшем случае бывает третьим (обыкновенно же последним) лицом в доме, которое что-нибудь узнает о случившемся. Происходит это, как всему свету известно, оттого, что для одной и той же вещи у нас существует полдюжины слов; и до тех пор, пока то, что для одного сосуда человеческого тела есть Любовь — для другого может быть Ненавистью — — Чувством для органа на пол-ярда выше — — и Глупостями… (— — Нет, мадам, не там; — я имею в виду то место, на которое я показываю сейчас пальцем) — — что мы можем поделать? | |
“IT is with Love as with Cuckoldom”——the suffering party is at least the third, but generally the last in the house who knows any thing about the matter: this comes, as all the world knows, from having half a dozen words for one thing; and so long, as what in this vessel of the human frame, is Love—may be Hatred, in that——Sentiment half a yard higher——and Nonsense———no, Madam,—not there——I mean at the part I am now pointing to with my forefinger——how can we help ourselves? |
Мой конёк <…> — животное совершенно безобидное; у него едва ли найдётся хоть один ослиный волос или хоть одна ослиная черта. — — Это резвая лошадка, уносящая нас прочь от действительности — причуда, бабочка, картина, вздор <…> — словом, всё, на что мы стараемся сесть верхом, чтобы ускакать от житейских забот и неурядиц. — Он полезнейшее в мире животное — и я положительно не вижу, как люди могли бы без него обходиться… — глава XXXI | |
My hobby-horse <…> is no way a vicious beast; he has scarce one hair or lineament of the ass about him——’Tis the sporting little filly-folly which carries you out for the present hour—a maggot, a butterfly, a picture, a fiddlestick <…> or an any thing, which a man makes a shift to get a-stride on, to canter it away from the cares and solicitudes of life—’Tis as useful a beast as is in the whole creation—nor do I really see how the world could do without it—— |
Том девятый
[править]— Когда человек свободен, — с этими словами капрал описал в воздухе концом своей палки такую линию — — | |
Whilst a man is free,—cried the corporal, giving a flourish with his stick thus—— |
Когда исход событий <…> лежит на весах судьбы, мы, к счастью, бываем способны трижды менять стимул ожидания, иначе у нас не хватило бы сил его вынести. | |
When issues of events <…> are hanging in the scales of fate, the mind has the advantage of changing the principle of expectation three times, without which it would not have power to see it out. |
… образы фантазии небритого человека после одного бритья прихорашиваются и молодеют на семь лет; не подвергайся они опасности быть совсем сбритыми, их можно было бы довести путём постоянного бритья до высочайшего совершенства. — Как мог Гомер писать с такой длинной бородой, мне непостижимо — — и коль это говорит против моей гипотезы, мне мало нужды. — глава XIII | |
… the conceits of a rough-bearded man, are seven years more terse and juvenile for one single operation; and if they did not run a risk of being quite shaved away, might be carried up by continual shavings, to the highest pitch of sublimity—How Homer could write with so long a beard, I don’t know——and as it makes against my hypothesis, I as little care. |
Когда мы доберёмся до конца этой главы (но не раньше), нам придётся вернуться к двум незаполненным главам[К 8], из-за которых вот уже полчаса истекает кровью моя честь. — глава XXV | |
When we have got to the end of this chapter (but not before) we must all turn back to the two blank chapters, on the account of which my honour has lain bleeding this half hour. |
Мой отец, по установленному издавна в нашем поместье обычаю и как владелец большой десятины[К 9], обязан был держать быка для обслуживания прихода, и Обадия как-то раз прошлым летом приводил к нему свою корову — — говорю: как-то раз — потому что случаю угодно было, чтобы это произошло в тот самый день, когда он женился на горничной моего отца, — — таким образом, одно из этих событий было отправной точкой для исчисления другого. Поэтому, когда жена Обадии родила, — Обадия возблагодарил бога. — | |
My father, whether by ancient custom of the manor, or as impropriator of the great tythes, was obliged to keep a Bull for the service of the Parish, and Obadiah had led his cow upon a pop-visit to him one day or other the preceding summer——I say, one day or other—because as chance would have it, it was the day on which he was married to my father’s house-maid——so one was a reckoning to the other. Therefore when Obadiah’s wife was brought to bed—Obadiah thanked God—— |
Перевод
[править]А. А. Франковский, 1937–1940 [1949]
О романе
[править]Автор, впадая в самые грубые тривиальности, умеет вдруг возвышенными переходами напомнить о своём царственном достоинстве, о своём равенстве по рождению с Шекспиром. | |
— Генрих Гейне, «Романтическая школа» (кн. 3), 1835 |
… осёл появлялся на сцене с превеликим эффектом. В <…> [главе XXXII] седьмого <…> тома <…>. Да, того, кто откажет этому очаровательному описанию в остроумии, юморе, трогательности, душевной доброте и подлинном чувстве, нелегко пронять и удовлетворить. А парой страниц ниже мы находим описание не менее прекрасное — пейзаж и люди чудесно нарисованы писателем, который обладает глубоким пониманием прекрасного и умеет тонко чувствовать…[7] | |
… donkey had appeared once before with signal effect. In <…> the seventh <…> volume <…>. A critic who refuses to see in this charming description wit, humour, pathos, a kind nature speaking, and a real sentiment, must be hard indeed to move and to please. A page or two farther we come to a description not less beautiful—a landscape and figures, deliciously painted by one who had the keenest enjoyment and the most tremulous sensibility… | |
— Уильям Теккерей, «Стерн и Голдсмит», 1853 |
XVIII век
[править]Вскоре после того, как вышел «Тристрам», Стерн спросил одну богатую и знатную даму из Йоркшира, читала ли она его книгу. «Нет, мистер Стерн; <…> и, правду сказать, я слышала, что женщине её читать не пристало». — «<…> не позволяйте дурачить себя такими россказнями; моя книга совсем как ваш юный наследник (он указал на трёхлетнего ребёнка в белой рубашечке, который катался по ковру), — он иногда показывает многое из того, что принято скрывать, но делает это самым невинным образом».[7] | |
Soon after Tristram had appeared, Sterne asked a Yorkshire lady of fortune and condition, whether she had read his book. "I have not, Mr. Sterne; <…> and to be plain with you, I am informed it is not proper for female perusal." "<…> do not be gulled by such stories; the book is like your young heir there, (pointing to a child of three years old, who was rolling on the carpet in his white tunics), he shows at times a good deal that is usually concealed, but it is all in perfect innocence."[8] |
«Тристрамом Шенди» по-прежнему восхищаются, так же как и его автором; когда он где-нибудь обедает, список гостей составляют за две недели.[7] | |
'Tristram Shandy' is still a greater object of admiration, the man as well as the book; one is invited to dinner, when he dines, a fortnight before. | |
— Томас Грей, письмо Т. Уортону 22 июня 1760 |
Подобно тому, как в обычной беседе лучший способ заставить слушателей смеяться — это сначала засмеяться самому, так и в книгах верней всего притворяться, будто всерьёз стремишься к юмору, и большинство примет это за чистую монету. Для этого надо обращаться с читателем с полнейшей фамильярностью; на одной странице автор должен отвесить ему низкий поклон, а на следующей дёрнуть за нос; надо говорить загадками, а потом убаюкать его, чтобы ему во сне приснились разгадки.[7] <…> при каждом удобном случае следует выражать презрение ко всем, кроме себя самого, улыбаться без причины и шутить без остроумия. | |
As in common conversation the best way to make the audience laugh is by first laughing yourself; so in writing, the properest manner is to show an attempt at humour, which will pass upon most for human in reality. To effect this, readers must be treated with the most perfect familiarity; in one page the author is to make them a low bow, and in the next to pull them by the nose; he must talk in riddles, and then send them to bed in order to dream for the solution. <…> now and then testifying his contempt for all but himself; smiling without a jest, and without wit possessing vivacity. | |
— Оливер Голдсмит, «Гражданин мира, или Письма китайского философа» (LIII), июнь 1760 |
Та книга, столь смешная, столь мудрая и весёлая, — настоящий английский Рабле. <…> Это всеобщая сатира; иного представления о ней я вам дать не могу.[9] | |
Ce livre si fou, si sage et si gai est le Rabelais des Anglais. <…> Il est impossible de vous en donner une autre idée que celle d'une satire universelle. | |
— Дени Дидро, письмо Софи Воллан 7 октября 1762 |
«Тристрам Шенди», как он ни плох, — лучшая книга, написанная англичанином за последние тридцать лет.[10] | |
— Дэвид Юм |
Хотелось бы думать, что проповедник написал свой комический роман только для того, чтобы научить англичан не поддаваться на шарлатанство романистов, и что он хотел исправить нацию, которая уже давно опускается, пренебрегая изучением Локка и Ньютона ради самых сумасбродных и пустых сочинений. Но не таково было намерение автора «Тристрама Шенди». Человек весёлого нрава, родившийся бедняком, он хотел посмеяться за счёт Англии и заработать деньги. | |
— Вольтер, «„Жизнь и мнения Тристрама Шенди“ Стерна в переводе с английского г. Френе», 1777 |
Письма Лоренса Стерна
[править]Местный колорит из книги полностью изъят — сатира носит всеобщий характер. Там, где это необходимо, даются примечания; чтобы книга лучше продавалась, добавлено около ста пятидесяти страниц. <…> [труд мой] уже вызвал немалый интерес…[11] | |
All Locality is taken out of the Book—the Satyr general,—Notes are added where wanted—& the whole made more saleable—about a hundred & 50 pages added—<…> a Strong Interest form'd… | |
— Р. Додсли октября 1759 |
Мой друг мистер Фозергил, к которому я отношусь так же, как и к Вам, то есть как к лучшему из своих критиков и доброжелателей, каждый Божий день читает мне проповеди из Вашей настольной книги. «Сначала получи более высокий сан, — твердит он, — а уж потом пиши себе на здоровье». А если этого сана <…> придётся долго ждать (быть может, до самого Второго пришествия)? <…> Вы оба, как истинные философы, пугаете меня загробными муками, зная, что страх — лучший способ борьбы со страстью. | |
My friend Mr Fothergil whom I regard in the class I do you, as my best of criticks and well wishers,—preaches every day to me upon this Text of yours—get your preferment. Lory, first he says and then write and welcome—but <…> suppose this self same preferment is long o’ coming (& for aught I know I may not be prefer’d till the resurrection of the Just)? <…> You both fright me with after pains like good philosophers, knowing that one passion is best to be combatted by another. | |
— мистеру … 1 января 1760 |
… моя книга <…> перекочевала в свет прямо из моей головы, без всяких поправок; впрочем, это — мой автопортрет: раз уж я такой оригинал, стало быть, и цена на мой труд должна быть вполне солидной. | |
… my Book <…> fell out otherwise, and has therefore gone forth into the world, hot as it came from my Brain, without one Correction:—tis however a picture of myself, & so far may bid the fairer for being an Original. | |
— Д. Гаррику 27 января 1760 |
Умные головы на континенте сделаны из того же материала и по тому же шаблону, что и на нашем острове: о «Тристраме Шенди» они рассуждают одинаково <…> высокопарно — таков удел низких умов.[11] | |
The Wise heads I see on the continent are made up of the same materials, & cast in the same Moulds, with the Wise heads of this Island,—they philosophize upon Tristram Shandy alike <…> all look to high—tis ever the fate of low minds. | |
— Р. Брауну (Brown) 9 сентября 1760 |
Трость Ваша — шендианская в том смысле, что у неё не одна ручка, а несколько; разница же между Вашей тростью и моей книгой в том, что, опираясь на Вашу трость, берёшься за ручку, сообразуясь с удобствами, а читая «Тристрама Шенди», подбираешь «ручку» сообразно страстям, невежеству и чувствительности. <…> Мало того, что сочиняешь свой труд, но ещё должен отыскивать тех, кто этот труд поймёт. Мир, впрочем, отнёсся к моему сочинению снисходительно, все здешние знаменитости его хвалят, а тот интерес, который книга вызвала во Франции, Италии и Германии, вынудил одних перечитать её, другие же, чтобы не ударить лицом в грязь, сочли за лучшее отозваться о ней положительно. Необращенными остались лишь несколько тартюфов, чья похвала только бы её опозорила.[11] | |
Your walking-stick is in no sense more Shandaic than in that of its having more handles than one; the parallel breaks only in this, that in using the stick, every one will take the handle suits his convenience. In Tristram Shandy, the handle is taken which suits the passions, their ignorance, or their sensibility. <…> It is too much to write books, and find heads to understand them: the world, however, seems to come into a better temper about them, the people of genius here being to a man on its side; and the reception it has met with in France, Italy, and Germany, has engaged one part of the world to give it a second reading. The other, in order to be on the strongest side, has at length agreed to speak well of it too. A few hypocrites and Tartuffes, whose approbation could do it nothing but dishonor remain unconverted. | |
— Дж. Юстасу (Eustace) 9 февраля 1768 |
XX век
[править]Появление «Тристрама Шенди» объяснялось окаменением приёмов старого авантюрного романа. Все приёмы сделались совершенно неощутительными. Единственный способ оживить их была пародия.[К 11] | |
— Виктор Шкловский, «Евгений Онегин» (Пушкин и Стерн), 1923 |
„Тристрам Шэнди“ — бессмертная книга, которая обаятельна именно тем, что в ней нет ни единой не только умной, но сколько-нибудь связной строки. Если бы Стерну нечаянно подвернулось под перо хоть какое-нибудь умное слово, он вычеркнул бы его беспощадно; оно испортило бы ему всю его книгу. В этой книге он прилежно коллекционирует все типические приёмы и методы нарушения логики, к которым в течение веков прибегало на своём пути человечество. Эта классическая книга наполнена такими идиотами, которые [многим] не снились. <…> целая плеяда придурковатых, причём автор принимает все меры, чтобы и его самого зачислили в эту плеяду. А его книга живёт сто шестьдесят или сто семьдесят лет и проживёт ещё тысячу. | |
— Корней Чуковский, «Портреты современных писателей. Алексей Толстой», 1924 |
«Тристрам Шенди», хотя и первый роман Стерна, был написан, <…> когда автору было сорок пять лет. <…> Ни один молодой писатель не отважился бы на такие вольности с грамматикой и синтаксисом, и смыслом, и благопристойностью, и давно утвердившейся традицией писания романов. Нужен был большой запас уверенности в себе, присущей зрелому возрасту, и его равнодушие к осуждению, чтобы рискнуть так шокировать начитанных нетрадиционностью стиля, а почтенных — свободой нравов. <…> | |
— Вирджиния Вулф, «Сентиментальное путешествие», 1928 |
Вся книга Стерна <…> может быть воспринята как грандиозная шутка, <…> блестящая литературная мистификация, автор которой, но выразительной английской метафоре, «опрокидывает тележку с яблоками» и оставляет изумлённых читателей на развалинах, казалось, столь прочного здания нравоописательного и нравоучительного романа. | |
— Анна Елистратова, «Лоренс Стерн» |
Ничего интуитивного или бессознательного <…> нет у Стерна; это сознательно избранная и в основе своей очень головная манера <…>. Что же касается вызова рационализму, то, быть может, [у него] отчасти, <…> а много позднее <…> у многих других английских писателей, выражает ещё и своеобычность английского национального характера, национального образа мышления с его пристрастием к эксцентрике, игре ума, причуде…[14] | |
— Айзик Ингер, «Доктор Джонатан Свифт и его „Дневник для Стеллы“» |
Любопытно, что самые рьяные поклонники Стерна <…> совершенно не различали свифтовского подтекста в его творчестве. А между тем «Тристрам Шенди» и «Путешествия Гулливера» состоят в прямом родстве: книга Стерна — очередной опыт универсальной пародии, комического действа. <…> | |
— Владимир Муравьёв, «Путешествие с Гулливером», 1972 |
Комментарии
[править]- ↑ В басне Эзопа «Зевс, Прометей, Афина и Мом» (но там — дверца).
- ↑ Стерн имел в виду пестроту и разносоставность романа, сшитого из отдельных самостоятельных кусков, так как «рапсод», по античному толкованию, значит: «сшиватель песен»[1].
- ↑ Из перевода М. С. Кайсарова, заменившего Дину Варварой для усиления экспрессии, пошла русская поговорка: «Варвара мне тётка, а правда сестра»[2], которую Владимир Даль в 1862 году включил в сборник «Пословицы русского народа»[3][4].
- ↑ Бертран Рассел назвал это рассуждение парадоксом Тристрама Шенди.
- ↑ Одном из первых толковых словарей английского языка, который пользовался огромной популярностью, что сделало автора в широких кругах непогрешимым литературным арбитром, и в качестве такового он объявил, что Стерн не знает английской грамматики. Стерн отплатил педанту этим ироничным замечанием[1].
- ↑ Тот умер.
- ↑ Подписи снизу означают с латыни: Соч[инил] Т[ристрам] Ш[енди], выр[езал] Т[ристрам] Ш[енди][1].
- ↑ XVIII и XIX.
- ↑ Налога с произведений земли: зерна, сена и дров[1].
- ↑ Тот написал Стерну: «Нетрудно было избежать свифтовской грязи, с одной стороны, и раблезианской распущенности — с другой; и пойди Вы срединным путём, у Вас получилась бы не только весьма увлекательная, но также весьма поучительная и полезная книга».
- ↑ Парафраз из его статьи «„Тристрам Шенди“ Стерна и теория романа», 1921.
Примечания
[править]- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Примечания А. А. Франковского.
- ↑ Жизнь и мнения Тристрама Шанди. Сочинение Стерна. Т. 1. — СПб., 1804. — С. 164.
- ↑ Михельсон М. И. Ходячие и меткие слова. — СПб., 1894.
- ↑ Кошелев А. В. «Варвара мне тетка, а правда сестра»: стернианская пословица в русской литературе // Литературный факт. — 2016. — № 1–2. — С. 237-9.
- ↑ «Искусство поэзии» 147.
- ↑ «Опыт», книга III, глава 9.
- ↑ 1 2 3 4 Стерн и Гольдсмит / перевод В. А. Хинкиса // Уильям Теккерей. Собрание сочинений в 12 томах. Т. 7. — М.: Художественная литература, 1977.
- ↑ Sir Walter Scott, Prefatory Memoir to Stern. The Novels of Sterne, Goldsmith, Dr. Johnson, Mackenzie, Horace Walpole, and Clara Reeve. London, 1823, p. xvi.
- ↑ 1 2 Лоренс Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена. Сентиментальное путешествие. — М.: Художественная литература, 1968. — С. 5-18. — (Библиотека всемирной литературы).
- ↑ Атарова К. Н. Примечания к «Сентиментальному путешествию» // Лоренс Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена. Сентиментальное путешествие по Франции и Италии. Письма. — М.: Пушкинская библиотека, АСТ, 2004. — С. 814.
- ↑ 1 2 3 4 5 Лоренс Стерн. Письма / Перевод и примечания А. Я. Ливерганта // Вопросы литературы. — 2000. — №№ 5, 6.
- ↑ Муравьёв В. С. Путешествие с Гулливером. — М.: Книга, 1972. — С. 114-5. — 80000 экз.
- ↑ «Искусство поэзии» 447.
- ↑ Джонатан Свифт. Дневник для Стеллы. — М.: Наука, 1981.