Юрий Хано́н (наст. имя Юрий Соловьёв-Савоя́ров, р.16 июня 1965, Ленинград) — советский и российскийкомпозитор, первый лауреат Европейского Оскара (1988) и дипломант российской премии «Ника» за 1989 год, внук Михаила Савоярова, «короля эксцентрики» в 1910-годы. Юрий Ханон также известен как писатель, художник, философ, пианист и ботаник-селекционер.
Всегда стоявший отдельно от кланов, профессий и групп, Юрий Ханон отличается своей крайне независимой, жёсткой позицией и замкнутым, герметическим образом жизни.
Подавляющее число людей рождается, живёт и умирает, так и не приходя в сознание.[1]:2
— «Человек, которого не было», сентябрь 2021
Любой человек под одеждой голый, а в глубине души – идиот.[2]:2
— «Мусорная книга», том II
Моя доктрина – рабочий орган. Прежде всего, её разные куски можно наблюдать в моих книгах, музыке, картинах и жизни. И вовсе не моя вина (и не моя забота), если вы не знаете ни того, ни другого. В конце концов, что такое «доктрина», рассказанная словами? – благоглупость, теория или (опять же) профессия. Не более того. <…> На то она и доктрина, чтобы действовать.[2]:4
Лучшее, что есть в человеке и на что можно опереться – это комплекс Неполноценности. Только из него при значительном и системном усилии может вырасти реальная внутренняя деформация подлой человеческой природы» – вот весьма показательная цитата из «Мусорной Книги» Ханона».[2]:4
— «Не современная Не музыка» (интервью, 2011)
Вовсе не раба необходимо выдавливать из себя по капле всю жизнь,[комм. 1] и даже не господина…, а подлое и низкое животное…, человека. Только очистившись от шелухи и мусора суеты, повседневных потребностей, условий и правил, коросты веков и прочей пустоты привычек, – только тогда, пожалуй, и можно обнаружить ясную картину мира, сначала состоящую из скелета самого себя, а потом – и всего прочего мира. Вот так-то, Антон Павлович…[2]:4
— «Мусорная книга», том I
Вся эта жизнь – пыль, пустота, полнейшее ничто и ничтожество на фоне картины мира. И вся задача человека, высокого человека…, состоит в том, чтобы попытаться создать видимость. Хотя бы ненадолго. Хотя бы на время своей жизни. – Видимость, что это не так.
— «Праздничный сервиз» (Мусорная книга, том II)
Вся эта жизнь – пыль, пустота, полнейшее ничто и ничтожество на фоне картины мира. Но и весь мир – такая же пыль и полнейшее ничто на фоне кончика мизинца… на моей левой руке.
— «Праздничный сервиз» (Мусорная книга, том II)
Мне вообще никогда не была интересна музыка, искусство, композиторы, пианисты… Короче говоря, профессии, занятия, кланы, люди людей, кланы кланов (опять всё то же, вокруг и обратно). А потому и просеял сквозь своё каноническое сито два имени, уникальных среди обычного человеческого зоопарка: Скрябин и Сати, два идеолога (каждый по-своему), и два неклановых человека, как и я.[2]:5
— «Не современная Не музыка» (интервью, 2011)
Мои произведения не исполнялись двадцать лет (кстати говоря, на все мои концерты питерским Союзом композиторов до сих пор наложен запрет). Даже странно об этом говорить, настолько это мелкое и мелочное явление… Представьте себе: я не устраиваю концертов уже почти полжизни, а эти сморщенные груши из Союза, о которых я совершенно позабыл, и даже не знаю, как их зовут, чуть ли не по наследству передают друг другу запрет на мою тень, даже на воспоминание… Один умирает — и завещает это святоезнамя следующему. Изгнать чужого! — вот что такое настоящая сила клана! [2]:7
— «Не современная Не музыка» (интервью, 2011)
Идеалчеловека – это его отсутствие, желательно – полное.
— «Идеальная галерея»
Если вся эта жизнь действительно высосана из пальца, кто тебе мешает высосать оттуда что-нибудь ещё?
«…B эту книгу…, я повторяю, в эту книгу я вложил всё…,
…всё что мне до сих пор было известно о тупости и
о скудоумии…, я повторяю, о скудоумии и тупости…,
вашей тупости…, мадам, мсье…, и даже мадмуазель.
«Вспоминать забытое прошлое – трудно.
Чаще всего – бесполезно.
Гораздо проще вспоминать прошлое – записанное на бумаге.
Нужно просто прочитать его – и слегка улыбнуться.
– И даже когда вы прочитаете эту книгу до конца, что невероятно предположить, но в результате вы так и не поймёте, что она из себя представляет.[4]:7
Говоря между нами, это вообще старое доброе правило… Большинство человеческой жизни происходит задним числом…, и даже глубоко после всего. Разумеется, многим так значительно удобнее. Когда почти всё уже известно, пережито и закончено… Нужно только вспомнить – или заглянуть в записную книжку, энциклопедию или даже чугунную скрижаль истории, в конце концов… Тогда можно встречаться, не открывая глаз, и разговаривать, плотно закрыв рот… [4]:8
То, что вы держите в руках – это вовсе не научная книга, как приятно было бы предположить…, и даже более того, эта книга самым глубочайшим образом ненаучная. Если кто-то желает держать в руках первоисточник или волосатый научный аппарат небольшого размера – простите…, это не ко мне. <…> За таким товаром следует обращаться в соседний отдел, где давно ничего нет.[4]:8
Но всё-таки я надеюсь, что не открываю никакой Америки… Люди, как правило, обыкновенны…, или удручающе обыкновенны. Даже более того: они банальны, часто даже в агрессивной форме. И ради того, чтобы просто получить это сомнительное право – находиться среди них, необходимо ещё и сдать экзамен, доказать свою «нормальность», иначе могут возникнуть проблемы, иногда очень серьёзные. Всякий «другой» или непохожий – непременно должен приложить усилие к самому себе, чтобы заслужить это почётное разрешение – жить среди них. <…> Именно таким путём идёт большинство.[4]:12
…в последний раз я призываю попусту не произносить слова…, так называемые слова. Их довольно много. Ложь…, правда…, вымысел. И все они относятся к области ежедневного оглупления…, или малого таза. Точнее говоря, они находятся сразу в двух этих областях, как и все явления гормонального порядка. Ибо – что я сам скажу «правда-правда», то правда и есть. У неё нет и не может быть собственной силы…, и она способна держаться только на силе воли, её создавшей. [4]:13
Теперь мало кто в состоянии меня понять в точности, но господин Пубель, новый префект Парижа со своей мусорной реформой буквально вернул меня в настоящее искусство. [комм. 2] Большой город очень медленно, очень постепенно, но всё же переставал пахнуть консерваторией. Дворы и кварталы буквально на глазах теряли сходство с выгребными ямами. Глядя на эту неказистую работу, я был почти счастлив – наши новые пубели оказались у власти! [4]:29
Два года в шкафу – неплохая цена, для настоящего искусства.[4]:125[комм. 3]
То, что нищета лечит не только желудок, но и голову – это я отчётливо почувствовал на своей шкуре.[4]:131
Настоящее искусство никогда не должно проходить незамеченным… Оно, так сказать, оставляет глубокие отпечатки своих следов на всех предметах, по которым прошла его тяжёлая нога. И в данном случае не важно, то ли это фасад театра, то ли пальто маститого дирижёра или даже лицо известного композитора.[4]:181
Проклятая болезнь – страх, а говоря более понятно – одиночество и надежда на чью-то помощь. И куда они только меня не толкали.[4]:185
Если бы это было необходимо, честное слово, чтобы насолить раздувшимся от самодовольства буржуям, я вступил бы не только в <социалистическую> партию, но даже в собачье дерьмо![4]:246[комм. 4]
Меня в действующую армию не взяли (из-за лысины), впрочем, и в бездействующую тоже.[комм. 5] Теперь всё изменилось. Всё стало наоборот. Так я оказался слишком старым в слишком молодые времена.[4]:320
Слишком много сил ушло только на то, чтобы дойти, добраться и не подохнуть раньше времени…, посреди грязной, забрызганной кровью и гноем, человеческой дороги. Два года из четырёх оказались невозможно мёртвыми. И они остались у меня внутри сгустком глубокого страха, Лесли, Сати. Только одно за эти четыре года оказалось верным. И это был парад… Парад во время войны.[4]:328
– Меня часто обвиняют в односторонности. Это забавно, после всего. В самом деле, может ли основное свойствосознания служить в качестве обвинения?[4]:640
- Но лучший способ борьбы с людьми или против них – это смерть, конечно. Не видеть смерти – значит пребывать в суете.[4]:644
«Ибо написано в «Книге пути»: тридцать спиц образуют колесо повозки, но только пустота между ними делает движение возможным. Лепят кувшин из глины, но используют всегда пустоту кувшина…, пробивают двери и окна, но только их пустота даёт комнате жизнь и свет. И так во всём, ибо то, что существует – есть достижение и польза, но только то, что не существует – даёт возможность и пользы, и достижения. Музыка Сати – музыка полезная для всех, кто её не может найти здесь. Она лишена поверхности, в ней насквозь видны мысли»…[4]:644[комм. 6]
– Эта книга написана не для вас, как и всё на свете. Вы взяли её без спроса, получили без права и рядом с ней выглядите уродливым инородным телом. [4]:647
Те, кто меня пытались закопать и, в итоге, всё же закопали – им я посвящаю свою прекраснейшую книгу, если и не первую, то уж вторую по своей прелести – это несомненно…[4]:650
Всё, что мне удалось сделать за свою человеческую жизнь – это вопреки вам, дорогие…, вопреки вашим отцам, вашим жёнам, вашим детям и всей вашей вязкой, так хорошо устроенной друг против друга, жизни. Всё, что мне теперь остаётся – окончательно покинуть ваш остро пахнущий мир, прихватив с собой всё, или почти всё, что я успел сделать и часть того, что я сделать не успел. Так будет.[4]:652
Быть композитором – это далеко не всегда было постыдно. Даже в старые-старые времена при всяком мало-мальски уважающем себя Дворе каждый, даже самый мелкий Монарх содержал у себя кроме дворника, фрейлин и маркитанток ещё и парочку вполне ручных придворных композиторов.[6]
— 1. «Я – композитор».
…всякий композитор, находящийся в обществе, одним только видом своим вызывает у окружающих приступы острейшей жалости и сочувствия. Да и что тут лишнего говорить, когда почти все они худы до полного безобразия или наоборот, чрезмерно раскормлены, многие с трудом передвигаются, шатаются из стороны в сторону и поминутно падают лицом об стену. <…> Кроме того, композиторы <…> почти всегда лысые, или по крайней мере очень хотят выглядеть лысыми, но у них из этого ничего не получается. Или же наоборот, они чрезвычайно не хотят быть лысыми, но при этом непременно становятся плешивыми как молодые свиньи. Одним словом – беда, что уж тут и говорить… Всё равно всего не перескажешь.
Ложь ещё никогда и никому из смертных не была запрещена, и даже более того, она никогда не считалась грехом, если не приводила к иным грехам и была вполне бескорыстной. Я рискую быть неправильно понятым, (хотя, конечно, какой в том риск?) но должен сказать далее вот что: «Господа! Можно ли в самом деле считать ложь грехом, если даже сам факт вашего существования уже является явной и неприкрытой ложью!
— 3. «Можно ли молчать».
И, само собой разумеется, что я не стану вам здесь по правде рассказывать, как пишется великаямузыка. Пусть это навсегда останется моей маленькой интимной тайной, которую я непременно прихвачу с собой – на тот свет.
— 4. «Как написать ВЕЛИКУЮ музыку».
Пока я ожидал и таился, все мои сверстники быстро вскарабкались на скрижали истории, вписали туда свои компактные имена и бесследно пропали. А я, как видите, и поныне здесь…
— 4. «Как написать ВЕЛИКУЮ музыку».
Нет! Мы, русские, не такие, – решил я. У нас свой, совершенно особый путь. (Кстати говоря, это я абсолютно правильно решил, даже самому удивительно.)
— 4. «Как написать ВЕЛИКУЮ музыку».
Прежде всего начну с того, господа, что современное музыкальное воспитание должно быть по справедливости всеобщим, равным и средним, потому что, строго говоря, музыке вообще никого обучать не следует, будучи в здравом уме и твёрдой памяти. Таким образом, система музыкального образования должна быть в самые сжатые сроки упразднена, демонтирована и упорядочена под бобрик.
— 5. «О музыкальном образовании девочек».
Конечно, женщина должна сидеть рядом со своим семейным очагом и хранить его с утра до вечера, а вовсе не бегать по всяким сомнительнымработам в поиске куска хлеба (или севрюги). Это её реальное предназначение от века.
— 5. «О музыкальном образовании девочек».
Знаете ли вы наверное, что такое псевдоним человеческий и откуда берётся у людей нечеловеческая потребность скрывать (или приукрашивать) своё истинное лицо? <…> Вот отчего, скажите на милость, известный поэт-символист «Фёдор» Бугаев изволил всю жизнь подписываться фамилией «Андрей Белый»? Откуда появилась у него такая сильная тяга к осветлению своей личности? (Вопрос, нужно сказать, довольно правильный.) А потребность эта, видимо, в чём-то сродни тем древнейшим деталям одежды и гардероба, которыми люди склонны прикрывать свои так называемые «срамные места».
— 6. «Серия разоблачений».
Я был высок и строен, как никто другой в мои времена. Я был высок до такой степени, что выходя на сцену всегда бился головой о притолоку и падал навзничь. Меня все уважали и вежливо пожимали мне руку при каждой встрече. Теперь уже не то время. Теперь я стал маленький и толстый, и мне больше нечего сказать этим людям.
— 7. «Записки великого композитора».
– Я не люблю славы. Люди вообще суетны и неблагодарны. Сначала они возведут тебя на каменный пьедестал, а потом сбросят обратно. Это слишком неприятно, чтобы много раз повторять.
— 7. «Записки великого композитора».
И напротив того, в тюрьмах и казематах следует ежедневно истязать особо провинившихся заключённых ужасной немецкой музыкой до такой степени, чтобы желанная свобода показалась им вдвое слаще, и они никогда более не пожелали вернуться в ненавистные вагнеровские застенки.
Сердце является ярко выраженным аккустическим органом, меняющим свой тон, ритм и громкость в зависимости от того, какие кнопки на вашем лице нажимает жизнь. И такими аккустическими органами заполнено всё человеческое (то есть ваше) туловище снизу доверху и от рождения до самой смерти.
— 10. «Физиология и Фоноскопия».
…медленная музыка в глубоком миноре хорошо стимулирует деятельность слёзных и слюнных желез. Особенно хороши в этом плане похоронные марши Шопена и польки Штрауса-отца. Замечу при том, что рыдания, будучи сопровождённые такой музыкой, приносят своему хозяину несравненно больше пользы и даже радости. Если не верите – попробуйте сами хоть завтра. А вот гимнические, торжественные звуки вызывают у слушателей непроизвольное напряжение мышц лица, увеличивают почти вдвое секрецию верхней щитовидной железы и ускоряют в несколько раз так называемую реакцию вставания. На этом простом и надёжном эффекте основаны почти все государственные гимны мира.
— 10. «Физиология и Фоноскопия».
Всеобщее и обязательное удаление аппендикса у студентов консерватории. Поставить ребром вопрос на совещании в Министерстве. Я думаю, это поможет резко снизить тлетворный интерес к антинародной музыке Мендельссона, Малера и Мейербера. (Возможно, также и Рубинштейна).
— 11. «Заметки хирурга».
Передать в комитет НКВД по связям с искусством прошение об обязательном подробном анатомировании умерших и умирающих музыкантов, особенно композиторов.[6]
Нет, я вовсе не собираюсь сейчас писать большую и подробную статью о стапелиях. Только маленькая восторженная улыбка – вот что будет выглядывать на вас с этого небольшого листа бумаги.[7]
— «Самые неожиданные растения»
Возможно, именно к ним более всего подходят слова из дантовской «Божественной комедии» – «красивы, как гурии райские, но в недрах своих скрывают зловоние глубин Преисподней». Действительно, цветы стапелий по красоте и изысканности своей имеют конкурренцию разве что только среди орхидей.[7]
— «Самые неожиданные растения»
Однако ещё бóльшую, я бы сказал, даже дьявольскую изобретательность стапелии проявляют в запахе цветка. Если бы кому-нибудь взбрело в голову составить своеобразный спектр или «шкалу зловоний», то ничего лучше стапелий природа не смогла бы ему предложить. Тончайшие оттенки и нюансы дурных запахов от резких и сильных, бьющих в нос, до тусклых, едва уловимых ароматов начинающегося гниения. И ни один запах не повторяется, и каждый новый удивляет и отвращает ещё больше![7]
«Самые красивые, самые чудовищные цветы», – так определил стапелии небезызвестный господин Гёте, случайно познакомившийся с ними в Лейдене, в старом ботаническом саду, где стояли горшки, надписанные ещё маститой рукой самого Карла Линнея.[7]
— «Самые неожиданные растения»
…в африканскихпустынях и саваннах часто случаются эпидемии и засухи, а огромные территории бывают усеяны трупами животных. Грифы и гиены разрывают зловонную падаль на куски, а бесчисленные мухи откладывают свои беленькие яйца в разлагающиеся туши. И здесь же рядом разрастаются низкие дернинки из мясистых безлистных стволиков, и распускаются звездоподобные прекрасные цветы. Их лепестки, покрытые редкими волосками, морщинками и поперечными полосками, как нельзя лучше имитируют кожумёртвого животного.[7]
— «Самые неожиданные растения»
И правда, в этих причудливых созданиях содержится как будто гораздо более от разума и искусства, чем от наивной природы. Кажется, нигде в мире растений нельзя найти такого яркого противопоставления прекрасного безобразному, соблазнительного отталкивающему. Сотворив стапелии, и Природа, и Абсолютный Разум достигли удивительного, какого-то изощрённого сверх’уподобления.[7]
— «Самые неожиданные растения»
Наверное, мне не удалось сказать нечто главное о стапелиях. Но дело в том, что любые слова неизбежно окажутся лишь сбоку, в стороне от жизни, они не в состоянии настолько приблизиться к ней, чтобы дать исчерпывающее представление о предмете.
— И как жаль, что моя статья не может предстать перед вами в виде прекрасного пятиконечного цветка с морщинистыми упругими лепестками и отвратительным, почти невыносимым запахом.[7]
— «Самые неожиданные растения»
А теперь представьте себе несчастное растение, попавшее из своих упоительных негритянских тропиков в страну вечных снегов, нет, не десять тысяч лет назад, как мы с вами, но только вчера или, в крайнем случае, полвека назад. Если вы правильно меня поняли, то речь теперь пойдёт именно об этом: как восполнить стапелиям утрату их исторической родины.[8]
— «Стапелии на севере»
Конечно, сразу напрашивается очевидная параллель – кактусы. Казалось бы, семейства, очень похожие по природным условиям, разве что только одно – родом из Америки, другое – из Африки, и занимают почти тождественные экологические ниши. Культура выращивания кактусов прекрасно и подробно разработана профессионалами и бесчисленной армией любителей-коллекционеров. Почему бы просто не использовать для стапелий опыт «старших братьев»? Конечно, можно. Но только отчасти. Пожалуй, среди «выращиваемых на манер кактусов» только самые неприхотливые виды стапелий почувствовали бы себя сносно и даже, может такое случиться, зацвели.[8]
— «Стапелии на севере»
Тело кактуса – это ствол многолетнего растения. Однако, не таковы стапелии. Они растут дернинками, примерно как обычная в наших краях тимофеевка или пырей. Каждый стволик её подобен одной травинке, дающей начало окружающему её приросту, а затем стареющей и приходящей в упадок. Конечно, срок жизни одного стебля стапелии гораздо больше года. Быть может, три, пять, а иногда даже и долее. Однако, правды это нисколько не меняет. Стапелии – трава, как это ни прозаично звучит. И в этой формуле скрывается ключ к культуре этих прекрасных растений.[8]
— «Стапелии на севере»
Нельзя забывать и другое золотоеправило: чем больше в почве азота, тем больше требуется солнца и тепла. Азот должен успевать «сгореть» прежде, чем настанет долгая, почти «полярная» зима. В противном случае растение окажется ослабленным перед зимовкой.[8]
— «Стапелии на севере»
Стапелии не умеют жить без солнца, без солнца они не растут и не цветут. За всю мою жизнь мне удалась лишь культура одной стапелии (да и то гибридной) при искусственном, хотя и вполне интенсивном освещении. Солнце для стапелий – это их иммунитет и, следовательно, их жизнь. И вот, попадая на север, стапелия вынуждена существовать до восьми месяцев на голодном пайке без своего природного иммунитета, питаясь лишь накопленным за короткое лето. Конечно, не в наших силах повернуть солнце или сократить зиму. И мы можем лишь осторожно повлиять на хрупкий баланс между светом и тенью, который у каждого вида и растения свой, отдельный.[8]
— «Стапелии на севере»
Ведь как бы то там ни было, а стапелии действительно остаются самыми особыми и неожиданными растениями, и только такой же особый и неожиданный человек захочет иметь их в своей северной жизни. И тогда, поверьте, даже я смогу ему искренне позавидовать.[8]
— «Стапелии на севере»
Sarcostemma insigne тоже из семейства стапелий (колл. Юрий Ханон)
…Отражение социальной функции и дисфункции людей на их коллекционном выборе <…>. История ластовнёвого крестьянства, собирательства и выращивания. Тора, Ветхий и Новый Завет в свете (и запахе) цветущих суккулентных ластовнёвых. 22 цитаты из Священного Писания. Земля обетованная стапелиями. Растения семейства Asclepiadaceae от Багдада до Кейптауна. Влияние растений семейства на сознание этносов, живущих рядом с ними или хотя бы видевших их образ. Фундаменталистский исламский род караллюма от Испании до Намибии. Индия – как внутренний отщепенец в системном распространении ластовнёвых. Стапелиевые гетто, бантустаны и резервации по всей политической карте мира.[9]
— «Тезисы одного несостоявшегося доклада»
Вечные заразные болезни профессионалов, любителей и торговцев – как они отражаются сегодня и здесь. Эти болезни легко и непринуждённо передаются людьми друг другу при непосредственном контакте, как при наличном, так и при безналичном расчёте, при лёгком флирте и даже при вполне «бескорыстных» отношениях. Влияет ли эта игра на сами растения – в природе и культуре. Ответ далеко не так прост как вопрос.[9]
— «Тезисы одного несостоявшегося доклада»
К сожалению, мода на растения и активно формирующийся покупательский спрос на Asclepiadaceae в Европе неминуемо рождает у специалистов более чем «здоровые» позывы делить и переделывать систему ластовнёвых всякий раз по-своему. Именно таким же путём профессионалы делили (между собой) и семейство Cactaceae двадцатью годами раньше, и, к примеру, территорию империи Габсбургов девяносто лет назад. На сегодняшний день даже сама внешняя граница семейства ластовнёвых совместными усилиями двух школ профессионалов совершенно размыта, что успешно вернуло стапелиеведение на уровень 1892 года <…> Не имеет ли смысл, например, в следующем, 2005 году, снова выделить Савойское королевство из современной территории Франции и Италии.[9]
— «Тезисы одного несостоявшегося доклада»
Вечный вопрос (не)возможности реального познания заключается только в масштабе зрения или степени приближения головы к рассматриваемому предмету (что по существу одно и то же). <…> Таким бесславным образом кончается позавчерашняя эпоха крупного знания (энциклопедизм) и начинается сегодняшнее время мелкого и подробного профессионализма.[9]
— «Тезисы одного несостоявшегося доклада»
Различие в источниках света тянет за собой и маленькие особенности зимней культуры при этих двух разных технологиях досвечивания. Возможно, мало кого вдохновит такое не вполне бытовое по форме безумие. Но зато кратковременной наградой за Послушание станут цветущие зимой пахучие пиарантусы и волосатые дувалии![9]
— Если бы после долгого восхождения ты вскарабкался на вершину высокой горы и обнаружил там… рояль, то что бы ты сыграл?
— Думаю, что столкнул бы его вниз. И что бы он при этом "сыграл", то и было бы моей музыкой.[10]:28
— «Игра в дни затмения» (интервью)
Мой дед — Соловьёв-Савояров — был очень знаменитым человеком. Он был самым популярным эксцентриком в десятые годы — «королём юмора». К нему Блок даже посылал Мейерхольда учиться ставить «Балаганчик». Кроме того, он издавал свои ноты. К чему я это говорю? В те времена продавались маленькие коммерческие ноты, изданные на обёрточной бумаге: «Барыня», «Кисонька», Вертинский… На мой взгляд, сейчас рок является такими же нотами на обёрточной бумаге.[11]
— Юрий Ханон, «Вектор жить»
Я согласен, чтобы никто и никогда больше не исполнял моих партитур, но при условии, что все остальные композиторы должны передо́хнуть.[12]
Вообще и всегда презираю тех, кто хочет лучше жить. Ни один потребитель не заслуживает лучшей жизни.[12]
— «Эффект Бетховена в системе водопровода»
…я уверен, что сегодня на том месте, где должна быть моя музыка, находится пустота, вакуум, и моя музыка должна в этот вакуум ворваться как воздух…[12]
— «Эффект Бетховена в системе водопровода»
…академическая музыка давно уже занимается вялым онанизмом! Кто ходит на концерты? В основном сами музыканты. Это музыка, которая самозамкнута и работает руками сама для себя.[13]
— «Музыка эмбрионов» (интервью)
Невозможно выйти днём на улицу, чтобы не споткнуться о тело какого-нибудь очередного композитора или писателя.
Дело в том, что я работаю в технике лжи и обмана. Скажем, музыка моя имеет три внешних слоя, – в каждом из них расставлены многочисленные весёлые цветные стрелочки, которые показывают в неправильном направлении, причём, все – в разном. И вот, люди, весело галдя, оживлённо устремляются совершенно не в ту сторону, – не подозревая при этом, что их обманули.[15]
На протяжении долгих лет советская власть непрерывно трясла этот миксер под названием «Союз композиторов», — а перемешивание ценных крупинок с общей мутью даёт, в конце концов, некую неаппетитную коллоидную массу. Усреднение искусства до жалкого общего уровня, который стыдливо именуется «профессионализмом», — вот что мы имеем на сегодняшний день.[15]
— «Скрябин умер, но дело его живёт» (интервью)
…вспоминается некто Бернард Шоу, который, прослушав в своём и тусклом Лондоне 1914 года «Поэму огня» уже целых два раза подряд, вскочил вместе со всем залом и стал очень громко кричать (по-английски, разумеется), что он хочет прослушать её ещё и в третий раз, и, возможно, в четвёртый. А эту самую «Поэму Огня» <…> именно Скрябин и написал. И это есть одно из самых замечательных и чудесных его сочинений, в котором он подробно и в тонкостях описал, каким именно образом он будет уничтожать всё человечество, землю и Вселенную в ослепительном экстазе соединения материи с Духом. Тогда это было для него делом каких-нибудь 3-5 лет.[16]
— «Лобзанья пантер и гиен»
…после 1953 года усы стали всё реже появляться на небосклоне нашей жизни. Уже неоднократно я выступал по телевидению и радио, во многих публикациях в защиту этой вечной темы. Например, припомните, такие в общем-то прекрасные люди-лидеры как Собчак, Ельцин, Горбачёв, — если бы они только знали, сколько проигрывают каждый день, каждый час только оттого, что на их верхней губе, под носом нет тех или иных усов.[16]
— «Лобзанья пантер и гиен»
В конце концов, каждый человек воспринимает мир как форму существования себя. Поэтому напрасно <…> все музыковеды дружно обижаются за Клода Дебюсси и журят Эрика Сати. А ведь, вне всяких сомнений, Сати <…> с 1895 года воcпринимал некоего Дебюсси как форму существования самого себя, а его музыку, лично не написанную, но от этого ничуть не менее свою собственную.[17]
Я завершаю. Грустно перечесть… Предвижу, коль многие не поняли — или нет, даже не услышали звуков моего голоса на фоне страшного грохота окружающего нас города. Но <…> цель моя будет достигнута, если люди эти хотя бы раз в жизни своей подумают: «А в самом деле, были ли у Иисуса усы?»[18]
— «Несколько маленьких грустных слов по поводу годовщины усов»
«Пять мельчайших оргазмов» oc.29 (1986) — сочинение, написанное как прямой отклик на «Поэму экстаза» Скрябина.
При всей парадоксальности такого сопоставления, сквозь него ясно просвечивает идея.
— (из аннотации к диску «Olympia», 1992) [комм. 7]
«Некий концерт» для фортепиано с оркестром, ос.31 (1987) — написан в жанре лживого концерта, концерта-обманки, когда лучшие ожидания слушателя всякий раз оборачиваются полнейшей пустотой. Тема обмана и фальсификации в разных формах вообще характерна для сочинений этого автора.
— (из аннотации к диску «Olympia», 1992)
«Средняя Симфония» ос.40 (1990) в шести частях с текстом того же автора — это крупное и крайне сомнительное сочинение. Оно завершается огромным каноном, в котором три певца поют друг за другом один и тот же текст, запаздывая на 81 такт.
Текст — до предела задумчивый и в силу этого достигает высоты окончательного абсурда, по замыслу Автора он предназначен постепенно перевернуть всё впечатление от симфонии, а также и всей вашей жизни.
— Исчерпывается ли этим содержание диска? Не могу сказать, навряд ли».
— (из аннотации к диску «Olympia», 1992)
Искренность — отличительная черта всякого крокодила.
Если хотите искренности — идите к нему. Он будет вам искренне рад.
Кстати! — в точности то же самое можно сказать и про человека.
…Неведомое ранее мне волнение испытываю, когда представляю себе блестящее будущее совсем ещё молодого, но уникально талантливого композитора Юрия Ханина, ленинградца. Сквозная мелодия пластинки, как одинокий голос, живущий в человеке, напоминает о величайшей грусти размышлений о конечности жизни и о величии одухотворённой талантливости — это фрагменты сочинений Ханина к фильму «Дни затмения». Скорбное бесчувствие нашей жизни должно отступить перед величием гармонии искусства.[19]
…Никогда прежде я не работал с композиторами так много, и я был поражён его <Юрия Ханона> пониманием поставленной задачи и исключительным, удивительно чётким и точным результатом работы — прямым попаданием в цель. Всё — и оркестровка, и аранжировка, и выбор инструментов — всё было сделано с потрясающей точностью и соответствием с замыслом. Думаю, что «звук» в фильме, не меньше чем зрительные образы, призван не столько эмоционально будоражить и встряхивать зрителя, сколько занять своё независимое семантическое значение. Духовность фильма обретает себя — в звуке.[20]
...Yuri Khanin, a young composer, this year a graduate of the Leningrad Conservatory managed to do everything about the orchestration, arrangement and choice of instruments in a very precise way. It was done with an ideal exactitude. Never before had I worked with composers so much, and I was really struck by his understanding. <…> I think that sound, no less than the image, should produce not only emotional impact, but is to have an altogether independent semantic meaning. The spirituality of the film as if finds its expression through the sound. And spirituality would not emerge by itself. If you might sometimes fail to keep alive the memory of a visual image in your mind and in your heart the soul would never forget sounds...
Одним из трёх композиторов» Юрий Ханина назвал Союз кинематографистов. После музыки к фильмам Александра Сокурова «Дни затмения» и «Спаси и сохрани» было признано, что Ханин — «один из трёх композиторов, вошедших в номинацию за 1988 год». Я тоже не знаю, что такое номинация, но ещё двумя вошедшими были Шнитке и Гребенщиков. Запад, как водится, оценил Ханина выше, присудив в том же году и за ту же музыку Евро-Оскара, и не сомневаюсь, что «Полидор», «ЭМИ» или «Филипс» запишут Ханина раньше, чем «Мелодия».[10]:26
Однажды Ханона спросили: «Вот вы всё говорите, что Чайковский плохой композитор. А если бы вы были профессором консерватории, как бы вы учили на композитора?»
Ханон, очень недолго думая, ответил:
― Выбрасывал бы студентов с пятого этажа.
Больше его никогда не спрашивали о Чайковском...[22]
— «Ханон и другие композиторы» (сборник анекдотов Николая Фохта), 1990
Раньше сочинения Ханона исполняли очень мало. Тогда Ханон сказал:
― Ладно, я согласен, чтобы никто не исполнял моих партитур, но при условии, что все остальные композиторы должны передóхнуть.
С тех пор Ханона стали играть гораздо чаще.[22]
— «Ханон и другие композиторы» (сборник анекдотов Николая Фохта), 1990
Музыку Ханон стал писать лишь за несколько месяцев до поступления на композиторский факультет. Это были четыре пьески, благодаря которым он «въехал» в консерваторию с большим скандалом. Он же (скандал) стал в дальнейшем сопутствовать каждому публичному исполнению ханинских произведений. Чёткое осознание того, что́ и зачем он делает, выделяет Ханона среди многих так называемых «одарённых молодых людей». Его особенность реализуется как полное подчинение жизни творчеству — «единственному способу длить собственное существование».
Особый «номинативный» стиль его произведений — музыкальных, литературных, живописных — можно определить как поиск грамматических корней жизни, когда функциональная значимость используемых структур гораздо шире и глубже, чем очевидное и яркое формальное новаторство. Вот несколько названий: «Приевшиеся жужжания памяти великих композиторов», «Концерт Глиэра для голоса с оркестром», «Так называемая музыка», «Убогие ноты в двух частях» («Пропаганда духовного ничтожества» и «Пропаганда духовного убожества»), «Песня о средних телах», «Рисунок головы» (роман-газета), «Чернеющий на срезе» (повесть).
Невольно задумаешься: откуда у музыканта, композитора такие филологические обмороки? Скорее всего, это результат усиленной рефлексии, когда ему становится мало звуков, пауз, интервалов, нот и даже всей музыкальной культуры. Он ставит задачу снять этикетку не только с явления искусства или сферы культуры, а, страшно произнести — с самой жизни. Но отбросим страх, вспомним — задача снятия этикеток не только одна из доминирующих ныне, но и наиболее демократичная. За ней стоит простое и доступное даже неискушённому действие — попробовать на вкус бессмысленность общепринятых установок.[11]
Все талантливые, держащие в руках жизнь мужчины нередко любят поиграть в шпану, эдаких разлюли-хулиганчиков, хотя на самом деле — и это вполне нормально — они просто любят славу, свою работу, деньги или женщин. Таково хулиганство, скажем, двух Никит — Михалкова и Богословского. Ханон — хулиган иного типа. Он щекочет, трансформирует, вышучивает и сплавляет с музыкой собственную жизнь, играя со всем и вся и давно зная, что истинна и противоположность каждой истины. (Как и заметил вполне справедливо Герман Гессе). Он абсолютно естественен в своих эскападах, а вот ни я, ни вы так, увы, естественны быть не можем. Что проводит между нами черту. Так что давайте, что ли, с уваженнием относиться к тем, кто играет по другому счёту, кто может отрезать себе ухо — как Ван Гог, или сказать «Горит бессмыслицы звезда, она одна без дна» — как Хармс. [16]:21
— Дмитрий Губин, (вступительное слово к статье «Лобзанья патер и гиен»), 1991
Некоторое время назад наш респектабельный «Огонёк» заказал Ханину статью о композиторе Скрябине. Мы, конечно, знали, на что шли, но всё же, получив заказ, икнули. И считаем необходимым сделать следующее предупреждение. Дамы и господа! Перед вами, с нашей точки зрения, не статья, не очерк, а текст, который получился, когда Ханон на время заменил фортепианопишущей машинкой. <...> Не пугайтесь и не требуйте объяснений. Это специальный текст для икания. Постарайтесь понять, что могут быть и такие тексты, хотя, чтобы объяснить это, приходится спускаться от Ханина на несколько ступенек вниз. Но всё же спускаться ещё ниже вряд ли имеет резон. [16]:21
— Дмитрий Губин, (вступительное слово к статье «Лобзанья патер и гиен»), 1991
У меня в памяти до сих пор чеканные строки Ленинградской «Вечёрки», обвинившей Ханина в неуважении ко всем и вся («увы, журнал «Огонёк» не хочет извиниться»). «Вечёрка» могла, конечно, и напрямую написать, что Ханин — потрясающий музыкальный хулиган, но почему-то не сумела. По истечении полутора лет я убедился, что Ханин — не просто выдающийся музыкальный хулиган, он — выдающийся композитор. [16]:21
— Дмитрий Губин, (вступительное слово к статье «Лобзанья патер и гиен»), 1991
…у меня возникли новые творческие контакты. К ним относится малоизвестный, но, по-моему, очень интересный композитор Юрий Ханин. Он представился как эксцентрик и абсурдист, о чем говорят сами названия его сочинений: „Некий концерт“, „Опера-антракт из одноименного балета“, „Средняя симфония“. Некоторые из них я намерен включить в свой новый компакт-диск под условным названием „Юмор и абсурд в музыке“».[23]
Хотя Ханон объявляет Сати и Скрябина своими учителями, его привлекает вовсе не музыка этих композиторов, но их склонность к смысловым параллелям – и кое-кто мог бы сказать, – даже подчинению своей музыки идее. Если верить Ханону, композитор должен быть идеологом во всём том, что касается музыкального материала. При помощи элементов игры (семантической и фонетической), парадокса, абсурда и даже бреда (словесных перевёртышей и выдумок, псевдо-цитат и вывертов наподобие лимериков) Ханон вызывает у слушателя эстетическое наслаждение или протест.
…Если ввести некий „коэффициент эстетической полезности“, который показывает, насколько автор способен породить „общий смысл“, переживаемый, однако, тоже и чисто музыкально, — самым высоким сей показатель имел бы Юрий Ханон. Ханон в „Убогих нотах“ естественно мыслит внемузыкальными понятиями — „убожество, бедность, ничтожество“ — и создаёт адекватный им музыкальный язык. Никого он не желает рассмешить, а то, что половина зала лежала от смеха, скорее можно объяснить защитной реакцией на эстетический шок».[24]
…Его музыка к Дням затмения и спустя десять лет остаётся новаторской и, страшно сказать, гениальной. Ю.Х. говорил, что писал эту музыку не к сценарию и не к киноизображению, а к лицу Сокурова. Поэтому первый — он же основной — музыкальный фрагмент был назван композитором «Одна, отдельно взятая голова». Эпический пафос «Дней затмения» задан именно интонацией этого фрагмента. Камера парит в небе, сквозь детские голоса прорывается протяжный вопль (это не баба орет, а сам Ю.Х.) и стихает вместе с ударом о землю. И начинается музыка…[25]
В его действиях, как и в его музыке, многое неподготовленному человеку не понять. Родившись в семье музыкантов, уже давшей миру известных исполнителей, Ханон прославился как «бунтовщик» уже в старших классах музыкальной школы, где он исполнял навязывавшегося всем ученикам Моцарта в манере греческого модерниста Ксенакиса, и тем навлекал на себя гнев преподавателей.[26]:97
Фигура Ханина чрезвычайно любопытная, уникальная для нашего – да и не только для нашего – времени личность <…> Скандальную репутацию Ханон приобрёл ещё в Ленинградской консерватории <...> также не добрался он и до Союза композиторов <...> Ну а скажите, как можно принимать в СК автора сочинений с названиями типа: Средний темперированный клавир <...> Песни во время еды <...> Громоздкий фетиш <...> Тусклая жизнь <...> Так называемая музыка для дирижёра с оркестром? <...> Одним словом – сплошной вызов благополучному (или неблагополучному – всё равно) эстетствующему обществу.
К тому же он написал совершенно фантасмагорическую книгу «Скрябин как лицо», добавив к своей репутации статус отчаянного фантазёра и великого комбинатора.[комм. 8] Листаю эту книгу и не могу себе отказать в удовольствии высказаться о ней, заодно и об авторе.[27]:291-292
Если же посмотреть на эти две работы <«Скрябин как лицо» и «Воспоминания задним числом»> с точки зрения их принадлежности одному циклу, можно заметить некоторую причинно-следственную связь: в первой действовавшие Скрябин и Ханон были близки и дружили, но не были тождественны (Скрябин являлся неким альтер-эго Ханона), ко второй с «автором» (или «героем», «Ю.Ханоном»; я употребляю кавычки, чтобы не делать знак полного тождества между реальным человеком Юрием Соловьёвым-Савояровым и «сценическим образом» Ю.Ханона) произошло то, что в психологии называется «вымещением» - переориентацией с одного объекта на другой (Ю.Ханон как отдельный персонаж перестал существовать). Или (что, может быть, точнее) - «диссоциативное расстройство идентичности» - литературное расщепление личности («Ханона» и «Скрябина») перешло в собирание (слияние) двух альтер эго в одно новое («Ханон» и «Сати» без конкретизации), как это случилось с героем известного кафкианского фильма Дэвида Кроненберга «Муха». Все сказанное выше никоим образом не призвано опорочить эти труды – нет, единственной целью было желание понять логику этих литературных произведений.[28]
— Вениамин Смотров, из рецензии на книгу: Эрик Сати. Юрий Ханон. «Воспоминания задним числом», 2011
Лежит тяжёлый том, и давит мне на грудь,
Как давит на поля тяжёлый небосвод.
И всё же я скажу, совсем не в этом суть,
А в том что кто-то ТУТ из ТАМ, уже живёт.[29]
Что касается меня самого, я предпочёл бы, чтобы на поминальной дате после моей смерти пели, веселились и играла музыка: Каравайчука, Десятникова и Хано́на.[30]
В Петербурге живет в аскезе и одиночествегениальный математик Григорий Перельман, «расколовший» считавшуюся не решаемой Теорему Пуанкаре. Он отказался от Нобелевской премии и других наград и сосредоточился на... Никто не знает на чём, но есть мнение, что отшельник почти создал Единую теорию поля, что может изменить судьбу Человечества.
А несколько часов назад, вечером 8 апреля 2019 года, мы, заполнившие зал Одесской филармонии, стали первыми в мире, кто услышал музыку, созданную автором за более, чем 20-летнее пребывание в личном пространстве и вне общения с коллегами. Речь идет о земляке математика Перельмана — композиторе Юрии Ханоне, обладателе премии Оскара за киномузыку к фильму Сокурова. Вот в каком высоком статусе он и удалился от города и мира, создавая музыку, за которой охотятся издатели и исполнители самого высокого класса, но — тщетно.[31]
↑Префект Парижа Эжен Пубель впервые ввёл мусорные ящики, которые в честь него стали называть «пубе́лями».
↑Свою крошечную комнатку на первом этаже Сати называл «шкафом» за её экстремально тесные размеры.
↑Эрик Сати вступил в социалистическую партию Франции 1 августа 1914 года, на следующий день после убийства Жана Жореса.
↑В этом месте располагаются воспоминания «задним числом» Эрика Сати о времени мобилизации в действующую армию – в начале Первой мировой войны.
↑В этом отрывке Юрий Ханон цитирует Луи Лалуа, непримиримого врага Эрика Сати, который, в свою очередь цитирует «Книгу пути» (Дао дэ Цзин. Книга пути и благодати Лао-цзы).
↑Единственный диск, который Юрий Ханон выпустил в публичный тираж, появился в 1992-1993 году в Лондоне, произведённый английской фирмой «Olympia» (OCD-284). В диск вошли три сочинения для оркестра: «Пять мельчайших оргазмов», «Некий концерт» и «Средняя Симфония».
↑Тема близости двух больших и особенных художников своего времени – одна из самых странных в истории искусства. Пожалуй, не так много легенд (до сих пор нераскрытых) связано с двумя лицами. Из них самые известные: Моцарт и Сальери, Шуман и Брамс, Гендель и Маттезон, Гайдн и Порпора, Вагнер и Ницше, Сати и Дебюсси... Здесь Виктор Екимовский продолжает этот тайный ряд, рассказывая о человеке, которого к тому моменту он ни разу в жизни даже не видел (знакомство двух художников состоялось десятью годами позднее), но только единожды слышал его музыку и читал одну его книгу. Екимовский и Ханон. Пожалуй, здесь есть что сказать в продолжение...
↑Пресс-конференция и интервью с А.Н.Сокуровым, журнал «Арс» (Латвия), №12, 26 сентября, 1988 г.
↑Бруно Монсенжон «Рихтер. Диалоги. Дневники». (перевод с французского О.Пичугина). — Москва: "Классика-XXI", 2005. — С. 371. — 480 с. — 2000 экз. — ISBN 5-89817-121-5
↑ 12«Эффект Бетховена в системе водопровода» интервью (Николай Фохт), Москва, журнал «Собеседник» №44, октябрь 1990 г., стр.14.
↑[1] // Владимир Ашкенази: «Жизнь без музыки была бы ошибкой», интервью Коммерсантъ-Daily (газета «Коммерсантъ» № 51 (1233) от 12 апреля 1997 г.)
↑[2] // Борис Филановский, «Насущная пиротехника» (рецензия на концерт в Эрмитажном театре), «Русский журнал», 24 Марта 2000 г.
↑Ирина Любарская, «Новейшая история отечественного кино» (1986-2000). Кино и контекст. Том III. СПб., «Сеанс», 2001 г.
↑В.Е.Смотров. Рецензия на книгу: Эрик Сати. Юрий Ханон. «Воспоминания задним числом» (СПб.: Центр Средней Музыки & Лики России, 2010. — 680 с.) — СПб.: «Opera Musicologia» (№2(8) за 2011 г.), — стр.108-112.
↑[3] // Леонид Латынин, стихотворения, — журнал «Семь искусств» №6 за 2014 год
Статья в Википедии
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе
