О природе вещей
«О природе вещей» (лат. De rerum natura) — философская поэма Тита Лукреция Кара 2-й четверти I века до н. э., его единственное известное произведение. В ней изложено материалистическое учение Эпикура.
Цитаты
[править]Книга I
[править]Рода Энеева мать, людей и бессмертных услада, | |
Aeneadum genetrix, hominum divomque voluptas, |
… религия часто | |
… saepius illa |
За основание тут мы берём положенье такое: | |
Principium cuius hinc nobis exordia sumet, |
… на тела основные природа | |
… in sua corpora rursum |
Не заполнено всё веществом и не держится тесно | |
Nec tamen undique corporea stipata tenentur |
… те, кто считал, что все вещи возникли | |
Quapropter qui materiem rerum esse putarunt |
Кто за основу всего принимает четыре стихии <…>. | |
qui quattuor ex rebus posse omnia rentur <…>. |
Я не таю от себя, как это туманно, но острый | |
Nec me animi fallit quam sint obscura; sed acri |
Если всё необъятной вселенной пространство | |
Praeterea spatium summai totius omne | |
— 984-7, 1001-5 [Бесконечность пространства] |
Природа блюдёт, чтоб вещей совокупность предела | |
Modum porro sibi rerum summa parare |
Центра ведь нет нигде у вселенной, раз ей никакого | |
nam medium nihil esse potest |
Так без большого труда ты всё это можешь постигнуть, | |
Haec sic pernosces parva perductus opella; |
Книга II
[править]Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры, | |
Suave, mari magno turbantibus aequora ventis |
… в тот миг, как отворят ворота | |
… patefactis tempore puncto |
… anguimanus elephantos… |
Нет вещей достоверных, чтоб невероятны | |
sed neque tam facilis res ulla est, quin ea primum |
Ведь, коль лежащему вне, за пределами нашего мира, | |
quaerit enim rationem animus, cum summa loci sit |
Много и после того, как мир народился, и после | |
Multaque post mundi tempus genitale diemque |
Книга III
[править]Отче! Ты сущность вещей постиг. Ты отечески роду | |
tu, pater, es rerum inventor, tu patria nobis |
… наблюдать всегда надлежит человека | |
… hominem spectare periclis |
Люди иные порой ради имени гибнут и статуй, | |
Intereunt partim statuarum et nominis ergo. |
Я утверждаю, что дух, — мы его и умом называем, — | |
Primum animum dico, mentem quem saepe vocamus, |
В этих вопросах смотри не держись ты такого же это взгляда, | |
Illud in his rebus nequaquam sumere possis, |
Коль видишь теперь, что течёт из разбитых сосудов | |
… igitur quoniam quassatis undique vasis |
Кроме того, коль душа обладает бессмертной природой | |
Praeterea si inmortalis natura animai |
… разрушается всё, что меняется, следственно — гибнет. | |
… quod mutatur enim, dissolvitur, interit ergo; |
Ясно, что нам ничего не может быть страшного в смерти, | |
scire licet nobis nihil esse in morte timendum |
Если же тут, наконец, сама начала бы природа | |
Denique si vocem rerum natura repente. |
Сам Эпикур[К 12] отошёл по свершении поприща жизни, | |
ipse Epicurus obit decurso lumine vitae, |
Если бы люди могли настолько же, как они, видно, | |
Si possent homines, proinde ac sentire videntur |
Книга IV
[править]Этот вопрос разрешить единственно разум обязан; | |
hoc animi demum ratio discernere debet, |
Что же доверие в нас возбуждать может больше, чем чувство? | |
Quid maiore fide porro quam sensus haberi |
… сила какая даёт нам возможность столь тяжкое бремя | |
… quae res tantum hoc oneris protrudere nostri |
Сон наступает тогда, когда разбежится по членам | |
Principio somnus fit ubi est distracta per artus |
В завершенье всего, привычка любовь вызывает. | |
Quod super est, consuetudo concinnat amorem; |
Книга V
[править]Те, кто познал, что боги живут безмятежно, | |
Bene qui didicere deos securum agere aevom, |
Так ни деревьев в эфире не может, ни в море солёном | |
Sicut in aethere non arbor, non aequore salso |
… младенец — точно моряк, что жестокой волною | |
… puer saevis proiectus ab undis |
Прежде всего, если тело земли и текучая влага, | |
Principio quoniam terrai corpus et umor |
[569] Отдалённость огня не являет его уменьшённым. | |
flammarum nihil ad speciem est contractior ignis. |
Весна, и Венера идёт, и Венеры крылатый | |
Ver et Venus et Veneris praenuntius ante |
Так молодая земля травой и кустами сначала | |
sic nova tum tellus herbas virgultaque primum |
Племя свирепое львов и хищников лютых породы | |
Principio genus acre leonum saevaque saecla |
Порода людей, что в полях обитала, гораздо | |
Genus humanum multo fuit illud in arvis |
Что же до звуков, какие язык производит, — природа | |
At varios linguae sonitus natura subegit |
Смертным огонь принесён на землю впервые | |
fulmen detulit in terram mortalibus ignem |
Нет, благочестье не в том, что пред всеми с покрытой главою[К 14] | |
Nec pietas ullast velatum saepe videri |
Книга VI
[править]… надвигается издали в море | |
… niger quoque per mare nimbus, |
Некие также тела извлекает из воздуха молнья, | |
Forsitan ex ipso veniens trahat aeëre quaedam |
Влагой морской облака набухают обильно, — | |
concipiunt multum quoque saepe marinum |
Землетрясений теперь мы рассмотрим с тобою причины. | |
Nunc age, quae ratio terrai motibus extet |
… я объясню, каким образом пышет | |
… illa modis quibus inritata repente |
… много вещей человеку | |
… multae sint homini res |
Разве не видишь, что в почве самой зарождается сера | |
Nonne vides etiam terra quoque sulpur in ipsa |
… совсем не на всё однородно | |
… non omnia, quae iaciuntur |
… существует немало семян всевозможных, | |
… primum multarum semina rerum |
Этого рода болезнь и дыханье горячее смерти | |
Haec ratio quondam morborum et mortifer aestus |
Перевод
[править]Ф. А. Петровский, 1936
О поэме
[править]… много сверкающего дарования, много, однако, искусства…[1] | |
… multis luminibus ingenii, multae etiam artis… | |
— Цицерон, письмо брату Квинту начала февраля 54 до н. э. (II, 9, 3) |
… я не вижу никого подобного ему, кроме Байрона, но у Байрона нет ни его серьёзности, ни искренности его печали. <…> но что делает Лукреция невыносимым — это его физика, которую он преподносит как нечто научное. Слабость его в том, что он мало сомневался, он хотел объяснять, делать выводы! Если бы он заимствовал у Эпикура только дух, но не систему, все части его творения были бы бессмертны и основательны. | |
… je ne lui vois de comparable que Byron, et Byron n'a pas sa gravité, ni la sincérité de sa tristesse. <…> mais ce qui rend Lucrèce intolérable, c'est sa physique qu'il donne comme positive. C'est parce qu'il n'a pas assez douté qu'il est faible; il a voulu egpliquex, concluxe ! S'il n'avait eu d'Épicure que l'esprit sans en avoir le système, toutes les parties de son œuvre eussent été immortelles et radicales. | |
— Гюстав Флобер, письмо Э. Роже де Женнет, 1861 (?) |
Тот, кто однажды хлебнул глоток жгучего воздуха тех сочинений, создатели которых носили в себе зародыш душевной болезни, почувствует высокую температуру поэзии Лукреция и пронизывающее звучание натянутой до предела струны. Кажется, что мысли в поэме Лукреция, подобно лунатикам с широко открытыми глазами, уверенно взбирались по опасным горным тропам — по самому краю болезни — к вершине…[3][4] | |
— Оскар Левертин, около 1900 |
Когда Лукреций 200 лет спустя переложил философию Эпикура на язык поэзии, он не добавил — насколько можно судить — ничего теоретического к учению главы школы. Везде, где можно провести сравнение, изложение Лукреция точно совпадает с оригиналом, и принято считать, что в остальном он, вероятно, заполняет провалы в нашем знании, образовавшиеся в результате утери всех 300 книг Эпикура. | |
— Бертран Рассел, «История западной философии» (книга 1, гл. XXVII), 1946 |
В этой поэме впервые в истории европейской литературы ценность эпически важного предмета наряду с величественными природными стихиями приобрела тысяча житейских мелочей <…>. Подобного рода мелочи прекрасно замечал и Гомер, в эпосе гомеровского образца эти драгоценные печатки с тонкими изображениями простых и обыденных вещей находят себе место в сравнениях, там они рисуются, — в поэме Лукреция они становятся не косвенным, а прямым предметом повествования, созерцания и осмысления, каким у Гомера были деяния богов и людей. <…> | |
— Татьяна Васильева, «Философия и поэзия перед загадкой природы» |
… любой читатель в непосредственном восприятии получает впечатление живого разговора с живой человеческой личностью, необычайно одарённой, искренней и страстной, вероятно, это ощущение и послужило источником легенд, которые как восполнение недостатка в исторических сведениях создавались вокруг имени Лукреция в древние и средние века, создаются и по сей день.[1] | |
— Татьяна Васильева |
Это философская поэма, поэтому в ней запечатлено восхитительное, всеобъемлющее видение. Таков её взгляд на мир — что всё постоянно находится в движении; ничто не стоит на месте. За этим нет научного эксперимента (в нашем понимании), но есть много вещей, которые очаровали [лукрецианцев]. Одной из которых было — смотреть на пылинки в луче солнечного света: то, что выглядит как совершенно неподвижная сцена, на самом деле наполнено сотнями тысяч частиц в движении. Отсюда они сделали огромный скачок к следующему: «Вот что представляет собой этот стол; вот что мы есть; вот что такое всё». — парафраз предшественников | |
It’s a philosophical poem, so it captures it as a magnificent, overarching vision. That is its account of the world — that everything is constantly in motion; nothing is still. There’s no scientific experiment (in our sense) behind it, but there are lots of things that fascinated [Lucretians]. One thing was looking at dust motes in a beam of sunlight: what looks like a completely still scene is actually filled with hundreds of thousands of particles in motion. From there, they made the huge leap to: “That’s what this table is, that’s what we are, that’s what everything is.”[6] | |
— Стивен Гринблатт |
Примечания
[править]- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 Т. В. Васильева. Комментарии // Тит Лукреций Кар. О природе вещей. — М.: Художественная литература, 1983. — С. 325-380. — (Библиотека античной литературы).
- ↑ Большой словарь цитат и крылатых выражений / составитель К. В. Душенко. — М.: Эксмо, 2011.
- ↑ Svensk litteraturkritikk. En antologi utgiven av Daniel Andreae under medverkan av E. N. Tigerstedt. Svenska Bokförlaget Bonniers, 1970, s. ~125.
- ↑ О. Левертин. О литературе / перевод Е. Викторовой // Писатели Скандинавии о литературе. — М.: Радуга, 1982. — С. 266.
- ↑ Лукреций. — 1983. — С. 5-24.
- ↑ Stephen Greenblatt in conversation with Alex Shephard, Full Stop, November 8, 2011.
Комментарии
[править]- ↑ Из этого стиха, возможно, было извлечено название поэмы, которое присутствует не во всех рукописях[1].
- ↑ Собственно: «моему другу Меммию», поскольку Меммий — общее родовое имя. Поэма Лукреция но античным понятиям о литературных жанрах принадлежит к так называемому «дидактическому эпосу»; ещё со времён Гесиода такого рода поэмы имели персональную адресованность: во вступлении и изредка в тексте называлось имя ученика (обычно близкого автору человека), которому поэма и посвящалась[1].
- ↑ Греческое название Сицилии — Тринакрия, «треугольная»[1].
- ↑ Тут — Муз[1].
- ↑ Сложный эпитет в духе гомеровского эпоса, придуманный скорее всего самим Лукрецием[1].
- ↑ Буквально: «свободном броске духа». В этом выражении комментаторы находят передачу сложного понятия эпикурейской гносеологии «фантастический набросок разума». Мышление, по Эпикуру, есть лишь продолжение чувства, но для объяснения понятий заведомо не чувственного происхождения он ввёл концепцию «предвосхищения» — понятия, сформированного на основании чувственных впечатлений, но обобщённого, так сказать, «на все случаи жизни», и «фантастического наброска разума», или, проще говоря, образа фантазии, как бы изнутри создающегося впечатления о том, чего никогда не приходилось постигать чувством[1].
- ↑ По отношению к нашему миру[1].
- ↑ «Золотые слова» стали крылатым выражением[2].
- ↑ Известное только отсюда[1].
- ↑ Последнюю картину Платон в «Государстве» (620 А—Е) нарисовал иронично, но без недоверия[1].
- ↑ Знаменитая «Силенова мудрость», переданная Феогнидом. Эпикур её решительно отверг, а Лукреций повторил, но в двусмысленном контексте, как бы взвешивая каждое слово[1].
- ↑ Учитель Лукреция по имени назван в поэме только здесь[1].
- ↑ Комментаторы давно заметили, что эта сцена лежит в основе композиции картины Боттичелли «Весна»[1].
- ↑ Этот римский обычай становится у Лукреция символом жизни во мраке невежества[1].