Соло на IBM

Материал из Викицитатника

«Соло на IBM» — записные книжки, которые Сергей Довлатов вёл в эмиграции в 1979-90 годах, изданные в 1990. Продолжают «Соло на ундервуде». Многие зарисовки включены в произведения дословно и парафразно, например, в «Невидимую газету» (1985), «Филиал» (1987). Хотя эпизоды в целом достоверны[1], все слова в предложениях начинаются с разных букв, согласно постоянному принципу Довлатова, поэтому реплики других людей парафразированы[2][3].

Цитаты[править]

  •  

Был у меня в Одессе знакомый поэт и спортсмен Лёня Мак.
И вот он решил бежать за границу. Переплыть Чёрное море и сдаться турецкому командованию.
Мак очень серьезно готовился к побегу. Купил презервативы. Наполнил их шоколадом. Взял грелку с питьевой водой.
И вот приходит он на берег моря. Снимает футболку и джинсы. Плывёт. Удаляется от берега. Милю проплыл, вторую…
Потом он мне рассказывал:
— Я вдруг подумал: джинсы жалко! Я ведь за них сто шестьдесят рублей уплатил. Хоть бы подарил кому-нибудь… Плыву и всё об этом думаю. Наконец повернул обратно. А через год уехал по израильскому вызову.

  •  

Загадка Фолкнера. Смесь красноречия и недоговоренности.

  •  

Хасидская колония. Черно-белый фильм в мире цветного кинематографа.

  •  

В советских фильмах, я заметил, очень много лишнего шума. Радио орет, транспорт грохочет, дети плачут, собаки лают, воробьи чирикают. Не слышно, что там произносят герои. Довольно странное предрасположение к шуму. Что-то подобное я ощущал в ресторанах на Брайтоне. Где больше шума, там и собирается народ. Может, в шуме легче быть никем?

  •  

Чем дольше я занимаюсь литературой, тем яснее ощущаю её физиологическую подоплеку. Чтобы родить (младенца или книгу), надо прежде всего зачать. Ещё раньше — сойтись, влюбиться.
Что такое вдохновение?
Я думаю, оно гораздо ближе к влюбленности, чем принято считать.

  •  

США: Всё, что не запрещено — разрешено.
СССР: Всё, что не разрешено — запрещено.

  •  

Двое писателей. Один преуспевающий, другой — не слишком. Который не слишком, задает преуспевающему вопрос:
— Как вы могли продаться советской власти?
Преуспевающий задумался. Потом спросил:
— А вы когда-нибудь продавались?
— Никогда, — был ответ.
Преуспевающий ещё с минуту думал. Затем поинтересовался:
— А вас когда-нибудь покупали?

  •  
  •  

Окружающие любят не честных, а добрых. Не смелых, а чутких. Не принципиальных, а снисходительных. Иначе говоря — беспринципных.

  •  

После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов.[4]

  •  

Вариант рекламного плаката — «Летайте самолётами Аэрофлота!». И в центре — портрет невозвращенца Барышникова.

  •  

Каково было в раю до Христа?

  •  

Семья — это если по звуку угадываешь, кто именно моется в душе.

  •  

Возраст у меня такой, что каждый раз, приобретая обувь, я задумываюсь:
«Не в этих ли штиблетах меня будут хоронить?..»[4]

  •  

Желание командовать в посторонней для себя области — есть тирания. — вариант трюизма

  •  

Вышел из печати том статей Наврозов. Открываю первую страницу:
«Пердисловие».

  •  

Любой выпускник Академии имени Баумана знает о природе не меньше, чем Дарвин. И всё-таки Дарвин — гений. А выпускник, как правило, рядовой отечественный служащий. Значит, дело в нравственном порыве.
Зек машет лопатой иначе, чем учёный, раскапывающий Трою.

  •  

Балерина — Калория Федичева.

  •  

Главный конфликт нашей эпохи — между личностью и пятном.

  •  

Гений враждебен не толпе, а посредственности. — парафразировано в «Филиале»: «Гений противостоит...»

  •  

Гений — это бессмертный вариант простого человека.

  •  

Когда мы что-то смутно ощущаем, писать вроде бы рановато. А когда нам всё ясно, остаётся только молчать. Так что нет для литературы подходящего момента. Она всегда некстати.

  •  
  •  

Человек эпической низости.

  •  

Человек звонит из Нью-Йорка в Тинек:
— Простите, у нас сегодня льготный тариф?
— Да.
— В таком случае — здравствуйте! Поздравляю вас с Новым годом!

  •  

Противоположность любви — не отвращение. И даже не равнодушие. А ложь. Соответственно, антитеза ненависти — правда.

  •  

Мы не лучше коренных американцев. И уж конечно, не умнее. Мы всего лишь побывали на конечной остановке уходящего троллейбуса.

  •  

Логика эмигрантского бизнеса. Начинается он, как правило, в русском шалмане. Заканчивается — в американском суде.

  •  

Любая подпись хочет, чтобы её считали автографом.

  •  

Известный диссидент угрожал сотруднику госбезопасности:
— Я требую вернуть мне конфискованные рукописи. Иначе я организую публичное самосожжение моей жены Галины!

  •  

Талант — это как похоть. Трудно утаить. Ещё труднее — симулировать.

  •  

Самые яркие персонажи в литературе — неудавшиеся отрицательные герои. (Митя Карамазов.) Самые тусклые — неудавшиеся положительные. (Олег Кошевой.)

  •  

«Натюрморт из женского тела…»

  •  

Критика — часть литературы. Филология — косвенный продукт её. Критик смотрит на литературу изнутри. Филолог — с ближайшей колокольни.

  •  

Чемпионат страны по метанию бисера.

  •  

Гласность — это правда, умноженная на безнаказанность.

  •  

Все кричат — гласность, гласность! А где же тогда статьи, направленные против гласности?

  •  

Гласность есть, а вот слышимость плохая. Многие думают: чтобы быть услышанным, надо выступать хором. Ясно, что это не так. Только одинокие голоса мы слышим. Только солисты внушают доверие.

  •  

О многих я слышал:
«Под напускной его грубостью скрывалась доброта…»
Зачем её скрывать? Да ещё так упорно?

  •  

Л. Я. Гинзбург пишет: «Надо быть как все».
И даже настаивает <…>.
Мне кажется это и есть гордыня. Мы и есть как все. Самое удивительное, что Толстой был как все.

  •  

Снобизм — это единственное растение, которое цветет даже в пустыне.

  •  

Самая кровавая дуэль — бой призраков.

  •  

Мещане — это люди, которые уверены, что им должно быть хорошо.

  •  

Судят за черты характера. Осуждают за свойства натуры.

  •  

Одного моего знакомого провожали друзья в эмиграцию. Кто-то сказал ему:
— Помни, старик! Где водка, там и родина!

  •  
  •  

Кто страдает, тот не грешит.

  •  

Скудость мысли порождает легионы единомышленников.

  •  

Есть и нечто противоположное чувству юмора. Ну, скажем — «чувство драмы». Отсутствие чувства юмора — трагедия для писателя. Вернее, катастрофа. Но и отсутствие чувства драмы — такая же беда. Лишь Ильф с Петровым умудрились написать хорошие романы без тени драматизма.

  •  

Степень моей литературной известности такова, что, когда меня знают, я удивляюсь. И когда меня не знают, я тоже удивляюсь. Так что удивление с моей физиономии не сходит никогда.

  •  

Зенкевич похож на игрушечного Хемингуэя.

  •  

Рассказывали мне такую историю. Приехал в Лодзь советский министр Громыко. Организовали ему пышную встречу. Пригласили местную интеллигенцию. В том числе знаменитого писателя Ежи Ружевича.
Шел грандиозный банкет под открытым небом. Произносились верноподданнические здравицы и тосты. Торжествовала идея польско-советской дружбы.
Громыко выпил сливовицы. Раскраснелся. Наклонился к случайно подвернувшемуся Ружевичу и говорит:
— Где бы тут, извиняюсь, по-маленькому?
— Вам? — переспросил Ружевич.
Затем он поднялся, вытянулся и громогласно крикнул:
— Вам? Везде!!![5]

  •  

Когда-то я был секретарём Веры Пановой. Однажды Вера Фёдоровна спросила:
— У кого, по-вашему, самый лучший русский язык?
Наверное, я должен был ответить — у вас. Но я сказал:
— У Риты Ковалёвой. <…>
— Переводчица Фолкнера, что ли?
— Фолкнера, Сэлинджера, Воннегута.
— Значит, Воннегут звучит по-русски лучше, чем Федин?
— Без всякого сомнения.
Панова задумалась и говорит:
— Как это страшно!..[6]
Кстати, с Гором Видалом, если не ошибаюсь, произошла такая история. Он был в Москве. Москвичи стали расспрашивать гостя о Воннегуте. Восхищались его романами. Гор Видал заметил:
— Романы Курта страшно проигрывают в оригинале…

  •  

У Неизвестного сидели гости. Эрнст говорил о своей роли в искусстве. В частности, он сказал:
— Горизонталь — это жизнь. Вертикаль — это Бог. В точке пересечения — я, Шекспир и Леонардо!..
<…> Раньше других всё это понял Юрий Любимов. Известно, что на стенах любимовского кабинета расписывались по традиции московские знаменитости. Любимов сказал Неизвестному:
— Распишись и ты. А ещё лучше — изобрази что-нибудь. Только на двери.
— Почему же на двери?
— Да потому, что театр могут закрыть. Стены могут разрушить. А дверь я всегда на себе унесу…

  •  

Роман Якобсон был косой. Прикрывая рукой левый глаз, он кричал знакомым:
— В правый смотрите! Про левый забудьте! Правый у меня главный! А левый — это так, дань формализму…
Хорошо валять дурака, основав предварительно целую филологическую школу!..

  •  

Набоков добивался профессорского места в Гарварде. Все члены учёного совета были — за. Один Якобсон был — против. Но он был председателем совета. Его слово было решающим.
Наконец коллеги сказали:
— Мы должны пригласить Набокова. Ведь он большой писатель.
— Ну и что? — удивился Якобсон. — Слон тоже большое животное. Мы же не предлагаем ему возглавить кафедру зоологии!

  •  

Оден говорил:
— Белые стихи? Это как играть в теннис без сетки.

  •  

Парамонов говорил <…>:
— Гениальность, казалось бы, такая яркая вещь, а распознается не сразу. Убожество же из человека так и прёт.

  •  

Меттер называл Орлова[7]: «Толпа из одного человека».

  •  

У Бори Меттера в доме — полный комплект электронного оборудования. Явно не хватает электрического стула.

  •  

Помню, Иосиф Бродский высказался следующим образом:
— Ирония есть нисходящая метафора.
Я удивился:
— Что это значит — нисходящая метафора?
— Объясняю, — сказал Иосиф, — вот послушайте. «Ее глаза как бирюза» — это восходящая метафора. А «ее глаза как тормоза» — это нисходящая метафора.

  •  

Бродский перенёс тяжёлую операцию на сердце. Я навестил его в госпитале. <…>
Лежит Иосиф — бледный, чуть живой. Кругом аппаратура, провода и циферблаты.
И вот я произнес что-то совсем неуместное:
— Вы тут болеете, и зря. А Евтушенко между тем выступает против колхозов…
Действительно, что-то подобное имело место. Выступление Евтушенко на московском писательском съезде было довольно решительным.
Вот я и сказал:
— Евтушенко выступил против колхозов…
Бродский еле слышно ответил:
— Если он против, я — за.

  •  

Разница между Кушнером и Бродским есть разница между печалью и тоской, страхом и ужасом. Печаль и страх — реакция на время. Тоска и ужас — реакция на вечность. Печаль и страх обращены вниз. Тоска и ужас — к небу.

  •  

Для Бродского Евтушенко — человек другой профессии.

  •  

Конечно, Бродским восхищаются на Западе. Конечно, Евтушенко вызывает недовольство, а Бродский — зависть и любовь. Однако недовольство Евтушенко гораздо значительнее по размерам, чем восхищение Бродским. Может, дело в том, что негативные эмоции принципиально сильнее?..

  •  

Бродский говорил, что любит метафизику и сплетни. И добавлял: «Что в принципе одно и то же».

  •  

Врачи запретили Бродскому курить. Это его очень тяготило. Он говорил:
— Выпить утром чашку кофе и не закурить?! Тогда и просыпаться незачем!

  •  

О Бродском: «Он не первый. Он, к сожалению, единственный».

  •  

Бахчаняна упрекали в формализме. Бахчанян оправдывался:
— А что если я на содержании у художественной формы?..[4]

  •  

Заговорили мы в одной эмигрантской компании про наших детей. Кто-то сказал:
— Наши дети становятся американцами. Они не читают по-русски. Это ужасно. Они не читают Достоевского. Как они смогут жить без Достоевского? <…>
На что художник Бахчанян заметил:
Пушкин жил, и ничего.

  •  

Бахчанян: «Гласность вопиющего в пустыне».

  •  

Как-то раз я сказал Бахчаняну:
— У меня есть повесть «Компромисс». Хочу написать продолжение. Только заглавие всё ещё не придумал.
Бахчанян подсказал:
— «Компромиссис».

  •  

Бахчанян предложил название для юмористического раздела в газете: «Архипелаг Гуд Лак

  •  

Бахчанян говорил мне:
— Ты — еврей армянского разлива.

  •  

Была такая нашумевшая история. Эмигрант купил пятиэтажный дом. Дал объявление, что сдаются квартиры. Желающих не оказалось. В результате хозяин застраховал этот дом и поджёг.
Бахчанян по этому случаю высказался:
«Когда дом[8] не сдаётся, его уничтожают!»

  •  

Козловский — это непризнанный Генис.

  •  

Как-то Сашу Гениса обсчитали в бухгалтерии русскоязычной нью-йоркской газеты. Долларов на пятнадцать. Генис пошел выяснять недоразумение. Обратился к главному редактору. Тот укоризненно произнёс:
— Ну что для вас пятнадцать долларов?.. А для нашей корпорации это солидные деньги.
Генис от потрясения извинился.

  •  

Лемкус написал: «Вдоль дороги росли кусты барышника…»
И ещё: «Он нахлобучил изящное соломенное канапе…»

  •  

Нью-Йорк. Магазин западногерманского кухонного и бытового оборудования. Продавщица с заметным немецким акцентом говорит моему другу Изе Шапиро:
— Рекомендую вот эти «гэс овенс» (газовые печки). В Мюнхене производятся отличные газовые печи.
— Знаю, слышал, — с невесёлой улыбкой отозвался Изя Шапиро.

  •  

Лев Халиф — помесь тореадора с быком.

  •  

Одна знакомая поехала на дачу к Вознесенским. Было это в середине зимы. Жена Вознесенского, Зоя, встретила её очень радушно. Хозяин не появлялся.
— Где же Андрей?
— Сидит в чулане. В дубленке на голое тело.
— С чего это вдруг?
— Из чулана вид хороший на дорогу. А к нам должны приехать западные журналисты. Андрюша и решил: как появится машина — дубленку в сторону! Выбежит на задний двор и будет обсыпаться снегом. Журналисты увидят — русский медведь купается в снегу. Колоритно и впечатляюще! Андрюша их заметит, смутится. Затем, прикрывая срам, убежит. А статьи в западных газетах будут начинаться так:
«Гениального русского поэта мы застали купающимся в снегу…»
Может, они даже сфотографируют его. Представляешь — бежит Андрюша с голым задом, а кругом российские снега.

  •  

Молодой Андрей Седых употребил в газетной корреспонденции такой оборот: «…Из храма вынесли огромный ПОРТРЕТ богородицы…»

  •  

Рассказывают, что на каком-то собрании, перед отъездом за границу, Евтушенко возмущался:
— Меня будут спрашивать о деле Буковского. Снова мне отдуваться? Снова говно хлебать?!
Юнна Мориц посоветовала из зала:
— Раз в жизни объяви голодовку…

  •  

Алешковский рассказывал: — Эмигрант Фалькович вывез из России огромное количество сувениров. А вот обычной посуды не захватил. В результате семейство Фалькович долго ело куриный бульон из палехских шкатулок.

  •  

В Нью-Йорке гостил поэт Соснора. Помнится, я, критикуя Америку, сказал ему:
— Здесь полно еды, одежды, развлечений, и — никаких мыслей!
Соснора ответил:
— А в России, наоборот, сплошные мысли. Про еду, про одежду и про развлечения.

  •  

Сцена в больнице. Меня везут на процедуру. На груди у меня лежит том Достоевского. Мне только что принесла его Нина Аловерт. Врач-американец спрашивает:
— Что это за книга?
— Достоевский.
«Идиот»?
— Нет, «Подросток».
— Таков обычай? — интересуется врач.
— Да, — говорю, — таков обычай. Русские писатели умирают с томом Достоевского на груди.
Американец спрашивает:
— Ноу Байбл? (Не Библия?)
— Нет, — говорю, — именно том Достоевского.
Американец посмотрел на меня с интересом.

  •  

Когда выяснилось, что опухоль моя — не злокачественная, Лена сказала: — «Рак пятится назад…»

  •  

Диссидентский романс: «В оппозицию девушка провожала бойца…»

  •  

Миша Юпп сказал издателю Поляку:
— У меня есть неизвестная фотография Ахматовой.
Поляк заволновался: <…>
— Какого года фотография?
— Ну, семьдесят четвертого. А может, семьдесят шестого. Я не помню.
— Задолго до этого она умерла.
— Ну и что? — спросил Юпп.
— Так что же запечатлено на этой фотографии?
— Там запечатлён я, — сказал Юпп, — там запечатлен я на могиле Ахматовой в Комарове.

  •  

В Ленинград приехала делегация американских конгрессменов. Встречал их первый секретарь Ленинградского обкома Толстиков. Тут же состоялась беседа. Один из конгрессменов среди прочего заинтересовался:
— Каковы показатели смертности в Ленинграде?
Толстиков уверенно и коротко ответил:
— В Ленинграде нет смертности!

  •  

Самый короткий рассказ:
«Стройная шатенка в кофточке от «Гучи» заявила полной блондинке в кофточке от «Лорда и Тейлора»:
— Надька, сука ты позорная!» — парафраз в «Самый короткий рассказ» // «Новый американец», №10, 11 апреля 1980[9]

  •  

Бахчанян сообщил мне новость:
Лимонов перерезал себе вены электрической бритвой!

  •  

Романс диетолога:
И всюду сласти роковые,
И от жиров защиты нет…

  •  

Романс охранника:
В бананово-лимонном Сыктывкаре…

  •  

Томашевский и Серман гуляли в Крыму. Томашевский рассказывал:
«В тридцатые годы здесь была кипарисовая аллея. Приехал Сталин. Стал жить здесь на даче. Охрана решила, что за кипарисами могут спрятаться диверсанты. Кипарисовую аллею вырубили. Начали сажать эвкалиптовые деревья. К сожалению, они не прижились…»
— И что же в результате?
Томашевский ответил:
— Начали сажать агрономов…

  •  

Один эмигрант вывез из Союза прах нелюбимой тёщи. Объяснил это своим принципиальным антибольшевизмом. Прямо так и выразился:
— Чтобы не досталась большевикам!

Примечания[править]

  1. Александр Генис, «Довлатов и окрестности» («Смех и трепет», 3), 1998.
  2. См. письмо Довлатова Н. Сагаловскому от 21 июня 1986.
  3. Андрей Арьев, «Наша маленькая жизнь», 1993.
  4. 1 2 3 Вошло без изменений в «Филиал».
  5. Вошло почти без изменений в эссе «Я знаю, что все народы равны…» (сб. «Марш одиноких»).
  6. Вошло без изменений в «Переводные картинки», 1990.
  7. Сотрудники «Нового американца».
  8. Вместо начала лозунга «Если враг...»
  9. Сергей Довлатов. Речь без повода…, или Колонки редактора. — М.: Махаон, 2006.