Ди Стефано имел мягкий голос, неповторимый тембр, теплый и богатый, и прекрасную дикцию. За годы своей карьеры ди Стефано был удостоен итальянской музыкальной премии «Золотой Орфей». Последний раз в качестве оперного певца он выступил в 1992 году.
Опера для меня была и остаётся элитарным зрелищем, в том смысле, что нужно хорошо знать её, чтобы полюбить. <...> Многие ли из тех, кто приходит в <оперный> театр, действительно понимают, что им предстоит увидеть и услышать?[1]
— из интервью «Я больше не пою оперу, потому что курю сигары», 30 июня 1988
Инстинкт <самосохранения> должен присутствовать, равно как и щедрость: у нас не было бы Карузо, если бы он пел скупо.[1]
— из интервью «Я больше не пою оперу, потому что курю сигары», 30 июня 1988
...для искусства пения нужны два инструмента, голос и выражение: как две большие реки, вытекающие из двух разных источников, но стекающиеся вместе в единый чудесный момент театрального представления или концертного исполнения классического произведения или неаполитанской песни (последняя, без сомнений, представляет собой настоящий полигон для всех крупных певцов). Потому что искусство пения как раз и состоит в том, чтобы окрашивать слово экспрессией, управлять над природным инструментом, голосом.[2]
Документальный фильм про великую артистку грешит многим. Он показывает Каллас в жизни больше, чем в искусстве, и поэтому результат суетный и прозаичный. Мы ветречаемся там с её мужем Менегини, с Онассисом, даже с Винстоном Черчилем. Отрадна встреча с Ди Стефано (постаревшим) и его слова <и ней>...[3]
...меня попросили включить в программу заключительную сцену из «Кармен» и исполнить ее с Джузеппе Ди Стефано, который к тому времени уже несколько лет как прекратил карьеру певца. (Очевидно, до Барселоны уже дошли отзывы о моем недавнем выступлении в роли Кармен в Ливорно.) По традиции конкурса, если среди членов жюри оказывались те, кто ещё продолжал сценическую деятельность, то тогда их просили выступить с сольным концертом. Ди Стефано никак не удавалось уговорить — он отказывался самым категорическим образом. Понять его было можно: в этой сцене в партии Хозе есть две очень высокие ноты, которые и для молодых-то певцов трудны. Самое большое, на что мне удалось уговорить Джузеппе, это «пройти» заключительную сцену. На репетиции я поняла, почему он отказывался выступить вместе со мной: его голос «качался», как говорят вокалисты, и Ди Стефано это знал.[4]
Когда я закончила <петь арию>, зал долго не мог успокоиться, раздавались крики «браво». И в это время на сцену вышел Ди Стефано — нет, не петь, а чтобы поздравить меня с успехом. Тут-то он и попался! Я сказала ему: «Давайте споём финальную сцену «Кармен». На что он ответил: «Ты так замечательно пела, а я только всё испорчу!» Пока мы с ним пререкались, а зал «выходил из себя» — все кричали: «Просим! Просим!» — я дала Ивари знак, и он заиграл вступление к заключительной сцене Хозе и Кармен.
И тут произошло почти чудо — у Ди Стефано сработал актёрскийинстинкт: он, услышав свою мелодию, вступил, может, сам того не желая. Это был профессионализм высшего класса! Мы спели эту трудную сцену почти до конца: когда Ди Стефано запел в полную силу, уже не было «качающегося» голоса — он собрался. Это была самая настоящая магия: те страшные два си-бемоля, которых Ди Стефано так боялся, зазвучали у него блестяще! Наверное, он сам этого не ожидал, потому что, взяв последний си-бемоль, он повернулся ко мне, обнял и сказал: «Спасибо, реаниматор теноров!» Ни больше ни меньше…[4]
После спектакля «Девушка с Запада» с Франко Корелли самым ярким впечатлением для меня было услышать Джузеппе Ди Стефано. Он выступал в «Ла Скала» после большого перерыва. В своё время он много пел вместе с Марией Каллас, и даже эта капризная примадонна отзывалась о Ди Стефано не только как о хорошем партнёре, но и как о прекрасном человеке. В своей книге она тепло написала, как Тито Гобби и Джузеппе Ди Стефано много помогали ей в трудные для неё времена, когда она почти теряла голос.
Ди Стефано потряс меня своей удивительной музыкальностью ― даже не голосом, а именно музыкальностью, которой я прежде ни у кого не встречал. Я слушал его в «Любовном напитке» Доницетти. Хотя партия Неморино не особенно высокая ― там всего один ля-бемоль, ― но именно на этой ноте Ди Стефано и «дал петуха»: голос его тогда не слушался. Если бы это был кто-нибудь другой, итальянская публика его бы освистала. Но только не Ди Стефано. Даже когда кто-то в ложе попытался свистнуть в адрес певца, на этого «свистуна» сразу стали шикать. Ди Стефано прощали его «петухов», настолько он был обаятельным. Роль деревенского простачка Неморино он сыграл как великолепный артист. Это был почти Чарли Чаплин на оперной сцене ― такие он показал эмоции, вызывая в зале и слёзы, и сочувствие, и радость. Да, он мог всё…
Такого любимца публики, каким был Ди Стефано, я больше не видел.[5]
Потом мы спрашивали у синьоры Чеккини: «А каким он был в партиях драматического тенора?» — «О, вы не представляете, каким он был Хозе! Публика буквально рыдала!» Вообще публика, и не только итальянская, позволяла ему всё. Когда Ди Стефано приезжал к нам в Советский Союз с сольным концертом, на котором исполнял неаполитанские песни, слушатели в зале, хотя и удивились, но приняли как должное, что певец во время исполнения двигался по сцене — заходил за рояль, ходил вокруг него… То есть вёл себя весьма вольно. Мы ведь привыкли видеть на сольных концертах оперных исполнителей, спокойно стоящих перед роялем…[5]
С Джузеппе Ди Стефано прямо перед входом в театр нас познакомил наш педагог маэстро Барра. Великий тенор оказался и в жизни очаровательным человеком. Редко так бывает, что разговариваешь с человеком впервые и создается впечатление, что ты с ним знаком много лет. Не зря клакеры прощали этому певцу то, чего не простили бы никому другому, — так он располагал к себе, такой у него был душевный талант. В «Ла Скала» мы подружились с этими клакерами. Крикуны-крикуны, но они так разбирались в пении, так могли разложить по косточкам исполнение каждого артиста, что иным специалистам до них было далеко. И если это большой певец, они не станут ему свистеть из-за того, что он им не заплатил. Заплатишь – покричим, а не заплатишь – просто поаплодируем.[5]
Ди Стефано принадлежит к плеяде выдающихся теноров не только Италии, а и всего мира. Его тембр и манера исполнения настолько индивидуальны, что, услышав певца всего один раз, без ошибки можно было выделить его среди других теноров!
Карьера его продолжалась сравнительно недолго. <...> Феноменальным был взлет певца. Сейчас, даже перебирая в памяти всех певцов, трудно вспомнить, кто дебютировал в «Ла Скала» в 25 лет, а в 27 – в «Метрополитен-опера». А ведь это два самых знаменитых оперных театра мира. Для сравнения: великий Б. Джильи впервые взошел на подмостки «Ла Скала» в 28 лет, а дебютировал в «Мет<рополитен>» только в 30, как, впрочем, и Э. Карузо.[6]
— Геннадий Голубин, «Звезды мировой оперы и мастера вокального искусства», 2012
Очевидцы рассказывали, что когда ди Стефано появился на сцене и запел, на щеках некоторых зрителей были слезы счастья. Его как бы ждали, он пришел и сразу стал любимцем публики. <...>
Ах, если бы ди Стефано пел только лирический репертуар. Увы! Его очень тянуло исполнять партии драматического тенора, как человека темпераментного и очень эмоционального. Да и партнерша его, великая Мария Каллас тяготела к ролям трагедийным, а дуэт их с годами становится стабильным и, если М. Каллас поет Тоску, то Каварадосси поет ди Стефано. <...>
Однако темпераментный ди Стефано идет еще дальше и начинает включать в свой репертуар и сугубо драматические партии, такие как Канио и Туридду. Добавлю ко всему сказанному, что Джузеппе не берег свой голос и в жизни. Говорили, что накануне спектакля он мог всю ночь провести в игорном доме, пить и курить. Рассказывали даже невероятное: что он накануне мог проиграть свой гонорар за спектакль.[6]
— Геннадий Голубин, «Звезды мировой оперы и мастера вокального искусства», 2012
Джузеппе ди Стефано пел на крупнейших оперных сценах Италии и Америки. Контракты связывали его практически со всеми европейскими столицами. Говорят, что ди Стефано необычайно добрый человек, обаятельный, с очень милым и покладистым характером. Я верю этому, особенно что касается характера, так как петь в паре с Каллас, у которой был характер тигрицы, терпеть ее причуды и скандалы мог только очень добродушный человек. Другие просто с ней не уживались. Так долгое время царствовали на оперных сценах две величайшие пары: Каллас – ди Стефано, Тебальди – Дель Монако.[6]
— Геннадий Голубин, «Звезды мировой оперы и мастера вокального искусства», 2012
Покинув большую сцену, ди Стефано отдает предпочтение оперетте. Его увлечение становится серьезным, и он делает несколько опереточных записей. Они до сих пор являются редкостью, потому что их сделано совсем немного. Певец чаще, чем раньше, выступает с концертами, в которых поет неаполитанскую и современную итальянскую песню. <...>
Все знают, что ди Стефано оставил яркий след в мировом вокальном искусстве, хотя его карьера продолжалась менее 20 лет, имею в виду, как оперного певца. Грандиозное концертное турне с Марией Каллас состоялось в 1973-74 гг. Публика восторженно встречала своих кумиров, но вскоре жизнь М. Каллас трагически оборвалась.[6]
— Геннадий Голубин, «Звезды мировой оперы и мастера вокального искусства», 2012
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе