Париж в XX веке
«Париж в XX веке» (фр. Paris au XXe siècle) — сатирико-футуристический роман Жюля Верна, написанный в 1860—63 годах о жизни через 100 лет. Отвергнут его постоянным издателем П.-Ж. Этцелем и впервые опубликован лишь в 1994 году[1].
Цитаты
[править]Для деловых людей строить или просвещать — разницы нет, ибо образование — это, по правде, тоже род строительства, только здание получается менее прочным. — глава I. Генеральная Компания Образовательного Кредита (Société Générale de Crédit instructionnel) | |
Construire ou instruire, c'est tout un pour des hommes d'affaires, l'instruction n'étant, à vrai dire, qu'un genre de construction, un peu moins solide. |
Наконец поднялся Директор по прикладным наукам. Торжественный момент, гвоздь церемонии. | |
Enfin, le Directeur des sciences appliquées se leva. Moment solennel. C'était le morceau de choix. |
— … ходит слух, что решением генерального собрания акционеров с 1962 учебного года кафедры словесности будут ликвидированы. <…> Кого ещё интересуют эти греки и латиняне, они годны лишь на то, чтобы поставлять корни для терминов современной науки. <…> угадайте, если хватит духа, как ещё один перевёл стих из четвёртой книги «Георгик»: «immanis pecoris custos»[К 1]… <…> «Хранитель ужасающей дуры[К 2]», — промолвил старый преподаватель, закрыв лицо руками. — глава XI. Прогулка в Гренельский порт (Une promenade au port de Grenelle) | |
— … le bruit court que les chaires des lettres, en vertu d'une décision prise en assemblée générale des actionnaires vont être supprimées pour l'exercice 1962. <…> qui se soucie des Grecs et des Latins, bons tout au plus à fournir quelques racines aux mots de la science moderne ! <…> devinez, si vous l'osez, comment un autre a traduit au quatrième chant des Géorgiques ce vers : immanis pecoris custos… <…> Gardien d'une épouvantable pécore, répondit le vieux professeur en se voilant la face. |
… на высоту пятисот футов вонзался в небо электрический маяк, практически бесполезный, зато бывший самым высоким мопументом в мире… — глава XI | |
… un phare électrique, sans grande utilité, s'enfonçait dans le ciel à une hauteur de cinq cents pieds. C'était le plus haut monument du monde… |
Зная о мало почётном результате деятельности Мишеля в двух высших Управлениях, здесь, на производстве водевилей, его позаботились направить на самые лёгкие операции. С него на сей раз не спрашивалось ни выдвинуть идею, ни придумать остроту; ему выдали завязку, требовалось лишь развить её. | |
Quand on connut le peu de succès de Michel dans les divisions supérieures, on eut soin de lui réserver une part facile dans la confection du vaudeville ; on ne lui demanda ni d'apporter une idée, ni d'inventer un bon mot; on lui fournissait la situation, et il n'avait qu'à la développer. |
Электрический концерт! А какие инструменты! Двести фортепьяно, соединённых между собой по венгерскому способу[К 5] с помощью электрического тока, звучали одновременно под рукой одного-единственного артиста![3] Фортепьяно мощностью в двести фортепьянных сил! — глава XVI. Демон электричества (Le démon de l'électricité) | |
Concert électrique ! et quels instruments ! D'après un procédé hongrois, deux cents pianos mis en communication les uns avec les autres, au moyen d'un courant électrique, jouaient ensemble sous la main d'un seul artiste ! un piano de la force de deux cents pianos. |
Внизу расстилался Париж, его громоздящиеся друг на друга сто тысяч домов, среди которых торчали окутанные дымом трубы десяти тысяч заводов. | |
Au-dessous Paris, et ses cent mille maisons entassées, entre lesquelles surgissaient les cheminées empanachées de dix mille usines. |
Глава II. Как выглядели парижские улицы
[править]- Aperçu général des rues de Paris
Толпа увлекала его за собой; он ощущал себя утопающим, которого уносит потоком. | |
La foule entraînait pourtant l'infortuné lauréat ; il se sentait pris par le courant comme un homme en train de se noyer. |
Прилегающие дома не страдали ни от пара, ни от дыма по той простой причине, что составы не имели локомотивов. Они двигались силой сжатого воздуха по способу Уильяма, предложенному ещё Жобаром <…>. | |
Les maisons riveraines ne souffraient ni de la vapeur ni de la fumée, par cette raison bien simple qu'il n'y avait pas de locomotive. Les trains marchaient à l'aide de l'air comprimé, d'après un système William, préconisé par Jobard <…>. |
Улицы полнились народом; <…> витрины роскошных магазинов заполняли всё пространство перед ними блеском электрического освещения; уличные канделябры, использовавшие открытый Уэем принцип электризации ртутной струи, светили необычайно ярко, они были соединены между собой подземным кабелем; сто тысяч уличных фонарей Парижа зажигались, таким образом, одновременно, все сразу. | |
La foule encombrait les rues ; <…> les magasins somptueux projetaient au loin des éclats de lumière électrique; les candélabres établis d'après le système Way par l’électrisation d'un filet de mercure, rayonnaient avec une incomparable clarté ; ils étaient réunis au moyen de fils souterrains ; au même moment, les cent mille lanternes de Paris s'allumaient d'un seul coup. |
… огромное большинство бесчисленных экипажей, бороздивших битум бульваров, двигалось без помощи лошадей; их толкала невидимая сила, а именно мотор, в камере которого расширение достигалось за счёт сгорания газа, — мотор Ленуара, изобретённый в 1859 году и теперь применённый в качестве двигателя. Главным преимуществом этого мотора было то, что ему не требовались ни котёл, ни топка, ни традиционное топливо; небольшое количество светильного газа смешивалось с воздухом, поступавшим под поршень, смесь зажигалась электрической искрой, что и приводило его в движение; на многочисленных автостоянках устанавливались газозаправочные колонки, отпускавшие необходимый для двигателя водород; последние усовершенствования позволили обходиться без воды, которая раньше требовалась для охлаждения цилиндра машины. <…> | |
… de ces innombrables voitures qui sillonnaient la chaussée des boulevards, le plus grand nombre marchait sans chevaux; elles se mouvaient par une force invisible, au moyen d'un moteur à air dilaté par la combustion du gaz. C'était la machine Lenoir appliquée à la locomotion. Cette machine, inventée en 1859, avait pour premier avantage de supprimer chaudière, foyer et combustible ; un peu de gaz d'éclairage, mêlé à de l'air introduit sous le piston et enflammé par 1'-étincelle électrique, produisait le mouvement; des bornes-gaz établies aux diverses stations de voitures, fournissaient l'hydrogène nécessaire ; des perfectionnements nouveaux avaient permis de supprimer l'eau destinée autrefois à refroidir le cylindre de la machine. <…> |
Глава III. В высшей степени практичная семья
[править]- Une famille éminemment pratique
… молодой человек добрался до дома своего дяди, г-на Станисласа Бутардена, банкира и директора Компании Парижских Катакомб. | |
… le jeune homme arriva chez son oncle, Monsieur Stanislas Boutardin, banquier, et directeur de la Société des Catacombes de Paris. |
… еда была обильной, но с оттенком скупости, как если бы она сожалела, что исчезнет в желудках сотрапезников. В этой навевавшей тоску зале с её нелепой позолотой ели быстро и без понятия. Ведь главным было не то, что ты съешь, а как ты на это заработаешь. | |
… ils étaient opulents avec un air d'avarice, et semblaient nourrir les convives à regret. Dans cette triste salle, ridiculement dorée, on mangeait vite et sans conviction. L'important, en effet, n'est pas de se nourrir, mais bien de gagner de quoi se nourrir. |
Мишель <…> лёг в постель; восьмиугольный потолок вызывал у него ассоциации с множеством геометрических теорем. Машинально он стал представлять себе треугольники и прямые, опускающиеся с вершины на одно из оснований. | |
Michel <…> se coucha ; le plafond hexagone rappelait à son esprit une foule de théorèmes géométriques ; il rêva, malgré lui, de triangles et de droites abaissées de leur sommet sur un de leurs côtés. |
Г-н Станислас Бутарден типичный продукт того индустриального века, явно был выращен в теплице, а не рос свободно на природе. Прежде всего практичный, он совершал только полезные поступки, искал полезность в любой приходившей ему на ум идее, был обуреваем неуемным желанием приносить пользу, желанием, перераставшим в эгоизм, который следовало бы назвать идеальным. Как сказал бы Гораций, банкир соединял полезное с неприятным[К 7]. Его тщеславие проявлялось в каждом его слове и ещё более в каждом жесте, он не позволил бы даже своей тени опередить себя. Он изъяснялся в граммах и сантиметрах, постоянно носил с собой трость с нанесённым на ней метрическим делением, с помощью чего получал широкие познания об окружающем мире. Он выказывай абсолютное презрение к искусствам и ещё большее к людям искусств, создавая тем самым впечатление, что знаком с ними. Живопись для него олицетворялась размывкой красок, скульптура — отливкой форм, музыка — свистком локомотива, литература — биржевым бюллетенем. | |
M. Stanislas Boutardin était le produit naturel de ce siècle d'industrie; il avait poussé dans une serre chaude, et non grandi en pleine nature ; homme pratique avant tout, il ne faisait rien que d'utile, tournant ses moindres idées vers l'utile, avec un désir immodéré d'être utile, qui dérivait en un égoïsme véritablement idéal ; joignant l'utile au désagréable, comme eût dit Horace ; sa vanité perçait dans ses paroles, plus encore dans ses gestes, et il n'eût pas permis à son ombre de le précéder; il s'exprimait par grammes et par centimètres, et portait en tout temps une canne métrique, ce qui lui donnait une grande connaissance des choses de ce monde ; il méprisait royalement les arts, et surtout les artistes, pour donner à croire qu'il les connaissait ; pour lui, la peinture s'arrêtait au lavis, le dessin à l'épure, la sculpture au moulage, la musique au sifflet des locomotives, la littérature aux bulletins de Bourse. |
Недалёкий и шаблонный ум банкирского сынка побуждал его измываться над подчинёнными, устраивая им нечто вроде игры в верёвочку. Одна из его причуд состояла в том, чтобы поднять переполох по поводу якобы пустой кассы, в то время как она доверху была заполнена золотом и банкнотами. В общем, дрянной человечишка, не знавший молодости, не имевший ни сердца, ни друзей. Отец неподдельно восхищался им. | |
Son intelligence étroite et routinière le poussait à taquiner ses commis par des tracasseries de furet. Un de ses travers consistait à croire sa caisse dégarnie, alors même qu'elle regorgeait d'or et de billets. C'était un vilain homme, sans jeunesse, sans cœur, sans amis. Son père l'admirait beaucoup. |
… семейство, богатое теми достоинствами, что чеканятся на монетном дворе, а в сердце нуждавшееся ровно настолько, насколько необходимо, чтобы проталкивать кровь в артерии. | |
… une famille riche de ces qualités qui se frappent à la monnaie, avec ce qu'il faut exactement de cœur pour renvoyer le sang aux artères. |
Глава IV. О некоторых авторах XIX века и о том, как трудно добыть их книги
[править]- De quelques auteurs du XIXe siècle, et de la difficulté de se les procurer
Он отошёл подальше, его словно оглоушили. Так что же, всей этой великой славы не хватило даже на одно столетие! «Восточные мотивы», «Раздумья», «Первые стихотворения»[6], «Человеческая комедия» — всё забыто, потеряно, утрачено безвозвратно, кануло в Лету, никому неизвестно! | |
Il se retira dans un coin, abasourdi ! Ainsi, toute cette grande renommée ne durait pas un siècle ! Les Orientales, les Méditations, les Premières Poésies, la Comédie humaine, oubliées, perdues, introuvables, méconnues, inconnues ! Cependant, il y avait là des cargaisons de livres que de grandes grues à vapeur descendaient au milieu des cours, et les acheteurs se pressaient au bureau des demandes. Mais l'un voulait avoir la Théorie des frottements en vingt volumes, l'autre la Compilation des problèmes électriques, celui-ci le Traité pratique du graissage des roues motrices, celui-là la Monographie du nouveau cancer cérébral. |
— … у вас есть современная поэзия? | |
— … vous avez des poésies modernes ? |
Глава V. Где речь идёт о счётных машинах и о кассах, умеющих защищаться
[править]- Où il est traité des machines à calculer, et des caisses qui se défendent elles-mêmes
Это был счётный аппарат. <…> | |
C'était un appareil à calculer. <…> |
Машина Ленуара мощностью в пятнадцать лошадиных сил без остановки копировала письма, которыми её без передышки снабжали пятьсот клерков. | |
Une machine Lenoir de la force de quinze chevaux ne cessait de copier ces lettres que cinq cents employés lui expédiaient sans relâche. |
Протягивая перед собой в темноте руки, Мишель притронулся к Кассе ценностей, чувствительной и целомудренной, как юная девушка; сразу же включился механизм безопасности, подвижной пол разверзнулся, а в залах под стук резко захлопнувшихся дверей зажглось электрическое освещение. Служащие, разбуженные мощными гудками, бросились к клетке, провалившейся в подвал. | |
En étendant les bras dans l'obscurité, Michel avait frôlé la Caisse des valeurs, sensible et pudique comme une jeune fille; un appareil de sûreté s'était immédiatement mis à fonctionner. Le sol s'entrouvrit au moyen d'un plancher mobile, tandis que les bureaux s'illuminaient électriquement au bruit des portes violemment repoussées. Les employés, réveillés par des sonneries puissantes, se précipitèrent vers la cage descendue jusqu'au sous-sol. |
Глава VI. В которой Кенсоннас появляется на самой вершине Главной Книги
[править]- Où Quinsonnas apparaît sur les sommets élevés du Grand Livre
— Если наш век нельзя очаровать, то надо хотя бы <…> удивить его! | |
— Étonner son siècle, <…> puisqu'on ne peut plus le charmer ! |
— … американские филантропы когда-то придумали заключать осуждённых в круглые камеры, чтобы отнять у них малейшую возможность отвлечься — даже на углы. Так вот, <…> нынешнее общество круглое — как те камеры! А потому в нём безнадёжно умирают от скуки! | |
— … les philanthropes américains avaient imaginé jadis d'enfermer leurs prisonniers dans des cachots ronds pour ne pas même leur laisser la distraction des angles. Eh bien, <…> la société actuelle est ronde comme ces prisons-là ! Aussi on s'y ennuie à plaisir! |
Глава VII. Три бесполезных для общества рта
[править]- Trois bouches inutiles à la Société
— … представляя тебе Мишеля Дюфренуа, я хотел познакомить тебя с молодым человеком «из наших», одним из тех бедолаг, в способностях которых не нуждается наше общество, одним из тех бесполезных ртов, на которые вешают замок, чтобы не кормить их. | |
« … en te présentant Michel Dufrénoy, j'ai voulu te faire connaître un jeune ami qui est des nôtres, un de ces pauvres diables auxquels la Société refuse l'emploi de leurs aptitudes, une de ces bouches inutiles que l'on cadenasse pour ne pas les nourrir. |
— … знаешь ли ты оду, получившую месяц тому назад премию сорока де Бройлей, заполонивших Академию?[К 9] <…> Вот две последние строфы: | |
— … connais-tu l'ode couronnée, il y a un mois, par les quarante de Broglie, qui encombrent l'Académie? <…> Voici les deux dernières strophes : |
Уголь, загруженный в топку, рождает губительный жар, |
Глава VIII. Где речь идёт о старинной и современной музыке…
[править]- Où il est traité de la musique ancienne et moderne
— … музыку теперь не дегустируют, её проглатывают! <…> замечали ли вы, какие у нас большие уши? <…> сравните их с античными или же средневековыми ушами, изучи картины и скульптуры — и ты устрашишься: уши увеличиваются в той же мере, в какой рост человека уменьшается. Красивы же мы станем когда-нибудь! И что же, друзья мои, натуралисты раскрыли причину такого вырождения: виной тому музыка, мы живём в век зачерствевших барабанных перепонок и фальшивого слуха. Согласитесь, нельзя безнаказанно в течение века впрыскивать себе в уши Верди или Вагнера, не причиняя вреда нашему органу слуха. <…> | |
— … on ne goûte plus la musique, on l'avale! <…> vous avez dû remarquer quelles grandes oreilles nous avons ! <…> compare-les aux oreilles antiques et aux oreilles du moyen âge, examine les tableaux et les statues, mesure et lu seras effrayé ! les oreilles grandissent à mesure que la taille humaine décroît : ce sera joli un jour ! Eh bien ! mes amis, les naturalistes ont été chercher bien loin la cause de cette décadence ! c'est la musique qui nous vaut de pareils appendices ; nous vivons dans un siècle de tympans racornis et d'ouïes faussées. Vous comprenez bien qu'on ne s'introduit pas impunément pendant un siècle du Verdi ou du Wagner dans les oreilles sans que l'organe auditif ne s'en ressente. <…> |
— … Берлиоз, глава школы импотентов, чьи музыкальные идеи вылились в завистливые фельетоны, но вот некоторые из наследников великих мэтров. Послушай Фелисьена Давида, профессионала, которого нынешние ученые путают с царём Давидом, первым арфистом Израиля. <…> А вот Гуно, бесподобный автор «Фауста», умерший вскоре после того, как принял постриг в Вагнеровской церкви.[7] Вот творец гармоничного шума, герой музыкального грохота, сочинявший грубо отёсанные мелодии подобно тому, как тогда же сочиняли грубо отёсанную литературу, — Верди, <…> занимающий выдающееся место в ряду тех, кто способствовал упадку вкуса в прошедшем веке. | |
— … Berlioz, le chef de l'école des impuissants dont les idées musicales s'écoulèrent en feuilletons envieux ; mais voici quelques héritiers des grands maîtres ; écoute Félicien David, un spécialiste que les savants de nos jours confondent avec le roi David, premier harpiste des Hébreux ! <…> Voici Gounod, le splendide compositeur du Faust qui mourut quelque temps après s'être fait ordonner prêtre dans l'Église Wagnérienne. Voici l'homme du bruit harmonique, le héros du fracas musical, qui fit de la grosse mélodie comme on faisait alors de la grosse littérature, Verdi <…> qui contribua singulièrement pour sa part à égarer le goût du siècle. |
Глава X. Дядюшка Югенен принимает большой парад французских писателей
[править]- Grande Revue des auteurs français passée par l'oncle Huguenin
— Прекрасный французский язык утрачен, <…> сейчас превратился в отвратительный жаргон. Всяк выдумывал своё слово для обозначения того, чем занимался, забывая, что лучше иметь язык удобный, нежели богатый. Специалисты по ботанике, естественной истории, физике, химии, математике соорудили чудовищные словосочетания, изобретатели почерпнули свои неблагозвучные термины из английского, барышники для своих лошадей, жокеи для своих бегов, продавцы экипажей для своих машин, философы для своей философии — все нашли, что французский язык слишком беден и ухватились за иностранные! Ладно, тем лучше, пусть они забудут его! Французский ещё прекраснее в бедности, он не захотел стать богатым, проституируя себя! Наш с тобой язык, <…> язык Малерба, Мольера, <…> Виктора Гюго — это хорошо воспитанная девица, ты можешь любить её без опасений, ибо варварам двадцатого века не удалось сделать из неё куртизанку! | |
— La belle langue française est perdue, <…> est maintenant un horrible argot. Chacun, oubliant qu'une langue vaut mieux aisée que riche, a créé son mot pour nommer sa chose. Les savants en botanique, en histoire naturelle, en physique, en chimie, en mathématiques, ont composé d'affreux mélanges de mots, les inventeurs ont puisé dans le vocabulaire anglais leurs plus déplaisantes appellations; les maquignons pour leurs chevaux, les jockeys pour leurs courses, les marchands de voitures pour leurs véhicules, les philosophes pour leur philosophie, ont trouvé la langue française trop pauvre et se sont rejetés sur l'étranger ! Eh bien ! tant mieux ! qu'ils l'oublient ! elle est plus belle encore dans sa pauvreté et n'a pas voulu devenir riche en se prostituant ! Notre langue à nous, <…> celle de Malherbe, de Molière, <…> de Victor Hugo, est une fille bien élevée, et tu peux l'aimer sans crainte, car les barbares du vingtième siècle n'ont pas pu parvenir à en faire une courtisane ! |
— К 1978 году, предсказал Стендаль, Вольтер превратится во второго Вуатюра, и полуидиоты сделают из него своего божка. К счастью, Стендаль возлагал слишком большие надежды на будущие поколения: полуидиоты? Да сейчас не осталось никого, кроме полных идиотов, и Вольтера обожествляют не более, чем кого-либо другого. Оставаясь в рамках нашей метафоры, я бы сказал, что Вольтер был всего лишь кабинетным генералом, он давал сражения, не покидая своей комнаты и особо не рискуя. Его ирония, в общем-то, не такое уж опасное оружие, она иногда била мимо цели, и люди, убитые им, жили дольше, чем он сам. | |
— En 1978, a dit Stendhal, Voltaire sera Voiture, et les demi-sots finiront par en faire leur Dieu. Heureusement, Stendhal avait trop compté sur les générations futures ! des demi-sots ? il n'y a vraiment plus que des sots tout entiers, et Voltaire n'est pas plus adoré qu'un autre! pour continuer notre métaphore, Voltaire, suivant moi, n'était qu'un général de cabinet ! il ne se battait que dans sa chambre, et ne payait pas assez de sa personne. Sa plaisanterie, arme peu dangereuse en somme, ratait quelquefois et les gens qu'il a tués ont vécu plus que lui. |
… он брал то один, то другой бесценный том, открывал, прочитывал в одном фразу, в другом — страницу, в третьем — лишь названия глав, а в ином — только само заглавие. Он впитывал литературный аромат, ударявший ему в голову пьянящим духом ушедших веков, пожимал руки всем этим друзьям из прошлого, которых бы знал и любил, догадайся он родиться раньше! <…> | |
… il prit quelques-uns de ces livres si chers, les ouvrit, lut une phrase de l'un, une page de l'autre, ne prit de celui-ci que les têtes de chapitre et seulement les titres de celuilà ; il respira ce parfum littéraire qui lui montait au cerveau comme une chaude émanation des siècles écoulés, il serra la main à tous ces amis du passé qu'il eût connus et aimés, s'il avait eu l'esprit de naître plus tôt ! <…> |
Глава XII. Где рассказывается, что Кенсоннас думал о женщинах
[править]- Des opinions de Quinsonnas sur les femmes
— Я думаю, что раньше, во времена весьма отдалённые, женщины действительно существовали: древние авторы утверждают это вполне определённо, они даже рассказывают о самом прекрасном их виде — Парижанке. Согласно старым текстам и эстампам того времени, она была очаровательным созданием, не имевшим равных во всём мире; она соединяла в себе самые совершенные пороки и самые порочные совершенства, будучи женщиной в полном смысле слова. Но мало-помалу кровь теряла чистоту, порода деградировала, и сей печальный декаданс зафиксирован в трудах физиологов. Приходилось ли тебе наблюдать, как из гусениц вылепляются бабочки? <…> Так вот, здесь всё произошло наоборот: бабочка превратилась в гусеницу. Ласкающая взор походка Парижанки, её грациозная осанка, её насмешливый и нежный взгляд, её милая улыбка, её полные формы — они были как налитые и одновременно знали точную меру — всё это вскоре уступило место формам вытянутым, худощавым, высушенным, жилистым, костлявым, истощённым, а также развязности, механической, преднамеренной и в то же время пуританской. Талия сделалась плоской, взгляд мрачным, суставы потеряли гибкость; грубый, как бы одеревенелый нос теперь почти касается истончённых и поджатых губ; шаг стал длинным; ангел геометрии, некогда столь щедро одаривавший женщину самыми притягательными округлостями, теперь навязал ей строгую дисциплину прямых линий и острых углов. Француженка стала американкой: она всерьёз рассуждает о важных делах, воспринимает жизнь без тени улыбки, оседлала тощую кобылу нравственности, одевается плохо, безвкусно, носит корсеты из гальванизированной стали, способные отразить самый сильный натиск.[7] Сын мой, Франция лишилась своего главного преимущества: её женщины в любезный век Людовика XV феминизировали мужчин, но с тех пор сами стали мужеподобными и не заслуживают более ни взгляда художника, ни внимания возлюбленного! <…> Гризетка исчезла; куртизанка, ставшая бесцветной содержанкой, являет теперь пример вопиющей аморальности: она неуклюжа и глупа, но делает себе состояние за счёт порядка и экономии, и никто ради неё не разоряется. Разориться? Ещё чего! Вот слово, которое полностью устарело. Сейчас <…> кто только не обогащается! Не становятся богаче только тело и разум. | |
— … je crois qu'il y a eu des femmes autrefois, à une époque très reculée ; les anciens auteurs en parlent en termes formels ; ils citaient même, comme la plus parfaite entre toutes, la Parisienne. C'était, d'après les vieux textes et les estampes du temps, une créature charmante, et sans rivale au monde ; elle réunissait en elle les vices les plus parfaits et les plus vicieuses perfections, étant femme dans toute l'acception du mot. Mais peu à peu, le sang s'appauvrit, la race tomba, et les physiologistes constatèrent dans leurs écrits cette déplorable décadence. As-tu vu quelquefois des chenilles devenir papillons ? <…> Eh bien, reprit le pianiste, ce fut tout le contraire ; lepapillon se refit chenille. La caressante démarche de la Parisienne, sa tournure gracieuse, son regard spirituel et tendre, son aimable sourire, son embonpoint juste et ferme à la fois, firent bientôt place à des tonnes longues, maigres, arides, décharnées, éma-ciécs, efflanquées, à une désinvolture mécanique, méthodique et puritaine. La taille s'aplatit, le regard s'austérifia, les jointures s'ankylosèrent ; un nez dur et rigide s'abaissa sur des lèvres amincies et rentrées ; le pas s'allongea ; l'ange de la géométrie, si prodigue autrefois de ses courbes les plus attrayantes, livra la femme à toute la rigueur de la ligne droite et des angles aigus. La Française est devenue américaine ; elle parle gravement d'affaires graves, elle prend la vie avec raideur, chevauche sur la maigre échine des mœurs, s'habille mal, sans goût, et porte des corsets de tôle galvanisée qui peuvent résister aux plus fortes pressions. Mon fils, la France a perdu sa vraie supériorité ; ses femmes au siècle charmant de Louis XV avaient efféminé les hommes ; mais depuis elles ont passé au genre masculin, cl ne valent plus ni le regard d'un artiste ni l'attention d'un amant ! <…> La grisette a disparu ; la courtisane, au moins aussi terne qu'entretenue, fait preuve maintenant d'une immoralité sévère ! clic est gauche et sotte, mais fait fortune avec de l'ordre et de l'économie, sans que personne ne se ruine pour elle ! Se ruiner ! allons donc ! c'est un mot qui a vieilli ! tout le monde s'enrichit, <…> excepté le corps et l'esprit humain. |
— … наше время унаследовало тенденцию, проявившуюся в прошлом веке: тогда стремились иметь как можно меньше детей, матери не скрывали досады, когда дочери слишком быстро беременели, а молодые мужья впадали в отчаяние, совершив такую неловкость. В наши дни число законных детей резко упало в пользу незаконнорожденных; последние составляют подавляющее большинство, скоро они станут хозяевами во Франции и предложат закон, который запретит установление отцовства. | |
— … on a suivi la tendance du siècle dernier, dans lequel on cherchait à n'avoir que le moins d'enfants possible, les mères se montrant contrariées de voir leurs filles trop promptement enceintes, et les jeunes maris désespérés d'avoir commis une telle maladresse. Aussi, de nos jours, le nombre des enfants légitimes a-t-il singulièrement diminué au profit des enfants naturels ; ceux-ci forment déjà une majorité imposante ; ils deviendront bientôt les maîtres en France, et ils feront rapporter la loi qui interdit la recherche de la paternité. |
— … гений и даже просто талант — это болезнь, и жена художника должна смириться с ролью сиделки при больном. — вариант распространённой мысли | |
— … le génie et même le talent sont une maladie, et que la femme d'un artiste doit se résigner au rôle de garde-malade. |
Яростно жестикулируя, Кенсоннас неловко задел колоссальный сифонообразный аппарат, откуда он черпал разноцветные чернила, — и красные, жёлтые, зелёные, синие полосы, подобно потокам лавы, заструились по страницам Главной Книги. | |
En gesticulant avec passion, Quinsonnas heurta malencontreusement le vaste appareil siphoïde qui lui versait ses encres multicolores, et des flots rouges, jaunes, verts, bleus s'allongèrent comme des torrents de lave sur les pages du Grand Livre. |
Глава XIII. Где речь идёт о том, как легко художнику умереть с голоду в XX веке
[править]- Où il est traité de la facilité avec laquelle un artiste peut mourir de faim au XXe siècle
— … в нашем мире ничто само собой не делается; как и в механике, приходится считаться со средой и с трением. Трения — с друзьями, врагами, приставалами, соперниками. Среда — женщины, семья, общество. Хороший инженер должен всё принимать в расчёт! | |
— … cela ne va pas tout seul en ce monde ; il faut, comme en mécanique, faire la part des milieux et des frottements ! frottement des amis, des ennemis, des importuns, des rivaux ! milieu des femmes, de la famille, de la société ; un bon ingénieur doit tenir compte de tout ! |
— Ты хочешь быть художником в эпоху, когда искусство умерло! <…> Умерло и похоронено, с эпитафией и надгробной урной. Представь, что ты — живописец. Так вот, живопись более не существует, картин больше нет, даже в Лувре: их так умело реставрировали в прошлом веке, что краска осыпается с них, как чешуя! <…> Уже в прошлом веке реализм достиг таких высот, что этого нельзя было дальше терпеть! Рассказывают даже, что на одной из последних выставок некий Курбе предстал перед посетителями стоя лицом к стене в процессе осуществления одного из наиболее гигиенических, но наименее элегантных актов жизни[К 11]. Достаточно, чтобы спугнуть птиц Зевксиса. <…> Так вот, в двадцатом веке — уже ни живописи, ни живописцев. Есть ли ещё скульпторы? Мало вероятно, особенно с тех пор, как во дворе Лувра прямо посередине водрузили статую музы промышленности: толстая мегера, сидящая на корточках на цилиндре от машины, на коленях держит виадук, одной рукой выкачивает пар, другой нагнетает, на плечах у неё ожерелье из маленьких локомотивчиков, а в шиньоне — громоотвод! <…> Займёшься литературой? Но кто теперь читает романы — этого не делают даже те, кто их пишет, если судить по их стилю! <…> | |
« Tu veux être artiste à une époque où l'art est mort ! <…> Mort ! enterré, avec épitaphe et urne funéraire. Exemple : es-tu peintre ? Eh bien, la peinture n'existe plus ; il n'y a plus de tableaux, même au Louvre; on les a si savamment restaurés au siècle dernier, qu'ils s'en vont en écaille ! <…> Sans doute, car, au siècle dernier déjà, le réalisme fit tant de progrès qu'on ne put le tolérer davantage ! On raconte même qu'un certain Courbet, à une des dernières expositions, s'exposa, face au mur, dans l'accomplissement de l'un des actes les plus hygiéniques, mais les moins élégants de la vie ! C'était à faire fuir les oiseaux de Zeuxis. <…> Ainsi donc, au vingtième siècle, plus de peinture et plus de peintres. Y a-t-il au moins des sculpteurs ? Pas davantage, depuis qu'on a planté, au beau milieu de la Cour du Louvre, la muse de l'industrie : une forte mégère accroupie sur un cylindre de machine, tenant un viaduc sur ses genoux, pompant d'une main, soufflant de l'autre, avec un collier de petites locomotives sur ses épaules et un paratonnerre dans son chignon ! <…> Donneras-tu dans la littérature ? Mais qui lit des romans, pas même ceux qui les font, si j'en juge par leur style ! <…> |
Перевод
[править]Н. А. Наставина, В. Б. Рыбаков, 1995
О романе
[править]Ваш Мишель с его стихами — глупый индюк. Разве не может он таскать тяжести и притом оставаться поэтом? <…> | |
Votre Michel est un dindon avec ses vers. Est-ce qu'il ne peut pas porter des paquets et rester poète ? <…> | |
— П.-Ж. Этцель, комментарий на полях рукописи романа |
Вы предприняли невозможное — и так же, как и ваши предшественники в такого рода делах, — не сумели с этим справиться. Это на сто футов ниже «Пяти недель на воздушном шаре». Если бы вы перечитали себя через год, вы согласились бы со мной. Это — плохая журналистика, причём на неудачный сюжет. <…> | |
Vous avez entrepris une tâche impossible — et pas plus que vos devanciers dans des choses analogues — vous n'êtes parvenu à la mener à bien. C'est à cent pieds au-dessous de Cinq Semaines en ballon. Si vous vous relisiez dans un an vous seriez d'accord avec moi. C'est du petit journal et sur un sujet qui n'est pas heureux. <…> | |
— П.-Ж. Этцель, черновик письма Верну конца 1863 — начала 1864 |
Чёрт возьми, мой дорогой учитель, ваше письмо было необходимо, чтобы подхлестнуть мне кровь! <…> Согласен, что я — тварь, которая сама себе (sic) раздаёт похвалы (sic) устами моих (sic) персонажей. Я здесь прихлопну им клюв, и как следует.[3] — ответ на другое письмо Этцеля[3]; возможно, о другом романе | |
Parbleu, mon cher maître, j'avais besoin de votre lettre pour me fouetter le sang ! <…> Accordé que je suis une bête qui me [sic] flanque des éloges à moi-même [sic] par la bouche de mes [sic] personnages. Je vais à cet endroit leur clore le bec de la bonne façon.[9] | |
— Жюль Верн, письмо Этцелю начала 1864 |
В Париже XX века Жюля Верна интересуют не только перспективы машинного прогресса, он переносит в будущее тенденции развития общества <…>. И если брать эту сторону его творчества, нет у Ж. Верна другого произведения, где бы его замысел оказался столь же современным по звучанию и столь же амбициозным: без снисхождения исследует он дух государственного торгашества, царивший в годы Второй империи и который в 1960 году в той же мере, как и демон электричества, пожирает Мишеля и его друзей. Право, не видно, чтобы история так уж опровергла сочинителя.[10] | |
— Вероника Беден (Véronique Bedin), «От французского издателя», 1994 |
Особенно впечатляет способность писателя так преподнести реальности своего времени, что за ними приоткрываются контуры будущего. | |
On y trouve surtout cette capacité d'ouvrir les réalités de son temps pour y faire entrevoir le rêve. | |
— Пьеро Гондоло делла Рива, «От первооткрывателя романа», 1994 |
Этим романом Жюль Верн вторгся в настоящую литературу. <…> Он теперь писал о самых обычных вещах, о том, что будет со всеми нами. <…> | |
— Геннадий Прашкевич, «Жюль Верн», 2013 |
Комментарии
[править]- ↑ Ужасного стада хранитель (лат.) — начало названия 3-й главы 4-й книги «Собора Парижской Богоматери» В. Гюго, парафразировавшего «formosi pecoris custos…» («прекрасного стада хранитель…») из 5-й эклоги, а не из «Георгик»[4].
- ↑ Игра слов: французское «pécore» означает «животное», «овца» и «дура», «деревенщина»[5].
- ↑ Главе XXVII четвёртого тома.
- ↑ Комментарий Этцеля на полях: «вы с ума сошли»[3] (vous êtes toqué).
- ↑ Намёк на Ференца Листа, легендарная виртуозность которого была для современников за гранью понимания[6].
- ↑ И в прах возвратишься (лат.).
- ↑ Вместо: «приятное с полезным» («Искусство поэзии», 343).
- ↑ Комментарий Прашкевича: «сразу вспоминается «Треугольная груша» А. Вознесенского»[1].
- ↑ Насмешка над Виктором де Брольи и его сыном Альбером. Кстати, двое внуков последнего, известные физики Луи и Морис, в XX веке также были избраны туда[5].
- ↑ Комментарий Прашкевича: «напоминают опыты будущих футуристов, пролеткультовцев, конструктивистов»[1].
- ↑ 1 2 3 Фантазия автора.
- ↑ Дюма опубликовал книгу кулинарных рецептов[5].
- ↑ В действительности избран в 1884.
- ↑ Estelle Duchesne, любовница автора.
Примечания
[править]- ↑ 1 2 3 4 5 6 Прашкевич Г. Жюль Верн. — М.: Молодая гвардия, 2013. — С. 85-92 (часть вторая). — (Жизнь замечательных людей. Вып. 1416).
- ↑ 1 2 Город будущего / перевод М. Вишневской, И. Желваковой // Неизвестный Жюль Верн. Т. 27. — М.: Ладомир, 2000.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 П. Гондоло делла Рива. От первооткрывателя романа / Перевод Н. Наставиной, В. Рыбакова (с незначительными уточнениями) // Жюль Верн. Париж 100 лет спустя. — М.: Международные отношения, 1995. — С. 231-245.
- ↑ А. Москвин. Сноска к «Идеальному городу» // Неизвестный Жюль Верн. Т. 29. Маяк на далеком острове. Болид. — М.: Ладомир, 2010.
- ↑ 1 2 3 4 В. Б. Рыбаков. Сноски // Жюль Верн. Париж 100 лет спустя. — М.: Международные отношения, 1995.
- ↑ 1 2 А. Москвин. Сноски к «Городу будущего» // Неизвестный Жюль Верн. Т. 27.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Цитировалось, например, Г. Прашкевичем в «Жюле Верне» (с. 85).
- ↑ Un éditeur et son siècle. Pierre Jules Hetzel (1814-1886), ouvrage collectif. Saint-Sébastien, ACL Édition, 1988, pp. 118-9.
- ↑ Национальная Библиотека, переписка Верн—Этцель, том 1, папки 7–8.
- ↑ Перевод Н. Наставиной, В. Рыбакова // Жюль Верн. Париж 100 лет спустя. — М.: Международные отношения, 1995. — С. 7.