Эксцентричная красавица

Кариатис, прекрасная истеричка,
14 июня 1921 года, театр Колизей

«Эксцентри́чная красавица», «Эксцентри́ческая красавица» или «Прекрасная истери́чка»^:675 (фр. La Belle excentrique), автор Эрик Сати — одноактный балет или, по определению автора, «серьёзная фантазия» (итал. Fantasia Seria), или «большой ритурнель» для одной балерины, премьера которого состоялась 14 июня 1921 года в театре Колизей.

Выдержанный в духе самого вызывающего и эксцентричного мюзик-холла начала XX века, балет был эксцентричен втройне. Во-первых, музыка Сати несла в себе заряд самой вызывающей и отчаянной буффонады в духе его же скандально известного балета «Парад». Во-вторых, «хореография», равно издевательская, статическая и нарочито грубая, поднимала на смех все известные каноны балетного представления. И в-третьих, заказчицей и исполнительницей единственной и главной роли в балете (само́й «эксцентрической красавицей») стала знаменитая (хотя уже слегка увядающая) парижская путана по прозвищу Кариатис, владелица публичного дома, младшая коллега и знакомая Маты Хари.^:469

Эрик Сати о балете «Эксцентричная красавица»

...Дорогая госпожа. Могу ли я повстречаться с Вами на этой неделе? Я заканчиваю Первую из «трёх пьес», самую первую. Очень хотел бы, чтобы Вы её смогли услышать. Что до контракта, то мне кажется, это письмо будет по делу. Вот такая штука: Условлено между нами – госпожой Кариатис, хореографической артисткой & Эриком Сати, композитором Музыки следующее: что господин Сати предоставит три оркестровые пьесы для постановки спектакля. <…> При этом господин Эрик Сати обязуется передать право исключительного личного танцевального исполнения на эти пьесы (три) госпоже Кариатис на срок в три года. (Без ограничения количества показов, которые госпожа Кариатис будет давать в Париже, провинции или за границей в течение трёх лет). Все прочие права (исполнение, концерты и публикация) остаются собственностью г-на Эрика Сати. Госпожа Кариатис выплачивает господину Эрику Сати сумму пятнадцать сотен франков (1500 фрнк) тремя взносами в момент передачи каждой пьесы, написанной специально для госпожи Кариатис. Права госпожи Кариатис вступают в силу с первого ноября тысяча девятьсот двадцатого года (1-го ноября 1920).:450-451

— Эрик Сати, из письма Кариатис, 15 августа 1920

	Я работаю как медведь. А знаете ли Вы, как работают медведи? Тогда смотрите на меня. «Истерическая Красавица» идёт очень неплохо, иногда даже семенит и припрыгивает. Это небольшая сюита, вроде «фантазии». Я очень забавляюсь. Там есть «Франко-Лунный марш» & Вальс «Таинственного поцелуя во взоре», которые хорошо продвигаются... в одно место, между прочим.:455
	— Эрик Сати, из письма госпоже Жорж Кокто, 23 сентября 1920

…Я очень прошу Вас не отдавать в типографию эту «бумагу» Кокто..., до того момента, как я смогу прочитать её. Как минимум, мне было бы необходимо проследить её содержание... <…> «Эксцентричная красавица» – это типичная парижская парижанка Парижа. Она может исполнять любые па, достаточно разнообразные и вольные, даже в шимми, но она всегда должна оставаться совершенно парижской парижанкой. И это совсем не наша вина, если у Кокто нынче образовался очередной пунктик на «джазе». Я ничего не имею против негров, но, повторю ещё и ещё раз, наша «Истеричка» – парижанка до мозга костей, а совсем не негритянка...:469

— Эрик Сати, из письма Кариатис, 12 мая 1921

	Дорогая Подруга. Браво! Знайте, как я Вам благодарен! Вы были совершенно совершенны – & так же вдохновенны. Я очарован до самого мозжечка. Видел вчера Пуаре в его театре и кланялся ему. Решено, на спектакле в его «Оазисе» Я сам возьму палку потолще и продирижирую «Эксцентричной красавицей». Желаете ли Вы этого, Вы, сама?:471
	— Эрик Сати, из письма Кариатис, 16 июня 1921

Цитаты о балете «Эксцентричная красавица»

Эрик Сати, аннотация драмы «Сократ» для княгини Полиньяк (1916)

Для начала мы, Сати и я, провели небольшой тур по павильонам художников и модельеров. Кеес ван Донген решительно отвратил нас своим подходом, сугубо коммерческим. В мастерской Поля Пуаре, едва тот успел выложить перед нами тройку своего платья, Сати сразу повернулся ко мне лицом. Его губы, характерно искривившись, выговорили всего два слова: «Фи! Какой Гарем!» Перед моделью Мари Лорансен, он как-то нервно выдохнул: «Нет! Нет! Благодарю покорно, я ещё не совсем сошёл с ума!» Правда, эскизы Жана Гюго он принял куда более благожелательно. «Но всё же, моя музыка требует крайностей, и женщина должна быть больше тигрицей, чем котёнком». И только эскиз Жана Кокто был встречен с удовлетворением и принят как основной.

— Элизабет Жуандо, «Радости и страдания одной эксцентричной красавицы», 1960

	Спустя почти сорок лет некая престарелая мадам Элиза Жуандо, она же Элизабет Тулемон, она же бывшая гетера Кариатис, как это и следует по правилам хорошего тона, написала и издала книгу воспоминаний о своей прошлой бурной жизни. На обложке мемуаров можно было прочесть милый заголовок: «Радости и страдания одной эксцентричной красавицы».:75
	— Орнелла Вольта, «Представления Эрика Сати», 1979

Это произведение для оркестра (которое Сати переработал позднее для фортепиано в две и четыре руки) состоит на деле из трёх танцев: «Франко-лунный марш» (фр. Marche franco-lunaire), Вальс «Таинственного поцелуя в глазах (во взоре)» (фр. Valse du «Mystérieux Baiser dans l‘Œil) и «Великосветский канкан» (фр. Cancan Grand-Mondain), связанных между собой «Большим Ритурнелем» (фр. Grande Ritournelle), который необходимо исполнять трижды (не танцуя) в интермедиях между танцевальными номерами. Опубликованный издательством «Сирена», а позднее «Макс Эшиг» в качестве первого номера сюиты, «Большой Ритурнель» долгое время ошибочно считался чем-то вроде «увертюры», которую все последующие исполнители после Кариатис играли и танцевали в начале балета, перед тремя танцами.:709

— Орнелла Вольта, «Почти полная переписка Эрика Сати», 2000

Сати пришёл к Кариатис позавтракать у неё в саду «под струями фонтана», который на самом деле был не более чем насосом для поливки растений. Он посоветовал танцовщице как следует «запустить» своё представление для «всего Парижа», организовав карнавал или бал в масках, чтобы в нём приняли участие самые шикарные персоны, тем временем, имея возможность сохранить инкогнито. Кариатис, принадлежавшую к полусвету, достаточно рискованно было посещать открыто.:710

— Орнелла Вольта, «Почти полная переписка Эрика Сати», 2000

И всё-таки, забавный типаж, эта Кариатис... Не имя, а прозвище, не женщина, а б...алкон, простите, типичная гетера, дама полусвета, которой, видимо, не давали покоя хореографические лавры светлой памяти Маты Хари..., исключая печальный конец, по возможности. Она умудрилась скопить своим нескромным ремеслом..., вполне достаточную сумму на целый шикарный дом с кое-каким (постоянно действующим) «кордебалетом»..., и ещё хватило чаевых на некоторое повышение своего статуса – от истерического до «артистического»... В общем, талант, большой талант, как ни крути... Что такое был я рядом с ней? Бедный художник..., наёмный музыкант, почти неудачник рядом с настоящей прекрасной истеричкой во плоти. Вот то-то.:469

— Эрик Сати, Юрий Ханон, «Воспоминания задним числом», 2010

Всё же, не станем забывать, с кем мы имеем дело: Сати Эрик — «Сати-эРик». Почти всё, вышедшее из-под свода его черепной коробочки, пускай, даже больное, и даже слепленное из сгустков боли, в любом случае носит характер игры, трюка, фокуса... Скажем, игры слов, игры понятий или даже игры смыслов (последнее реже всего). В случае, когда речь идёт о словах (или, тем более, о словах конченных») названия и выходки Сати приобретают характер игры непереводимой (или почти непереводимой). Кстати! «Три пьесы в форме груши» — нисколько не исключение. Я повторяю: «La Belle excentrique». Могу даже по складам, ещё раз: «La Bel-le ex-cen-trique». Вследствие тяжёлого исторического прошлого и не менее тяжёлого исторического настоящего Пу, в русском языке до сих пор (да-да, представьте!) не существует ни одного слова, по своей агогике и оттенку смыслов хотя бы отдалённо подобного французскому «Belle» (в произношении односложному «Бéль»). Это чудесное, чудное слово..., такое звонкое и краткое (всего в один слог), ну... попробуй только сравнить его с тяжеловесной русской «кра-са-ви-цей»..., — такой длин-н-ной и косматой, тяжеловесной красавицей с лопатой.

— Юрий Ханон, «Прекрасная истеричка», 2014

Все исследователи в один голос (видимо, давая «петуха») утверждают, что стиль и строй музыки этого балета пришёл из атмосферы французского мюзик-холла начала века (ещё довоенного). Интересно бы мне знать, — где это наши бравые музыковеды видывали подобный, с позволения сказать, «мюзик-холл». Нахальный, лишённый малейшего желания «развлекать» или веселить. Усиленный в десятки раз по хлёсткому напору и эпатажу. И почти невозвратно авангардный по музыкальному языку, традиционному и «тональному» только на первый взгляд. Пожалуй, здесь верно только одно: речь здесь идёт о какой-то воображаемой, внутренней атмосфере мюзик-холла или кафе-концерта, существовавшего только под сводом черепной коробки автора. Именно оттуда (без уточнения места) Эрик Сати черпает хлёсткие мотивчики и непригараемые темы. Тем более злобные, ехидные и проникнутые желчью, что двадцать лет назад ему приходилось сочинять кафе-шантанные песенки (смиряя свою гордыню) только ради того, чтобы свести концы с концами и заработать несколько медяков (золотых, желательно) на жизнь. Не зря он называл этот жанр «жуткая гадость». Именно из этого материала («облитого горечью и злостью») сначала вырос хамоватый «Парад», затем невыразимо жёсткие «Пять гримас к сну в летнюю ночь». И наконец, именно оттуда, из тёмного монмартрского прошлого выросли не слишком-то стройные ножки «Прекрасной Истерички». Вот она какова, эта до предела «серьёзная фантазия» для предельно несерьёзной танцовщицы Кариатис, в прошлом танцовщицы и кокотки из Фоли-Берже, а в будущем — респектабельной дамы Элизы Жуандó...

— Юрий Ханон, «Прекрасная истеричка», 2014

В результате, где хитростью, а где и прямым противодействием Кокто и «группе его влияния», Сати удалось отстоять свою позицию. Эксцентрично-истерическая «хореография» спектакля получила именно тот вид, неповторимый и почти бредовый, который производил на публику ни с чем не сравнимое впечатление. Разумеется, для тех, кто привык ходить на балеты в Большой или Мариинский, это странное произведение было бы трудно назвать «хореографией». Свободные, очень свободные и не подчиняющиеся строгим закономерностям и законам, своими корнями эти, с позволения сказать, «танцы» уходили в «театр босоножек», Фоли-Берже, индийские танцы и ещё кое-что из (су)мрачного прошлого La Belle excentrique. Не стану говорить длинно, но только ещё раз всуе помяну не на шутку раскованную госпожу Дункан, изволившую впервые пробежаться по сцене босиком. Айседора открыла ящик Пандоры, — и с той поры хореографией или балетом стало называться «всё что способно шевелиться» или двигаться по поверхности сцены. Впрочем, и здесь La Belle excentrique оказалась на высоте своего под.б.алконного положения. Даже — на фоне абсолютной свободы тысяч последовательниц Айседоры Дункан, пластика прекрасной истерички отличалась совершенной особостью. Составленная из непрерывной цепи сопряжённых аффективно-статических поз и полная каких-то невыносимо-фиглярских (эксцентричных) выламываний главной героини на сцене, в конечном счёте, она не была похожа ни на что.

— Юрий Ханон, «Прекрасная истеричка», 2014

См. также

• Эрик Сати
• Парад (балет)
• Сократ (симфоническая драма)
• «Клод Дебюсси» (эссе Эрика Сати)