В его лице художественная история впервые видит творца, стремящегося к уничтожению того, что составляет его искусство, к поглощению своего искусства, ради которого он и в мир пришёл, более широкими проявлениями творческогодуха. В его лице музыкальная история видит музыканта, стремящегося перестать быть таковым — подобного случая ещё не бывало...[1]:1
Знаю: для современной музыки почти нет правил. Начинают без всякой надобности с того, что попадётся под руку. Торопятся модулировать, чтобы казаться дерзкими. Несколько аккордов, считающихся ультрасовременными, – сюда гамму, так называемую китайскую – туда. Похоже на изготовление дамской шляпки, хотя и менее искусно. Заканчивают как придётся. Стоило ли начинать? [3]:212
И вот Илья Петрович <Чайковский>, ничего никому не говоря, ни даже брату, ходившему «под француза», с которым принято советоваться во всех делах, едет к Кюндигеру, тому самому петру́шиному учителю, которому пришлось отказать когда-то и о котором все говорят, как о человеке понимающем. Он решил спросить его: есть ли у сына талант?
И Кюндигер любезно отвечает ему: нет. У Петра Ильича Чайковского музыкального таланта нет. Есть способности, он, право, недурно играет. Но дальше что? Нет, для музыкальной карьеры он не годится. Да и поздно начинать: ему скоро двадцать один год.[4]:34-35
Из всех циклических и ритмических процессов музыка – самый приятный процесс. Уступает в этом отношении, может быть, только любви. В ее ритмической парадигме.
Исполнение музыкального сочинения похоже на выступление оратора. И оратор, и музыкант - как темами, которые они развивают и собираются сообщить другим, так и во время самого сообщения - имеют только одно желание: овладеть сердцами, возбудить или успокоить страсти и вызвать в слушателях тот или иной аффект.
Итальянцы – такой музыкальный народ, без музыки не могут прожить ни минуты! Вместо того чтобы сказать “двадцать су”, как у нас, они каждый раз говорят “одна лира”...[6]:35
Любите и изучайте великое искусство музыки: оно откроет вам целый мир высоких чувств, страстей, мыслей. Оно сделает вас духовно богаче, чище, совершеннее. Благодаря музыке вы найдете в себе новые, неведомые вам прежде силы. Вы увидите жизнь в новых тонах и красках.
Мне вообще никогда не была интересна музыка, искусство, композиторы, пианисты... Короче говоря, профессии, занятия, кланы, люди людей, кланы кланов (опять всё то же, вокруг и обратно). А потому и просеял сквозь своё каноническое сито два имени, уникальных среди обычного человеческого зоопарка: Скрябин и Сати, два идеолога (каждый по-своему), и два неклановых человека, как и я.
Музыка — самое мимолётное, самое эфемерное искусство. Она существует ровно столько, сколько звучит инструмент, а потом в одно мгновение исчезает без следа. Но ничто не заражает людей так быстро, как музыка, ничто не ранит так глубоко и не заживает так медленно. Мелодия, которая тебя тронула, остаётся с тобой навсегда. Это экстракт красоты.
Музыка — это голос особого духа, задача которого собирать мечты мира, и который, проходя через сознание людей, способен уладить, пусть даже на короткое время, их раздоры, или потрясти души, разрушая социальные неудобства.
Музыка воодушевляет весь мир, снабжает душу крыльями, способствует полету воображения; музыка придает жизнь и веселье всему существующему… Ее можно назвать воплощением всего прекрасного и всего возвышенного.
Музыка действительно сближает людей. Она позволяет нам переживать одинаковые эмоции. Люди, где бы они не жили, похожи сердцем и духом. Не важно, на каком языке мы говорим, какого цвета наша кожа, каковы наше политическое устройство или проявления нашей любви и веры, музыка доказывает, что мы одинаковы.
—Музыка..., представляя собой различные модели времени (дления или времён), — как следствие, неизбежно скрывает в своих недрах несколько различных версий или, если угодно, несколько концепций конца времени (дления или времён). В просторечии, имея в виду отдельного человека, такие концы времени обычно называются — смертью, похоронами или, на худой конец, «пропаданием без вести»...[8]
Музыку предобеденную Маркиз очень любил и сам был неплохим музыкантом, умел выжать из своего незатейливого инструмента целый набор ликующих, а то и печальных, задумчивых звуков. Душа у него была, как видно, тонкая, артистическая.
Недопёсок терпеть не мог железную музыку. От визга пойлушек шерсть его вставала дыбом, он лаял, стараясь заглушить звон, но почему-то против воли и сам подкручивал миску ― не хотел, а она притягивала, заманивала.[9]
Например, ежедневно по утрам исследователи устраивали для водяного растения элодеи 25-минутный концерт. Наблюдая под микроскопом за протоплазмой листа, они убеждались, что ее движения убыстрялись, и только через несколько минут после того, как музыка замолкала, восстанавливался прежний ритм. Серия подобных опытов поставлена с мимозой стыдливой. Высота мимоз, «слушавших» музыку, оказалась в полтора раза больше тех, которые содержались в таких же условиях, но «скучали» в тишине. «Музыкальные» растения были пышнее, гуще покрыты листьями и шипами. Выяснилось чудеснее того: растениям нравится классическая музыка и не нравится джаз! Слушая классику, растения лучше растут.[10]
Ничто не напоминает так прошлого, как музыка; она не только напоминает его, но вызывает его, и, подобно теням тех, кто дорог нам, оно появляется, окутанное таинственной и меланхолической дымкой.
— Анна-Луиза Жермена де Сталь
Невероятно, как песни меняют вашу жизнь, не так ли? [11]
Некоторых — по правде говоря, большинство — музыка ободряет и утешает; другие же находят в ней желанное растворение, неожиданный способ утратить себя, окунуться в то, что есть в мире лучшего.
Но на музыкальные собрания в доме Толстых Л.Н. появлялся не так часто и лишь на короткое время, вызывая обычно своим появлением панику среди присутствующих, которая успокаивалась, когда он вновь исчезал в недрах своей «половины». Очень многие из «игравших перед Толстым» на самом деле ограничивались игранием перед графиней и только впоследствии «вспоминали», как «Толстой плакал от их игры». Насколько мне доводилось наблюдать, его присутствие ни в каком случае не окрыляло и не вдохновляло музыкантов — наоборот, по большей части оно их угнетало и подавляло, как присутствие некоего огромного, чуждого и по существу недоброжелательного авторитета.[12]:121
Но с другой стороны, ведь всякий композитор <...> должен самозабвенно любить свою музыку, иначе ничего путного никогда не получится; – вопрос лишь в том, кто, краснея, скрывает свою любовь, а кто, краснея, – нет. Я, например, люблю, не краснею и не скрываю... (Хвали себя сам, – оправдал сто лет назад мою позицию бессмертный Козьма Прутков, – иначе тебя никто не похвалит).[13]:161
— Потому, что пьяный добрей и умней трезвого. Пьяный больше любит музыку, чем трезвый. О, моя сладкоголосая квинта! Не будь на этом свете пьяных, недалеко бы ушло искусство! Молись же, чтобы те, которые будут нас слушать, были пьяны!
Илька задумалась. Да, Цвибуш немножко прав! До сих пор монеты бросали ей большею частью одни пьяные. Не будь пьяных, ей и её отцу пришлось бы голодать чаще, много чаще.
Сделаться же музыкантом я никогда не мечтал, учился музыке не особенно прилежно, и меня пленяла мысль быть моряком. Действительно, родители хотели отдать меня в Морской корпус, так как дядя мой, Николай Петрович, и брат были моряки.
Совершенная музыка приводит сердце в точно такое же состояние, какое испытываешь, наслаждаясь присутствием любимого существа, то есть музыка дает, несомненно, самое яркое счастье, какое только возможно на земле.
Теории могут быть очень красивыми. Но художник должен сочинять музыку не по теориям. Он должен ощущать музыкально прекрасное в своём сердце, он должен глубоко прочувствовать то, что он сочиняет.[2]:141-142
У каждого фана есть причина, по которой он влюбился в какую-то конкретную группу, и у каждого есть что рассказать об этом. Мы живем только один раз, и в наше безбожное время трудно увлечь кого-то своей верой. Музыка — это религия, а группы — сияющие скопления звезд. (Muse. Muscle Museum: взгляд изнутри)
Я пишу о моей жизни и я пишу о том, что я думаю, и вы знаете, каждая песня разная. Есть песни о любви и грустные песни. Это идёт из моего сердца, и это действительно всё, что я чувствую. Музыка спасла меня во многих отношениях. Она питает мою душу.
Я почувствовал вкус к мизантропии, я стал ипохондриком, я превратился в ужасного меланхолика, мне стало противно смотреть даже через пенсне из чистопробного золота. ...И всё это произошло со мной из-за музыки.[14]:591
↑Дэниел Хоуп «Когда можно аплодировать?» = Wann Darf Ich Klatschen? / В. Седельник. — М., Владимир: АСТ; Астрель; ВКТ, 2010. — С. 79. — 320 с. — ISBN 978-5-17-068478-6
↑Юрий ХанонАльфонс, которого не было. — СПб.: Центр Средней Музыки & Лики России, 2013. — 544 с.
↑Дэниел Хоуп «Когда можно аплодировать?» = Wann Darf Ich Klatschen? / В. Седельник. — М., Владимир: АСТ; Астрель; ВКТ, 2010. — С. 78. — 320 с. — ISBN 978-5-17-068478-6