Лукиан
Лукиан | |
Вымышленный портрет Лукиана XVII века | |
Статья в Википедии | |
Произведения в Викитеке | |
Медиафайлы на Викискладе |
Лукиан Самосатский (греч. Λουκιανὸς ὁ Σαμοσατεύς, лат. Lucianus Samosatensis; около 120—180 гг. н. э.) — греческий философ и писатель-сатирик сирийского происхождения. Сохранились 83 его произведения (приписаны сомнительно 10 и 52 эпиграммы — отмечены тут [?]) и. В некоторых диалогах автор вывел себя под греческой формой своего имени Ликин[1].
Цитаты
[править]Диалоги и рассказы
[править]4. Киниск. Я вспомнил из Гомера те слова, которые ты говорил, когда держал речь в собрании богов и угрожал им, обещая повесить всю вселенную на золотую цепь. <…> Мне кажется, у Клото больше права похваляться своей силой, так как она поднимает тебя, вытягивая на своём веретене, как рыбаки добычу на удочке. <…> | |
— «Зевс уличаемый» (Ζεὺς ἐλεγχόμενος) |
12. … количеством нужд дети превосходят взрослых, женщины — мужчин, больные — здоровых, короче говоря, всегда и везде низшее нуждается в большем, чем высшее. Вот почему боги ни в чём не нуждаются, а те, кто всего ближе стоит к богам, имеют наименьшие потребности. | |
— «Киник» (Κυνικός) [?] |
7. Мом. <…> главная причина того, что собрание наше наполнилось незаконнорожденными, — ты, Зевс, ты, вступавший в связь со смертными, и сходивший к ним, и принимавший для этого самые различные образы; нам приходилось даже бояться, как бы кто тебя не схватил и не зарезал, пока ты был быком, или как бы не обработал тебя какой-нибудь золотых дел мастер, пока ты был золотом[4], — осталось бы у нас тогда вместо Зевса ожерелье, запястье или серьга. <…> | |
— «Собрание богов» (Θεῶν Ἐκκλησία) |
2. Менипп. Скажи, что делается на земле и что нового у вас в городе. |
3. Пока я был ещё ребёнком и слушал рассказы Гомера и Гесиода о войнах и возмущениях, происходящих не только между полубогами, но и между великими богами, об их прелюбодеяниях, насилиях, похищениях, тяжбах, об изгнании ими своих отцов, об их браках с сёстрами, — всё это казалось мне прекрасным и весьма глубоко задевало меня. Однако позднее, вступив в зрелый возраст, я заметил, что законы предписывают как раз обратное тому, о чём говорят поэты: они запрещают разврат, восстания и грабёж. Я оказался в большом затруднении, совершенно не зная, какой из двух противоположностей следовать. <…> |
6. … я сблизился там с одним халдеем, человеком мудрым и глубоко изучившим своё искусство <…>. |
16. … я решил, что человеческая жизнь подобна какому-то длинному шествию, в котором предводительствует и указывает места Судьба, определяя каждому его платье. Выхватывая кого случится, она надевает на него царскую одежду, тиару, даёт ему копьеносцев, венчает главу диадемой; другого награждает платьем раба, третьему даёт красоту, а иного делает безобразным и смешным: ведь зрелище должно быть разнообразно! Часто во время шествия она меняет наряды некоторых участников, не позволяя закончить день в первоначальном виде. <…> Но лишь только шествие закончено — все снимают и возвращают свои одеяния вместе с телом, после чего их внешний вид делается таким, каким был до начала, ничем не отличаясь от вида соседа. И вот иные, по неведению, огорчаются, когда Судьба повелевает им возвратить одежды, и сердятся, точно их лишают какой-нибудь собственности, не понимая, что они лишь возвращают то, что им дано во временное пользование. |
17. Если бы ты видел Мавзола, <…> я уверен, что тебе не удалось бы удержаться от смеха; так жалок он в своём заброшенном углу, затерянный в толпе покойников; и, мне кажется, вся радость у него от памятника в том, что он давит его всей своей тяжестью. Да, дорогой мой, после того как Эак отмерил каждому его участок — а даёт он, в лучшем случае, не больше одного фута, — приходится довольствоваться им и лежать на нём, съёжившись до установленного размера. И ещё сильнее рассмеялся бы ты при виде царей и сатрапов, нищенствующих среди мёртвых и принужденных из бедности или продавать соленье, или учить грамоте; и всякий встречный издевается над ними, ударяя по щекам, как последних рабов. Я не мог справиться с собой, когда увидел Филиппа Македонского: я заметил его в каком-то углу — он чинил за плату прогнившую обувь. Да, на перекрёстках там нетрудно видеть и многих других, собирающих милостыню, — Ксеркса, Дария, Поликрата… |
19. … один из народных вождей прочёл следующее постановление: |
Морские разговоры
[править]- Ἐνάλιοι Διάλογοι; перевод: С. В. Лукьянов, 1915[6]
Дорида[5]. Прекрасный поклонник, Галатея[К 3], этот сицилийский пастух! <…> Если бы сын самого Зевса оказался таким волосатым дикарём и к тому же, что хуже всего, одноглазым, то неужели ты думаешь, происхождение могло бы хоть сколько-нибудь скрасить его безобразие? <…> Если пастуху с плохим зрением ты и показалась красивой, так неужели этому можно завидовать? Ведь в тебе ему нечего хвалить, разве что белизну кожи; да и это, я думаю, понравилось ему потому, что он постоянно возится с сыром и молоком. Ну и конечно, всё, что их напоминает, он считает прекрасным. <…> |
Нот. Что это с Гермесом? Он изменяется и вместо юноши делается похожим с лица на собаку[К 4]. |
Нигрин, или О характере философа
[править]- Νιγρίνου Φιλοσοφία; перевод: С. Меликова-Толстая[6]
16. В Риме все улицы и все площади полны тем, что таким людям дороже всего. Здесь можно получать наслаждение через «все ворота» — глазами и ушами, носом и ртом и органами сладострастия. Наслаждение течёт вечным грязным потоком и размывает все улицы; в нём несутся прелюбодеяние, сребролюбие, клятвопреступление и все роды наслаждений; с души, омываемой со всех сторон этим потоком, стираются стыд, добродетель и справедливость, а освобождённое ими место наполняется илом, на котором распускаются пышным цветом многочисленные грубые страсти |
21. Разве не смешны богачи, показывающие пурпуровые одежды[К 5], выставляющие напоказ свои кольца и делающие ещё много других глупостей? Удивительнее всего то, что они приветствуют встречных при помощи чужого голоса[1] и требуют, чтобы все довольствовались тем, что они взглянули на них. Более высокомерные ждут даже земного поклона, но не издали и не так, как это обычно у персов: надо подойти, склониться к земле, выразить свою приниженность и свои душевные чувства соответствующим движением и поцеловать плечо или правую руку; и подобное кажется достойным зависти и восхищения тому, кому не удаётся даже это. А богач стоит, предоставляя подольше себя обманывать. Я же благодарю богачей за то, что при своём презрении к людям они, по крайней мере, не прикасаются к нам своими губами. |
32. … слова Нигрина, в которых он подражал Мому: тот порицал бога, создавшего быка[К 6], за то, что он не поместил рогов перед глазами. Нигрин же обвинял украшающих себя венками в том, что они не знают места венка. Если, говорил он, им доставляет наслаждение благоухание фиалок и роз, — они, чтобы получать возможно большее наслаждение, должны были бы помещать венок под носом… |
36. Душа человека, одарённого хорошими природными качествами, похожа на мягкую мишень. В жизни встречается много стрелков с колчанами, полными разнообразных и всевозможных речей, но не все они одинаково метко стреляют; одни из стрелков слишком натягивают тетиву, и потому стрела летит с излишней силой; направление они берут верно, но стрела не остаётся в мишени, а в силу движения проходит насквозь и оставляет душу только с зияющей раной. Другие поступают как раз обратно: вследствие недостатка силы и напряжения их стрелы не достигают цели и часто бессильно падают на полпути, а если иногда и долетают, слегка только ранят душу[К 7], но не наносят глубокого удара, так как им вначале не было сообщено достаточной силы. |
Пир, или Лапифы
[править]- Συμπόσιον ἢ Λαπίθαι[3][2]. Время написания — 160-е годы. В «Пире…» критикуются все традиционные философские школы, пародируется распространённый в философской прозе жанр «пира» (симпосий), у истока которого стоял «Пир» Платона[1].
4. Филон[К 8]. Мне кажется, не окажись у тебя слушателей, ты с удовольствием подошёл бы к первому попавшемуся столбу или к изваянию и всё бы перед ними излил единым духом. <…> |
19. Все гости смеялись, делаясь предметом шутки, когда же скоморох бросил Алкидаманту одну из подобных острот, наименовав его «мальтийской собачкой»[К 9],— тот рассердился. Впрочем, давно уже видно было, что он завидует успеху шута, приворожившего пирующих; итак, Алкидамант сбросил с себя плащ и стал вызывать насмешника биться с ним на кулаках, в случае же отказа грозил прибить его своей дубинкой. И вот злополучный Сатирион, — так звали скомороха, — став в позицию, начал биться. Прелюбопытнейшее это было зрелище: философ, поднявшийся на скомороха и то наносящий удары, то в свой черёд получающий их. Из присутствовавших одни краснели от стыда, другие смеялись, пока наконец избиваемый противником Алкидамант не отказался от состязания, оказавшись побеждённым хорошо вышколенным человечком. |
34. … уж не справедливо ли говорят люди, что тех, кто напряжённо всматривается в одни только книги и углубляется в содержащиеся в них рассуждения, образование уводит прочь от правильных мыслей. И верно. Сколько на пиру присутствовало философов, и хоть бы случайно среди них оказался один, свободный от пороков! <…> |
- Προμηθεύς ή Καύκασος; перевод: Б. В. Казанский, 1915[6]
1. Гермес. Вот тот Кавказ, Гефест, к которому нужно пригвоздить этого несчастного титана, <…> чтобы он был хорошо видим всеми. |
3. Гермес. Ничего преступного, Прометей? Но ведь когда тебе поручили раздел мяса между тобой и Зевсом, ты прежде всего поступил совершенно несправедливо и бесчестно, отобрав самому себе лучшие куски, а Зевсу отдав обманно одни кости, «жиром их белым покрывши»? Ведь, клянусь Зевсом, помнится, так говорил Гесиод[7]. |
4. Гермес. Твоё желание пересмотреть дело, Прометей, запоздало и совершенно излишне. Но всё-таки говори. Всё равно мне нужно подождать, пока не слетит орёл, чтобы заняться твоей печенью. Было бы хорошо воспользоваться свободным временем, для того чтобы послушать твою софистику, так как в споре ты изворотливее всех. <…> |
7. Прометей. Прежде всего выслушай дело о мясе. Хотя, клянусь Ураном, и теперь, говоря об этом, мне стыдно за Зевса! Он так мелочен и злопамятен, что, найдя в своей части небольшую кость, посылает из-за этого на распятие такого древнего бога, как я, позабыв о моей помощи и не подумав, как незначительна причина его гнева. Он, как мальчик, сердится и негодует, если не получает большей части. |
13. Прометей. Вот то великое преступление, которым я оскорбил богов: <…> из глины создал живые существа и прежде неподвижное привёл в движение! По-видимому, с этого времени боги стали в меньшей степени богами, потому что на земле появились смертные существа. Ведь Зевс негодует теперь, думая, будто богам стало хуже от появления людей. Неужели он боится, что они замыслят восстать против него и, как Гиганты, начнут войну с богами? Но, Гермес, что вы ничуть не обижены ни мной, ни моими поступками, это ясно. <…> |
- Θεῶν Διάλογοι; перевод: С. Сребрный, 1915[2]. Это одно из самых известных произведений Лукиана, написанное в 160-е или 170-е годы, когда он испытывал наиболее сильное влияние кинической философии. Переосмысляя мифы, боги греческого Олимпа поставлены в нарочито бытовые, сниженные ситуации, лишаясь священного ореола, их антропоморфность доведена до логического предела, продиктованного кризисом всего античного мировосприятия[1].
Эрот. Если я даже провинился в чём-нибудь, прости меня, Зевс: ведь я ещё ребёнок. |
Ганимед. Ты не можешь один спать и думаешь, что тебе будет приятнее со мной? |
Гера. На днях ты, царь и отец всех богов, отложив в сторону эгиду и перун, уселся с ним играть в бабки, — ты, с твоей большой бородой! |
Гера (Зевсу). Тобой любовь действительно владеет и водит, как говорится, за нос, куда захочет, и ты идёшь, куда ни поведёт тебя, и беспрекословно превращаешься, во что она ни прикажет. Ты настоящий раб и игрушка любви[9]. — VI |
Аполлон. Разве я не прав, томясь скорбью? |
Гера (Латоне). Аполлон притворяется всезнающим, <…> открыл себе прорицательские заведения <…> и обманывает тех, кто к нему обращается, отвечая на вопросы всегда тёмными и двусмысленными изречениями, чтобы таким образом оградить себя от ошибок. И он при этом порядочно наживается: на свете много глупых людей, которые дают обманывать себя. Зато более разумные люди прекрасно понимают, что ему нельзя верить; ведь сам прорицатель не знал, что убьёт диском своего любимца, и не предсказал себе, что Дафна от него убежит… — XVI |
Афродита (Парису). Что могут дать тебе эти горы? На что пригодится твоя красота коровам? Тебе бы следовало найти себе жену, но не грубую деревенскую женщину, <…> а какую-нибудь из Эллады, <…> вот такую, как Елена: она молода, красива, совсем не хуже меня, и, что всего важнее, вся создана для любви[9]; я уверена, что ей стоит только увидеть тебя, и она бросит дом и, готовая на всё, пойдёт за тобой. — XX, 13 |
Гермес. … у них совсем одинаково: и шляпа в пол-яйца[К 12], и звёзды над головой, и дротик в руке, и белый конь, так что мне нередко случалось в разговоре назвать Полидевка Кастором, а Кастора Полидевком. — XXVI |
Mать. С ума ты сошла, Филинна? Что это с тобой сделалось вчера на пирушке? Ведь Дифил пришёл ко мне сегодня утром в слезах и рассказал, что он вытерпел от тебя. Будто ты напилась и, выйдя на середину, стала плясать, как он тебя ни удерживал, а потом целовала Ламприя, его приятеля, а когда Дифил рассердился на тебя, ты оставила его и пересела к Ламприю и обнимала его, а Дифил задыхался от ревности при виде этого. <…> Разве ты не понимаешь, что мы бедны, и не помнишь, сколько мы получили от него, и не представляешь себе, какую бы мы провели зиму в прошлом году, если бы нам его не послала Афродита? |
Ампелида. Что же это за любовник такой, Хрисида, если он никогда не ревнует, не рассердится, не прибьёт ни разу, не отрежет косу и не разорвёт платья? |
Хармид. Она ведь клялась мне, что ей исполнится двадцать два в будущем элафеболионе! |
Иоэсса. Что же это, Лисий, ты только играешь мною? <…> ты и несколько раз делал знаки Пираллиде и, когда пил, показывал ей чашу, а отдавая кубок рабу, приказывал ему на ухо никому не наливать, пока не попросит Пираллида. Наконец, улучив время, когда Дифил не глядел на вас — он болтал с Фрасоном, — ты надкусил яблоко и, подавшись вперёд, ловко метнул ей за пазуху, даже не стараясь сделать это незаметно от меня. А она, поцеловав яблоко, опустила его между грудей под повязку. — XII |
- Τόξαρις ἢ Φιλία; перевод: Д. В. Сергеевский, 1920[2]
9. Токсарид. Когда ваши трагические поэты показывают на сцене замечательные примеры дружбы, вы восхищаетесь и рукоплещете; многие из вас проливают слезы, когда друзья подвергаются опасности ради друзей. Но ради своих друзей вы не решаетесь совершить ничего достойного похвалы. Если же друг окажется в нужде, то все эти многочисленные трагедии тотчас же покидают вас и разлетаются, как сны, а вы остаётесь похожими на пустые и немые маски, которые, широко разевая рот, тем не менее не произносят ни звука. Мы же, напротив, насколько отстаем в рассуждениях о дружбе, настолько же превосходим вас в её проявлениях |
22. Мнесипп. У Евдамида, коринфянина, человека очень бедного, было двое богатых друзей — коринфянин Аретей и Хариксен из Сикиона. Умирая, Евдамид оставил завещание, которое иным, быть может, покажется смешным. <…> |
43. Токсарид. Однажды во время охоты Белитт увидел, что лев стащил с коня его друга Баста и, уже подмяв его, вцепился в горло и начал разрывать когтями. Белитт соскочил с коня, бросился на льва сзади, схватил руками, желая привлечь его внимание на себя, и всунув в пасть свои пальцы, старался, как только мог, спасти Баста от зверя. Наконец лев, бросив того уже полумёртвым, обратился на Белитта иубил его. Белитт, умирая, успел, однако, ударить льва мечом в грудь, так что все трое умерли одновременно. Мы их похоронили в двух курганах, насыпанных рядом: в одном — друзей, напротив, напротив, — льва. |
48. Токсарид. Обычай относительно бычьей шкуры состоит у нас в следующем. Если кто-нибудь, будучи оскорблённым, собирается отомстить обидчику, но видит, что у него не хватает сил, то приносит в жертву быка и, нарезав мясо, варит его; затем, расстелив шкуру на земле, садится на неё, заложив обе руки за спину, как если бы они были связаны в локтях. Этим выражается у нас самая сильная мольба. Когда мясо быка разложено, родственники и любой из посторонних подходят и берут каждый по куску. При этом они ставят правую ногу на шкуру и обещают доставить, кто сколько в силах: кто пять всадников на своём хлебе и жаловании, кто — десять, <…> а самый бедный только самого себя. Собирается иногда с помощью шкуры большое число воинов. Такое войско чрезвычайно стойко и непобедимо, ибо оно связано клятвой: поставить ногу на шкуру у нас значит поклясться. |
61. Токсарид. Пришёл как-то Абавх в город борисфенитов, приведя с собой жену, которую любил, и двух детей: грудного ещё мальчика и семилетнюю девочку. Вместе с ним переселился и товарищ его Гиндан, страдавший от раны, которую он получил в пути во время нападения разбойников. Сражаясь с ними, он был ранен в бедро, так что не мог стоять от боли. Ночью, когда они спали (им пришлось поместиться в верхнем этаже), начался страшный пожар; пламя со всех сторон окружило дом, преградив выход. Проснувшись, Абавх бросает плачущих детей, отталкивает ухватившуюся за него жену, приказав ей спасаться самой, и, схватив на руки друга, выбегает с ним. Он с трудом успевает спастись там, где ещё не всё было объято пламенем. Жена его, неся младенца, бежала за ним, приказав девочке следовать за ней. Полуобгорелая, она выпустила из рук младенца и с трудом спаслась от огня, а за нею и дочка, тоже едва не погибшая. |
Эссе
[править]— «Лжец, или Что значит „Пагубный“» (Ψευδολογιστής ή Περί της αποφράδος) |
2. Полёт мухи не похож <…> на подпрыгивание кузнечиков или кружение ос; плавно поворачивая, стремится муха к некоей цели, намеченной в воздухе. И к тому же летит она не безмолвно, но с песней, однако не с суровой песней комаров, не с тяжёлым жужжанием пчел или страшным и угрожающим — ос, — нет, песнь мухи настолько же звонче и слаще, насколько слаще труб и кимвалов медовые флейты. | |
— «Похвала мухе» (Μυίας Ἐγκώμιον) |
2. … сравнивая между собой разные города, <…> никто, пожалуй, не отдаст предпочтения самому великолепному из них, пренебрегая отчизной; нет, он будет молить богов о том, чтобы родина сравнялась богатством с другими городами, но выберет только её, какой бы она ни была. | |
— «Похвала родине» (Πατρίδος Ἐγκώμιον) |
9. «Дитя моё, я — Образованность <…>. <Скульптура> торжественно заявила[К 16] о том, какие блага тебе достанутся, если ты сделаешься камнерезом. Ты станешь простым ремесленником, занятым ручным трудом и возлагающим все надежды на свою силу; ты будешь жить в неизвестности, имея небольшой и недостойный заработок. Ты будешь недалёк умом, будешь держаться простовато, друзья не станут искать твоего общества, враги не будут бояться тебя, сограждане — завидовать. Ты будешь только ремесленником, каких много среди простого народа; всегда ты будешь трепетать перед власть имущим и почитать того, кто умеет хорошо говорить; ты станешь влачить заячье существование и сделаешься лёгкой добычей более сильного. И даже если бы ты оказался Фидием или Поликлетом и создал много дивных творений, то твоё искусство все станут восхвалять, но никто из зрителей не захочет уподобиться тебе, если только он в своём уме. Какого бы ты искусства ни достиг, все будут считать тебя ремесленником, мастеровым, живущим трудом своих рук. | |
— «Сновидение, или Жизнь Лукиана» (Περὶ τοῦ Ἐνυπνίου ἤτοι Βίος Λουκιανοῦ) |
1. Итак, ты называешь меня Прометеем. Если за то, что мои произведения — тоже из глины, то я признаю это сравнение и согласен, что действительно схож с образцом. Я не отказываюсь прослыть глиняных дел мастером, хотя глина у меня и похуже, это почти что грязь с большой дороги. Но если ты хотел превознести сверх меры мои произведения, будто бы за их искусное построение, <…> то смотри, как бы не сказали люди, что скрываются в твоей похвале ирония и чисто аттическая насмешка. <…> Что за избыток мудрости и прометеевской прозорливости в моих писаниях? С меня довольно было бы и того, что они не показались тебе созданными из праха и вполне заслуживающими Кавказского утёса. <…> | |
— «Человеку, назвавшему меня „Прометеем красноречия“» (Πρὸς τὸν εἰπόντα Προμηθεὺς εἶ ἐν λόγοις) |
Пьесы
[править]Быстроног | |
— «Быстроног» (Ὠκύπους) [?] |
Подагра
[править]- Ποδάγρα; перевод: Ю. Ф. Шульц («Трагоподагра»[2])
Подагрик |
Хор |
Подагра |
Хор |
Подагрик |
Хор |
Эпиграммы
[править]- [?] — из Палатинской антологии; перевод: Ю. Ф. Шульц[2] (№№ 5, 8—19, 36, 43, 45 приведены полностью)
Всё это я, Лукиан, написал, зная глупости древних. |
… не станет |
Целая жизнь для счастливых — такое короткое время, |
… беспутные люди |
Быстрая радость приятна. Но если замедлит с приходом, |
Всякий худой человек продырявленной бочке подобен: |
Только в богатстве души настоящее наше богатство; |
Если ты скор на еду, но вял и медлителен в беге, — |
Моешь индуса зачем? Воздержись от работы напрасной: |
Трезвым в компании пьяных старался остаться Акиндин. |
Лампу глупец погасил, терзаемый блох легионом, |
Нос величайший! И если наш Никон ручей переходит, |
Белую легче ворону найдёшь, черепашек крылатых, |
Нищий, богиня, противен тебе, ты смиряешь богатых; |
Статьи о произведениях
[править]О Лукиане
[править]Лукиан из Самосаты <…> обычно очень старался посмешить…[12] | |
Λουκιανός δέ ό έκ Σαμοσάτων <…> σπουδαίος ές τό γελασθηναι… | |
— Евнапий, «Жизнеописания софистов» (введение), 405 |
Всё обращая в комедию и осмеяние, он никогда не высказывается о том, что обоготворяет.[13] | |
— Фотий I, «Мириобиблион» (128, 96a), IX век |
Лукиан Самосатский прозван богохульником и злословцем за то, что в его диалогах содержатся насмешки и над божественным. <…> Сначала Лукиан был адвокатом в сирийском городе Антиохия, но, не добившись успеха на этом поприще, обратился к ремеслу логографа. Написано им без числа. Говорят, что умер он растерзанный собаками, ибо боролся против истины. И в самом деле, в «Жизнеописании Перегрина» он нападает на христианство <…>. За эти бешеные выпады было ему уготовано достойное наказание в этом мире, а в будущем вместе с Сатаной он получит в удел вечный огонь.[13] | |
— «Суда», X век |
Последний фазис всемирно-исторической формы есть её комедия. Богам Греции, которые были уже раз — в трагической форме — смертельно ранены в «Прикованном Прометее» Эсхила, пришлось ещё раз — в комической форме — умереть в «Беседах» Лукиана.[13] Почему таков ход истории? Это нужно для того, чтобы человечество весело расставалось со своим прошлым. | |
— Карл Маркс, «К критике гегелевской философии права. Введение», 1843 |
Чтобы оценить действительное значение последних античных философских учений в эпоху разложения древнего мира, <…> стоило бы только обратить внимание на действительное положение их адептов при римском мировом господстве. [Можно], между прочим, найти у Лукиана подробное описание того, как народ считал их публичными скоморохами, а римские капиталисты, проконсулы и т. д. нанимали их в качестве придворных шутов[13], для того, чтобы они, поругавшись за столом с рабами, <…> забавляли вельможу и его гостей … | |
— Карл Маркс, Фридрих Энгельс, «Немецкая идеология» (т. 1, гл. 3), 1846 |
В Лукиане изумляет и пленяет самая удивительная злободневность. Этот грек конца Эллады и сумерек Олимпа — наш современник по душе и уму. <…> Раскаты его смеха над богами, живущими на небесах, ещё слышатся на наших подмостках… Лукиан! Когда читаешь его, кажется, что читаешь дедушку Генриха Гейне: шутки грека вновь обретают жизнь у немца, и оба они увидели у женщин фиалковые глаза. | |
— братья Гонкуры, «Дневник», 31 декабря 1858 |
Одним из наших лучших источников о первых христианах является Лукиан из Самосаты, этот Вольтер классической древности, который одинаково скептически относился ко всем видам религиозных суеверий и у которого поэтому не было ни религиозно-языческих, ни политических оснований относиться к христианам иначе, чем к любому другому религиозному объединению. Напротив, он их всех осыпает насмешками за их суеверие, — почитателей Юпитера не меньше, чем почитателей Христа[12]; с его плоско-рационалистической точки зрения и тот и другой вид суеверий одинаково нелепы. | |
— Фридрих Энгельс, «К истории первоначального христианства», 1894 |
Зрелое творчество Лукиана, составившее его славу в веках, было настолько актуальным, что даже такие крупные исследователи, как Моммзен, Виламовиц-Меллендорф, Круазе[К 21] и др., именуют его «газетчиком», «журналистом», «фельетонистом» античности. Но именно то, в чем они порой упрекают Лукиана, является одной из главных его заслуг. Нет, пожалуй, ни одного заметного явления общественной, интеллектуальной или религиозной жизни эпохи Антонинов, которого он не коснулся бы. <…> | |
— Исай Нахов |
Комментарии
[править]- ↑ Образцом послужило несохранившееся «Нисхождение в Аид» Мениппа[5].
- ↑ «Страшная» — тут эпитет Персефоны или Гекаты[5].
- ↑ Её имя Лукиан связал с греческим словом γάλα — молоко[4].
- ↑ Отражение синкретизма римской религии той эпохи[5].
- ↑ Тоги с пурпурной каймой обычно носили в Древнем Риме сенаторы и аристократы-всадники[1].
- ↑ Речь о Посейдоне, который часто выступал в облике быка или коня[1].
- ↑ Ср. «Илиада» (XVII, 599)[1].
- ↑ Филон — друг Лукиана, которому он посвятил трактат «Как следует писать историю»[4].
- ↑ На Мальте вывели породу маленьких собачек для забавы богатых женщин[4].
- ↑ После убийства Патрокла греки бились с троянцами за обладание его телом («Илиада», XVII, XVIII)[4].
- ↑ Термин стоицизма: всё, чем должен пренебрегать мудрец[4].
- ↑ Яйца Леды, из которого они вылупились[4].
- ↑ Олеандр — «не настоящие розы, а розы, цветущие на диком лавре», как сказано в 17 главе повести «Лукий, или Осёл», а «розой» ещё называли женский половой орган[10].
- ↑ Намёк на «Илиаду» (XVII, 570-572)[4].
- ↑ Впервые пословица упомянута здесь[11].
- ↑ Аллюзия на притчу «Геркулес на распутье»[1].
- ↑ См. Ювенал, «Сатиры» (IV, 133)[4].
- ↑ После победы над титанами Зевс и другие олимпийские боги договорились с людьми о жертвоприношениях. Прометей, представляя людей, решил перехитрить Зевса и подсунул ему кости, покрытые сверху жиром[4].
- ↑ Этот эпитет обычно относили к Афродите[4].
- ↑ Автор, возможно, Юлиан Египетский[10] (префект Египта VI века).
- ↑ Братья Мари и Морис, очевидно, в «Истории греческой литературы».
Примечания
[править]- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 И. Нахов. Комментарии // Лукиан. Избранное. — М.: Художественная литература, 1987. — Библиотека античной литературы. — С. 539-584.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Лукиан. Избранное. — М.: Гослитиздат, 1962. — 30000 экз.
- ↑ 1 2 3 4 Переводы Н. П. Баранова, 1935.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 И. Нахов, Ю. Шульц. Комментарии // Лукиан. — 1962.
- ↑ 1 2 3 4 5 И. Нахов. Комментарии // Лукиан. Избранная проза. — М.: Правда, 1991. — С. 670-680.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Лукиан. Собрание сочинений в 2 томах / под ред. Б. Л. Богаевского. — М.: Academia, 1935.
- ↑ «Теогония», 541
- ↑ «Илиада», I, 317
- ↑ 1 2 Лукиан из Самосаты // Большой словарь цитат и крылатых выражений / составитель К. В. Душенко. — М.: Эксмо, 2011.
- ↑ 1 2 Лукиан. Сочинения. В 2 томах / Под ред. А. И. Зайцева. — СПб.: Алетейя, 2001.
- ↑ Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений / составитель В. В. Серов. — М.: Локид-Пресс, 2003.
- ↑ 1 2 3 И. Нахов. Лукиан из Самосаты // Лукиан. — 1987. — С. 5-32.
- ↑ 1 2 3 4 5 И. Нахов. Лукиан из Самосаты // Лукиан. — 1962. — С. 5-27.