Крапи́ва глуха́я (лат.Lámium sp.) — обиходное разговорное и литературное название нескольких видов сорных травянистых растений из семейства губоцветных, прежде всего, из рода яснотка. Все эти растения не родственны крапиве, однако на беглый взгляд габитус и листья напоминают её, особенно, издали или в зарослях. Притом, в отличие от разных видов крапивы настоящей, листья ясноток никогда не жгутся, откуда и происходит эпитет «глухая», безответная, иногда также — некрещёная. Вместе с тем, некоторые публицисты и авторы художественной прозы употребляют словосочетание «глухая крапива» в значении «глухие заросли крапивы», имея в виду настоящую крапиву, которая жжётся.
Род яснотка насчитывает около сорока видов, однако чаще других глухой крапивой называют Lamium album с белыми цветами, реже другие часто встречающиеся виды: яснотку пурпурную, пятнистую или стеблеохватывающую — все три вида с красновато-пурпуровыми цветами. Молодые стебли и листья перечисленных видов глухой крапивы съедобны в качестве салатной травы, кроме того, многие виды яснотки популярны в качестве декоративных садовых растений.
Безпомощный народъ, какъ и теперь, не имѣвшій никакихъ средствъ борьбы съ засухой, <...> пытался оградить себя своими средствами: стали обращаться къ колдунамъ и знахарямъ, «изъ которыхъ одни наводили что-то наговорами и ворожбою на листъ глухой крапивы...»[2]
...под закрытой ставней, среди лопуха, репейника и глухой крапивы, сидела на земле Настя и угрюмо играла в куклы. И всегда игра её состояла в том, что кукла нарочно не слушалась, а она наказывала: больно вывертывала ей руки и ноги и секла крапивой.
— А помнишь? Ты должна помнить, — это ты в детстве видела, — на глухой крапиве такие маленькие зелёные жучки, как изумрудины? — спросил Бабаев. <...> Лохматая такая, белая, четырёхгранная… Пахнет… — изумленно глядя на нее, объяснял Бабаев.
— Простую крапиву знаю, а глухую нет! — улыбнулась она. Почему она глухая?[4]
— А помнишь, — сказал он и вдруг заплакал, — а помнишь зеленый, рыхлый забор? Если по нему провести ногтями, следы остаются… Возле него растут лопухи и глухая крапива… Там всегда тень и сырость.[5]
...он расщепил цветок обыкновенной глухой крапивы до такой степени, что выделил совершенно отдельные клетки и, поместив их в крошечную стеклянную камеру, наполненную питательной жидкостью, предоставил их самим себе. Ему удалось наблюдать, что эти клетки, сохранившиеся при затенённом дневном свете, хотя и изолированные от естественной связи с остальным организмом, продолжали жить целые недели.[6]
— Александр Кольц, «Растительные гормоны», 1927
За людской избой и под стенами скотного двора росли громадные лопухи, высокая крапива ― и «глухая», и жгучая...[7]
Почти все наши захолустные города были схожи друг с другом. <...> Летом в них стенами стояла глухая крапива, а зимой на сером от золы снегу сизо чадили головешки, выброшенные из печей и самоваров.[8]
...во взрослой жизни тех лет тоже отмечалась какая-то нехватка, заполнявшаяся обычно пьяным свадебным безобразием, выраставшим, как глухая крапива на пустоши.[11]
Под самым забором распушилась безобидная так называемая «глухая» крапива, она же яснотка. Беленькие меленькие цветочки, шершавые листики. Невзрачный бурьян, какого обычно не замечаешь.[12]
Яснотка, также называемая глухой крапивой <...>. В китайской медицине её также очень ценят как материнское растение и называют травой улыбающейся матери.[13]
— Урсула Штумпф, «Травы: Природный источник жизненной силы», 2019
Яснотка произрастает на влажной, богатой сорными травами почве, в горах, в зарослях кустарников — словом, в наших широтах действительно повсюду. И лишь невнимательный путник весной может спутать ее с крапивой. Хотя её листья имеют схожие зубчатые края, они совсем не жгут, и потому яснотку иногда называют глухой крапивой. На ощупь они мягкие...[13]
— Урсула Штумпф, «Травы: Природный источник жизненной силы», 2019
Глухая крапива в научно-популярной литературе и публицистике
К чему яркие, нередко причудливой формы, лепестки? К чему этот аромат, распространяемый цветами, и, наконец, эта сладкая, похожая на мёд, жидкость, которую выделяют на дне своих венчиков знакомые нам с детства кашка, глухая крапива и множество других цветков? Постараемся найти ответы на все вопросы.[14]
Безпомощный народъ, какъ и теперь, не имѣвшій никакихъ средствъ борьбы съ засухой, никакихъ запасовъ, чтобы пережить черный день, — пытался оградить себя своими средствами: стали обращаться къ колдунамъ и знахарямъ, «изъ которыхъ одни наводили что-то наговорами и ворожбою на листъ глухой крапивы и дули пылью по вѣтру, а другіе выносили откуда-то свои обглоданныя избенными прусаками иконки въ лѣсъ и тамъ передъ ними шептали, обливали ихъ водою и оставляли ночевать на деревѣ, но дождя все-таки не было и даже прекратились росы».[2]
Матерникъ походитъ на крапиву, но не жжется, и на немъ довольно красивые розовые и бѣленькіе цвѣточки. Матерникъ зовутъ, вслѣдствіе его сходства съ крапивой, «глухой крапивой».
Первые попытки в этом отношении были предприняты Г. Габерляндтом. В 1902 г. появилась его небольшая работа, в которой он рассказывал, что он расщепил цветок обыкновенной глухой крапивы до такой степени, что выделил совершенно отдельные клетки и, поместив их в крошечную стеклянную камеру, наполненную питательной жидкостью, предоставил их самим себе. Ему удалось наблюдать, что эти клетки, сохранившиеся при затененном дневном свете, хотя и изолированные от естественной связи с остальным организмом, продолжали жить целые недели. Они дышали, принимали пищу и перерабатывали ее, а в некоторых случаях и становились больше, набухая иногда в четыре раза против первоначального размера. Было ли это увеличение обе́ма настоящим ростом, — осталось невыясненным, но процесса размножения при этом определённо не наблюдалось.[6]
— Александр Кольц, «Растительные гормоны», 1927
Яснотка, также называемая глухой крапивой, растение с очень мягкой, тёплой энергетикой. Как древнее женское растение, она посвящалась не только Луне, но и Венере, богине красоты и любви. Позднее она перешла к Деве Марии. В китайской медицине её также очень ценят как материнское растение и называют травой улыбающейся матери.[13]
— Урсула Штумпф, «Травы: Природный источник жизненной силы», 2019
Яснотка произрастает на влажной, богатой сорными травами почве, в горах, в зарослях кустарников — словом, в наших широтах действительно повсюду. И лишь невнимательный путник весной может спутать ее с крапивой. Хотя её листья имеют схожие зубчатые края, они совсем не жгут, и потому яснотку иногда называют глухой крапивой. На ощупь они мягкие, так как покрыты пушком. Они растут парами друг напротив друга на четырёхгранном стебле, и каждая последующая пара повёрнута на 90°. Ботаники называют расположение перекрёстно-супротивным.[13]
— Урсула Штумпф, «Травы: Природный источник жизненной силы», 2019
Глухая крапива в мемуарах, письмах и дневниковой прозе
Позже, около забокъ разнообразные цвѣты смѣняются жесткимъ и высокимъ шишебарникомъ, а подъ лѣсомъ, при комляхъчеремухи, вмѣсто глухой крапивы и чистотѣла, цвѣтшихъ въ половинѣ лѣта, въ августѣ цѣпляется за вѣтви другой синій прикрытъ...[15]
А сколько мы открыли съедобных кореньев, сколько всяких сладких стеблей и зёрен на огороде, вокруг риги, на гумне, за людской избой, к задней стене которой вплотную подступали хлеба и травы! За людской избой и под стенами скотного двора росли громадные лопухи, высокая крапива ― и «глухая», и жгучая, ― пышные малиновые татарки в колючих венчиках, что-то бледно-зелёное, называемое козёльчиками, и всё это имело свой особый вид, цвет, запах и вкус.[7]
Почти все наши захолустные города были схожи друг с другом. Все они, по словам Чехова, были типичными Ефремовами — с запущенными монастырскими подворьями, с землистыми ликами угодников над каменными вратами церквей, с заливистыми колокольцами на тройке исправника, с острогом на выгоне, земским собранием — единственным домом, где у подъезда горел калильный фонарь, с крикливыми галками на кладбищенских липах и глубокими оврагами. Летом в них стенами стояла глухая крапива, а зимой на сером от золы снегу сизо чадили головешки, выброшенные из печей и самоваров. Тогда в Ефремове вошла в меня бунинская Россия и завладела мной надолго.[8]
Густой иней висит на деревьях; посвистывают синицы на кустах... Среди огорода расчищен точок, на котором посыпано конопляное семя и от силков проведена верёвка среди уцелевшей глухой крапивы, занесенной снегом...[16]
Река Турица, отделяющая Ботавинскую Сторону от Заречья, судоходна только вниз от моста. Вверх же от моста она глубока лишь местами, имеет большие песчаные отмели и в одном месте образует значительной величины остров, подходящий под самый мост. Остров этот очень долгое время был пуст и заброшен: на нём рос лишь высокий бурьян и глухая[17] крапива...[1]
— Ни души! — сказал ветер, облетев всю деревню и закрутив в бесцельном удальстве пыль на дороге.
Но берёза не ответила ему, как отвечала прежде. Она слабо зашевелила ветвями и опять задремала. Она уже знала, что выгон в деревне зарос высокой сорной травой, что глухая крапива поднялась у порогов, что полынь серебрится на полураскрытых крышах. Степь вокруг была мертва...
...о. Василий покорно и безнадежно слушал её, а снаружи, под закрытой ставней, среди лопуха, репейника и глухой крапивы, сидела на земле Настя и угрюмо играла в куклы. И всегда игра её состояла в том, что кукла нарочно не слушалась, а она наказывала: больно вывертывала ей руки и ноги и секла крапивой.
Сад еще до сих пор густ и живописен, и, как на идиллическом пейзаже, стоит за ним серый большой дом под бурой, ржавой крышей. Но усадьба, усадьба! Целая поэма запустения! От варка остались только стены, от людской избы раскрытый остов без окон, и всюду, к самым порогам, подступили лопухи и глухая крапива.[3]
Она полулегла на диване, подобрав ноги, и Бабаев ощущал коленом острые каблуки ее башмаков, и это ощущение почему-то было неприятно. Показалось, что и глаза у нее стали мальчишески наглыми.
— А помнишь? Ты должна помнить, — это ты в детстве видела, — на глухой крапиве такие маленькие зелёные жучки, как изумрудины? — спросил Бабаев. Она подумала, покачала головой.
— Нет, не помню… И глухой крапивы не помню.
— Как же не помнишь? Лохматая такая, белая, четырёхгранная… Пахнет… — изумленно глядя на нее, объяснял Бабаев.
— Простую крапиву знаю, а глухую нет! — улыбнулась она. Почему она глухая?
Бабаеву почему-то показалось не то обидным, не то страшным, что вот рядом с ним сидит кто-то, кого он считает близким, и не знает глухой крапивы.
— На огуречной траве они тоже бывают, — вопросительно посмотрел на нее он.
— И огуречной травы не знаю! — уже засмеялась она и так все время глядела на него наклонившимися насмешливыми глазами.[4]
— А помнишь, — сказал он и вдруг заплакал, — а помнишь зеленый, рыхлый забор? Если по нему провести ногтями, следы остаются… Возле него растут лопухи и глухая крапива… Там всегда тень и сырость. И по лопухам ползают какие-то необыкновенно золотые, или, вернее сказать, бронзовые жуки. И красные с черными пятнами коровки, которые сплелись целыми гирляндами.[5]
...реяла предрассветная мгла — уже потухали звезды. На проулке пахло овечками и молоком. Я вышел на выгон и в канаве, заросшей теплой глухой крапивой, подождал солнце.[19]
Свадьба в общем прошла как-то неубедительно. Явно чего-то не хватало. Впрочем, и во взрослой жизни тех лет тоже отмечалась какая-то нехватка, заполнявшаяся обычно пьяным свадебным безобразием, выраставшим, как глухая крапива на пустоши.[11]
На затоптанном пятачке, где выгуливают собак, наперекор ядовитому избытку говна, зазеленела яркая майская трава. Под самым забором распушилась безобидная так называемая «глухая» крапива, она же яснотка. Беленькие меленькие цветочки, шершавые листики. Невзрачный бурьян, какого обычно не замечаешь. Сейчас глаза жадно вцепляются в яснотку, ни с того ни с сего находя её трогательной. Похоже, я по полной программе отрабатываю ностальгию заранее.[12]
Высоко раздолье весёлого дня,
Глухая крапива растёт у плетня.
За нею в татарнике весь косогор,
Волной оржаною гуляет простор.
К меже наклонились гурьбой васильки,
В излучине отблеск прозрачной реки.[9]:210
Глухая крапива всё слышит и видит.
В лесу полузимнем, рукой не обидев, Траву сорвала, принесла к себе в дом.
Пусть будет немного похоже на лес.[20]
— Рахиль Ра, «Глухая крапива всё слышит и видит...», 2015
Лишь память трезвит порой, как нашатырь.
А то ведь живём, как глухая крапива,
Что держится насмерть за каждый пустырь.
И на заре двадцать первого века,
Когда миллиардами числится счёт,
Простая, отдельная жизнь человека
Едва ли кого-то теперь привлечёт.[21]
↑ 12Н. С. Лесков. Энциклопедическое собрание сочинений. — М.: «ИДДК», IDDK-0561.
↑ 12М. О. Меньшиков, Критические очерки. — Санкт-Петербург: Типографія М. Меркушева. Носкій пр., № 8, 1899 г.
↑ 12И. А. Бунин Полное собрание сочинений в 13 томах. Том 2. Стихотворения (1912—1952); Повести, рассказы (1902—1910). — М.: Воскресенье, 2006. — С. 218-223. — 592 с.
.jpg)
