Андрей Платонов

Материал из Викицитатника
(перенаправлено с «Андрей Платонович Платонов»)
Андрей Платонов
Статья в Википедии
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе

Андре́й Плато́нов (настоящее имя Андре́й Плато́нович Климе́нтов; 1899 — 1951) — русский советский писатель, прозаик.

Цитаты прозаические[править]

  •  

Я мог бы выдумать что-нибудь вроде счастья, а от душевного смысла улучшилась бы производительность. — «Котлован»

  •  

Всё равно истины нет на свете или, быть может, она и была в каком-нибудь растении или в героической твари, но шёл дорожный нищий и съел то растение или растоптал гнетущуюся низом тварь, а сам умер затем в осеннем овраге, и тело его выдул ветер в ничто. — «Котлован»

  •  

Шло большое звёздное время, что безвозвратно проходит, считая свои отмирающие части. — «Джан»

  •  

Чепурный взял в руки сочинение Карла Маркса и с уважением перетрогал густо напечатанные страницы: писал-писал человек, сожалел Чепурный, а мы всё сделали, а потом прочитали, — лучше бы и не писал! — «Чевенгур»

  •  

Поставим вопрос: откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной мелочи! Он бы и ещё откуда-нибудь родился, да больше места не было. А потому мы должны бросить каждого в рассол социализма, чтобы с него слезла шкура капитализма и сердце обратило внимание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы и произошёл бы энтузиазм!.. — «Котлован»

  •  

― Да тут не дознаешься: от таких харчей каждое тело дымит. Хромой тоже нигде не заметил земной красоты. Наоборот, он беседовал с Пуховым о какой-то речке Курсавке, где ловил рыбу, и о траве доннике, посыпаемой для вкуса в махорку. Курсавку он помнил, донник знал, а про Великий или Тихий океан забыл и ни в одну пальму не вгляделся задумчивыми глазами. Так весь мир и пронёсся мимо него, не задев никакого чувства.[1]«Сокровенный человек», 1928

  •  

 ― Рабочий человек, - говаривал Федор Федорович, - должен глубоко понимать, что ведер и паровозов можно наделать сколько угодно, а песню и волнение сделать нарочно нельзя. Песня дороже вещей, она человека к человеку приближает. А это трудней и нужнее всего. — «Усомнившийся Макар», 1929

  •  

Холуи вы, ― говорил Жмых. ― То ли нам надо? То ли советская власть желает? Надобно, чтобы роскошная пища в каждой кишке прела. ― А как же то станется, Жмых? И так добро из земли прёт, ― говорили посытевшие от болотного добра гожевцы. ― В недра надобно углубиться, ― отвечал Жмых.[2]«Луговые мастера», 1929

Цитаты стихотворные[править]

  •  

Заражено пузо едою ―
Неукоснительно и не спеша,
Пропавший пупок блестит чистотою:
Вся кожа в работу пошла.

Еда, брат, громадное дело,
Щами велик человек,
Ешь, чтоб душа не сопрела,
Лопай, давись, животом кукарекай!

Будешь ты в славе и чести,
Если скулу изотрёшь,
Сгинешь, как гнида, без вести,
Если планету сию не сожрешь. — «Стихи о человеческой сути», 1919-1922

Цитаты о Платонове[править]

  •  

Сводка. Секретно-политический Отдел ОГПУ. 6 мая 1931 г. <...> Зелинский сказал мне, что последние вечера он проводит с Андреем Платоновым, который живёт с ним на одной площадке. Платонов производит на него впечатление совершенно гениального человека. Он ― прекрасно знает математику, астрономию, суждения его всегда тонки и интересны. Зелинский сказал, что Платонов читал ему и Агапову пьесу, в высшей степени интересную, которая однако никогда не сможет быть напечатана и поставлена, ибо политическая её установка по меньшей мере ― памфлет. Вообще, сказал Зелинский, у Платонова множество рукописей, которые никогда не смогут быть напечатаны. Замечу, что мне лично известны две таких рукописи: колхозные очерки, отвергнутые «Федерацией» и «Октябрем», и сценарий, отвергнутый ф<абри>кой «Культурфильм» ― его можно найти в делах фабрики. <...> Верно: Уполномоченный СПО ОГПУ: <подпись>.

  — Андрей Платонов в документах ОГПУ-НКВД-НКГБ, 1931 г.
  •  

Кстати о Твардовском. Один из лучших видов воспитанности ― крестьянская воспитанность. К сожалению, она проявляется лишь в таких важных и крайних случаях, как рождение или смерть. Все присутствующие на похоронах евреи, а их было большинство, находились в смятении, когда надо снять, а когда одеть шляпу, можно ли двигаться, или надо стоять в скорбном безмолвии. Твардовский же во всех своих действиях был безукоризнен. Он точно вовремя обнажил голову, он надел шапку как раз тогда, когда это надо было сделать. Он подошел к гробу, когда стоять на месте было бы равнодушием к покойнику, он без всякого напряжения сохранял неподвижность соляного столпа, когда по народной традиции должен пролететь тихий ангел. Он даже закурил уместно ― словно дав выход суровой мужской скорби. Когда комья земли стали уже неслышно падать в могилу, к ограде продрался Арий Давыдович и неловким, бабьим жестом запустил в могилу комком земли. Его неловкий жест на миг обрел значительность символа: последний комок грязи, брошенный в Платонова. Наглядевшись на эти самые пристойные, какие только могут быть похороны, я дал себе слово никогда не умирать…[3]

  Юрий Нагибин, «Дневник», 1962
  •  

Платонов, бесспорно, замечательный писатель, владеющий каким-то доселе неслыханным языком, но, на мой взгляд, писатель не гениальный, потому что «с сумасшедшинкой» и болезненным восприятием мира. Есть в нем и какая-то недосказанность: все в его мироощущении предполагает веру, а была ли у него вера в Бога ― неясно. Он не верил в смерть, но тем самым снимал как бы с человеческой судьбы ее трагичность. По правде сказать, я «Чевенгур» недопонимаю. Чевенгурцы какие-то дети природы, обманутые революцией, но остальные все ― от кузнеца до убитых буржуев ― чем они жили?.. В чисто литературном плане Платонов совершенно лишен дара построения. «Чевенгур» его единственная большая вещь, и какая-то непостроенная, недоделанная. Я признаю гений его языка, остроумие его сатиры, но чтение его меня не просветляет, от него становится на душе щемяще-неуютно. Это какой-то Достоевский без веры, из видения Версилова ― расслабленно доброе, но безвольное человечество.[4]

  Протопресвитер Александр Шмеман, Дневники, 1983
  •  

Сходство же с Щедриным несомненно, хотя признавать это как-то не хочется, кажется мелковатым для разговора о Платонове. Но сам Платонов не скрывал своей любви к Щедрину. Чевенгур ― модификация Глупова; повесть о двух городах в некотором роде. Чевенгурцы ― синтез Угрюм-Бурчеева с Ионкой Козырем, написавшим сочинение «О водворении на земле добродетели», в котором у Щедрина угадывается Чернышевский. Амалька и Христинка, предающиеся изнеженности нравов, или «Мы не то что прочие, которые телом обросли», ― это уже почти Платонов. Маленков на ХIХ съезде, говоря о необходимости советских Гоголя и Щедрина, попал пальцем в небо. Платонов, как Некто до него, пришел неузнанным. Поди угадай христианскую тему в технологической экспансии![5]

  Борис Парамонов, «Трава родины, или Сталь и шлак», 2003
  •  

В XX веке было три главных автора: Беккет, Платонов и Кафка.[6]

  Славой Жижек
  •  

Это был сад, и он был полит. Вода шла из глубокого колодца вверх (…) Качать воду должен был двигатель. Но доставали ее из другого колодца пружинным насосом. Пружина вбегала в воду и бежала обратно, а вода за нее цепляется. Крутили колесо пружины две девки. “При аграрном перенаселении деревни, при воронежском голоде,- сказал мне Платонов,- нет двигателя дешевле деревенской девки. Она не требует амортизации — свидетельство Виктора Шкловского, встретившего Платонова, когда тот еще толком не начинал писать, а работал по землеустроению в Воронежской засушливой области

  — В. Шкловский. Третья фабрика[7]

Примечания[править]

  1. Андрей Платонов. «Течение времени». — М.: Московский рабочий, 1971 г.
  2. Платонов А.П. Государственный житель. - Москва, «Советский писатель», 1988 г.
  3. Юрий Нагибин, Дневник. — М.: «Книжный сад», 1996 г.
  4. Протопресвитер Александр Шмеман, Дневники. 1973-1983 гг. — М.: Русский путь, 2005 г.
  5. Б. М. Парамонов, «Трава родины, или Сталь и шлак». — М.: «Октябрь», №2, 2003 г.
  6. Серия лекций Славоя Жижека и Младена Долара, ГЦСИ, 20 августа 2012 г.
  7. Виктор Шкловский Третья фабрика. — Артель писателей "Круг", 1926.

Цитаты из произведений[править]