Перейти к содержанию

Покойник

Материал из Викицитатника
Габриэль фон Макс (1840–1915), «Анáтом»

Покóйник — тот, кто умер: умерший, мёртвый, мертвец; тело усопшего.

Также «покойником» (или покойным) нередко называют умерших родственников, так называемых предков, имея в виду, что их уже нет.

Покойник в публицистике и документальной прозе

[править]
  •  

Остовы лошадей, с обнаженными ребрами, искрошенное оружие, разбитые барабаны, каски, сумы, опрокинутые фуры без колес, колеса без осей, оледенелые пятна крови и примерзлые к земле, разноцветные лохмотья мундиров разных войск, разных народов: вот убранство поля Бородинского! Горецкие и Шевардинские курганы и большой центральный люнет стояли, как запустелые башни, ужасными свидетелями ужасного разрушения. В сумерках вечерних и при бледном мерцании луны зрение обманывалось: казалось, что на вершинах оставленных батарей мелькали изредка образы человеческие. Это действительно были люди ― мертвые, окостенелые! Захваченные стужею и прижатые грудами трупов к парапетам, они, мертвецы на страже мертвых, стояли прямо и мутными глазами глядели в поле... Ветер шевелил на них пестрые лохмотья одежд и придавал неподвижным вид какой-то мгновенной жизни, обманчивого движения. Но на этом поле смерти и уничтожения среди целого народа мертвецов был один живой! Сотни подобных ему несчастливцев, отстонав на берегах Стонца, пошли сетовать и умирать на берега Сетуни. Этот остался верным Бородинскому полю.[1]

  Фёдор Глинка, «Очерки Бородинского Сражения», 1839
  •  

Вряд ли возможно, чтобы при трупном окоченении миозин переходил в свою нерастворимую модификацию, ибо было бы непонятно, каким образом эта модификация при последующем самопроизвольном расслаблении трупного окоченения вновь приобретает не только кальций, но и все свои нормальные группы. Гораздо легче было бы вновь приобрести только утраченный кальций; это имело бы место в том случае, если бы при трупном окоченении миозин переходил в синтонин и потому становился бы нерастворимым в мышечной сыворотке, содержащей соли. Если это представление правильно, то хорошо трупно-окоченевшие мышцы должны отдавать в раствор нашатыря лишь немного миозина или вовсе его не отдавать. Это нетрудно изучить экспериментально.[2]

  Александр Данилевский, «Миозин, его получение, свойства, превращение в синтонин и обратное образование из последнего», 1881
  •  

Такова, например, игра в покойника (местные названия: «умрун», «смерть» и т. д.). Состоит она в том, что ребята уговаривают самого простоватого парня или мужика быть покойником, потом наряжают его во всё белое, натирают овсяной мукой лицо, вставляют в рот длинные зубы из брюквы, чтобы страшнее казался, и кладут на скамейку или в гроб, предварительно накрепко привязав верёвками, чтобы, в случае чего, не упал или не убежал. Покойника вносят в избу на посиделки четыре человека, сзади идёт поп в рогожной ризе, в камилавке из синей сахарной бумаги, с кадилом в виде глиняного горшка или рукомойника, в котором дымятся угли, сухой мох и куриный помёт. Рядом с попом выступает дьячёк в кафтане, с косицей назади, потом плакальщица в тёмном сарафане и платочке, и, наконец, толпа провожающих покойника родственников, между которыми обязательно найдется мужчина в женском платье, с корзиной шанег или опекишей для поминовения усопшего. Гроб с покойником ставят посреди избы и начинается кощунственное отпевание, состоящее из самой отборной, что называется, «острожной» брани, которая прерывается только всхлипыванием плакальщицы, да каждением «попа».
По окончании отпевания, девок заставляют прощаться с покойником и насильно принуждают целовать его открытый рот, набитый брюквенными зубами. Нечего и говорить, что один вид покойника производит на девушек удручающее впечатление: многие из них плачут, а наиболее молоденькие, случается, даже заболевают после этой игры.[3]

  Сергей Максимов, «Нечистая, неведомая и крестная сила», 1903
  •  

А и день за день будто дождь дождит,
А неделя за неделей как река бежит,
А и год за годом как трава растет,
А проходит ровно восемь лет,
А побил он всех покойников,
Всех покойников до единого.
А тут покойникам славу поют,
А и славу поют им век по веку. — Сколько я ни вчитываюсь в эти стихи, я не вижу здесь ни единого отклонения от канонического стиля былин.[4]

  Корней Чуковский, «От двух до пяти», 1933
  •  

Охрименко за долгое сидение в смертной камере (1938) сильно заболел. Его не только не взяли в больницу, но и врач долго не шла. Когда же пришла, то не вошла в камеру, а через решетчатую дверь, не осматривая и ни о чём не спрашивая протянула порошки. А у Страховича началась водянка ног, он объяснил это надзирателю ― и прислали… зубного врача. Когда же врач и вмешивается, то должен ли он лечить смертника, то есть продлить ему ожидание смерти? Или гуманность врача в том, чтобы настоять на скорейшем расстреле? Вот опять сценка от Страховича: входит врач и, разговаривая с дежурным, тычет пальцем в смертника: «покойник!.. покойник!.. покойник!.. (Это он выделяет для дежурного дистрофиков, настаивая, что нельзя же так изводить людей, что пора же расстреливать!) А отчего, в самом деле, так долго их держали? Не хватало палачей? Надо сопоставить с тем, что очень многим смертникам предлагали и даже просили их подписать просьбу о помиловании, а когда они очень уж упирались, не хотели больше сделок, то подписывали от их имени. Ну, а ход бумажек по изворотам машины и не мог быть быстрей, чем в месяцы. Тут, наверно, вот что: стык двух разных ведомств. Ведомство следственно-судебное (как мы слышали от членов Военной Коллегии, это было ― едино) гналось за раскрытием достойной кары ― расстрелов.

  Александр Солженицын, «Архипелаг ГУЛаг», 1968
  •  

Пассивизм не опишешь через внешние приметы: как процесс он скорее отсутствие всякого процесса. <...> Не случайно при Брежневе заметить пассивизм как явление было невозможно: мёртвые в мёртвом царстве не бросались в глаза. Выраженьице «трудный подросток» прикрыло всех: и юных профессионалов-воров, и бунтовщиков-неформалов, и наших лохов.[5]

  — Александр Файн, Дмитрий Губин, «О племени младом и незнакомом», 1991
  •  

Когда в Белоруссии покойника укладывают в гроб, то кладут ему кроме других вещей табак, трубку, бутылку водки, чтобы покойник на том свете мог угостить друзей и знакомых, и даже бутылку святой воды, чтобы отгонять чертей, которые захотят утащить его в ад. Чтобы душа не выходила из могилы и не беспокоила живых, могилу запечатывают четырьмя крестами, которые делаются лопатой по углам могилы. На пасхе мертвецов приветствуют возгласом «Христос воскрес» и катают на могилах яйца ― своего рода христосование. В поминовенные дни покойники любят выходить из могил и бывать в церкви; поэтому белоруссы ставят на сороковой день у могилы колоду, чтобы покойник, выйдя из могилы, мог на ней посидеть.

  — Светлана Еремеева, «Лекции по русскому искусству» (2000)
  •  

Когда шёл по деревне, скользнул взглядом по похоронной конторе. Гробы, сложенные пирамидкой — очень красивые, не в пример жилищам перуанцев. Похоже, жизнь на этом свете для них — временная. Вспомнилось, как накануне в городе видел транспортировку «жилищ для покойников»: грузят на машину и везут очень аккуратно, чтобы не повредить полировку…

  Виктор Пинчук, «Двести дней в Латинской Америке», 2017 г.

Покойник в мемуарах и художественной литературе

[править]
  •  

Родной, батюшка. Вить и я по отце Скотининых. Покойник батюшка женился на покойнице матушке. Она была по прозванию Приплодиных. Нас, детей, было с них восемнадцать человек; да, кроме меня с братцем, все, по власти господней, примерли. Иных из бани мёртвых вытащили.[6]

  Денис Фонвизин, «Недоросль», 1781
  •  

― Опять он!.. И везде он!.. ― вскричал с ужасом Бирон. Как не ужасаться было ему! По сотне душ отправлял он ежегодно в Елисейские поля, и ни один мученик не возвращался с того света, чтобы преследовать его. А тут везде за ним неотступно проклятый малороссиянин! Да даст ли он ему, в самом деле, покой? Странно! никого столько не боится Бирон; на этом предмете скоро сведут его с ума. Он замахнулся тростью, чтобы ударить ненавистную фигуру, но та погрозила на него… Трость невольно опустилась, и ледяной пот выступил на челе самого временщика. С минуту стоял он, дрожа от страха и гнева; потом, одумавшись, захохотал, вновь замахнулся в ярости на мертвеца и… разбил ледяную статую вдребезги. Упали перед ним маска и рука; эта, зацепившись за его шубу, казалось, не хотела пустить его от себя. Липман с трудом отодрал ее; загнувшиеся концы проволоки, которая была в нее вделана, впились крепко в бархат шубы. На месте, откуда рука приводилась в движение, осталось небольшое отверстие с Невской набережной. Пока Бирон сбивал с своей шубы куски льду, ее облепившие, как бы стирал брызги крови, наперсник его вырвал бумагу, подал ее и торопливо стал рыться в кусках по полу, боясь, не скрывалось ли еще какой в них штуки.[7]

  Иван Лажечников, «Ледяной дом», 1838
  •  

И когда все ужасы безначалия достигли своего последнего периода в взволнованных и доселе смиренных углах, дверь отворилась и внезапно, как снег на голову, появились сперва один господин благородной наружности с строгим, но недовольным лицом, за ним Ярослав Ильич, за Ярославом Ильичом его причет и все кто следует и сзади всех― смущённый господин Океанов. Господин строгой, но благородной наружности подошёл прямо к Семёну Ивановичу, пощупал его, сделал гримасу, вскинул плечами и объявил весьма известное, именно, что покойник уже умер, прибавив только от себя, что то же со сна случилось на днях с одним весьма почтенным и большим господином, который тоже взял да и умер.[8]

  Фёдор Достоевский, «Господин Прохарчин», 1846
  •  

Через час вы будете смеяться по-иному. А те из вас, кто останется в живых, позавидуют мертвым!

  Роберт Льюис Стивенсон «Остров сокровищ», 1881
  •  

— А какие ты нам, Илюшка, страхи рассказывал, — заговорил Федя, которому, как сыну богатого крестьянина, приходилось быть запевалой (сам же он говорил мало, как бы боясь уронить своё достоинство). — Да и собак тут нелегкая дернула залаять... А точно, я слышал, это место у вас нечистое.
— Варнавицы?.. Ещё бы! ещё какое нечистое! Там не раз, говорят, старого барина видали — покойного барина. Ходит, говорят, в кафтане долгополом и всё это этак охает, чего-то на земле ищет. Его раз дедушка Трофимыч повстречал: «Что, мол, батюшка, Иван Иваныч, изволишь искать на земле?»
— Он его спросил? — перебил изумлённый Федя.
— Да, спросил.
— Ну, молодец же после этого Трофимыч... Ну, и что ж тот?
Разрыв-травы, говорит, ищу. — Да так глухо говорит, глухо: — Разрыв-травы. — А на что тебе, батюшка Иван Иваныч, разрыв-травы? — Давит, говорит, могила давит, Трофимыч: вон Хочется, вон...
— Вишь какой! — заметил Федя, — мало, знать, пожил.
— Экое диво! — промолвил Костя. — Я думал, покойников можно только в родительскую субботу видеть.
— Покойников во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюша, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья... — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидать, за кем, то есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да всё на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому, то есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.

  Иван Тургенев, «Бежин луг» (Записки охотника), 1851
  •  

Посередине комнаты, на персидском ковре, с парчовой подушкой под головою, покрытый широкой красной шалью с чёрными разводами, лежал, прямо вытянув все члены, Муций. Лицо его, жёлтое, как воск, с закрытыми глазами, с посинелыми веками было обращено к потолку, не было заметно дыхания: он казался мертвецом. У ног его тоже закутанный в красную шаль стоял на коленях малаец. Он держал в левой руке ветку неведомого растения, похожего на папоротник, — и, наклонившись слегка вперёд, неотвратно глядел на своего господина.

  Иван Тургенев, «Песнь торжествующей любви», 1881
  •  

Несмотря на громадный опыт и постоянную тренировку по части ледяного & рыбного хладнокровия, моё единственное спасительное средство, чтобы не разразиться дьявольским смехом – это бесконечно наблюдать, наблюдать и ещё раз наблюдать у блюда в столовой за тошнотворным человеческим Натюрмортом из Мёртвых натур, точнее говоря, ублюдков, куда более мёртвых, чем они это могли бы себе представить... – Бедные-бедные покойники, и вид у них такой натуральный, словно они только что выползли из своей мертвецкой... только пообедать – и тут же убраться восвояси.[9]:337

  Альфонс Алле, «Записки с лазурного берега», 1885
  •  

Когда все простились с покойницей и гробовщик принес крышку, он очнулся, взял тюлевый покров и заботливо покрыл им покойницу, поправил ее голову, руки, склонился к ее лицу и без слез, без стонов поцеловал ее в губы, потом прильнул к ее руке губами и сам стал закрывать ее крышкою. Лицо его смотрело теперь озабоченно, он сосредоточенно и хлопотливо поправлял атласную высечку на краях гроба, ленты лежащего на гробовой крышке венка, кисти гроба. Мне стало как-то жутко, точно передо мной стоял помешанный человек, не сознающий, что он делает.[10]

  Александр Шеллер-Михайлов, «Вешние грозы» (рассказ), 1892
  •  

Я совсем не боюсь покойников. Вы думаете, я просто болтаю? Как бы не так: однажды всю ночь я проспал рядом с трупом, даже не подозревая, что он был мёртв. [11]:195

  Эрик Сати, «Воспоминания задним числом», 1900-е
  •  

Каторга говорит, что в кандальной тюрьме не мало таких, которые в бегах питались с голоду мясом убитых или умерших товарищей.
Мне показывали несколько таких, которые винились каторге, а один из них, на которого все указывали, что он ел мясо умершего от изнурения товарища, когда я спросил его, правду ли про него говорят, отвечал мне:
— Всё одно птицы склюют. А человеку не помирать же![12]

  Влас Дорошевич, «Сахалин (Каторга)», 1903
  •  

А дни шли. Началась тоскливая пасмурная осень; целый день моросил и шуршал опавшими листьями бесконечный дождь. А старушка неизменно приходила и часами сидела на родной могиле, вся мокрая от дождя, убогая, жалкая и трогательная до слез. А там, в могиле, уже совершался неизбежный процесс: понемногу отсырел и прилип к телу старый сюртук, сползла в зеленоватой массе гноя непрочная маска человеческого лица, тяжко и туго стоял в тесном ящике сладковатый страшный трупный запах и оседал на подгнившие доски гроба мутными каплями, как пар в бане…[13]

  Михаил Арцыбашев, «Из дневника одного покойника», 1905
  •  

Когда покойник в доме ― худо, а зароют и ― полегчает! Корявые берёзы, уже обрызганные жёлтым листом, ясно маячили в прозрачном воздухе осеннего утра, напоминая оплывшие свечи в церкви. <...> Над пыльным дёрном неподвижно поднимались жёсткие бессмертники, ― Кожемякин смотрел на них и вспоминал отзвучавшие слова: «Надо любить, тогда не будет ни страха, ни одиночества, ― надо любить!»

  Максим Горький, «Жизнь Матвея Кожемякина», 1910
  •  

Надгробный памятник напоминает мне пресс-папье на столе делового человека. Такое пресс-папье служит для удерживания бумаг на одном месте. Мне кажется, что и первоначальная идея надгробного памятника заключалась в том, чтобы хорошенько придавить сверху беззащитного покойника и тем лишить его возможности выползать иногда из могилы, беспокоя близких друзей своими необоснованными визитами.
Поэтому, вероятно, постановка над трупом предохранительного пресс-папье — всегда дело рук близких друзей.
Я противник надгробных памятников…[14]

  Аркадий Аверченко, «Что им нужно», 1912
  •  

С этой травой во рту можно было сходить на тот свет и назад воротиться, только трудно было тогда приладиться к ней и всё довести до конца. С этой травы человек засыпал и по видимости своей мало чем отличался от мертвеца… Холодел снизу кверху, холод шёл по телу, как вода по ветле, с корня к вершине, ни рукой, ни ногой не шевелился, а лежал, как положишь, и только блуждал на щеках чуть заметный румянец да из устён шло еле слышно дыханье… Всякий подумает: умер!.. Потому никакими силами такого человека уже не разбудишь, пока-то он по тому свету всё не исходит и не обглядит!.. Надобно было, чтоб месяц в небе три раза родился. А за это время кого же десять раз не похоронят. Терпенье надо столько проплакать: за спиною работа! Просыпались, значит, от этой травки в могиле… Потому, должно быть, когда у нас в Чагодуе на городском кладбище в третьевом году разрывали могилы (решило начальство чагодуйский погост оборудовать под сад для гулянья, так и зовётся теперь: Мёртвый сад!), так много покойников нашли вниз головой и с руками не на груди, как у всех, сложенными в крест, а в волосах или у рта, зажатыми в грозный кулак: захотел не в срок в Чагодуй назад воротиться, да где тут, ни псаря, ни царя оттуда назад не пускают!.. Теперь у нас нет этой травки, да и слава богу, что нету![15]

  Сергей Клычков, «Чертухинский балакирь», 1926
  •  

― Ох, уж эти мне ребята! Будет вам, ужо, мертвец!
Этот ужо-мертвец был, конечно, немножко уж, уж, которого, потому что стихи, зовут ужо. Я говорю: немножко ― уж, уж, которого я никогда не додумывала и, из-за его не совсем-определенности, особенно громко выкрикивала, произнося так: «Будет вам! Ужо-мертвец!» Если бы меня тогда спросили, картина получилась бы приблизительно такая: в земле живут ужи ― мертвецы, а этого мертвеца зовут Ужо, потому что он немножко ужиный, ужовый, с ужом рядом лежал. Ужей я знала по Тарусе, по Тарусе и утопленников. Осенью мы долго, долго, до ранних черных вечеров и поздних темных утр заживались в Тарусе, на своей одинокой ― в двух верстах от всякого жилья ― даче, в единственном соседстве (нам ― минуту сбежать, тем ― минуту взойти) реки ― ОкиРыбы мало ли в реке!» ), ― но не только рыбы, потому что летом всегда кто-нибудь тонул, чаще мальчишки ― опять затянуло под плот, ― но часто и пьяные, а часто и трезвые, ― и однажды затонул целый плотогон...[16]

  Марина Цветаева, «Мой Пушкин», 1937
  •  

Единственно чтоб утолить свое изнуряющее любопытство, Александр Яковлевич притушил свет, выглянул искоса за дверь и тотчас же захлопнул ее, скорее постаравшись ничего не увидеть, чем действительно ничего не разобрав в потемках… Однако внятный голос успел произнести нечто, заставившее Александра Яковлевича затрепетать: это была фамилия Чандвецкого, беглого полковника из петербургской охранки. Не говоря уже о физической невозможности его появления в советской Москве, представлялось вообще невероятным, чтобы этот человек продолжал существовать где-то на земле, так что весь эпизод носил оттенок некоей потусторонней пакости… И всё же Александр Яковлевич предпочёл бы самое вульгарное новогоднее привиденье за дверью, тем более что не было ничего предосудительного и политически зазорного в том, что знакомый, уже вполне безопасный и благовоспитанный покойник, соскучась в могильном одиночестве, решился подать весточку о себе в такую торжественную ночь.[17]

  Леонид Леонов, «Русский лес», 1953
  •  

Среди взломанного снарядом асфальта, у исковерканного полкового миномёта лежал убитый красноармеец. Почему-то теперь, когда душа Крымова была полна живой надежды, ликовала, вид этого тела поразил его. Он много видел мертвецов, стал к ним безразличен. А сейчас он содрогнулся, ― тело, полное вечной смерти, лежало по-птичьи беспомощное, покойник поджал ноги, точно ему было холодно. Мимо, держа у виска толстую полевую сумку, пробежал политрук в сером коробящемся плаще, красноармейцы волочили на плащ-палатке противотанковые мины вперемешку с буханками хлеба. А мертвецу не стал нужен хлеб и оружие, он не хотел письма от верной жены. Он не был силён своей смертью, он был самым слабым, мёртвый воробышек, которого не боятся мошки и мотыльки.[18]

  Василий Гроссман, «Жизнь и судьба» (часть 2), 1960
  •  

Отличник в школе, отличник в институте, аспирант, младший научный сотрудник, кандидат, старший научный сотрудник, доктор, академик... дальше кто там? Всеми уважаемый покойник? Ведь ты ни разу в жизни не принял по-настоящему серьёзного решения, ни разу не пошёл на риск. К чёрту![19]

  Василий Аксёнов, «Звёздный билет», 1961
  •  

― Ты, Козонков, меня этим сеном не утыкай, ― говорил Олеша. ― Не утыкай, я те говорю! Ты сам вон косишь на кладбище, тебе, вишь, сельсовет разрешил могильники обкашивать. А ежели нет такого закона по санитарному правилу ― косить на кладбище? Ведь это что выходит? Ты на кладбище трын-траву косишь, покойников грабишь.
― А я тебе говорю: напишу!
― Да пиши хоть в Москву, тебе это дело знакомое![20]

  Василий Белов, «Плотницкие рассказы», 1968
  •  

Потом ещё ночь, ещё ночь ― мёртвого не могли сдать, с мёртвым возни даже больше, чем с живым ранбольным. В безлесом южном Приуралье, на глухом полустанке мёртвого выгрузили, оставив при нём Арину, чтобы она похоронила покойного лейтенанта по всем человеческим правилам и дожидалась санпоезда обратным рейсом. Покойник оказался и в самом деле несуразным: выгрузили в таком месте, где нет кладбища. Если кто умирал на полустанке, его отвозили в большое степное село. Начальник полустанка сказал, что земля в России повсюду своя, сделал домовину из досок, снятых с крыши старого пакгауза, заострил пирамидку из сигнального столбика, отслужившего свой век. Двое мужчин ― начальник полустанка и сторож-стрелочник, да Арина отвезли лейтенанта на багажной тележке в степь и предали земле.[21]

  Виктор Астафьев, «Пастух и пастушка. Современная пастораль», 1980-е
  •  

Отморозил я раз ногу (три пальца у меня потом отрезали) и в санчасть ходил просить освобождения. Долго не давали. Однажды подхожу и вижу в окно: печку железную санитар разжёг и посадил вокруг мертвецов. Люди замерзали насмерть в забоях или на работах дорожных, а чтобы освидетельствовать, кто умер, надо было снять отпечатки пальцев: с мёрзлого же тела отпечаток не даётся. Вот и размораживал он им руки, чтобы установить личность умершего (фамилии кто там мог точно знать? Перепутывались!) ― и поставить в формуляры. (Так и отец, умерши, был перекрещён в «Грачева»; потом спохватились, верно, что в списке был «Гачев», решили соединить: живою душой был отец «Гачев», мёртвою стал ― «Гачев-Грачёв». И долго нам с матерью пришлось мытариться по конторам, чтобы идентифицировать личность отца. ― Г.Г.) Или подходишь ― спотыкаешься, как о дрова. А это руки-ноги мёртвых. А вот двоих на салазки связывают; блатной одного ногой опробывает и говорит: «Вот изобретатель паровоза Ф.Д. (Феликс Дзержинский) дубаря врезал»…[22]

  Георгий Гачев, «Господин Восхищение», 1989
  •  

В те времена о Скрябине стало очень модно врать. В Москве он давно не жил, старые знакомые почти все от него отвернулись, и никто о нём толком ничего не знал, так что врать стало не только легко, но и приятно, будто на покойника.[23]:474

  Юрий Ханон, «Скрябин как лицо», 1995
  •  

Там, среди вечной мерзлоты и трудностей с разложением трупов, считалось, что если покойник не тлеет, то его надо женить или присвоить какой-нибудь гражданский або воинский чин. У них, мол, в «тундре» все так делают и никаких «тундростей» не испытывают. Послушали и шамана, но... чин покойнику придумать не могли ― только в страшном сне может присниться, что Фома твой начальник. Нет![24]

  — Сергей Осипов, «Примус интер парэс», 1998
  •  

Слева направо: Иванов-Петров-Сидоров, кто-то из этих, смотрит старательно, будто из раскрытого настежь паспорта; дальше ― борец с режимом Вадим Ясень, разумеется, с похмелья, но, по обыкновению, позирует; Аня ― третья слева, едва видна вполоборота из-за плеча мудака-тираноборца; следующий ― скорчил рожу Додик Шапиро, попутно наставляет «рожки» соседу-старшекласснику. Рядом, школьнику по пояс, торжественный Отто Оттович, тоже покойник уже лет пятнадцать (заколот насмерть ― дура-медсестра дозировала лекарство, руководствуясь возрастом в истории болезни, а не детским весом пациента).[25]

  Сергей Гандлевский, «НРЗБ», 2002
  •  

Люди шли сквозь твёрдую, кристальную прохладу, как сквозь бесконечный ряд вращающихся стеклянных дверей. На заре по Речникам метлою проходился ветер и обдувал тротуары, отчего город казался приготовленным к зиме, как покойник к погребению. Но снега всё не было.[26]

  Алексей Иванов, «Географ глобус пропил», 2002
  •  

Обычный человек ночью спит, душа его по всему свету летает, и это не значит, что он умер, полностью без души остался, или невидимым сделался. Покойник, он тоже первое время вроде как уснувший, только он смертные сны видит и в них всё ещё людскими привычками живёт. Когда покойник к новому состоянию привыкнет, осознает его, он мертвецом становится. Мертвец он уже другой, и живёт по своим мертвецким законам. Например, может различные формы принимать. Если зимой в дом влетит птица, говорят, это мертвец озяб и погреться хочет.[27]

  Михаил Елизаров, «Pasternak», 2003
  •  

Многие африканские народы и погребальные церемонии, и дни поминовения умерших превращают в праздник, напоминающий народные гулянья. По давним африканским традициям, прощание с покойным проходит под аккомпанемент мажорных мелодий. Если в последнее путешествие снаряжают человека достойного, то и проводы его должны быть красивыми и пышными ― с музыкой, пением, танцами, хорошей трапезой. Большое значение на Чёрном континенте придают не только оформлению, но и форме гроба, поскольку покойник в загробном мире должен быть «опознан» как в социальном отношении, так и в профессиональном. Для рыбака, например, гроб смастерят в виде рыбины, для крестьянина ― какого-нибудь плода, домашнего животного или птицы, для торговца ― в форме «макета» торговой лавки. Интересно, что отголоски африканских погребальных традиций со временем дошли и до Американского континента. В городе Новый Орлеан ― родине джаза ― ни одни похороны не обходятся без оркестра, далёкого от привычного нам траурного.[28]

  Василий Голованов, «Закон неотвратимости», 2004
  •  

Народ тут злой; воровать и разбойничать за грех не почитается, таких насмешников и разбойников в свете нет. Живут тут идолопоклонники, и деньги у них бумажные, мёртвых своих сжигают, всяких харчей у них вдоволь, но едят они фараоновых крыс. Молятся они разным вещам: как встанут утром, первое, что увидят, тому и молятся. Полярной звезды тут совсем не видно, но если привстать на цыпочки, то поднимается она над водою на локоть. Мертвых сжигают они, по их словам, вот почему: если не сжигать мертвых тел, в них завелись бы черви, сожрали бы те черви все тело, из которого вышли, нечего было бы им есть, пропали бы они все, а на душе того, чье тело, был бы тяжкий грех. Поэтому-то и сжигают они мертвые тела. И у червей, говорят они, ― душа.[29]

  Михаил Шишкин, «Письмовник», 2009

Покойник в поэзии

[править]
  •  

Там урну хладную с любовью осеняют
Топо́ль высокий, бледный тис,
И ты, друг мёртвых, кипарис![30]

  Николай Карамзин, «Кто ж милых не терял? Оставь холодный свет...», 1791
  •  

Меж тем за тайными брегами,
Друзей вина, друзей пиров,
Весёлых, добрых мертвецов
Я подружу заочно с вами.
И вам, чрез день или другой,
Закон губительный Зевеса
Велит покинуть мир земной;
Мы встретим вас у врат Айдеса
Знакомой дружеской толпой;
Наполним радостные чаши,
Хвала свиданью возгремит,
И огласят приветы наши
Весь необъемлемый Аид![31]

  Евгений Боратынский, «Элизийские поля», 1825
  •  

Покойник, автор сухощавый,
Писал для денег, пил для славы.

  Александр Пушкин, Эпиграмма
  •  

Толпа народа!
Покойник зрителей навёл,
Как падаль воронов. ― У входа
Дерутся нищие; тайком
Попы о деньгах в жадном споре.

  Николай Огарёв, «Похороны», 1840
  •  

В сотый раз
Она прослушала рассказ,
Как тётушка вдовой осталась;
В каком белье похоронён
Покойник был; что после сталось
И на кого оставил он
Подругу верную; что ели
В день знаменитых похорон,
Кто что сказал, как все сидели...

  Аполлон Майков, «Грёзы», 1845
  •  

Смешон и жалок не Белинский,
Да и к тому ж покойник он,
А по пословице латинской,
Грешно тревожить мёртвых сон.

  Пётр Вяземский, «De mortius aut nihil, aut bene», 1862
  •  

Как ни хвали его усердный круг друзей,
Плохой поэт был их покойник;
А если он и соловей,
То разве соловей-разбойник.

  Пётр Вяземский, «Как ни хвали его усердный круг друзей...» (1864)
  •  

На веках тень. Подобием короны
Лежали кудри… Я сдержала крик:
Мне стало ясно в этот краткий миг,
Что пробуждают мёртвых наших стоны.[32]

  Марина Цветаева, «Рондели», 1910
  •  

С канарейкой сдружившаяся герань
Вырастила для вас одних, покойники,
Цветочек хилый и простенький, как Рязань.

  Константин Большаков, «Пролог» (Поэма событий), 1915
  •  

Через год один разбойник
Умер, и дивился поп,
Почему это покойник
Всё никак не входит в гроб.

  Николай Гумилёв, «Загробное мщенье», 1918
  •  

Здесь, сердце вещее, ― измлей
В печаль белеющих лилей;
В лилово-розовый левкой
Усопших, Боже, упокой…[33]

  Андрей Белый, «Первое свидание», 1921
  •  

Вертается умерший на бочок
Мня: тесновато. Вдруг в уме скачек
Удар о крышку головою сонной
И крик (так рвутся новые кальсоны).[34]

  Борис Поплавский, «Кладбище под Парижем», 1924
  •  

Тут она сказала: Боже
как покойник пропищав
и в могиле ты всё тоже
так-же гнусен и прыщав...

  Даниил Хармс, «Был он тощь высок и строен...», 1930
  •  

Захлебнитесь абсентом! У мокрых дверей
Мертвецы и сокровища брошены рядом.
Старичишки, лакеи, рыгайте скорей
В честь праматери вашей с обрывистым задом.[35]

  Эдуард Багрицкий, «Париж заселяется вновь», 1930
  •  

Резолюция ж, товарищи, как покойник:
Выносят ― шумят, а вынесли ― забыли.

  Илья Сельвинский, «Кредо» — Декларация прав поэта, 4, 1930-1931
  •  

И сам покойник понимает,
как стыдно умереть не в мае.[36]

  Николай Ушаков, «Герой», 1933
  •  

Его гарем был кладбище, чей зев
Всех поглощал, отдавших небу душу.
В ночь часто под дичующую грушу
С лопатою прокрадывался Стеф.
Он вынимал покойницу, раздев,
Шепча: «Прости, я твой покой нарушу…»
И на плечи взвалив мечту, — как тушу, —
В каморку нес. И было все — как блеф
И не одна из юных миловидных,
Еще в напевах тлея панихидных,
Ему не отказала в связи с ним...[37].

  Игорь Северянин, «Ганс Эверс» (Из цикла «Медальоны», сб. «Очаровательные разочарования), 1936
  •  

Бывала в доме, где лежал усопший,
Такая тишина, что выли псы,
Испуганная, в мыле билась лошадь
И слышно было, как идут часы.
Там на кровати, чересчур громоздкой,
Торжественно покойник почивал,
И горе молча отмечалось воском
Да слепотой завешенных зеркал.[38]

  Илья Эренбург, «Бывала в доме, где лежал усопший...», 1942
  •  

Как странно, что этот покойник
Недавно начальником был,
Активным работником слыл.
Как странно, что этот покойник
Имел над конторою власть
И жил припеваючи, всласть.
Как странно, что этот покойник
Лежит без движенья ― и всё.
Теперь он ни то и ни сё.[39]

  Евгений Кропивницкий, «Как странно, что этот покойник...», 1953
  •  

И выходит к поездам,
Важный и спокойный,
Того света комендант ―
Генерал-покойник.[40]

  Александр Твардовский, «Тёркин на том свете», 1963
  •  

Покойника приятно видеть ―
Он отстрадал, и вот он прах
Ему не надо ненавидеть
И чувствовать тоску и страх.[39]

  Евгений Кропивницкий, «Покойник», 1978
  •  

У вечного покоя не шумят,
А для других стоят в молчанье строгом.
Не просто так покойники молчат,
А чтоб душа заговорила с Богом.[41]

  Юрий Кузнецов, «Молчание Пифагора», 1991

Источники

[править]
  1. Ф.Н.Глинка. «Очерки Бородинского Сражения» (Воспоминания о 1812 годе). — М.: в тип. Н.Степанова, 1839 г.
  2. Данилевский А. Я. Избранные труды. — М., Издательство АН СССР, 1960 г.
  3. Максимов С.В. «Нечистая, неведомая и крестная сила». — Санкт-Петербург: ТОО «Полисет», 1994 г.
  4. К.И. Чуковский. Собрание сочинений в шести томах. Том 1. ― Москва, Художественная литература, 1965 г.
  5. Александр Файн, Дмитрий Губин, «О племени младом и незнакомом». — М., «Огонёк» № 8, февраль 1991 г.
  6. Фонвизин Д.И. Собрание сочинений в двух томах. Москва-Ленинград, ГИХЛ, 1959 г., «Недоросль» (1782)
  7. И.И. Лажечников. «Ледяной дом». — М.: Эксмо, 2006 г.
  8. Большая хрестоматия. Русская литература XIX века. — М.: ИДДК. 2003 г.
  9. Юрий Ханон «Альфонс, которого не было». — СПб.: Центр Средней Музыки & Лики России, 2013. — 544 с.
  10. Шеллер-Михайлов А.К. Господа Обносковы. Над обрывом. — М.: «Правда», 1987 г.
  11. Эрик Сати, Юрий Ханон «Воспоминания задним числом». — СПб.: Центр Средней Музыки & издательство Лики России, 2010. — 682 с. — ISBN 978-5-87417-338-8
  12. Новодворский В., Дорошевич В. «Коронка в пиках до валета». Каторга. — СПб.: Санта, 1994 год.
  13. М.П.Арцыбашев. Собрание сочинений в трёх томах. Том 3. — М., Терра, 1994 г.
  14. Аркадий Аверченко. Собрание сочинений: В 6 томах. Том 3: Чёрным по белому. — М.: Терра, Республика, 2000 г.
  15. Клычков С.А. Чертухинский балакирь: Романы. — М.: Советский писатель, 1988 г.
  16. М.И. Цветаева. Проза поэта. — М.: Вагриус, 2001 г.
  17. Леонов Л.М. Русский лес. Москва, «Советский писатель», 1970 г.
  18. Гроссман В.С. Жизнь и судьба. Москва, Книжная палата, 1992 г., «Жизнь и судьба», Часть 2 (1960)
  19. Василий Аксёнов. Звёздный билет. Журнал «Юность», №6-7 — 1961 г.
  20. Василий Белов. Cельские повести. — М.: Молодая гвардия, 1971 г.
  21. Астафьев В.П. Так хочется жить. Повести и рассказы. Москва, Книжная палата, 1996 г., «Пастух и пастушка. Современная пастораль» (1967-1989)
  22. Георгий Гачев, «Господин Восхищение (Повесть об отце)» (из книги: Георгий Гачев. «Жизнемысли». Библиотека «Огонек» № 39). — Москва: изд. «Правда», 1989 год
  23. Юрий Ханон «Скрябин как лицо». — СПб.: Центр Средней Музыки, издание второе, переработанное, 2009. — 680 с.
  24. Осипов С.Ю. Страсти по Фоме. — Москва, Вагриус, 2003 г., «Страсти по Фоме». Книга вторая. — «Примус интер парэс» (1998)
  25. Гандлевский С.М. НРЗБ. Журнал «Знамя», №1 — 2002 г.
  26. Иванов А.В. Географ глобус пропил. Москва, Вагриус, 2003 г.
  27. Елизаров М.Ю. Pasternak. Москва, Ad Marginem, 2003 г.
  28. Голованов В.Я. «Закон неотвратимости» (2004). — М.: Журнал «Вокруг света», №6 — 2004 г.
  29. Михаил Шишкин, «Письмовник» — М.: «Знамя», №7 за 2010 г.
  30. Н. М. Карамзин. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1966 г. «Кто ж милых не терял? Оставь холодный свет...» (Из «Писем русского путешественника»)
  31. Е. А. Боратынский. Полное собрание стихотворений: В 2 т. — Л.: Сов. писатель, 1936 г. (Б-ка поэта). Том 1.
  32. Марина Цветаева. «Вечерний альбом». Стихи. Детство. — Любовь. — Только тени. — Москва, 1910 г.
  33. А. Белый. Стихотворения и поэмы в 2-х т. Новая библиотека поэта. — СПб.: Академический проект, 2006 г.
  34. Б.Ю. Поплавский. Сочинения. — СПб.: Летний сад; Журнал «Нева», 1999 г.
  35. Э. Багрицкий. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. М.: Советский писатель, 1964 г.
  36. Ушаков Н.Н. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. Ленинград, Советский писатель, 1980 г., «Герой» (1933)
  37. Игорь Северянин, «Громокипящий кубок. Ананасы в шампанском. Соловей. Классические розы.». — М.: «Наука», 2004 г. — стр.53.
  38. Эренбург И.Г. Стихотворения и поэмы. Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург, Академический проект, 2000 г., «Бывала в доме, где лежал усопший...» (1942)
  39. 1 2 Кропивницкий Е.Л. Избранное. Москва, Культурный слой, 2004 г.
  40. Твардовский А.Т.Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта (большая серия). Ленинград, Советский писатель, 1986 г., «Тёркин на том свете» (1954-1963)
  41. Ю.П.Кузнецов. «До последнего края». — М.: Молодая гвардия, 2001 г.

См. также

[править]