Перейти к содержанию

Клякспапир

Материал из Викицитатника
Рулонный клякспапир

Клякспапи́р или клякс-папир (разг.), бюва́рная бума́га, чаще промока́тельная бума́га (разг: промока́шка) — несклеенная и малоспрессованная бумага, состоящая практически из чистой целлюлозы. В структуре бумаги много мелких капилляров, вследствие чего она быстро смачивается и впитывает жидкости, например, чернильные капли (кляксы). До изобретения бюварной (промокательной) бумаги для подсушивания чернил использовался мелкозернистый песок, которым посыпали написанное из особой песочницы.

Слово «клякспапир» представляет собой, в определённой степени, разговорное сокращение, поскольку словосочетания бюварная бумага или промокательная бумага слишком длинные и имеют официальный оттенок, а промокашка, напротив, звучит слишком по-детски, легкомысленно и даже вульгарно. Таким образом, клякспапир стал шутливым заменителем промокашки, но для взрослой части населения.

Клякспапир в коротких цитатах

[править]
  •  

«Обожательница» покупала хорошенькую вставочку для его урока, делала собственноручно essuie-plume (вытиральник для перьев) с каким-нибудь цветком и обертывала мелок кусочком розового клякспапира, завязывая его бантом из широкой ленты.[1]

  Лидия Чарская, «Записки институтки», 1901
  •  

В три часа ночи, исписав две тетради и клякс-папир, она уснула над столом.[2]

  Надежда Тэффи, «Экзамен», 1911
  •  

И строчки высыхают в сумерках, словно
Под клякспапиром моя строка.[3]

  Вадим Шершеневич, «Принцип растекающейся темы», 1918
  •  

Глаза начаты краситься синим, да краски не хватило, и туда напустили не то охры, не то просто сняли синюю краску нечистым клякспапиром, и осталось серо-сине-коричневое пятно с прозеленью, ― и цвета их не опишешь.[4]

  Кузьма Петров-Водкин, «Моя повесть» (Часть 2. Пространство Эвклида), 1932
  •  

Супрематист рисует на клякспапире квадраты и палочки. Потом он будет отстаивать чистоту абстрактного пятна...[5]

  Юрий Анненков (Б. Темирязев), «Повесть о пустяках», 1934
  •  

Ленька приложил клякспапир, слизнул языком кляксу и поднялся.[6]

  Алексей Пантелеев, «Лёнька Пантелеев», 1952
  •  

...розовая промокашка, вложенная в тетради, является признаком безвкусицы и почти что нищеты, а надо покупать клякс-папир других цветов и прикреплять его к тетрадям лентами с пышными бантами.[7]

  Михаил Шишкин, «Венерин волос», 2004
  •  

Помню, как я ей снисходительно дарю “приличный” клякс-папир и как она начинает из-за этого горько плакать.[7]

  Михаил Шишкин, «Венерин волос», 2004

Клякспапир в мемуарах и публицистике

[править]
  •  

Я пишу, придвинув скамейку к окошку, на котором лежит Стасюлевич, понятно, не собственной персоной, а только его сочинение «История средних веков». На Стасюлевиче громоздится хрестоматия Яковлева, а на Яковлеве «Картины средневековой жизни» Фрейтага. Но все это предметы неинтересные. Направо красуются в желтом переплете «Магазинные барышни» Поль де Кока, и картину дополняет обгрызок хлеба, кусочек клякс-папира и чернильница, вставленная в коробку от табаку.[8]

  Семён Надсон, Дневники, 19 декабря 1876 года
  •  

Из петербургских слов запомнились мне такие: «вставочка» вместо «ручка», «клякс-папир» вместо «промокательная бумага», «фрыштак» вместо «завтрак».[9]

  Дмитрий Лихачёв, Воспоминания, 1995
  •  

Б. Нет, нет. Потому что я род не различаю.
А. Не различаете? Я думала что Вы именно различаете, нет?
Б. Рода женского и мужского, нет, не различаю, это у меня просто так, угу, угу.
А. Просто так .
Б. Трудно осо… Ну, в петербургском произношении был целый ряд особенностей.
А. Угу.
Б. В лексике, и… в школе. Вот скажем так: «клякспапир» вместо «промокашка».
А. Да?
Б. «Вставочка» вместо «ручка».
А. Ну, «вставочка», это довольно долго дер… держалось.
Б. Теперь это исчезло, держалось,но щас исчезло, щас «ручка» говорят, «вечная ручка. <...>
Б. Немецкое влияние в петербургском произношении было большое. Ну скажем так, помимо «клякспапира»... «Фрыштыкать»![10]

  Ревекка Фрумкина, «Психолингвистика», 2001

Клякспапир в беллетристике и художественной прозе

[править]
  •  

Берите ещё перья, бумагу, линейку, клякс-папир и резинку… Ах, да! Ещё карандаш и вставочку… Видно, инспектору частенько приходилось выдавать все эти принадлежности: давая их Буланову, он перечислял их словно по заученному.[11]

  Николай Позняков, «Товарищ (Повесть из школьной жизни)», 1892
  •  

Степанов хохотал, глядя, как у рыженького Баярда от волнения прыгали за плечами косы. Его тоже, вероятно, обожал кто-нибудь, потому что и для него концы тонких мелков пышно обертывались розовым клякс-папиром и бумага для записей также появлялась всегда с незабудкой.[12]

  Надежда Лухманова, «Девочки», 1894
  •  

— Годи, годи, мое серденько, сам еще с нами насмеешься, — отозвался Гоголь и обратился снова к Риттеру: — вот что я тебе скажу, Мишель: коли угодишь в потолок над самой его макушкой, можешь взять, так и быть, за чаем мою булку; а промахнешься, так отдашь мне свою. Идет?
— Идет, — сдался наконец Риттер и достал из стола заранее разжеванный клякспапир и заострённое гусиное перышко.
Но бумажная жвачка успела уже пересохнуть и не давала хорошенько протолкнуть себя перышком. Риттер сунул ее себе в рот.
— Вы что это, Риттер, закусывать изволите? — окликнул его вдруг профессор.

  Василий Авенариус, «Гоголь-гимназист», 1897
  •  

Вензель «обожаемого» вырезывался на крышке пюпитра, или выцарапывался булавкой на руке, или писался на окнах, дверях, на ночных столиках. «Обожательница» покупала хорошенькую вставочку для его урока, делала собственноручно essuie-plume (вытиральник для перьев) с каким-нибудь цветком и обертывала мелок кусочком розового клякспапира, завязывая его бантом из широкой ленты. Когда в институте бывали литературно-музыкальные вечера, обожательница подносила обожаемому учителю программу вечера на изящном листе бумаги самых нежных цветов. В Светлую Христову заутреню ею же подавалась восковая свеча в изящной подстановке и также с неизменным бантом.[1]

  Лидия Чарская, «Записки институтки», 1901
  •  

Достала тетрадку, так как на полях карты было места мало, и села писать. Писала и приговаривала:
— Воображаешь, что двадцать раз напишешь, так и экзамен выдержишь? Нет, милая моя, напиши-ка пятьдесят раз! Может быть, тогда что-нибудь и выйдет. Пятьдесят? Обрадовалась, что скоро отделаешься! А? Сто раз, и ни слова меньше…
Перо трещит и кляксит.
Маничка отказывается от ужина и чая. Ей некогда. Щёки у нее горят, ее всю трясет от спешной, лихорадочной работы.
В три часа ночи, исписав две тетради и клякс-папир, она уснула над столом.[2]

  Надежда Тэффи, «Экзамен», 1911
  •  

Жена, блондинка с русской миловидностью лица, понятной, может быть, только нам самим: так все на этих лицах бывает сбито кое-как ― впопыхах воткнут нос, по ошибке вздернуты невпопад брови. Глаза начаты краситься синим, да краски не хватило, и туда напустили не то охры, не то просто сняли синюю краску нечистым клякспапиром, и осталось серо-сине-коричневое пятно с прозеленью, ― и цвета их не опишешь. Губы ― с двух разных лиц: верхняя очень веселая, с задором, а нижняя плаксится, капризит, словом, никакой типовой определенности, но трогательности, знакомой от рожденья, хоть отбавляй! Молодоженка сидела против меня, а ее муж ― через одного пассажира, на моей скамье.[4]

  Кузьма Петров-Водкин, «Моя повесть» (Часть 2. Пространство Эвклида), 1932
  •  

Диалектический материализм, установка принципов революционного роста массового сознания должны иметь… Супрематист рисует на клякспапире квадраты и палочки. Потом он будет отстаивать чистоту абстрактного пятна, будет говорить о самодовлеющем значении цвета, о его организующем начале, о преподавании законов оптики, о лабораторных опытах с цветными стеклами, о влиянии спектра на психику масс ― говорить с холодной уверенностью педанта, не допускающего двух мнений. Уже третий год ведутся программные споры в Совете Вхутемаса. <...>
Над голым черепом Ленина замыкается тяжелый лепной потолок. Он все ниже, все плотнее ложится на затылок, на темя. Проступают желто-серые обои в каких-то неестественных цветах с золотой обводкой и покрытый клякспапиром угол стола. Тогда раздается оглушительная дробь звонка. Кухарка Настасья спросонок открывает дверь.[5]

  Юрий Анненков (Б. Темирязев), «Повесть о пустяках», 1934
  •  

Был уже второй час ночи. Виктор сидел перед своим письменным столом, подпер виски руками и глядел на белый лист — как? Как его писать? — и Виктор отхлебнул из стакана холодного чаю.
— Так-с! — сказал Вавич, выпрямился, достал папироску. Курил, хмурился для мысли. Лист смирно лежал на красном клякспапире.
«Знать бы, поедет она к нашим или не поедет? — думал Виктор про Груню. — Нарасскажет там с три короба».
— Да ну, чёрт! — сказал вслух Вавич и схватил перо.[13]

  Борис Житков, «Виктор Вавич» (книга третья), 1941
  •  

Выписывая адрес, Ленька поставил маленькую, но не очень красивую кляксу на словах «его благородию». Он испуганно оглянулся; отец не смотрел на него. Запрокинув голову, он глядел в потолок ― с таким кислым и унылым выражением, что можно было подумать, будто сигарный окурок, который он в это время лениво сосал, смазан горчицей.
Ленька приложил клякспапир, слизнул языком кляксу и поднялся.
― Ну что ― написал? ― встрепенулся отец.
― Да, написал.
― Пойдешь с нянькой гулять ― опусти в ящик.[6]

  Алексей Пантелеев, «Лёнька Пантелеев», 1952
  •  

Все, купленное в магазине для уроков, оказывается совершено недостаточным. К счастью, у меня есть опытные сестры, которые учат, что кроме учебников и тетрадей уважающая себя гимназистка должна иметь альбом для стихов и картинок, что розовая промокашка, вложенная в тетради, является признаком безвкусицы и почти что нищеты, а надо покупать клякс-папир других цветов и прикреплять его к тетрадям лентами с пышными бантами. В классе я имею полное право презрительно коситься на девочек с убогими розовыми промокашками. Так я отношусь к моей соседке по парте, девочке с утиным носом и золотистыми кудрями.[7]

  Михаил Шишкин, «Венерин волос», 2004
  •  

В классе я имею полное право презрительно коситься на девочек с убогими розовыми промокашками. Так я отношусь к моей соседке по парте, девочке с утиным носом и золотистыми кудрями. Один раз она так выразительно декламирует басню Крылова “Две собаки”: “Жужу, кудрявая болонка…”, что за глаза из-за ее кудряшек все начинают звать Жужу. Помню, как я ей снисходительно дарю “приличный” клякс-папир и как она начинает из-за этого горько плакать. А сейчас, после всего, что было, кажется чудесным, просто сказочным, что какие-то дурацкие промокашки могли так отравлять жизнь![7]

  Михаил Шишкин, «Венерин волос», 2004
  •  

В отсутствии мужиков и хамства в особом почете были просвещение ума и чувствительность. Иногда ― душещипательность. Выходя из классов, рослые мадамы всегда что-либо роняли. Платок, клякспапир, монетку. Требовалось: поднять, подать, расшаркаться. От дам не отставали и кавалеры...[14]

  Борис Евсеев, «Евстигней», 2010

Клякспапир в поэзии

[править]
  •  

И строчки высыхают в сумерках, словно
Под клякспапиром моя строка.
И не в том ли закат весь, что прямо в бескровный
Полумрак распахнулось тоска?[3]

  Вадим Шершеневич, «Принцип растекающейся темы», 1918
  •  

Я всей душой ― а он такой сердитый…
Вскипел, запенился, как сода с кислотой
Я ж не могу, засунув Музу в колбу,
Сварить ее над газовой плитой
И, процедив сквозь клякспапир в пробирку,
Подать к столу химический бульон
Поэт и химия друг с другом столь несродны,
Как бабочка и… пьяный почтальон.[15]

  Саша Чёрный, «Химические стихи», 1928

Источники

[править]
  1. 1 2 Лидия Чарская, «Записки институтки». — М.: Пресса, 1994 г.
  2. 1 2 Надежда Тэффи. Юмористические рассказы (том 2). — СПб.: Шиповник, 1911 г.
  3. 1 2 В.Шершеневич. Стихотворения и поэмы. Новая библиотека поэта (малая серия). — СПб.: Академический проект, 2000 г.
  4. 1 2 Петров-Водкин К.С., «Хлыновск. Пространство Эвклида. Самаркандия». — М: «Искусство», 1970 г.
  5. 1 2 Анненков Ю. П. «Повесть о пустяках». — М: Изд-во Ивана Лимбаха, 2001 г.
  6. 1 2 Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырёх томах, Том 1. Ленинград, «Детская литература», 1983 г.
  7. 1 2 3 4 Михаил Шишкин, «Венерин волос» — М.: «Знамя», №4 за 2005 г.
  8. Надсон С.Я. Дневники (1875-1883). — Москва, «Захаров», 2003 г.
  9. Лихачев Д.С., Воспоминания. — СПб. : Logos, 1995 г.
  10. Р. М. Фрумкина. «Психолингвистика». — М.: Академия, 2001 г.
  11. Позняков Н. И. Товарищ. — СПб.: Издание А. Ф. Девриена, 1892 г.
  12. Лухманова Н. А., Институтки: Сборник повестей (Составлено Е. Путиловой). — М.: ТЕРРА, 1997 г.
  13. Житков Борис, «Виктор Вавич», роман. — Москва, Издательство «Независимая Газета», (Серия «Четвёртая проза»), 1999 г.
  14. Борис Евсеев, Евстигней. — Москва, журнал «Октябрь», №5, 2010 г.
  15. Саша Чёрный, собрание сочинений в пяти томах, — Москва: «Эллис-Лак», 2007 г.

См. также

[править]