У этого термина существуют и другие значения, см. Тушь (значения).
Тушь, тушь чёрная, иногда китайская тушь (нем.Tusche) — краска, приготовляемая из сажи. Тушь бывает жидкая, концентрированная и сухая (в виде палочек или плиток). Чёрная тушь высокого качества имеет густой чёрный цвет, легко сходит с пера или с рейсфедера. Существует также так называемая цветная тушь (особая разновидность жидких красок), употребляемая очень редко. В готовом к употреблению виде является суспензией мелкодисперсных частиц сажи в воде. Для предотвращения расслаивания суспензии и закрепления результата применяются связующие вещества, обычно шеллак или, реже, желатин.
Тушь обычно не используется для наливных чернильных ручек, кроме рапидографов, поскольку из-за содержания в ней естественной смолы шеллака она быстро засыхает и засоряет перо ручки. Рисунки, выполненные любой разновидностью туши, отличаются светостойкостью, так как основной её компонент — сажа — химически инертна. Тушь — материал для рисования кистью или пером, используется в графической технике. До середины XIX века широко распространёнными были гусиные перья, а потом в художественную практику прочно входит металлическое перо, которое даёт более тонкую и ровную линию. На Востоке широко используется тростниковое перо, его техника отличается более энергичным штрихом. При рисовании тушью, помимо пера, используются и кисти из различных материалов и разных форм, тампоны. Каждому художнику свойственны свои приёмы работы с тушью. Рембрандт, например, прорабатывал рисунок не только пером, но и кистью, щепочками, палочкой и даже собственными пальцами, испачканными краской.
...Китай является и родиной производства туши. Говорят, впрочем, что изобрели тушь собственно корейцы; китайцам же принадлежит только усовершенствование этого производства.[5]
...чем больше употреблял разных выхваляемых веществ, тем хуже выходила тушь. Наконец, когда по совету одного знаменитого делателя туши бросил все эти вещества, а только хорошенько перемешал сажу с клеем, распарил эту смесь и перемял, ― тушь вышла черная и блестящая, словно глазки у ребёнка.[5]
...они использовали методику экспериментальной наливки туши в кровеносную систему. Кровь постепенно замещалась тушью, и на приготовленных впоследствии препаратах можно было наблюдать отчётливые тёмные веточки, набитые зернистой тёмно-серой икрой, ― именно так выглядела тушь под микроскопом.[8]
С нами они были очень любезны; спросили об именах, о чинах и должностях каждого из нас и все записали, вынув из-за пазухи складную железную чернильницу, вроде наших старинных свечных щипцов. Там была тушь и кисть. Они ловко владеют кистью. Я попробовал было написать одному из оппер-баниосов свое имя кистью, рядом с японскою подписью ― и осрамился: латинских букв нельзя было узнать.[9]
Прежде чем сесть на ковёр, разостланный рядом с тигровой шкурой, назначенной собственно для меня, Юнь-Хаб снял свои башмаки, которые взял и поставил в стороне один из находящихся при нём мальчиков. В то же время возле нас положили бумагу, кисточку, тушь для писания и небольшой медный ящик, в котором, как я после узнал, хранится печать. Наконец, принесли ящик с табаком, чугунный горшок с горячими угольями для закуривания, и две трубки, которые тотчас же были наложены и закурены.[10]
Некоторые из этих веществ, действительно, имеют приписываемые им хорошие качества, а другие вовсе не отвечают цели, с какой их употребляют. Так, например, железный и медный купорос портят тушь, мускус и яичный белок притягивают сырость, гранатовая корка и гуммигут уменьшают черноту; напротив, цинь-пи не дает изменяться цвету туши на бумаге, ву-тоу не дозволяет ослабевать силе клея, Anchusa, сандал, драконова кровь, киноварь и листовое золото усиливают черноту.[5]
Страна лака, шёлка, бархата и чая, родина многих полезнейших изобретений и производств, Китай является и родиной производства туши. Говорят, впрочем, что изобрели тушь собственно корейцы; китайцам же принадлежит только усовершенствование этого производства. Рассказывают именно, что в 620 году нашей эры король Кореи вместе с обычной ежегодной данью китайскому императору прислал несколько кусков великолепной туши: она была приготовлена из копоти, добытой при жжении отборных старых сосен, срубленных в горах. С того времени китайцы стали также приготовлять тушь, но высокого совершенства в этом деле они достигли только около 900 года.
Лет пятьдесят тому назад, один из наших соотечественников, Гошкевич, в «Трудах русской духовной миссии в Пекине» сообщил о способе приготовления туши, заимствованном им из книжки, которую написал в 1398 году некий Шэнь-цзи-сунь. Книга эта, рассмотренная в конце прошлого столетия особой комиссией, назначенной указом царствовавшего тогда в Китае императора, вошла в состав собрания лучших сочинений, известного под именем Сыку-циоань-шу. «Я, говорит китайский автор, перепробовал все способы приготовления туши; но чем больше употреблял разных выхваляемых веществ, тем хуже выходила тушь. Наконец, когда по совету одного знаменитого делателя туши бросил все эти вещества, а только хорошенько перемешал сажу с клеем, распарил эту смесь и перемял, ― тушь вышла черная и блестящая, словно глазки у ребёнка.[5]
Впоследствии я узнал ещё способ приготовления туши от одного монаха, и теперь, соединивши тот и другой вместе, думаю, что сделанная по моему способу тушь близко подойдет к древней. В древности делали тушь из сосновой сажи, но ныне для этого добывают сажу из разных масел, и в особенности из масла Тун-ю. Разумеется, для этого годится и всякое другое масло, и действительно одни употребляют масло конопляное, кунжутное, другие ― деревянное, капустное и так далее. Только из масла Тун-ю и сажи получается больше, и тушь выходит черная, блестящая, которая день ото дня все более чернеет; напротив, из всякого другого масла и сажи добывается меньше, и тушь бывает бледная, тусклая, и чем дольше лежит, тем бледнее становится». Очень важен выбор хорошей светильни для горения масла, копоть которого является одним из главнейших веществ при выделке туши.[5]
Кроме сажи, в состав туши входят еще чернила, составляемые из различных красильных веществ. Такими веществами служат: гранатовая корка, цинь-пи, то есть кора дерева цинь, красный сандал, Anchusa tinctoria, железный и медный купорос, гуммигут, киноварь, драконова кровь и листовое золото, мускус, яичный белок и ву-тоу. Автор не говорит, в какой пропорции и как употреблять все эти средства; видно только, что первые шесть веществ варятся, и в процеженный отвар их прибавляются в порошке следующие четыре.[11]
Два примера. Первый: паспорт, записи в котором сделаны тушью, залит черными чернилами. Второй: документ, заполненный черными чернилами, нацело залит черной же тушью. Попробуй, прочти! И та, и другая задачи вполне разрешимы с помощью методов технической экспертизы. Задача с паспортом, пожалуй, проще. Анилиновые красители, входящие в состав чернил, прозрачны для инфракрасных лучей, а тушь ― нет. Запись, которая кажется безвозвратно утраченной, фотографируется в инфракрасных лучах; снимок восстанавливает первоначальную картину. Тот же метод помогает разоблачать приписки, сделанные тушью, если основная запись сделана чернилами, и наоборот.[7]
Слово «тушь» (черная краска особого состава) известно в русском языке давно. Люди, работавшие с этой краской, также довольно давно начали употреблять и различные производные слова от этого слова-корня: «растушевка» (особый инструмент), «тушевать» (закрашивать тушью, а потом и вообще покрывать темным цветом) и т. д. Но с середины прошлого века в языке наших писателей начало мелькать новое слово того же корня: «стушеваться». Оно означало: скрыться, сделаться незаметным. Слово это, как видно, ново не только потому, что отличается от старых своих собратьев по составу и форме. В нем и сам корень ― «тушь» ― получил новый, переносный смысл; оно уже не значит «покрыться темным цветом». Мы бы никогда не узнали ничего о рождении этого слова, если бы в одной из книг писателя Ф. М. Достоевского не нашлось заметки, в которой он утверждает, что слово «стушеваться» придумано им.[12]
Всадник в желтом халате и лисьей шапке ускакал на небо по лучу, который быстро свертывался в трубку вслед за удаляющимся верблюдом. А когда он ускакал, лама Мегедетай-Корчин-Угелюкчи, не просыпаясь, сел, вынул из-за пазухи лист бумаги, тушь и кисточку, развел чернила и стал писать. Он спал, а рука его писала. И писала не рука, а душа его писала его рукою. Это было великое чудо!!.[13]
Я ничего не мог писать в это время: в Кавказских горах, после дня пути, думаешь только, как бы просушиться да заснуть, а не растирать тушь и чинить перья. Прощайте до следующей почты; право, нет времени. Надавали мне поручений на покупки, ― надо исполнить.[14]
— Барин, не надо ли китайский жемчуг?
— Китайский туш.
— Китайский зеркало.
— Ергак самый лучший.
— Купи, барин, купи, барин.
— Дешево отдам.
— Деньги нужны. <...>
— А бирюза?
— Давай пять золотых. Даром будешь иметь.
— А жемчуг, а зеркало, а тушь?
— Пять целковых. Десять целковых. Двадцать пелковых. Купи, барин. Даром возьмешь. Больно дешево.
Купи для почина... Для тебя только, потому что хороший барин. Не купишь-будешь жалеть. Деньги нужны.
Иван Васильевич не устоял против такого искушенья.
Он высыпал весь кошелёк на стол, и проворные татары, быстро разделив между собой деньги, бросились, толкая друг друга, к дверям и рассыпались по коридору. <...>
Василий Иванович взглянул с пренебрежением на мнимые сокровища.
— Халат, — отвечал он, — на фабрике в Москве, где их делают, стоит тринадцать рублей с полтиною. За бирюзу эту негодную и целкового много. Тушь может стоить полтинник. Да зачем вам тушь, Иван Васильевич: вы, кажется, не рисуете?
— Не рисую, Василий Иванович, а все-таки интересно иметь этакую вещь.
— И, батюшка, чёрт ли вам в ней?
― Ну, а прочее?
― Прочее я не советовал бы даром брать.[1]
По крайней мере я всегда боялся таких женщин. Ей, наверно, лет двадцать пять. Она рослая и широкоплечая, с крутыми плечами; шея и грудь у нее роскошны; цвет кожи смугло-желтый, цвет волос черный, как тушь, и волос ужасно много, достало бы на две куафюры. Глаза черные, белки глаз желтоватые, взгляд нахальный, зубы белейшие, губы всегда напомажены; от нее пахнет мускусом. Одевается она эффектно, богато, с шиком, но с большим вкусом.[15]
Поскольку я ишачил ради денег, а не ради искусства, я специализировался на раскраске фона, быстро набил руку, а работать карандашом поверх моей мазни предоставил другим. Как-то я поставил личный рекорд, раскрасив лист за тринадцать минут, совсем неплохо, если учесть размер листа, — двенадцать на восемнадцать дюймов. Полтора квадратных фута. Тушь я покупал квартами и орудовал кистью номер пять — она довольно большая и требует немалого мастерства, когда приходится проводить тонкие линии и прорисовывать детали. Зато как она себя оправдывала по части скорости!
Через несколько лет после несостоявшейся карьеры художника я излил в этом рассказе свои чувства о комиксах. Чувства в нём настоящие, и персонажи тоже. Я изобрёл лишь машину — механическое воплощение ходившей между нами шутки.
Шнурки давно порвались, их заменила пеньковая бечева, окрашенная тушью. Свои «танки» Колюша еженедельно мазал касторкой, поскольку он знал, что она токсична для гнилостных бактерий. «Танки» не гнили и стали абсолютно водонепроницаемыми.[16]
Морфологи и гистологи наблюдали в окуляры примитивных микроскопов за растущими деревцами капилляров мозга, выслеживали тайные процессы проторивания новых проводящих путей в мозге взамен поражённых или дефектных. Часто они использовали методику экспериментальной наливки туши в кровеносную систему. Кровь постепенно замещалась тушью, и на приготовленных впоследствии препаратах можно было наблюдать отчётливые тёмные веточки, набитые зернистой тёмно-серой икрой, ― именно так выглядела тушь под микроскопом. Наиболее эффективен этот метод был в случае, когда наливку производили на живом животном. Сердце его билось, не успев ещё разобраться, что вместо живой крови гонит мёртвую тушь, и лишь постепенно, изнемогая от кислородного голода, сердце замедлялось и останавливалось. Чаще, однако, наливку производили на умершем животном, подвергнутом предварительно разным научным воздействиям.[8]
— Почему ты опять плачешь? — спросила Кая.
В полутьме спальни её лицо казалось нарисованным тушью на шёлке.
— Не знаю, как теперь жить.
— Не бойся, — сказала Кая, — мы обо всём договоримся.
Женщины, в том числе и резиновые, все понимают по-своему. И бесполезно им объяснять, что имелось в виду совсем другое, высокое. Особенно когда имелось в виду именно то, что они подумали.
Горит свод неба, ярко-синий; Штиль по морю провел черты;
Как тушь, чернеют кроны пиний;
Дыша в лицо, цветут цветы;
Вас кроют плющ и сеть глициний,
Но луч проходит в тень светло.[2]
На карте приключений Ты ― царство пихт для нас, Край северных оленей, Ты ― атлас, где атлас.
Но в стуже мирозданья,
Средь ночи мировой,
Как тушь для рисованья,
Чернеющей, глухой...[18]
— Антонин Ладинский, «Ты — странный мир, где руки...» («Географическая поэма»), 1936
Низкое облако черных паров
Двигалось и на шпиль, и на ров,
Волгр задевая правым крылом.
Видно, то было здесь частым злом: Чёрный, точно китайская тушь, Ливень хлестнул бока этих туш,
И превратил ― чуть туча прошла ―
В черные глыбища их тела.[6]
— Даниил Андреев, «Так, не решаясь спуститься вниз...» (из цикла «У демонов возмездия»), 1955
Перонойя, пиши да пиши,
вот и ноябрь, сухой, с морозом,
голубонебый, тяжёлая тушь
придёт с декабрем, и мышь заскребется.
Белая магия ― рассредоточение пустот,
Белый Клоун Бога ― дизайн для манежа,
цвет атеизма и смерти (клиники ― белы! ),
в древних династиях белым был только саван.
Но и цветастость от перевозбуждения глаз,
китайская тушь диктует, что линия интенсивней,
смотрится на все раскрашенное, и пестрит,
и рисуется пером черная орхидея.
— Виктор Соснора, «Не бойся. Когда будет спад у тоски...», 2000
Даже шею, даже уши ты испачкал в чёрной туши. Становись скорей под душ. Смой с ушей под душем тушь. Смой и с шеи тушь под душем. После душа вытрись суше. Шею суше, суше уши, и не пачкай больше уши.
.svg){kind=logo}
