Широкое распространение «промокашка» получила в школахдо начала повсеместного распространения шариковых ручек, производители школьных тетрадей обычно вкладывали один листок промокательной бумаги в каждую тетрадь. Школьники того времени писали чернильными перьевыми ручками, и наложение листа на только что написанное ускоряло процесс высыхания чернил и предотвращало размазывание чернил по тетради, рукам и одежде школьников. Промокашки использовались также для удаления клякс. Промокательная бумага также могла использоваться, будучи растянутой на пресс-папье.
До изобретения промокательной бумаги для подсушивания чернил использовался мелкозернистый песок, которым посыпали написанное из особой песочницы (эпизод с подобным действием можно наблюдать в фильме Л. Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию», где дьяк Феофан со словами «Подпиши, великий государь!» подаёт царю-Бунше приказ «выбить крымского хана с Изюмского шляха»). По другой версии песком посыпали только подпись, дабы избежать подделки оной методом катания яйцом.
Поспешно наклонилась она над столом, за которым писал король. Там лежал большой лист белой промокательной бумаги. Аделина внимательно рассмотрела этот лист и вскрикнула от радости.[1]
Большой квадратный конверт шумел тогда, как детская погремушка, по причине песка, которым густо посыпалось письмо: промокательной бумаги в то время еще не знали.[3]
— князь Кропоткин, «Записки революционера» (Часть первая, Детство), 1902
Парижская газета «Matin» («Утро») выставила в витрине кусок промокательной бумаги, которую Витте приложил к своей портсмутской подписи.[4]
Ничто не доставляло отцу такого удовольствия, как когда к нему обращались с просьбой по поводу оркестра или чего-либо другого: например, определить мальчика на казенный счет в школу или освободить кого-нибудь от наказания, наложенного судом. Хотя отец способен был на взрывы бешенства, но по натуре, без сомнения, он был довольно мягкий человек. И когда к нему обращались за протекцией, он писал десятки писем во все стороны ко всем высокопоставленным лицам, которые могли быть полезны его протеже. В таких случаях его и без того немалая переписка увеличивалась еще полудюжиной специальных писем, написанных в крайне характер ном, полуофициальном полушутливом тоне. Каждое письмо, конечно, запечатывалось гербовой печатью отца. Большой квадратный конверт шумел тогда, как детская погремушка, по причине песка, которым густо посыпалось письмо: промокательной бумаги в то время еще не знали.[3]
— князь Кропоткин, «Записки революционера» (Часть первая, Детство), 1902
На провиденциальном человеке концентрировалось внимание всего буржуазного мира. Все лучи русских событий, отраженные зеркалами мировой биржи, сосредоточивались в одном фокусе, и этим фокусом был Витте. С одинаковой тщательностью регистрировались счета его прачек, как и число расточаемых им демократических рукопожатий. Парижская газета «Matin» («Утро») выставила в витрине кусок промокательной бумаги, которую Витте приложил к своей портсмутской подписи. У зевак общественного мнения все вызывало интерес… Его аудиенция у императора Вильгельма еще более закрепила за ним ореол государственного человека высшего ранга. С другой стороны, его конспиративная беседа с эмигрантом Струве свидетельствовала о том, что ему удастся приручить крамольный либерализм…[4]
Зинаида Гиппиус была когда-то хороша собой. Я этого времени уже не застала. Она была очень худа, почти бестелесна. Огромные, когда-то рыжие волосы были странно закручены и притянуты сеткой. Щёки накрашены в ярко-розовый цвет промокательной бумаги. Косые, зеленоватые, плохо видящие глаза.[8]
Очень удобная вещь ― промокательная бумага. Вы сделали кляксу, а надо перевернуть страницу. Не ждать ведь, пока клякса высохнет! Берется листик промокательной бумаги, конец его погружается в каплю, и чернила быстро бегут кверху против силы тяжести. Происходит типичное капиллярное явление. Если рассмотреть промокательную бумагу в микроскоп, то можно увидеть ее структуру. Такая бумага состоит из неплотной сетки бумажных волокон, образующих друг с другом тонкие и длинные каналы. Эти каналы и играют роль капиллярных трубочек. Такая же система длинных пор или каналов, образованных волокнами, имеется в фитилях.[9]
...можно совершить такое передвижение силуэта ладони по листу Мёбиуса, при котором этот силуэт вернётся на прежнее место зеркально отражённым, а возможность такого передвижения и означает неориентируемость. Каждый может проверить наличие указанной возможности; для наглядности полезно представлять себе лист Мёбиуса изготовленным из промокательной бумаги, так что любой рисунок, нанесённый чернилами, проступает насквозь.[10]
— Владимир Успенский, «Апология математики, или О математике как части духовной культуры», 2007
За полтора рубля можно было купить настольную металлическую чернильницу с крышкой и желобком для ручки. Для того чтобы написанный чернилами текст быстро высох и можно было перевернуть страницу тетрадки, не опасаясь смазать его, текст нужно было промокнуть, то есть положить на него промокашку и провести по ней рукой. На промокашке оставалось зеркальное отображение текста или его части. В то время, о котором идет речь, промокательная бумага называлась по-старому бюварной, а пресс-папье ― пресс-бюваром. В магазине можно было купить резаную бюварную бумагу и полированный пресс-бювар.[11]
— Георгий Андреевский, «Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1920-1930-е годы», 2008
Промокательная бумага в беллетристике и художественной прозе
Едва только король вышел из дворца Барберини, как танцовщица вошла в музыкальную комнату и оглянулась по сторонам. Она была сильно взволнована, и сердце ее лихорадочно билось. Поспешно наклонилась она над столом, за которым писал король. Там лежал большой лист белой промокательной бумаги. Аделина внимательно рассмотрела этот лист и вскрикнула от радости. Король воспользовался этой бумагой, чтобы просушить написанное им письмо, прежде чем передать его жене палача для представления Зонненкампу. На промокательной бумаге видны были оттиски написанного.
Аделина подошла с листом бумаги в руке к большому зеркалу, по обеим сторонам которого горели свечи в канделябрах. Она поднесла бумагу к зеркалу, так что написанные королем слова довольно ясно отражались в нем. Так прошло несколько минут, пока Аделина разбирала написанное.
— Я предчувствовала, — наконец произнесла она дрожащим от волнения голосом. — Он знает все. Его шпионы донесли ему обо всем. Из Саксонского министерства похищены копии с протоколов переговоров, состоявшихся между моей великой государыней, Россией и Францией. Теперь он отправил английскому правительству письмо с просьбой ссудить ему несколько миллионов талеров на военные нужды. Но я могу разобрать лишь несколько строк, да и то лишь отрывками, а в письме короля, несомненно, есть еще много важных вещей, о которых должна быть извещена Мария Терезия.
Аделина спрятала лист промокательной бумаги, погасила все огни в музыкальной комнате и ушла к себе в спальню.[1]
Любовь Петровна с восторгом глядела на него и после каждой фразы кивала головой. Леночка тоже была серьёзна, потом вздохнула и сказала:
— Да, у нас хорошо. Когда приедете, тогда сами увидите мужиков, и поля, и липовую аллею, и Федьку, и Томку, — всё увидите…
Дина машинально рисовала на промокательной бумаге лошадиную голову.
Хорошее бодрое настроение не оставило Константина Ивановича и тогда, когда он вернулся домой.
«Наверное, и она чувствует, как дорога мне. Она должна быть моей женой!»[12]
— Слушай, I, — я должен… я должен тебе все… Нет, нет, я сейчас — я только выпью воды…
Во рту — сухо, все как обложено промокательной бумагой. Я наливал воду — и не могу: поставил стакан на стол и крепко взялся за графин обеими руками.
Теперь я увидел: синий дымок — это от папиросы. Она поднесла к губам, втянула, жадно проглотила дым — так же, как я воду, и сказала:
— Не надо. Молчи. Все равно — ты видишь: я все-таки пришла. Там, внизу, — меня ждут. И ты хочешь, чтоб эти наши последние минуты…[13]
— Хотите, сыграем в шахматы? — нерешительно предложил Кузя.
— С тобой? Да ведь ты, Кузя, в пять минут меня распластаешь, как раздавленную лягушку. Что за интерес?!
— Фу, какой вы сегодня тяжёлый! Ну, Мотылёк прочтет вам свои стихи. Он, кажется, захватил с собой свежий номер «Вершин».
— Неужели Мотылёк способен читать мне свои стихи? Что я ему сделал плохого?
— Меценат! С вами сегодня разговаривать — будто жевать промокательную бумагу.
В комнату вошла толстая старуха с сухо поджатыми губами, остановилась среди комнаты, обвела ироническим взглядом компанию и, пряча руки под фартуком, усмехнулась:
— Вместо, чтоб дело какое делать, — с утра языки чешете. И что это за компания такая — не понимаю![6]
— Вы потише, пожалуйста, — говорил он охранителю. — Осторожнее. Что ж вы не видите — яйца?..
— Ничего хрипел уездный воин, буравя, — сейчас…
Тр-р-р… и сыпалась пыль.
Яйца оказались упакованными превосходно: под деревянной крышкой был слой парафиновой бумаги, затем промокательной, затем следовал плотный слой стружек, за тем опилки и в них замелькали белые головки яиц.
— Заграничной упаковочки, — любовно говорил Александр Семенович, роясь в опилках, — это вам не то, что у нас. — Маня, осторожнее, ты их побьешь.[14]
Ночевал Трепыхалов на письменном столе в своем учреждении, под голову подкладывал футляр от «Ундервуда» и укрывался промокательной бумагой.
На улицу выходить опасался. Перед окнами его кабинета весь день дежурили родственники, а по ночам разъезжал извозчик Лядунко.
Разламывая хлеб, Трепыхалов находил в нем такие записки:
«Стыдись, Иван! Так безжалостно сторониться своей престарелой тетки может только бессердечный человек. Но я не сержусь на своего маленького племянника. Мои дочери, твои кузины Тусечка и Тунечка, тоже не сердятся. Они уже тоже очень хорошо печатают на машинках. Твоя старая тетка Раиса Говоруха-Меламед».[7]:34
Она стояла посреди комнаты обнажённая, прикрытая только длинными рыжими волосами, перед книгой, лежавшей на высоком табурете, и ощущала босыми ногами холод пола, который поднимался по ее телу, как ползет влага по промокательной бумаге, заполняя ее всю и меняя ее свойства.[15]
Екзекутивные мысли не покидали его. Можно было выместить злость на секретаре. Однако будучи человеком умным, Николай Борисович делать этого не стал. Взяв промокательную бумагу, он поставил на ней несколько клякс, затем всласть ее исчеркал, небрежно смял и лишь после этого продолжил диктовку.[16]
Мы были вдвоем, графиня гордая!
Как многоуютно бросаться вечерами!
За нами следили третий и четвертая,
И беспокой овладевал нами.
Как Вам ужасно подходит Ваш сан сиятельный,
Особенно когда Вы улыбаетесь строго!
На мне отражалась, как на бумаге промокательной,
Ваша свеженаписанная тревога.[5]
↑ 12Соч. В. А. Рёдера. — Санкт-Петербург: Развлечение, 1909 г. - 1368 с.
↑ 12Чехов А.П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 3. (Рассказы. Юморески. «Драма на охоте»), 1884—1885. — стр.195
↑ 12Ильф и Петров, Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска / сост., комментарии и дополнения (с. 430-475) М. Долинского. — М.: Книжная палата, 1989 г. — С. 86
↑ 12Дальние берега: Портреты писателей эмиграции. — Москва, «Республика», 1994 г.
.svg){kind=logo}
