Максимилиан Александрович Волошин

	Максимилиан Александрович Волошин
	Статья в Википедии
	Произведения в Викитеке
	Медиафайлы на Викискладе

Максимилиа́н Алекса́ндрович Воло́шин (имя при рождении — Максимилиа́н Алекса́ндрович Кирие́нко-Воло́шин; 16 |[28] мая 1877 или 28 мая 1877 — 11 августа 1932) — русский поэт, переводчик, художник-пейзажист, художественный и литературный критик.

Цитаты

Страдание и горе — вот резец,
Которым смерть ваяет человека.
Свобода и любовь в душе не разделимы,
Но нет любви, не налагавшей уз.
Когда хотят сделать людей добрыми и мудрыми, терпимыми и благородными, то неизбежно приходят к желанию убить их всех.
Искусство никогда не обращается к толпе, к массе, оно говорит отдельному человеку, в глубоких и скрытых тайниках его души.
Политика есть дело грязное: ей надо людей практических, не брезгающих кровью, торговлей трупами и скупкой нечистот… Но избиратели доселе верят в возможность из трех сотен негодяев построить честное правительство в стране.
Есть много истин, правда лишь одна: штампованная признанная правда. Она готовится из грязного белья под бдительным надзором государства.
С Руси тянуло выстуженным ветром.
Жизнь одна человеку дана и прожить ее надо в Крыму.
У статуи Справедливости в руках меч. У статуи Справедливости глаза всегда завязаны, а одна чаша весов всегда опущена!
Дано и отдано?
Подарено и взято?
Все погашается возвратом?
Торгаши!
Вы выдумали благодарность, чтобы поймать в зародыше
И удушить добро!

Поэтические цитаты

‎

	В деревнях погорелых и страшных, Где толчётся шатущий народ, Шлёндит пьяная в лохмах кумашных Да бесстыжие песни орёт.
	— «Русь гулящая»

	Как я любил этот кактус Европы На окоёме Азийских пустынь – Эту кипящую магму народов Под неустойчивой скорлупой,
	— из стихотворения «Четверть века»

	Пустыня спит, и мысль растёт... И тихо всё во всей Пустыне, Широкий звёздный небосвод Да аромат степной полыни...
	— «Монмартр... Внизу ревёт Париж»

	И нет истории темней, страшней, Безумней, чем история России.
	— «Россия»

	А Марина в Тушино бежала И меня живого обнимала, И, собрав неслыханную рать, Подступал я вновь к Москве со славой... А потом лежал в снегу ― безглавый ― В городе Калуге над Окой, Умерщвлён татарами и жмудью...^[1]
	— «Dmetrius-lmperator» [Пути России], 19 декабря 1917

Что менялось? Знаки и возглавья.
Тот же ураган на всех путях:
В комиссарах — дурь самодержавья,
Взрывы революции в царях.
Вздеть на виску, выбить из подклетья,
И швырнуть вперёд через столетья
Вопреки законам естества —
Тот же хмель и та же трын-трава.
Ныне ль, даве ль — всё одно и то же:
Волчьи морды, машкеры и рожи,
Спёртый дух и одичалый мозг,
Сыск и кухня Тайных Канцелярий,
Пьяный гик осатанелых тварей,
Жгучий свист шпицрутенов и розг...

— «Северовосток», 1920

Цитаты о Волошине

Ни бархатные штаны, ни стихи о любви не убеждают в реальности его существования. С ним легче разговаривать о Майе или о надписях на солнечных часах, но можно ли только воображаемому человеку пожаловаться на зубную боль. Отсюда недоверие и профессиональная улыбка Волошина, привыкшего, чтобы его щупали ― настоящий ли. Не только noli me tangere, но всяческие удобства при осмотре. Только нам не прощупать ― на ризе риза; а что если под всеми ризами трепетное тело с его жестокими правами, и под всеми приемами нашего Эредиа страстное косматое сердце. Нет, не надо пробовать снять неснимаемую маску!^[2]

— Илья Эренбург, «Портреты современных поэтов», 1922

Пишу и вижу: голова Зевеса на могучих плечах, а на дремучих, невероятного завива кудрях, узенький полынный веночек, насущная необходимость, принимаемая дураками за стилизацию, равно как его белый парусиновый балахон, о котором так долго и жарко спорили (особенно дамы), есть ли или нет под ним штаны.
Парусина, полынь, сандалии — что чище и вечнее, и почему человек не вправе предпочитать чистое (стирающееся, как парусина, и сменяющееся, но неизменное, как сандалии и полынь) — чистое и вечное — грязному (городскому) и случайному (модному)? И что убийственнее — городского и модного — на берегу моря, да ещё такого моря, да ещё на таком берегу! Моя формула одежды: то, что не красиво на ветру, есть уродливо. Волошинский балахон и полынный веночек были хороши на ветру.

— Марина Цветаева, «Живое о живом», 1932

Нет обратнее стихов, чем Волошина и Черубины. Ибо он, такой женственный в жизни, в поэзии своей — целиком мужественен, то есть голова и пять чувств, из которых больше всего — зрение. Поэт — живописец и ваятель, поэт — миросозерцатель, никогда не лирик как строй души. И он так же не мог написать стихов Черубины, как Черубина — его. Но факт, что люди были знакомы, что один из них писал и печатался давно, второй никогда, что один — мужчина, другой — женщина, даже факт одной и той же полыни в стихах — неизбежно заставляли людей утверждать невозможность куда большую, чем сосуществование поэта и поэта, равенство известного с безвестным, несущественность в деле поэтической силы — мужского и женского, естественность одной и той же полыни в стихах при одном и том же полынном местопребывании — Коктебеле, право всякого на одну полынь, лишь бы полынь выходила разная, и, наконец, самостоятельный Божий дар, ни в каких поправках, кроме собственного опыта, не нуждающийся. «Я бы очень хотел так писать, как Черубина, но я так не умею», — вот точные слова М.В. о своём предполагаемом авторстве.

— Марина Цветаева, «Живое о живом», 1932

Удачное понятье: гений места.
Здесь Макс творил себя, свой мир и дом.
Для нас он был страницей палимпсеста;
Сияли иероглифы на нём
Любви, познанья, мужества, протеста,
А прежний текст в безгласье вековом
Был кем-то сочинён, презревшим сроки,
И явственно еще сквозили строки.
Когда я в дом поэта приезжал,
И гений места выбегал для встречи,
Как радостно лицо я погружал
В дебрь бороды, обняв крутые плечи
В холсте расшитом — Макс руки не жал.
Он звал Марусю, и без долгой речи
Бывали мы, невольно смущены,
В беленой келье вмиг поселены.
Дверь прямо в степь.
Железные кровати.
Дырявая циновка на полу.
Для платья гвоздь, — но сколько благодати
В такой тиши, в отшельничьем углу.
Потом среди приветствий и объятий
Шли на террасы к общему столу
В веселый круг доверья и свободы.
Был тучен Макс, но полон сил в те годы.^[3]

— Сергей Шервинский, «Коктебельские октавы» (из цикла «Коктебельские стихи»), 1950-е

Примечания

↑ Волошин М.А. Собрание сочинений. Т.1-2. Москва, «Эллис Лак», 2003-2004 гг.
↑ Эренбург И.Г. «Портреты современных поэтов». — СПб.: Журнал «Нева», 1999 г.
↑ С. Шервинский. Стихотворения. Воспоминания. — М.: Водолей, 1999 г.

[1] Волошин М.А. Собрание сочинений. Т.1-2. Москва, «Эллис Лак», 2003-2004 гг.

[2] Эренбург И.Г. «Портреты современных поэтов». — СПб.: Журнал «Нева», 1999 г.

[шер-3] С. Шервинский. Стихотворения. Воспоминания. — М.: Водолей, 1999 г.

[1]

[2]

[3]