Оя́ть — левый приток Свири, река в Ленинградской областиРоссии (вытекающая из озера на границе Вологодской области), относится к бассейну Ладожского озера. Берёт своё начало из Чаймозера на Вепсовской возвышенности. Высота истока — 222 м над уровнем моря, высота устья — 4,6 м над уровнем моря. От истока до деревни Алёховщина берега преимущественно холмистые, покрыты лесом, плёсы чередуются с перекатами. Встречаются затяжные перекаты, до 2 километров длиной. Близ деревни Надпорожье — два порога, довольно бурных. После деревни Алёховщина перекаты исчезают, река принимает равнинный характер.
В девятом часу остановились мы в Сермаксе. Большая деревня эта расположена по обоим берегам судоходной реки Ояти. Деревня на левом берегу называется также Боровскою или просто Бором. Жители промышляют рыбой и хлебопашеством, многие имеют свои галиоты и вообще весьма зажиточны.[1]
— Фёдор Литке, Третье плавание брига «Новая Земля», 1823
Вторая половина лета и первая осени были небывалой красоты, теплоты, ясности, чистоты, сухости, без засухи и пожаров. Словом, я такого сезона не помню... Писал я все больше Оять с разных пунктов. Хочу из неё сделать две картины.[2]
— Василий Поленов, из письма сестре Елене, 26 сентября 1880 года
Река Oять впадает в Ладожское озеро с востока и близ устья течёт в низменных песчаных берегах, которые, по мере удаления от озера, постепенно возвышаются, делаются волее высокими...[3]
— Павел Венюков, «Отложения девонской системы» (глава «Река Оять»), 1884
В отложениях Ояти недостаёт совершенно известняков, т. е. той группы пластов, которую принимают за средний ярус и сравнительно с которой различают верхние и нижние песчаники.[3]
— Павел Венюков, «Отложения девонской системы» (глава «Река Оять»), 1884
Оять восхитительна. Её широкая пойма с обеих сторон окаймлена довольно высокими холмами, поросшими лиственным лесом.[4]
Река течёт по глубокой древней долине, имеет чётко выраженную пойму, надпойменные ледниковые и послеледниковые террасы. Вместе со Свирью и Пашой Оять образует при впадении значительную по площади заболоченную дельту.[6]
...сообщается об особенностях приоятьского говора (умеренное «цоканье» и произношение «о» почти как «у») и о том, что жители деревень по Ояти — хорошие гончары. Скота держат мало за неимением мест для выпаса, ловят рыбу...[8]
...мелколиственная зелёная занавесь расступается, слева открывается пространство поймы; внизу, оправленная высокими берегами, сверкает быстрая вода: река Оять. Она разрезает окрудающую лесистую равнину так глубоко, что местами её пойма превращается в настоящий каньон.[8]
...как в течении реки Оять на ее крутых изгибах вдруг проявляется неостановимая сила, так и в здешних людях неожиданно открываются горячий темперамент...[8]
Положением своим при берегах Финскаго залива, смежностью с Ладожским и Чудским озерами великия имеет выгоды для сообщения с иностранными государствами и разными губерниями России. К сему последнему служат наиболе реки Нарова, Волхов, Нева и Ладожской канал, меньше ― реки Луга, Сясь, Оять, Мга, Тосна и Ижора.[10]
Содержание этой повести состоит в том, что над Ладожским озером и его берегами стала носиться по воздуху икона Богоматери, переменяя место. Слух об этом переходил из уст в уста; стерегли ее люди, несколько раз видели там и сям и не могли взять, пока наконец она сама не далась в руки там, где ей угодно было остановиться. Сначала она показалась рыболовам над волнами Ладожского озера, поплыла по воздуху и исчезла из виду; потом она остановилась на воздухе над рекою Оятью, на месте, называемом Смолков, в 10 верстах от Тихвина. Народ видел её: в глазах людей постояв несколько времени на одном месте, она удалилась; и на этом месте поставили часовню. Она явилась и остановилась над рекою при селе Имогенцах, удалилась оттуда и парила над горою Куковой, за 20 верст от Тихвина: и стекошася тамо православныи людие, зряще чюдноя икона владычицы предъстоящу на воздуху и пресветло сияющу. Один час пребыла она недвижно в воздушном пространстве, потом двинулась и снова исчезла из глаз и явилась над той же рекой; наконец стала на воздухе над Тихвином и далее не шла.[11]
— Николай Костомаров, «Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада», 1863
Река Oять впадает в Ладожское озеро с востока и близ устья течёт в низменных песчаных берегах, которые, по мере удаления от озера, постепенно возвышаются, делаются волее высокими, достигая, как у деревни Каменки, высоты 6-10 метров, но состоят только также исключительно из новейших песчаных образований.[3]
— Павел Венюков, «Отложения девонской системы» (глава «Река Оять»), 1884
Только у деревни Кургино, недалеко от погоста Имачинского, река прорыла себе более глубокое ложе среди коренных пород, которые и обнажаются местами в её высоких берегах. Выше Кургино на правом берегу Ояти находится незначительно обнажение, метров около 3-4 высоты, в котором главную роль играет красныйпесчаник с небольшими прослоями глин и мергелей светло-зелёного и фиолетового цветов.[3]
— Павел Венюков, «Отложения девонской системы» (глава «Река Оять»), 1884
Но более интересное обнажение находится около деревни Вачукинцы. Ещё в 1873 году в Записках Минералогического Общества проф. Иностранцев поместил очень интересную заметку о «плеченогих в древнем красном песчанике р. Ояти»,[12] в которой он описывает любопытный факт, указывающий на связь песчаных отложений девонской системы с известняками и мергелями.[3]
— Павел Венюков, «Отложения девонской системы» (глава «Река Оять»), 1884
Немного ниже деревни Суббоченцы берега довольно высоки, но образованы точно также слоистыми мелкозернистыми тёмно-серыми песчаными глинами с многочисленными прослоями песка. Около самой деревни проходит значительная возвышенность, образующая к реке обрыв, который весь сложен из песка и только внизу залегает глина. Песок светло-жёлтого цвета, слоистый, причём слои мелкозернистого песка перемежаются с более крупным, а иногда даже со слоями гравия и небольших валунов (до 1 дециметра в диаметре).[3]
— Павел Венюков, «Отложения девонской системы» (глава «Река Оять»), 1884
Мы описали одну из типичных возвышенностей или кряжей, которые имеют по берегам Ояти почти повсеместное распространение, являясь то отдельными островками, то в виду длинных гряд, достигающих иногда очень значительной высоты и покрытых большею частью лесом.
Только около Пойкима снова появляется красный песчаник, выходы которого мы находим близ деревни Зуевой, где у самого берега реки около воды обнажается интензивно-красный песчаник до двух метров мощностью.[3]
— Павел Венюков, «Отложения девонской системы» (глава «Река Оять»), 1884
Начиная с Пойкима, по берегам Ояти снова появляются выходы глин и мергелей, но эти выходы по берегам очень незначительны и большею частью представляют несколько перемежающихся слоёв песчаника и разноцветных глин; гораздо большего развития эти глины и мергели достигают в берегах небольших речек, впадающих в Оять. Например, незначительная речка Савинка прорыла себе глубокое ложе в толщах красного песчаника. Небольшая речка извивается среди обрывистых высоких берегов, которые достигают высоты слишком 30 метров, поднимаясь вертикальной стеной.[3]
— Павел Венюков, «Отложения девонской системы» (глава «Река Оять»), 1884
Почти от самого впадения Савинки в Оять и далее вверх по течению на каждом шагу встречается множество прекрасных обнажений; я не буду описывать их, так как они слишком однообразны и по следующему разрезу можно иметь ясное понятие о последовательности напластования, что же касается до мощности отдельных пластов, то эти величины так разнообразны и изменчивы в близких даже друг с другом выходам, что приховодить их нет никакой цели.[3]
— Павел Венюков, «Отложения девонской системы» (глава «Река Оять»), 1884
Вверх по Ояти за Пикинчами, близ Подборья, Антоновщины и в некоторых других местах, мы находим выходы коренных пород, которые выражаются совершенно так же, как и описанные раньше: точно такое же преобладание красного песчаника и затем чередование слоёв глин, мергелей и песчаников. Вследствие подобного однообразия в строении берегов р. Ояти, я решил не подниматься далее по реке выше Антоновщины и здесь окончить свои исследования.[3]
— Павел Венюков, «Отложения девонской системы» (глава «Река Оять»), 1884
Отложения по реке Ояти были исследованы и описаны уже несколько раз, но их место в общей системе девонских отложений всё-таки осталось неопределённым. Куторга относил их к нижнему и среднему своим ярусам (песчаникам и мергелям). Г. Бок поместил эти отложения в нижний песчаниковый ярус девонской системы, наконец, проф. Барбот-де-Марни большую часть отложений относит к верхнему ярусу, а некоторые нижележащие слои к нижнему. Но почему же происходит подобная неопределённость относительно отложений по реке Ояти, почему одни авторы относят их к нижнему ярусу, другие к верхнему? Конечно, это находится в зависимости от однообразного характера этих отложений, от совершенного отсутствия каких бы то ни было резких границ между различными группами слоёв. В отложениях Ояти недостаёт совершенно известняков, т. е. той группы пластов, которую принимают за средний ярус и сравнительно с которой различают верхние и нижние песчаники.[3]
— Павел Венюков, «Отложения девонской системы» (глава «Река Оять»), 1884
Поднялся бурный ветер, всколыхнулось тихое озеро, помутилась вода ― и всем стало понятно, что собрался водяной хозяин вон выходить. А куда ему бежать? <...> «Если (думает он) пуститься смаху и во всю силу на реку Оять (к югу), ― до нее всего девять верст, ― так опять же и туда дорога идет по значительному возвышению: сидя на речной колоде, тут не перегребешь». Думал ― думал водяной, хлопал голыми руками по голым бёдрам (все это слышали) и порешил на том, что пустился в реку Шокшу.[13]
— Сергей Максимов, «Нечистая, неведомая и крестная сила», 1899
Карелы заселяют сплошною массой западную часть губернии, смежную с Финляндией (почти весь Олонецкий уезд, с.-з. части Петрозаводского и Повенецкого уездов), а чудь сидит в ю. -в. части Лодейнопольского уезда (верхнее течение р. Ояти) и несколькими селениями перекидывается в Вытегорский уезд.[14]
То же стремление перейти от интимных, в ряде случаев камерных образов к образам эпическим наблюдается и в этюдах реки Ояти, исполненных в Имоченцах, где Поленов провел часть лета и осень 1880 года. «Вторая половина лета и первая осени, — писал художник из Имоченцев своей сестре, — были небывалой красоты, теплоты, ясности, чистоты, сухости, без засухи и пожаров. Словом, я такого сезона не помню... Писал я все больше Оять с разных пунктов. Хочу из неё сделать две картины». В это лето были написаны три этюда реки Ояти: «Река Оять» (размером 23 x 44), «Река Оять» (размером 21 х 32) и неоконченный этюд «На реке Ояти» (24 х 44,5); все они принадлежат семье Поленова.[2]
Река Оять берёт своё начало в озере Чаимозеро, расположенном на границе Ленинградской и Вологодской областей, протекает по территории Подпорожского и Лодейнопольского районов и впадает в реку Свирь в 16 километрах от устья. Это один из её крупных притоков длиной 266 км. Оять принимает воды тридцати более или менее разветвлённых рек и ручьёв, и, таким образом, вся система достигает протяжённости около 2000 км.[6]
Река течёт по глубокой древней долине, имеет чётко выраженную пойму, надпойменные ледниковые и послеледниковые террасы. Вместе со Свирью и Пашой Оять образует при впадении значительную по площади заболоченную дельту. Местность характеризуется озёрами ледникового происхождения (некоторые из них имеют сток в реку Оять), болотами, часть которых является заросшими озерами. <...>
Река Оять была контактной зоной двух культурных областей, чем и объясняется <...> смешанность погребальной обрядности.[6]
...сообщается об особенностях приоятьского говора (умеренное «цоканье» и произношение «о» почти как «у») и о том, что жители деревень по Ояти — хорошие гончары. Скота держат мало за неимением мест для выпаса, ловят рыбу, которой богаты здешние реки и озера, из нее пекут пироги-рыбники. А деньги зарабатывают в основном валкой и переработкой леса. <...>
В XII веке этноним «весь» исчезает из летописных источников, сменяясь термином «чудь», имевшим, по-видимому, более широкое значение. Это название (в обиходной форме — «чухна», «чухарь») сохранилось до XX века; оно распространялось на несколько народностей, близких по языку и культуре: эстонцев, ижорцев. По данным исследований 1920-х годов, большинство жителей южновепсских деревень называли себя чухарями; севернее, на Свири и Ояти, господствовало самоназвание «людики», такое же, как у части южных карелов.[8]
От устья верстах в пяти оставили мы Свирь слева и въехали в реку Оять. За несколько минут до того показались нам, через низменные места, мачты галиотов, зимующих в обширном селе Сермаксе, лежащем на Ояти верстах в трех от устья. В этой реке наехали мы на прососы и прорубы, оставленные рыбаками. Я только было задремал, вдруг слышу со всех сторон: дыры, дыры, поло, поло. Вскочив, вижу, что весь лёд вокруг меня в движении; я очень испугался и стал думать, как бы спасти инструменты; удивлялся только, отчего сани мои, как и все прочие, стоят неподвижно и не проваливаются. Более минуты нужно мне было, чтобы образумиться: это была обманчивость оптическая, происходившая от маленького кружения головы. Если смотреть в продолжение нескольких часов беспрерывно на лед, стремительно убегающий из-под саней, кажется он в движении и тогда, когда сани остановятся.[1]
— Фёдор Литке, Третье плавание брига «Новая Земля», 1823
В девятом часу остановились мы в Сермаксе. Большая деревня эта расположена по обоим берегам судоходной реки Ояти. Деревня на левом берегу называется также Боровскою или просто Бором. Жители промышляют рыбой и хлебопашеством, многие имеют свои галиоты и вообще весьма зажиточны. В Сермаксе пересекаются большой Архангельский тракт и граница между С.-Петербургской и Олонецкой губерниями. Отсюда до Ладожского озера нет ни по Ояти, ни по Свири ни одного жилья; в некоторых только местах рыбачьи шалаши.[1]
— Фёдор Литке, Третье плавание брига «Новая Земля», 1823
...мы прибыли в Озёра <18 сентября>. Это ― группа деревень, находящаяся в 23 км от Винниц. Население ― чисто вепсское. Уже в Винницах, по дороге и здесь мы имеем возможность любоваться исключительно живописной природой. Оять восхитительна. Её широкая пойма с обеих сторон окаймлена довольно высокими холмами, поросшими лиственным лесом. Лес теперь удивительно богат красками. Вообще простор здесь чувствуется больший, чем в Карелии.[4]
...вышли из Ладвы в Озёра <30 сентября>. Первые девять км. шли тропинкой по берегу Ояти. Очень красивые места, истинно поленовские. Мы выбрали этот маршрут с намерением по пути осмотреть строительство нового поселка ― Курбы. Это будет новый, как тут говорят, перспективный лесопункт, срок работы которого расчитан на 25-30 лет... <...> Курбинское строительство в самом деле производит очень благоприятное впечатление. В качестве жилых зданий здесь возводятся исключительно рубленые дома ― одноквартирные, двухквартирные. Посёлок хорошо распланирован, удачно выбрана для него место ― в сосново-еловом бору вблизи берега Ояти.[4]
Грузовое движение по Неве было большое, буксирные пароходы тянули громадные плоты, главным образом с реки Оять, волокли баржи с хлебом с Волги или дровами с той же Ояти, Волхова, Шелони, с Тихвинки и Сома.[15]
— Дмитрий Засосов, Владимир Пызин. «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов», 1976
Наконец, поворот, мелколиственная зелёная занавесь расступается, слева открывается пространство поймы; внизу, оправленная высокими берегами, сверкает быстрая вода: река Оять. Она разрезает окружающую лесистую равнину так глубоко, что местами её пойма превращается в настоящий каньон. Очередной поворот дороги – и мы въезжаем в старинное село Винницы, расположенное вдоль берега Ояти на одной из самых живописных её излучин.[8]
Ради нас Клавдия Емельяновна затеяла печь калитки — «калиткат» по-вепсски. (В вепсском языке ударение стремится стать на первый слог. Причем один и тот же носитель языка по-русски будет произносить «Оять», а переходя на вепсский — «Оятка».) <...>
Скрытая яркость — это очень по-вепсски. Тут ничто не бросается в глаза, на первый взгляд все кажется приглушенным, обыденным. И небо, то серое, то блекло-голубое; и леса, и реки, и разбросанные между ними деревушки. Тут нет швейцарских пейзажей и итальянских красок, все тихое, спокойное. Поэтому и рассказывать об этих местах трудно: о чем, собственно? Жизнь и характеры людей — под стать природе: люди как люди. Самый общий (не всех, но подавляющего большинства) — светло-серый цвет глаз. Но как в течении реки Оять на ее крутых изгибах вдруг проявляется неостановимая сила, так и в здешних людях неожиданно открываются горячий темперамент, поэтичность, песенный дар. И упрямое умение во всем оставаться собой. Огонь под слоем пепла.[8]
О, Господи, попалась на глаза старая фотография 1955 года. Вепсы, река Оять, край непуганых птиц и зверей, где никто отродясь паровоза не видел. Я свежеиспеченный учитель русской словесности, заброшенный сюда «по распределению», а мне уже доверен выпускной класс.[16]
— Владимир Арро, «Шорохи и громы» (глава «На реке Оять»), 2021
Миша прилёг на панцирную кровать, чуть поскрипывающую, чуть постанывающую, чуть поскуливающую, и заснул с кедами в обнимку, будто это руки самого Жени Шлеина; и снилось ему, будто река Оять поднялась до края кровати и кеды поплыли, поплыли. Замер, дрожит, изумлён, любит, смотрит, горит, вопрошает, зовёт... Он входит в воду реки вслед за ними, а бабушка на берегу кричит ему вслед: «Внучек, вернись! Утонешь!»[9]
Товарищ, издевкой меня не позорь За ветер шелонник, за ярусы зорь.
Тяжелый шелонник не бросит гулять.
Тяжелые парни идут на Оять. Одёжа на ять и щиблеты на ять, Фартовые парни идут на Оять.
Трешкоты и соймы на верных реках,
И песня-путевка лежит на руках.[17]
Всё реже полесья, безрыбнее губы,
Селенья ребрасты, обглоданы срубы, Бревно на избе не в медвежий обхват,
И баба пошла ― прощалыжный обряд, ―
Платок не по брови и речью соромна,
Сама на Ояти, а бает Коломной.[18]
— Николай Клюев, «Гнездо Третье» (из цикла «Песнь о Великой Матери»), до 1934
Свитки небес и престольные ясные сосны
В тёплом безвременьи и в живоносной смоле
Небо Монтаны над матерной речкой Оятью <...>
Речка течёт забываясь и прячась во мгле...[5]
— Александр Миронов, «Здесь в настоящем в бесцветном безвременьи дней...» (из цикла «Therapeia»), 1979
Полудачная местность. Оять и Шексна.
Хорошо бы купить барабан.
Если бросить в колодец монетку, она,
Возвратясь, прилипает к губам...[7]
↑ 123Ф.П.Литке. Четырёхкратное путешествие в Северный Ледовитый океан на военном бриге «Новая Земля». — М.-Л., 1948 г. — 334 с.
↑ 12Т. В. Юрова. Василий Дмитриевич Поленов. — М.: «Искусство», 1961 г. — С. 6. — 168 с.
↑ 1234567891011П. Венюков. Отложения девонской системы Европейской России. Опыт их подразделения и параллелизации. — СПб., 1884 г. — 303 с.: ил.; (книга удостоена премии Ильенкова). — с.224-231
↑ 1234В. В. Пименов. Моя профессия — этнограф. Очень личные заметки о не слишком давнем прошлом, настоящем и будущем отечественной этнографической науки. — Сост., отв. ред., автор эпилога Т. С. Гузенкова. — СПб., 2015 г.
↑ 12Александр Миронов. Избранное: Стихотворения и поэмы 1964—2000. Сост. Е. Шварц. — СПб.: ИНАПРЕСС, 2002 г.
↑ 12Александр Белых. Акума, или Солнце мертвых. — М.: Алетейя, 2019 г.
↑Радищев А. Н. Полное собрание сочинений в 3 томах. — М. Л.: Издательство АН СССР, 1941 г., том второй
↑Собрание сочинений Н. И. Костомарова в 8 книгах, 21 т. Исторические монографии и исследования. СПб., Типография М.М.Стасюлевича, 1904. Книга 3, Том 7-8.
↑Записки Императорского Минералогического Общества. II c., т. VIII, 1873 год, стр. 161.
↑С. В. Максимов. «Нечистая, неведомая и крестная сила». — Санкт-Петербург: ТОО «Полисет», 1994 г.
↑Н. И. Березин, «Пешком по карельским водопадам» с 60 рисунками художника И. С. Казакова и оригинальными фотографиями автора, с 5 карточками в тексте. — С.-Петербург : Типография Товарищества «Общественная польза», 1903 г. 193 с.
↑Д. А. Засосов, В. И. Пызин. Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов (записки очевидцев). — Л.: Лениздат, 1991 г.
↑Владимир Арро. Шорохи и громы. — СПб.: «Алетейя», 2021 г.
↑А. А. Прокофьев. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта (большая серия). — Л.: Советский писатель, 1976 г.
↑Н. Клюев. «Сердце единорога». СПб.: РХГИ, 1999 г.
