Водяно́й (также водник, водяник, водяной дедушка, водяной шут, водовик) — в славянской мифологии дух, обитающий в воде, хозяин вод. Воплощение стихии воды как отрицательного и опасного начала. Водяные считаются типичными представителями славянской демонологии. Согласно легендам они являются падшими ангелами, сброшенными богом с небес и попавшими в водную среду. Хотя водяной имеет отдельный образ, представления о нём часто пересекались с русалками, чёртом, реже — с лешим.
Как правило, его представляли в виде голого обрюзглого старика, пучеглазого, с рыбьим хвостом или в восточнославянских мифах — очень длинными ногами. Он опутан тиной или одет в красную рубаху, имеет большую окладистую бороду и зелёные усы. Имеет звериные или рыбьи черты — рыбий или коровий хвост, гусиные лапы с перепонками или коровьи копыта, кожа, как у налима, рог на голове. Во многих поверьях он выглядит как заросший шерстью чёрт с рогами или чудовище серого цвета. Водяной может ездить верхом на крупном соме, из-за чего эту рыбу называют чёртовым конём.
Водяной довольно робкий старик, который смел только в своем царстве, в омуте, и там, если осерчает, хватает купальщиков за ноги и топит их, особенно таких, которые ходят купаться без креста или же не в указанное время, позднею осенью.
...всё-таки он ребёнок в сравнении с сами́м водяны́м, диковинным стариком, в штанах из угриной кожи и чешуйчатой куртке, застёгнутой жёлтыми кувшинками вместо пуговиц; волосы его опутаны тростником, борода покрыта зелёною тиной, а от этого красивее не будешь!
— Ну, такъ какъ же осенью водяной-то безъ русалокъ живетъ?
— А вотъ онъ съ Ильина дня и начнетъ по нимъ скучать. Заскучаетъ до тоски, разсердится и начинаетъ бурлить.[1]
...упорно держится повсюду слух, что водяной требует жертв живыми существами, особенно от тех, которые строят новые мельницы. С этой целью, в недалекую старину, сталкивали в омут какого-нибудь запоздалого путника, а в настоящее время бросают дохлых животных...[3]
Вскинул глаза: стоит мужик, огромный, весь обросший рыжими волосами, с выпученными от злобы глазами и с сжатыми в кулаки ручищами. Прямо — зверь, а не человек. Голос басистый и хриплый, голова похожа на выкорчеванный дубовый корень. Ужас! Настоящий Водяной!..[6]
Щуки — как ослизлые поленья. Чёрные сомы, похожие на водяных.[7]
— Николай Сладков, «В ямах» (из книги «Подводная газета»), 1966
Старики говорят, что в давние времена примерно в трёх километрах к западу от деревни Максютово было озеро. Хозяином его был водяной в облике девушки-красавицы, и она каждое утро купалась в нём.[8]
— Вадим Марушин, «По реке Белой к жемчужине Урала — пещере Шульган-Таш», 2016
...водяной также не везде у нас известен. Он живет с русалками, даже почитается их большаком, тогда как леший всегда живет одиноко и кроме какого-нибудь оборотня, никого из собратов своих около себя не терпит. О водяном трудно собрать подробные сведения; один только мужик рассказывал мне об нем, как очевидец, — другие большею частью только знали, что есть где-то и водяные, но Бог весть где. Водяной довольно робкий старик, который смел только в своем царстве, в омуте, и там, если осерчает, хватает купальщиков за ноги и топит их, особенно таких, которые ходят купаться без креста или же не в указанное время, позднею осенью.
Жил он, как и все его голые и мокрые родичи, целой семьей, которая у этого олонецкого водяного была очень большая, а потому он, как полагают, больше всех товарищей своих и нуждался в свежих мёртвых телах. Стал окрестный народ очень побаиваться, перестал из того озера воду брать, а наконец и подходить близко к нему, даже днем. Думали-гадали, как избавиться, и ничего не изобрели. Однако, нашелся один мудрый человек из стариков-отшельников, живших в лесной келейке неподалеку. Он и подал добрый совет: «Надо, говорит, иконы поднять, на том берегу Миколе-угоднику помолиться, водосвятной молебен заказать и той святой водой побрызгать в озерную воду с кропила». Послушались мужички: зазвонили и запели. Впереди понесли церковный фонарь и побежали мальчишки, а сзади потянулся длинный хвост из баб и рядом с ними поплелись старики с клюками. Поднялся бурный ветер, всколыхнулось тихое озеро, помутилась вода ― и всем стало понятно, что собрался водяной хозяин вон выходить. А куда ему бежать? <...> «Если (думает он) пуститься смаху и во всю силу на реку Оять (к югу), ― до неё всего девять верст, ― так опять же и туда дорога идет по значительному возвышению: сидя на речной колоде, тут не перегребешь». Думал ― думал водяной, хлопал голыми руками по голым бёдрам (все это слышали) и порешил на том, что пустился в реку Шокшу.[3]
Водяной находится в непримиримо враждебных отношениях с дедушкой домовым, с которым, при случайных встречах, неукоснительно вступает в драку. С добряками-домовыми водяные не схожи характером, оставаясь злобными духами, а потому всеми и повсюду причисляются к настоящим чертям. Людям приносят они один лишь вред и радостно встречают в своих владениях всех оплошавших, случайных и намеренных утопленников (самоубийц). На утопленницах они женятся, а ещё охотнее на тех девицах, которые прокляты родителями.[3]
В выборе мест для жительства, водяные неразборчивы и, вместо чистых и прозрачных озерных пучин, охотно селятся в реках, причём из рек предпочитают те, которые прорезаются сквозь непроницаемые чащи еловых боров и тихо, медленно пробираются в низменностях и впадинах. Сюда, сквозь сеть сплетшихся корней, никогда не проникают солнечные лучи; здесь опрокинутые в воду деревья бурелома никем не прибираются и никому не нужны. Они или образуют естественные мосты, или — самородные плотины, а между ними получаются те глубокие, обрывистые омуты, какие намеренно устраиваются около мельниц. Тут любят водиться крупные щуки, и нередко приселяются речные богатыри, придорожные разбойники, усачи-сомы. Не брезгуя ни лесными, ни мельничными омутами, водяные духи предпочитают, однако, «пади» под мельницами, где быстрина мутит воду и вымывает ямины.[3]
Пословица говорит, что «водой мельница стоит, да от воды и погибает», а потому-то все помыслы и хлопоты мельника сосредоточены на плотине, которую размывает и прорывает не иначе, как по воле и силами водяного черта. Оттого всякий день мельник, хоть дела нет, а из рук топора не выпускает и, сверх того, старается всякими способами ублажить водяного по заветам прадедов. Так, например, упорно держится повсюду слух, что водяной требует жертв живыми существами, особенно от тех, которые строят новые мельницы. С этой целью, в недалекую старину, сталкивали в омут какого-нибудь запоздалого путника, а в настоящее время бросают дохлых животных (непременно в шкуре).[3]
Кровоподтеки, в виде синяков на теле, раны и царапины, замечаемые на трупах вынутых из воды утопленников, служат наглядным свидетельством, что эти несчастные побывали в лапах водяного. Трупы людей он возвращает не всегда, руководясь личными капризами и соображениями, но трупы животных почти всегда оставляет для семейного продовольствия.[3]
На переходе от весны к лету, в пору быстро набегающих, шумных, красивых гроз, бурных вихрей и наводнений, лесные и водяные духи справляют свои свадьбы, сопровождаемые буйным весельем. Разгулом нечистой силы на брачных пиршествах крестьяне объясняют несчастья от весенних циклонов; водяные ломают мельницы, лешие размётывают овины, клади, валят деревья. Если мужика, при ясном небе, обольёт сильный дождь из налетевшей «шальной» тучки, — что называется, дождь сквозь солнце, грибной дождик, — он склонен думать, что шёл мимо бани, где новобрачный леший парился со своею молодою женою и, рассердясь на прохожего, окатил его водою из шайки, с головы до ног.[2]
Ямы — дело особое. Яму с берега видно. И называют её тогда омут. Охотиться на ямах лучше вдвоём: один ныряет, второй страхует.
В яме темно, холодно и жутковато. Но зато рыба там самая крупная. Щуки — как ослизлые поленья. Чёрные сомы, похожие на водяных. Головастые голавли, краснопёрые краснопёрки.[7]
— Николай Сладков, «В ямах» (из книги «Подводная газета»), 1966
Старики говорят, что в давние времена примерно в трёх километрах к западу от деревни Максютово было озеро. Хозяином его был водяной в облике девушки-красавицы, и она каждое утро купалась в нём. Напрасно егеты пытались тайно подкрасться к ней: «красавица» оставалась неуловимой. И вот однажды один из егетов предложил своим товарищам: «Подбросим-ка водяному сапог и поглядим, что он будет с ним делать». Сказано ― сделано. Нашли сапог и ранним утром, оставили его на берегу озера на самом видном месте. Сами спрятались и наблюдают. Схватил его и, недолго думая, стал натягивать его на ногу. Пыхтит, вовсю старается, да вот беда: натянет сапог на одну ногу ― другая босой остаётся; сунет другую ― та же история. Долго-долго он возился с сапогом, пока не додумался обе ноги в один сапог одновременно сунуть. Засунул. Хотел встать ― да не тут-то было: не может шагу ступить ― все падает да падает. Видя это, решили егеты схватить его. Гурьбой накинулись на водяного ― поймали, крепко держат его. Хотели в аул тащить, но не тут-то было. Водяной как взвизгнет, так все от него невольно шарахнулись. Освободили его от своих цепких рук. А тому того и надо. Сбежал водяной с этого озера. После чего вода в этом озере высохла. Не стало хозяина, не стало и озера. Так аксакалы сказывают.[8]
— Вадим Марушин, «По реке Белой к жемчужине Урала — пещере Шульган-Таш», 2016
«Бом-бом-бом!» — звонил колокол, когда ещё висел на колокольне, и раз вечером, на закате солнца, раскачнулся хорошенько, сорвался и полетел… Блестящая медь так и засверкала пурпуром в лучах заходящего солнца.
«Бом-бом! Иду спать!» — зазвонил колокол и полетел прямо в реку Одензе, в самое глубокое место, которое и прозвали с тех пор «колокольною бездной». Но не удалось колоколу уснуть, успокоиться: он звонит в жилище водяно́го так, что слышно иной раз и на берегу. Люди говорят, что звон его предвещает чью-нибудь смерть, но это неправда. Колокол звонит, беседуя с водяным, и последний теперь уже не так одинок, как прежде.
О чём же звонит колокол? Колокол очень стар; говорят; что он звонил на колокольне ещё раньше, чем родилась бабушкина бабушка, и всё-таки он ребёнок в сравнении с сами́м водяны́м, диковинным стариком, в штанах из угриной кожи и чешуйчатой куртке, застёгнутой жёлтыми кувшинками вместо пуговиц; волосы его опутаны тростником, борода покрыта зелёною тиной, а от этого красивее не будешь!
— Ну, такъ какъ же осенью водяной-то безъ русалокъ живетъ?
— А вотъ онъ съ Ильина дня и начнетъ по нимъ скучать. Заскучаетъ до тоски, разсердится и начинаетъ бурлить.
— И долго онъ пробурлитъ?
— Да вплоть до заморозковъ, до ледяного сала. Ищетъ ихъ и бурлитъ. Тутъ-то вѣдь всѣ и бѣды на водѣ, когда онъ русалокъ ищетъ. Сколько лодокъ-то опрокидывается, сколько судовъ потопляется, сколько людей тонетъ! А вотъ какъ сало по рѣкѣ пойдетъ, тутъ попріутихнетъ и застонетъ.
— Съ чего же стонетъ-то?
— А чувствуетъ, что и ему самому конецъ приходитъ, что подо льдомъ до весны засыпать пора — вотъ онъ и стонетъ.
— И ты слышалъ этотъ стонъ?
— Да какъ же не слышать-то! И вы сколько разъ слышали, коли на рѣкѣ бывали, когда сало идетъ, а только вѣдь вы человѣкъ невѣроятный.[1]
Проехало чучело, ухватило лапой мужика, посадило с собой рядом; помчались к озеру да с кручи вместе прыг в воду, очутились на зелёном дне.
— Ну, — говорит ему чучело, — народ мутить, меня ловить будешь али нет?
— Нет, уж теперь мне, батюшка водяной, не до смеху.
— А чем ты себя можешь оправдать, чтобы я тебя сейчас не съел?
— Мы народ рабочий, — отвечает мужик, — поработаю на тебя.
— А что делать умеешь?
— Неучёные мы, батюшка водяной, только баклуши и бьём.
— Хорошо, — говорит водяной, — бей баклуши… — и ушёл.[5]
Щёлкнул водяной мужика по маковке и обернул его в ерша.
Потом усы раздвинул, рот раскрыл и стал ерша заглатывать. А мужик, хоть и в ерша перевернулся, и тут угодить не мог; упёрся водяному поперёк горла щетиной. Закашлял водяной, задавился, вытащил ерша и выкинул его из воды на берег. Отдышался мужик, встал на ноги в своём виде, почесался и сказал:
— Ну да, оно ведь это тоже нелегко, с крестьянством-то.[5]
Вскинул глаза: стоит мужик, огромный, весь обросший рыжими волосами, с выпученными от злобы глазами и с сжатыми в кулаки ручищами. Прямо — зверь, а не человек. Голос басистый и хриплый, голова похожа на выкорчеванный дубовый корень. Ужас! Настоящий Водяной!.. Особенно после золото-розового видения с мягкими, округленными линиями женского молодого тела…
— Откуда ты вылез? — хрипит на все озеро Водяной.
Когда объяснил, что я охотник, «зорюю» на соседнем озере и прихожусь внуком своему дедушке, — дикий человек почесался и сбавил голосу:
— А нашто ты околь нас трешься?..
— За солью приехал. Соль позабыл…
— Ладно уж… Войди в избу… Дам, что ли…
Держась на приличном расстоянии от берега, я теперь понял, что опасность миновала, и причалил ботник к береговой иве. Вылез, подошел к Водяному и протянул ему руку. Гаргантюа, да и только! Руки, как лопаты, обросли рыжим мохом. Нагнувшись, вошел за ним в лачугу. Столик, нары с камышом, старая рухлядь — одежда, бабьи тряпки, а на стенке — обломок зеркальца.[6]
Если ночью над рекою Ты проходишь под Луной, Если, тёмный, над рекою Ты захвачен мглой ночной, Не советуйся с тоскою, Силен страшный Водяной. <...>
Сам сидит весь голый в тине,
В шапке, свитой из стеблей,
В скользком иле, в вязкой тине,
Манит странностью своей,
Но замкни свой слух кручине,
Тайный он советчик ей.[4]
↑ 12Н. А. Лейкинъ. На лонѣ природы. Юмористическiе очерки подгородной деревенской дачной жизни. — С.-Петербургъ. Типографія Р. Голике, Троицкая улица, д. No. 18. 1893 г.
↑ 12Амфитеатров А. В. «Сказочные были». Старое в новом. — СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1904 г. — стр. 240.
↑ 123456789С. В. Максимов. «Нечистая, неведомая и крестная сила». — Санкт-Петербург: ТОО «Полисет», 1994 г.
↑ 12К. Д. Бальмонт. Полное собрание стихов. Том шестой. Издание второе — Москва: Изд. Скорпион, 1911 г.
↑ 123А. Н. Толстой, Собрание сочинений. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г. — том 1.
↑ 12Е. Н. Чириков. Зверь из бездны. (роман, повести, рассказы, легенды, сказки). — СПб.: Фолио-плюс, 2000 г. — 846 с.
↑ 12Николай Сладков. Подводная газета (рис. Е.Бианки, Е.Войшвилло, к.Овчинникова). — Л.: издательство «Детская литература», 1966 г.
↑ 12Вадим Марушин. «По реке Белой к жемчужине Урала — пещере Шульган-Таш». Путеводитель. — Уфа : Китап, 2016 г. — 136 с.
.jpg)
