У этого термина существуют и другие значения, см. Ситник (значения).
Си́тный хлеб или си́тник — высшего сорта хлеб из отборной (просеянной через сито) пшеничной муки. Такой хлеб появился в России сравнительно поздно, в XVIII веке и долгое время считался барской пищей. Раньше основным хлебом был значительно более грубый ржаной, просеянный через решето. Он был более плотный, сытный и более дешёвый.
Но трудно описать, какая это ужасная горлопятина! Представьте себе вчерашний дурно пропеченный ситник, внутри которого проложен тонкий слой рубленой убоины ― вот вам любимая аракчеевская еда!
...я как сейчас вижу синюю бумагу, в которую была завязана жареная курица, несколько пшеничных колобушек с запеченными яйцами и половина ситного хлеба.[1]
Ситный хлеб в публицистике, мемуарах и документальной прозе[править]
Но трудно описать, какая это ужасная горлопятина! Представьте себе вчерашний дурно пропеченный ситник, внутри которого проложен тонкий слой рубленой убоины ― вот вам любимая аракчеевская еда! По обыкновению, мы и на этот раз разжевали по маленькому кусочку; но Стрекоза, который хотел похвастаться перед именинницей, что он еще молодец, разом заглотал целый сукрой ― и подавился. К довершению всего, тут случился Петруша (его бабенька нынче заставляет в торжественных случаях прислуживать за столом) и, вспомнив фельдъегерское прошлое, выпучил глаза и начал так сильно дубасить Стрекозу в загорбок, что последний разинул пасть, и мы думали, что непременно оттуда вылетит Иона.[3]
Господа кушали свое, домашнее, и я как сейчас вижу синюю бумагу, в которую была завязана жареная курица, несколько пшеничных колобушек с запеченными яйцами и половина ситного хлеба. Горничная питалась остатками от барской трапезы. За «постоялое» платилось только в ненастье (около 20 коп.); в вёдро же матушка располагалась отдохнуть в огороде. Итого восемьдесят копеек, и в крайнем случае рубль на ассигнации![1]
И ко зверям ходили глядеть… видали-сказывали ― он к медведям добивался все, чего уж ему в голову вошло?.. Любил он их, правда… медведей-то, шибко уважал… все, бывало, ситничка купит им, порадовать. Земляками звал… с лесной мы стороны с ним, костромские. <...>
Все хотят хоть одним глазком на болящего взглянуть, но их не допускают, доктор запретил беспокоить. Их поят чайком в мастерской, дают баранок и ситничка, подкрепиться, ― многие через всю Москву приплелись. И все-то советуют то-се. Кто ― редечный сок натощак пить, кто ― кислой капустой голову обкладывать, а то лопухом тоже хорошо, от головы оттянет… а то пиявок за уши припустить, а к пяткам сухой горчицы…[4]
В русских говорах многочисленны слова для называния разнообразных хлебных изделий. Вот некоторые из них. Ситник, папушник, битень, вздымник, пшеничник… ― названия хлеба из пшеничной муки.[5]
Ситный хлеб в беллетристике и художественной прозе[править]
Ахилл — убирает сено.
Камбиз — погонщиком мулов.
Нерон — рылейщиком, а Фиерабрас — его лакеем; но он причиняет ему всяческие неприятности, кормит его ситным хлебом и поит кислым вином, а сам ест и пьет на славу.
Юлий Цезарь и Помпей просмаливают корабли.[6]
Дурень, недолго думая, прямо направился в лес, там увидел он на том же месте человечка, который подтягивал себе что есть мочи живот ремнем и корчил весьма печальную рожу, приговаривая: «Вот сейчас съел я полнехоньку печь ситного хлеба, но что может значить этот пустяк, когда такой голод мучит! Желудок у меня пустехонек, и вот я должен стягивать себе живот ремнем как можно туже, чтобы не околеть с голоду».
Дурень-то и обрадовался, услышав эти речи. «Пойдем со мною, — сказал он, — я тебя накормлю досыта».
Он повел человечка ко двору короля, который велел свезти всю муку со своего королевства и приказал испечь из той муки огромную хлебную гору; но лесной человек как пристал к той горе, принялся есть, и горы в один день как не бывало![7]
— Ах, матушка! Какой у тебя хлеб скусной, настоящий ситной, а у меня такой, что и проглотить не хочется — настоящий кирпич.
— Послушай, дочка! — говорит старуха, — ты верно нехорошо месишь квашню, оттого у тебя и хлеб не скусен. А ты попробуй квашню вымесить так, чтобы у тебя жопа была мокра! Так и дело будет ладно.
Пришла дочь домой, растворила квашню и начала месить. Помесит-помесит, да подымет подол и пощупает — мокра ли жопа. Часа два так месила, всю жопу выпачкала, а узнать не может, мокрая ли у ней или нет? Вот она подняла подол, встала раком и говорит сынишке:
— Подь сюды, посмотри, не видать ли, мокра ли моя жопа или нет?[8]
«И ругалась же в этот раз она! — усмехнулся Дмитрий Алексеевич. — Она так близко принимает мои интересы к сердцу, да и вообще кипяток!» — подумал он, чувствуя к матери горячую привязанность и глубокую благодарность за светлое и радостное детство…
Так размышлял Кропотов, пока наконец не почувствовал аппетита. Вследствие этой «истории», заставившей его бросить службу раньше того, как подавался в правлении чай с булкой, он ничего с утра не ел и весьма соблазнительно вспомнил теперь о стакане кофе с куском ситного хлеба с маслом. Но выйти из комнаты не решался: пожалуй, встретишь мать и только ее раздражишь опять; надо дать ей время успокоиться. Он было попробовал заглушить голод чтением; однако это средство не помогло.[9]
От селедки и колбасы Марфа тоже отказалась, а за ней и Сережка, что даже обидело дядю Василия. Зато они с величайшим удовольствием принялись за ситник и огурцы. Сережка ел с таким аппетитом, что у него даже выступили слёзы на глазах. Мать потихоньку дергала его за рукав рубашки, но мальчик был слишком голоден, чтобы понимать это предупреждение. Маленькая Шура с удивлением смотрела на него своими большими глазами и наконец проговорила:
― Папа, дай мне такой же точно кусок ситника… и огурец…[10]
Потом оглянулся кругом и долго смотрел на убогие, покривившиеся крайние избы, растолченную грязь улицы, которую уж покрывала осенней темнотой надвигавшаяся ночь, потом почему-то посмотрел на свою куртку и башмаки, как будто они вместе с этой грязью и заброшенностью деревни говорили о его собственной заброшенности, бесприютности среди людей, которым чуждо все то, чем он живет.
Старичок вернулся. Вынул что-то из-под полы и, подавая Петру, сказал:
― Возьми-ка ситничка краюшечку пожевать дорогой. ― Петр почему-то сначала отдернул было руку, но потом решительно взял.
― Спасибо, старик, ― сказал Петр. И пошёл.[11]
Башкин говорил мирным, дружелюбным голосом. Он, шатаясь, сел к столу. Он потянул носом, и запах настоящего борща всем аккордом ударил в ноздри, всей капустой, помидорами, луком, салом, и всех их сразу и в отдельности чуял Башкин, как живых, как родных, как радостную встречу. Ложка прыгала в руке, обжигались сладко губы. Башкин тремя пальцами рвал мякиш ситного хлеба. Он ел и дурел от борща. Он опрокинул остатки в рот и обтер хлебом миску. Прожевал и обтер коркой насухо. Он сидел, как пьяный, и глядел в пустую миску.[12]
За пряник ли примусь, или за хлеб я ситной,
Мизирной тварью чтут, негодным ни к чему;
Ты добродетелен и хвален потому,
Что не любы, как мню, богатыя пирушки.
Почтоже прихоти моей вредняй мне душки,
И кожу со спины за лакомство дерешь?[13]
— Иван Барков, «Катий» (Сатиры Горация, Книга вторая), 1763
Во мне нет никакого смысла,
Хоть просто от стыда сгори!
То смотришь ― тесто перекисло,
То подгорели сухари;
То ситники не допекутся,
То булки испеку ― хоть брось;
И крендели не удаются,
И всё не так, всё вкривь да вкось!
Любовь ― мучительная штука
И булочнику не с руки!
Уму и сердцу просто мука
И только перевод муки![14]
— Пётр Каратыгин, «Во мне нет никакого смысла...» (куплеты из водевиля «Булочная, или Петебургский немец»), 1843
Ты к стройным перьям лебедя
Приникаешь желаньем слитным;
Резюмируешься: ― не леди, де, ― Девушка, простая, как ситный.[2]
Здесь встанут стройки стенами.
Гудками, пар, сипи.
Мы в сотню солнц мартенами
воспламеним Сибирь.
Здесь дом дадут хороший нам
и ситный без пайка,
аж за Байкал отброшенная
попятится тайга.[15]
.svg){kind=logo}
