Сколько волка ни корми, всех лосей заповедника на него не спишешь.[1]
— Н. Кублицкий
Вдруг, в каких-нибудь трёхстах шагах, что-то мелькнуло, кусты можжевельника раздвинулись и посреди тёмных игл показалась серая треугольная голова с остроконечными ушами и глазами, налитыми кровью.
Стрелять я не мог, потому что волк был ещё чересчур далеко, и ждал терпеливо, хотя сердце у меня так и билось. Вскоре зверь весь вышел из кустов и несколькими прыжками приблизился к кустарнику, осторожно обнюхиваясь со всех сторон. В полуторастах шагах волк остановился, как будто что почуял. Я знал, что ближе он уже не подойдёт и потянул курок.
Звук выстрела смешался с болезненным визгом волка. Я выскочил из ямы. Вах за мною, но волка мы не нашли на месте. Вах всё-таки внимательно осмотрел всю полянку и сказал:
— Ранен!
― Сказка такая есть: про мужика да про волка… Шёл, стало быть, мужик с гумна, а навстречу волк бежит… «Мужик, мужик, спрячь меня, за мной охотники гонятся». Подумал мужик и спрятал волка в мешок; мешок у него с собой был… Вот хорошо… погоди, добёр, по-твоему, мужик-то?
― Добёр! ― сказал барин как во сне.
― То-то что добёр; погляди, отчего он худ-то стал…
― Ну говори, валяй дальше.
― Ну, охотники проскакали, мужик и выпустил волка из мешка, а волк, как вылез, и говорит: «Теперь, мужик, я тебя съем!»[2]
Другой зверь, наверное, тронулся бы самоотверженностью зайца, не ограничился бы обещанием, а сейчас бы помиловал. Но из всех хищников, водящихся в умеренном и северном климатах, волк всего менее доступен великодушию.
Когда волчата крепко уснули, волчиха опять отправилась на охоту. Как и в прошлую ночь, она тревожилась малейшего шума, и её пугали пни, дрова, тёмные, одиноко стоящие кусты можжевельника, издали похожие на людей. Она бежала в стороне от дороги, по насту. Вдруг далеко впереди на дороге замелькало что-то тёмное…
Но, пожалуй, самым забавным оказалось <…> мгновение духовного открытия, когда со всей пронзительностью, не допускавшей двойных толкований, меня осенило, что соседняя комната была занята вовсе не обычными французами, <…> а... двумя в высшей степени странными животными: волком и уткой. <…>
Что за дичь! – волк и утка в комнате привокзального отеля! Но, с другой стороны, почему бы и нет? Всё на свете когда-то становится возможным, пускай даже и в Марселе, в обычной затрапезной гостинице неподалёку от вокзала... Неподалёку от вокзала, – скажу я вам как знаток вопроса, – возможно всё.
И вот ещё что было удивительным: вопреки подозрениям или даже уверенности моих проницательных читателей и, в особенности, читательниц, волк не только не пытался сожрать утку, но даже, как бы это сказать, совершенно напротив: если он даже и старался её как-то придушить или продырявить, то в основном своими отвратительными волчьими ласками...[3]:152
Волк ел — не знаю, что, — и костью подавился,
Метался от тоски, и чуть он не вздурился.
Увидел журавля и слезно стал просить,
Чтоб он потщился в том ему помощник быть...
По счастью, близко тут Журавль случился.
Вот, кой-как знаками стал Волк его манить
И просит горю пособить.
Журавль свой нос по шею
Засунул к Волку в пасть и с трудностью большею
Кость вытащил и стал за труд просить.
«Прощай, соседка!» Волк Кукушке говорил:
«Напрасно я себя покоем здесь манил!
Всё те ж у вас и люди, и собаки:
Один другого злей; и хоть ты ангел будь,
Так не минуешь с ними драки».
Волк не кусает волка. — это выражение отражает знания древних римлян и не является правдой — волки дерутся для установления и поддержания иерархии в стае
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе
