Король Лир

«Трагедия о короле Лире» (англ. The Tragedy of King Lear) — пьеса Уильяма Шекспира, написанная в 1605—1606 годах и впервые напечатанная в 1608-м. Наиболее популярные русские переводы — Б. Л. Пастернака (1949), М. А. Кузмина (1934), Т. Л. Щепкиной-Куперник (1937).

Здесь приведены одни и те же цитаты в трёх переводах.

Перевод М. А. Кузмина

Акт I

Сцена 1

Корделия (в сторону) Бедна я! И всё же — нет: моя любовь, я верю, Гораздо больше весит, чем слова. Лир (Регане) Тебе с потомством в вечное владенье Вот эта треть отходит королевства. <…> (Корделии) Ну, малютка — По летам, не любви, — из-за которой Французских вин с бургундским молоком Ведётся спор, что скажешь ты, чтоб взять Себе часть лучшую, чем сёстры? Молви. Корделия. Ничего, государь. <…> Лир. Ничто родит ничто. Скажи ещё раз. Корделия Я так несчастна. То, что в сердце есть, До губ нейдёт. Люблю я вашу милость, Как долг велит: не больше и не меньше. Лир Как! Как, Корделия? Скорей поправься, Не порти дела. Корделия Добрый государь, От вас имею жизнь, любовь, питанье И полностью за это вам плачу: Люблю вас, повинуюсь, уважаю. Зачем же у сестер мужья, когда Так любят вас? Случись мне выйти замуж, С рукою отдала б я половину Любви моей, забот и уваженья. Нет, никогда б я не вступила в брак, Любя лишь вас одних. <…> Лир. Хоть молода, черства ты. Корделия. Хоть молода, правдива. Лир Возьми ж в приданое себе правдивость. А я, клянусь священным блеском солнца И таинством Гекаты, тёмной ночью, Влиянием созвездий и планет, Что руководят жизнию и смертью, — Вот отрекаюсь я забот отцовских, Родную близость крови отвергаю, И объявляю я тебя чужою, Отныне и до века! Дикий скиф Иль тот, кто дряхлых дедов поедает, Свой голод утоляя, будут ближе, Роднее, дружественней и приятней, Чем ты, когда-то дочь. Кент. Мой государь… Лир Молчи, Кент! Дракона в гневе лучше не тревожить. <…> Лук натянул я — дальше от стрелы. Кент Спускай скорей, хотя б стрела пронзила Мне сердце. Пусть же будет Кент невежлив, Коль Лир дурит. <…> Прощай, король: ты ясно дал понять, Что близ тебя свободе не бывать.

Cordelia. [Aside.] Then poor Cordelia! And yet not so; since, I am sure, my love's More richer than my tongue. Lear. To thee and thine hereditary ever Remain this ample third of our fair kingdom <…>. —Now, our joy, Although the last, not least; to whose young love The vines of France and milk of Burgundy Strive to be interess'd; what can you say to draw A third more opulent than your sisters? Speak. Cor. Nothing, my lord. <…> Lear. Nothing can come of nothing: speak again. Cor. Unhappy that I am, I cannot heave My heart into my mouth: I love your majesty According to my bond; no more nor less. Lear. How, how, Cordelia! mend your speech a little, Lest you may mar your fortunes. Cor. Good my lord, You have begot me, bred me, lov'd me: I Return those duties back as are right fit, Obey you, love you, and most honour you. Why have my sisters husbands if they say They love you all? Haply, when I shall wed, That lord whose hand must take my plight shall carry Half my love with him, half my care and duty: Sure I shall never marry like my sisters, To love my father all. <…> Lear. So young, and so untender? Cor. So young, my lord, and true. Lear. Let it be so,—thy truth then be thy dower: For, by the sacred radiance of the sun, The mysteries of Hecate, and the night; By all the operation of the orbs, From whom we do exist and cease to be; Here I disclaim all my paternal care, Propinquity, and property of blood, And as a stranger to my heart and me Hold thee, from this for ever. The barbarous Scythian, Or he that makes his generation messes To gorge his appetite, shall to my bosom Be as well neighbour'd, pitied, and reliev'd, As thou my sometime daughter. Kent. Good my liege,— Lear. Peace, Kent! Come not between the dragon and his wrath. <…> The bow is bent and drawn; make from the shaft. Kent. Let it fall rather, though the fork invade The region of my heart: be Kent unmannerly When Lear is mad. <…> Fare thee well, king: sith thus thou wilt appear, Freedom lives hence, and banishment is here.

	Лир (Корделии). Лучше б Не родилась, чем мне не угодить.
	Better thou Hadst not been born than not to have pleas'd me better.

	Корделия Откроет время всё, что нынче скрыто, И будет злая цель стыдом покрыта.
	Time shall unfold what plighted cunning hides: Who cover faults, at last shame them derides.

Сцена 2

Эдмунд Природа — мне богиня, и законам Её я повинуюсь. Потому ль я Терпеть мученья должен и позволю Лишить себя наследства лицемерью, Что на двенадцать лун поздней явился На свет, чем брат? Побочный! В чём позор? Не так же ли сложенье соразмерно, Ум благороден, подлинны черты, Как у приплода честного? Зачем же Клеймят позором? — Грязь! Позор! Побочный! Но пылкие грабители природы Дают плоды по качеству добротней, Чем на постылой заспанной постели, Молодчики, с ленивого просонья Зачатые. И всё же вашу землю, Законный Эдгар, я себе присвою.

Edmund. Thou, nature, art my goddess; to thy law My services are bound. Wherefore should I Stand in the plague of custom, and permit The curiosity of nations to deprive me, For that I am some twelve or fourteen moonshines Lag of a brother? Why bastard? wherefore base? When my dimensions are as well compact, My mind as generous, and my shape as true As honest madam's issue? Why brand they us With base? with baseness? bastardy? base, base? Who, in the lusty stealth of nature, take More composition and fierce quality Than doth, within a dull, stale, tired bed, Go to the creating a whole tribe of fops Got 'tween asleep and wake?—Well then, Legitimate Edgar, I must have your land…

Эдмунд Вот поразительная глупость: чуть только мы не в ладах с судьбою, хотя бы нелады эти зависели от нас самих, — винить в наших бедах солнце, луну и звёзды, как будто подлыми быть нас заставляет необходимость, глупыми — небесная тирания, негодяями, лгунами и предателями — давление сфер, пьяницами, обманщиками и прелюбодеями — покорность планетному влиянию; и все, что в нас есть дурного, все приводится в движение Божественной силою. Удивительная уловка блудливого человека — сваливать ответственность за свои козлиные склонности на звёзды: мой отец соединился с моей матерью под хвостом Дракона, и родился я под Большой Медведицей, потому я от природы груб и сластолюбив. Фу! Всё равно я останусь тем, что я есть, хотя бы самая девственная звезда сверкала на небосводе во время моего незаконного рождения.

This is the excellent foppery of the world, that, when we are sick in fortune,—often the surfeit of our own behaviour,—we make guilty of our disasters the sun, the moon, and the stars; as if we were villains on necessity; fools by heavenly compulsion; knaves, thieves, and treachers by spherical pre-dominance; drunkards, liars, and adulterers by an enforced obedience of planetary influence; and all that we are evil in, by a divine thrusting on: an admirable evasion of whoremaster man, to lay his goatish disposition to the charge of a star! My father compounded with my mother under the dragon's tail, and my nativity was under ursa major; so that it follows I am rough and lecherous.—Tut! I should have been that I am, had the maidenliest star in the firmament twinkled on my bastardizing.

Сцена 4

	Освальд (Лиру). Меня нельзя бить, милорд. Кент. И подножку нельзя дать, футбольщик подлый?
	Oswald. I'll not be struck, my lord. Kent. Nor tripp'd neither, you base football player.

	Шут. Если ты не умеешь держать нос по ветру, ты живо схватишь простуду.
	An thou canst not smile as the wind sits, thou'lt catch cold shortly.

Лир. Осторожней, бездельник, — хлыст. <…> Шут. Правда — вроде дворняги; её гонят в конуру и бьют арапником, а любимая сука греется у камина и портит воздух. Примечай, дяденька. Коли есть что, скрывай, Знаешь что, не болтай, В долг бери, не давай, Да пешком не гуляй, И не всем доверяй. Выигрыш с кона хватай, Брось кутёж да гульбу, А засядь-ка в углу. Как на счетах сочтёшь, Два десятка найдёшь.

Lear. Take heed, sirrah,—the whip. Fool. Truth's a dog must to kennel; he must be whipped out, when the lady brach may stand by the fire and stink. <…> Mark it, nuncle:— Have more than thou showest, Speak less than thou knowest, Lend less than thou owest, Ride more than thou goest, Learn more than thou trowest, Set less than thou throwest; Leave thy drink and thy whore, And keep in-a-door, And thou shalt have more Than two tens to a score.

Шут. Нет, ей-богу, лорды и вельможи не допускают меня до этого; ведь если бы я взял монополию на глупость, они; захотели бы принять в ней участие, да и дамы тоже не позволят мне одному быть дураком; они будут с жадностью оспаривать у меня это звание. — Дяденька, дай мне яйцо, а я тебе дам две короны. Лир. Что ж это будут за короны? Шут. Яйцо я разобью пополам. Внутренность съем, а из скорлупы выйдут две короны. Когда ты разломал свою корону пополам и отдал обе половины, ты своего осла на спине через грязь перетащил. Не много было ума под твоей плешивой короной, раз ты снял и отдал золотую. <…> Для дураков совсем беда; Все умные — болваны, Не знают, ум девать куда, Дурят, как обезьяны. <…> ты свой ум обгрыз с обеих сторон и посредине ничего не оставил. Вот идёт один из твоих обгрызков. (Входит Гонерилья.) <…> Корок, крошек не берёг, Без всего голодный лёг. (Указывает на Лира.) Вот пустой стручок. <…> Так долго кукушку зяблик кормил, Что гость хозяину голову скусил.

Fool. No, faith; lords and great men will not let me: if I had a monopoly out, they would have part on't and loads too: they will not let me have all the fool to myself; they'll be snatching.—Nuncle, give me an egg, and I'll give thee two crowns. Lear. What two crowns shall they be? Fool. Why, after I have cut the egg i' the middle and eat up the meat, the two crowns of the egg. When thou clovest thy crown i' the middle and gav'st away both parts, thou borest thine ass on thy back o'er the dirt: thou hadst little wit in thy bald crown when thou gavest thy golden one away. <…> Fools had ne'er less wit in a year; For wise men are grown foppish, And know not how their wits to wear, Their manners are so apish. <…> thou hast pared thy wit o' both sides, and left nothing i' the middle:—here comes one o' the parings. [Enter Goneril.] <…> He that keeps nor crust nor crum, Weary of all, shall want some.— [Pointing to Lear.] That's a shealed peascod. <…> The hedge-sparrow fed the cuckoo so long That it had it head bit off by it young.

Гонерилья При вас ещё сто рыцарей и сквайров, Таких распущенных и диких малых, Что этот двор беспутством превратили В кабак какой-то; наш почтенный замок От их эпикурейства стал похож На дом публичный. <…> Лир Неблагодарность, бес каменносердный, Когда ты — в детище, ты безобразней Морского чудища. <…> хуже, чем укусы злой змеи, Детей неблагодарность. <…> Глаза Дурацкие, что плачете, вас вырву И выброшу так, чтоб от вашей влаги Размокла глина.

Gon. Here do you keep a hundred knights and squires; Men so disorder'd, so debosh'd, and bold That this our court, infected with their manners, Shows like a riotous inn: epicurism and lust Make it more like a tavern or a brothel Than a grac'd palace. <…> Lear. Ingratitude, thou marble-hearted fiend, More hideous when thou show'st thee in a child Than the sea-monster! <…> sharper than a serpent's tooth it is To have a thankless child! <…> Old fond eyes, Beweep this cause again, I'll pluck you out, And cast you, with the waters that you lose, To temper clay.

	Альбани. Для лучшего добро сгубить легко.
	Albany. Striving to better, oft we mar what's well.

Сцена 4

Шут (Лиру)

	Вот увидишь, другая дочка обойдётся с тобою со свойственной ей ласковостью, хоть они и похожи друг на друга, как дикое яблоко на садовое…
	Shalt see thy other daughter will use thee kindly; for though she's as like this as a crab's like an apple…

	… почему нос посажен посреди лица? <…> Чтобы около носу с двух сторон было посажено по глазу — чего не донюхаешь, можно досмотреть.
	… why one's nose stands i' the middle on's face? <…> Why, to keep one's eyes of either side's nose, that what a man cannot smell out, he may spy into.

	… улитка делает себе дом, <…> чтобы прятать туда свою голову; ведь она не отдаёт его своим дочерям, а высовывает рога из домика.
	… why a snail has a house. <…> Why, to put's head in; not to give it away to his daughters, and leave his horns without a case.

	Шут. А вот очень просто отгадать, почему в семи звёздах всего семь звёзд?. Лир. Потому что их не восемь? Шут. Совершенно верно. Из тебя вышел бы хороший шут.
	Fool. The reason why the seven stars are no more than seven is a pretty reason. Lear. Because they are not eight? Fool. Yes indeed: thou wouldst make a good fool.

	Ты не должен был стариться, пока ума не нажил.
	Thou shouldst not have been old till thou hadst been wise.

	А девушке вон там, что надо мной смеётся, Недолго в девах быть, коль случай подвернётся.
	She that's a maid now, and laughs at my departure, Shall not be a maid long, unless things be cut shorter.

Акт II

Кент (Освальду) Ты — плут, проходимец, лизоблюд: низкий, наглый, пустой, нищий, трёхкафтанный, стофунтовый, грязный шут в шерстяных чулках; трусливый, сутяжливый холоп; ублюдок, фатишка, подхалим, кривляка и мошенник; сволочь об одном сундучишке; из угодливости был бы своднею, но ты только — помесь плута, попрошайки, труса и сводника, сын и наследник ублюдной суки <…>. Ax ты, ублюдочная ижица, бесполезная буква! <…> я истолку этого неотёсанного подлеца в ступке и выкрашу стенки в нужнике. <…> Дрянь с улыбкой! Как крысы, рвут они святые узы, Готовы потакать любым страстям, Что просыпаются в их господине, В огонь льют масло, в холод сыплют снег, Согласны, не согласны, — нос по ветру В зависимости от причуд хозяйских, Не знают, что к чему, а ходят следом! Чума на вашу скривленную рожу! Корнуол Упрямый, старый плут, хвастун почтенный, Мы вас проучим! <…> (Кента сажают в колодки.) — сцена 2

A knave; a rascal; an eater of broken meats; a base, proud, shallow, beggarly, three-suited, hundred-pound, filthy, worsted-stocking knave; a lily-livered, action-taking, whoreson, glass-gazing, superserviceable, finical rogue; one-trunk-inheriting slave; one that wouldst be a bawd in way of good service, and art nothing but the composition of a knave, beggar, coward, pander, and the son and heir of a mongrel bitch <…>. Thou whoreson zed! thou unnecessary letter! <…> I will tread this unbolted villain into mortar and daub the walls of a jakes with him. <…> Such smiling rogues as these, Like rats, oft bite the holy cords a-twain Which are too intrinse t' unloose; smooth every passion That in the natures of their lords rebel; Bring oil to fire, snow to their colder moods; Renege, affirm, and turn their halcyon beaks With every gale and vary of their masters, Knowing naught, like dogs, but following.— A plague upon your epileptic visage! <…> Cornwall. You stubborn ancient knave, you reverent braggart, We'll teach you,— <…> [Kent is put in the stocks.]

Эдгар Придётся Спасенья мне теперь искать. Решился Я жалким уподобиться созданьям В последней нищете, у всех в презренье, Почти животным. Вымажу лицо, Прикрою чресла, волосы взлохмачу И полуголым побреду навстречу Ветрам, дождю и всякой непогоде. Примеры в здешней местности найдутся То нищие Бедлама: с диким воем Втыкают в тело голое своё Иголки, щепки, гвозди и колючки И с этим ужасом по бедным фермам, По деревушкам, мельницам, загонам Блуждают, бранью иль мольбою жалость Вытягивая. Том и Терлигод Чем-то считаются, Эдгар — ничто. — сцена 3

While I may scape, I will preserve myself: and am bethought To take the basest and most poorest shape That ever penury, in contempt of man, Brought near to beast: my face I'll grime with filth; Blanket my loins; elf all my hair in knots; And with presented nakedness outface The winds and persecutions of the sky. The country gives me proof and precedent Of Bedlam beggars, who, with roaring voices, Strike in their numb'd and mortified bare arms Pins, wooden pricks, nails, sprigs of rosemary; And with this horrible object, from low farms, Poor pelting villages, sheep-cotes, and mills, Sometime with lunatic bans, sometime with prayers, Enforce their charity.—Poor Turlygod! poor Tom! That's something yet:—Edgar I nothing am.

Сцена 4

Шут (Кенту) … если человек даёт волю ногам, ему надевают деревянные чулки. <…> Зима ещё не прошла, если гуси летят в эту сторону. Лохмотья на плечах, — Семейка не глядит; Тугой кошель в руках, — Семейка лебезит. У счастья — старой девки — Для нищих — лишь издевки. По всему видно, что от дочек столько ты невзгод натерпишься, что и в год не сочтёшь. <…> Кент А что ж при короле так мало свиты? <…> Шут Отдать тебя в ученье муравью, чтоб ты знал, что зимой не работают. Только слепые носами тычутся вместо того, чтобы глазами смотреть. А нос посажен для того, чтобы нюхать, чем воняет. Брось хвататься за колесо, которое под гору катится: так только шею сломаешь; но, когда такая громада вверх идёт, и тебя может вытянуть. Если тебе какой умный даст лучший совет, верни мой обратно. Я хотел бы, чтобы только плуты им пользовались, раз его дурак даёт. Кто в службе знает лишь расчёт И служит напоказ, — Сбежит, как только дождь пойдёт, И в бурю бросит нас. Я остаюсь, дурак, всё тут, А умники ушли. За глупых умники идут, Но шут — не плут, ни-ни.

Fool. … when a man is over-lusty at legs, then he wears wooden nether-stocks. <…> Winter's not gone yet, if the wild geese fly that way. Fathers that wear rags Do make their children blind; But fathers that bear bags Shall see their children kind. Fortune, that arrant whore, Ne'er turns the key to th' poor. But for all this, thou shalt have as many dolours for thy daughters as thou canst tell in a year. <…> Kent. How chance the king comes with so small a number? <…> Fool. We'll set thee to school to an ant, to teach thee there's no labouring in the winter. All that follow their noses are led by their eyes but blind men; and there's not a nose among twenty but can smell him that's stinking. Let go thy hold when a great wheel runs down a hill, lest it break thy neck with following it; but the great one that goes up the hill, let him draw thee after. When a wise man gives thee better counsel, give me mine again: I would have none but knaves follow it, since a fool gives it. That sir which serves and seeks for gain, And follows but for form, Will pack when it begins to rain, And leave thee in the storm. But I will tarry; the fool will stay, And let the wise man fly: The knave turns fool that runs away; The fool no knave, perdy.

	Лир. О сердце, не стучи! Спокойней бейся! Шут. Крикни ему, дяденька, как стряпуха говорила угрям, которых живыми клала в тесто; она стукнет их по голове скалкой и приговаривает: «Спокойнее, повесы, спокойнее!» Это у неё был брат, который из любви к своей лошади кормил её сеном с маслом.
	Lear. O me, my heart, my rising heart!—but down! Fool. Cry to it, nuncle, as the cockney did to the eels when she put 'em i' the paste alive; she knapped 'em o' the coxcombs with a stick and cried 'Down, wantons, down!' 'Twas her brother that, in pure kindness to his horse, buttered his hay.

Лир Глаза надменные ей ослепите, Вы, молнии! Болотистый туман, Из топи вызванный палящим солнцем, Обезобразь красу ей. <…> Вернуться к ней? Полсвиты распустить? Нет, предпочту я быть совсем без крова, Выдерживать нападки непогоды, Товарищем быть волку и сове, — Нужда — жестокий бич! <…> Ты — моя по плоти, ты — мне дочь… Иль нет, скорей болезнь в моей ты плоти, Которую я должен звать своей, Волдырь, гнойник, раздувшийся карбункул Испорченной крови.

You nimble lightnings, dart your blinding flames Into her scornful eyes! Infect her beauty, You fen-suck'd fogs, drawn by the powerful sun, To fall and blast her pride! <…> Return to her, and fifty men dismiss'd? No, rather I abjure all roofs, and choose To wage against the enmity o' the air; To be a comrade with the wolf and owl,— Necessity's sharp pinch! <…> Yet thou art my flesh, my blood, my daughter; Or rather a disease that's in my flesh, Which I must needs call mine: thou art a boil, A plague sore, an embossed carbuncle In my corrupted blood.

	Лир Созданье злое кажется приятным, Когда другое злее. Кто не худший, Достоин похвалы.
	Those wicked creatures yet do look well-favour'd When others are more wicked; not being the worst Stands in some rank of praise.

	Лир Нельзя судить, что́ нужно. Жалкий нищий Сверх нужного имеет что-нибудь. Когда природу ограничить нужным, Мы до скотов спустились бы…
	O, reason not the need: our basest beggars Are in the poorest thing superfluous: Allow not nature more than nature needs, Man's life is cheap as beast's…

Акт III

	(Буря с громом и молнией. <…>) Кент. Кто, кроме бури, здесь? Придворный. Тот, чья душа, как буря, неспокойна. — сцена 1
	[A storm with thunder and lightning.<…>] Kent. Who's there, besides foul weather? Gentleman. One minded like the weather, most unquietly.

	Эдмунд О преданности этой донесу я Сейчас же герцогу и о письме. Такая очевидная услуга Доставит мне имущество и власть. Там молодым расти, где старым — пасть. — сцена 3
	This courtesy, forbid thee, shall the duke Instantly know; and of that letter too:— This seems a fair deserving, and must draw me That which my father loses,—no less than all: The younger rises when the old doth fall.

	Эдгар. Бедный Том, твой рог опустел. — сцена 6
	Poor Tom, thy horn is dry.

	Лир. Пусть вскроют Регану; посмотрю, какой нарост у неё около сердца. Есть ли в природе причины, которые делают сердца чёрствыми? — сцена 6
	Then let them anatomize Regan; see what breeds about her heart. Is there any cause in nature that makes these hard hearts?

Сцена 2

Лир Дуй, ветер, дуй! Пусть лопнут щёки! Дуй! Вы, хляби и смерчи морские, лейте! Залейте колокольни и флюгарки! Вы, серные и быстрые огни, Дубов крушители, предтечи грома, Сюда на голову! Валящий гром, Брюхатый сплюсни шар земной, разбей Природы форму, семя разбросай, Плодящее неблагодарных! Шут Да, дяденька, в сухом месте святая вода угодников лучше, чем на дворе такой ливень. Дяденька, попросил бы ты прощенья у своих дочек. Такая ночь не жалостлива ни к умникам, ни к дуракам. <…> У кого есть дом, чтобы укрыть в нём голову, у того голова в порядке. Ширинка ищет дом, Головка не находит, Овшивеет потом Да нищих поразводит. Кто палец на ноге Заставит сердцем биться, Мозоль натрёт себе, С покойным сном простится. Потому что не было ещё хорошенькой женщины, которая не делала бы гримас перед зеркалом.

Lear. Blow, winds, and crack your cheeks! rage! blow! You cataracts and hurricanoes, spout Till you have drench'd our steeples, drown'd the cocks! You sulphurous and thought-executing fires, Vaunt couriers to oak-cleaving thunderbolts, Singe my white head! And thou, all-shaking thunder, Strike flat the thick rotundity o' the world! Crack nature's moulds, all germens spill at once, That make ingrateful man! Fool. O nuncle, court holy water in a dry house is better than this rain water out o' door. Good nuncle, in; and ask thy daughters blessing: here's a night pities nether wise men nor fools. <…> He that has a house to put 's head in has a good head-piece. The codpiece that will house Before the head has any, The head and he shall louse: So beggars marry many. The man that makes his toe What he his heart should make Shall of a corn cry woe, And turn his sleep to wake. —for there was never yet fair woman but she made mouths in a glass.

Лир Я тоже зябну. (Кенту.) Где же тут солома? Как странно действует необходимость: Пустая вещь — в цене. Идём в шалаш твой. <…> Шут Если умишко отпущен тебе, Тра-ла-ла, тут ветер и дождь, Ты всегда благодарен будешь судьбе, Хоть бы дождь шёл весь день и всю ночь. <…> Славная ночь, чтобы охладить куртизанку. Перед уходом скажу пророчество: Когда попы все врут народу, И льёт кабатчик в пиво воду, Заказчик — образец портному, Не ведьм сжигают, а солому, Когда в судах наступит толк, А рыцарь не полезет в долг, И сплетник вдруг — без языка, Карманник вдруг — без простака, Процентщик деньги в лес несёт, А сводня строить храм начнёт, — Тут станет думать Альбион, Что снится непонятный сон. Пора та может удивить: Все станут на ногах ходить. Это пророчество сделает Мерлин, потому что я живу до него.

Lear. I am cold myself.—Where is this straw, my fellow? The art of our necessities is strange, That can make vile things precious. Come, your hovel. <…> Fool. He that has and a little tiny wit— With hey, ho, the wind and the rain,— Must make content with his fortunes fit, For the rain it raineth every day. <…> This is a brave night to cool a courtezan.—I'll speak a prophecy ere I go:— When priests are more in word than matter; When brewers mar their malt with water; When nobles are their tailors' tutors; No heretics burn'd, but wenches' suitors; When every case in law is right; No squire in debt nor no poor knight; When slanders do not live in tongues; Nor cutpurses come not to throngs; When usurers tell their gold i' the field; And bawds and whores do churches build;— Then shall the realm of Albion Come to great confusion: Then comes the time, who lives to see't, That going shall be us'd with feet. This prophecy Merlin shall make; for I live before his time.

Сцена 4

	Лир От медведя Спасаясь, по дороге встретим море, — И к зверю в пасть вернёмся.
	Thou'dst shun a bear; But if thy flight lay toward the raging sea, Thou'dst meet the bear i' the mouth.

	Лир Ведь в мире ничего не может Гнуснее быть жестоких дочерей. Теперь такой обычай завёлся, Чтоб прогонять отцов без состраданья? И правильно: зачем они родили Отродье пеликана?
	Nothing could have subdu'd nature To such a lowness but his unkind daughters.— Is it the fashion that discarded fathers Should have thus little mercy on their flesh? Judicious punishment! 'twas this flesh begot Those pelican daughters.

Лир. Кем ты был? Эдгар. Волокитой. В сердце и уме горд был, волосы завивал, в шляпе перчатки носил, с дамой сердца любострастию предавался и дела тьмы творил с нею. Что ни слово, то клялся и пред чистым небесным ликом клятвы нарушал. Засыпая, обдумывал, как усладить похоть, просыпаясь — исполнял это. Вино любил крепко, игру цепко, на женский пол ярился хуже турецкого султана; сердцем лжив, слухом легковерен, на руку кровав; свинья по лени, лисица по вороватости, волк по прожорливости, пёс по ярости, лев по жадности. Не допускай, чтобы скрип башмачка и шуршанье шёлка влекло бедное твоё сердце к женщинам, держи стопы твои подальше от публичных домов, руки от юбок, перо от ростовщичьих книг, и борись с нечистой силой.

Lear. What hast thou been? Edg. A serving-man, proud in heart and mind; that curled my hair; wore gloves in my cap; served the lust of my mistress' heart, and did the act of darkness with her; swore as many oaths as I spake words, and broke them in the sweet face of heaven: one that slept in the contriving of lust, and waked to do it: wine loved I deeply, dice dearly; and in woman out-paramour'd the Turk; false of heart, light of ear, bloody of hand; hog in sloth, fox in stealth, wolf in greediness, dog in madness, lion in prey. Let not the creaking of shoes nor the rustling of silks betray thy poor heart to woman: keep thy foot out of brothel, thy hand out of placket, thy pen from lender's book, and defy the foul fiend.

	Шут. Теперь хоть бы маленький огонёк в чистом поле, как сердце старого распутника: малая искорка, а всё прочее тело остаётся холодным.
	Now a little fire in a wild field were like an old lecher's heart,—a small spark, all the rest on's body cold.

	Эдгар. Ведь князь потёмок — тоже дворянин…
	The prince of darkness is a gentleman…

Акт IV

Альбани Гонерилья, Не стоите вы пыли, что нам ветер В лицо несёт. Мне страшен ваш характер. Природа, что пренебрегает корнем, Сама себя в границах уж не сдержит. Кто хочет быть отрезанною веткой Ствола живящего, тот лишь как хворост Годится для сожженья. Гонерилья. Пустейшая тирада! Альбани Пустым — всё пусто: разум, доброта; И вонь своя милее. <…> Воочию, коль небо не пошлёт Нам духов, чтоб остановить злодейства, — Настанет час, Что люди пожирать друг друга станут, Как чудища морские. Гонерилья Муж молочный! Ты щёки носишь только для пощёчин;.. — сцена 2

Alb. O Goneril! You are not worth the dust which the rude wind Blows in your face! I fear your disposition: That nature which contemns it origin Cannot be bordered certain in itself; She that herself will sliver and disbranch From her material sap, perforce must wither And come to deadly use. Gon. No more; the text is foolish. Alb. Wisdom and goodness to the vile seem vile: Filths savour but themselves. <…> If that the heavens do not their visible spirits Send quickly down to tame these vile offences, It will come, Humanity must perforce prey on itself, Like monsters of the deep. Gon. Milk-liver'd man! That bear'st a cheek for blows, a head for wrongs;..

Сцена 1

	Эдгар Гораздо лучше знать, что ты презренен, Чем, будучи презренным, слушать лесть.
	Yet better thus, and known to be contemn'd, Than still contemn'd and flatter'd.

	Глостер Дороги нет мне, так не надо глаз: Я зрячим спотыкался. Зренье часто Беспечным делает, а недостатки На пользу служат.
	I have no way, and therefore want no eyes; I stumbled when I saw: full oft 'tis seen Our means secure us, and our mere defects Prove our commodities.

	Глостер Мы для богов — что для мальчишек мухи: Нас мучить — им забава.
	As flies to wanton boys are we to the gods,— They kill us for their sport.

	Глостер. Безумец — вождь слепому в наши дни.
	'Tis the time's plague when madmen lead the blind.

Сцена 6

	Глостер … сносить я горе буду, Пока само не крикнет мне: «Довольно!» Тогда умру.
	… henceforth I'll bear Affliction till it do cry out itself, 'Enough, enough,' and die

	Лир (причудливо убранный цветами) <…> Взгляну — и каждый подданный трепещет. Дарую жизнь ему. В чём он виновен? Прелюбодей? Пускай живёт. За это умирать? И королёк и золотая мушка Пускай блудят при мне. Цвети, совокупленье!
	Lear [fantastically dressed up with flowers.] <…> When I do stare, see how the subject quakes. I pardon that man's life.—What was thy cause?— Adultery?— Thou shalt not die: die for adultery! No: The wren goes to't, and the small gilded fly Does lecher in my sight. Let copulation thrive;..

	Глостер. О, дайте руку мне поцеловать. Лир. Сначала вытру. Смертным пахнет тленом. <…> Прочти этот вызов, обрати внимание только на слог. Глостер. Будь солнцами все буквы, не видать мне.
	Gloucester. O, let me kiss that hand! Lear. Let me wipe it first; it smells of mortality. <…> Read thou this challenge; mark but the penning of it. Glou. Were all the letters suns, I could not see one.

Лир Заплечник, руки прочь! Они в крови. Зачем стегаешь девку? Сам подставься. Сам хочешь от неё, за что сечешь. Мошенника повесил ростовщик. Через лохмотья малый грех заметен, Под шубой — скрыто всё. Позолоти порок — И сломится оружье строгих судей; Одень в тряпье — пигмей былинкой свалит. Никто не виноват, никто! Я властен Всем судьям рты замазать, — помни это. Достань себе стеклянные глаза И, как политик жалкий, делай вид, Что видишь то, чего не видишь.

Thou rascal beadle, hold thy bloody hand! Why dost thou lash that whore? Strip thine own back; Thou hotly lust'st to use her in that kind For which thou whipp'st her. The usurer hangs the cozener. Through tatter'd clothes small vices do appear; Robes and furr'd gowns hide all. Plate sin with gold, And the strong lance of justice hurtless breaks; Arm it in rags, a pygmy's straw does pierce it. None does offend, none.—I say none; I'll able 'em: Take that of me, my friend, who have the power To seal the accuser's lips. Get thee glass eyes; And, like a scurvy politician, seem To see the things thou dost not.

	Лир Будь терпелив. На свет приходим с криком; Понюхав воздух, тотчас начинаем Кричать и плакать.
	Thou must be patient; we came crying hither: Thou know'st, the first time that we smell the air We wawl and cry.

	Придворный. Мы примем меры. Лир Без помощи? Один всё? Так человек от слёз посолонеет. Из глаз наделает садовых леек, Чтоб пыль осеннюю прибить.
	Gentleman. You shall have anything. Lear. No seconds? all myself? Why, this would make a man a man of salt, To use his eyes for garden water-pots, Ay, and for laying Autumn's dust.

	Эдгар Обыщем: говорил он о письме… <…> Прости, печать! Приличья не осудят… Чтоб мысль врагов узнать, мы рвём им сердце, — Тем более бумагу.
	Let's see these pockets; the letters that he speaks of May be my friends. <…> Leave, gentle wax; and, manners, blame us not: To know our enemies' minds, we'd rip their hearts; Their papers is more lawful.

	Эдгар. Простор неясный женского желанья!
	O indistinguish'd space of woman's will!

Акт V

	Глостер. Зачем идти? И здесь ведь можно гнить. Эдгар Опять за злые мысли? Должен каждый Терпеть, являясь в мир и удаляясь: На всё — свой срок… — сцена 2
	Glou. No further, sir; a man may rot even here. Edg. What, in ill thoughts again? Men must endure Their going hence, even as their coming hither; Ripeness is all…

Сцена 3

Лир Пойдём скорей в тюрьму: Мы будем петь там, словно птицы в клетке. <…> Мы будем жить, Молиться, петь средь сказок и улыбок, Как золотые бабочки. Услышим От бедняков — придворных кучу сплетен. Кто выиграл, кто нет, кто вверх, кто вниз, — Поймём тогда мы тайну всех вещей, Как Божьи соглядатаи. <…> Корделия, ведь на такие жертвы Возложат ладан боги. Я с тобою! Чтоб разлучить нас, надо взять с небес Огня и выжечь, как лисиц из нор. Отри глаза… Сгниют их кости, мясо, Пока заплачем вновь. Переживём их!

Come, let's away to prison: We two alone will sing like birds i' the cage: <…> so we'll live, And pray, and sing, and tell old tales, and laugh At gilded butterflies, and hear poor rogues Talk of court news; and we'll talk with them too,— Who loses and who wins; who's in, who's out;— And take upon's the mystery of things, As if we were God's spies <…>. Upon such sacrifices, my Cordelia, The gods themselves throw incense. Have I caught thee? He that parts us shall bring a brand from heaven And fire us hence like foxes. Wipe thine eyes; The goodyears shall devour them, flesh and fell, Ere they shall make us weep: we'll see 'em starve first.

	Офицер Телег мне не возить, овса не есть, Но, что могу, исполню.
	Captain. I cannot draw a cart, nor eat dried oats; If it be man's work, I'll do't.

	Эдгар. Что значит этот нож? Придворный Дымится кровью! Сейчас из сердца он… Она скончалась! Альбани. Скончалась? Кто? Придворный Супруга ваша, сэр. Сестра же ею Отравлена. Она во всём призналась. Эдмунд С обеими помолвлен был я. Нынче Все трое вступим в брак.
	Edg. What means that bloody knife? Gent. 'Tis hot, it smokes; It came even from the heart of—O! she's dead! Alb. Who dead? speak, man. Gent. Your lady, sir, your lady: and her sister By her is poisoned; she hath confess'd it. Edm. I was contracted to them both: all three Now marry in an instant.

	Лир. Повешена, глупышка! Нет, нет жизни! Зачем собака, лошадь, мышь — живут, А ты не дышишь? Ты ушла от нас Навек, навек, навек, навек, навек! — Здесь отстегнуть прошу; благодарю вас. Вы видите? Взгляните, губы, губы — Взгляните же, взгляните… (Умирает.)
	And my poor fool is hang'd! No, no, no life! Why should a dog, a horse, a rat, have life, And thou no breath at all? Thou'lt come no more, Never, never, never, never, never!— Pray you undo this button:—thank you, sir.— Do you see this? Look on her!—look!—her lips!— Look there, look there!— [He dies.]

	Эдгар Склонимся мы под тяжестью судьбы, Не что хотим, сказав, а что должны. Старейший — претерпел; кто в цвете лет, Ни лет таких не будет знать, ни бед. — конец
	The weight of this sad time we must obey; Speak what we feel, not what we ought to say. The oldest have borne most: we that are young Shall never see so much, nor live so long.

Перевод Т. Л. Щепкиной-Куперник

Акт I

Сцена 1

Корделия (в сторону) О бедная Корделия! Но нет, я не бедна: моя любовь Сильнее слов моих. Лир (Регане) Тебе с потомством навсегда в наследье Даём мы эту треть страны <…>. (Корделии) Ты ж, наша радость — Последняя, не меньшая, — чьё сердце — Предмет любви и спора лоз французских И молока бургундского, что скажешь, Чтоб долей превзойти сестёр? Что скажешь? Корделия. Ничего, государь. <…> Лир Из ничего не выйдет ничего. Подумай и скажи. Корделия Увы, не в силах В уста вложить я сердце… Я люблю вас, Как долг велит, — не больше и не меньше. Лир Как! Как, Корделия! Исправь ответ свой, Судьбы своей не порти. Корделия Государь, Вы дали жизнь мне, вы меня питали, Меня любили; я за все, как должно, Вам повинуюсь, вас люблю и чту. Зачем же сестры выходили замуж, Коль говорят, что любят только вас? Ведь если выйду замуж я, — супругу Отдам я часть любви, забот и долга; Наверно, замуж не пойду, как сестры, — Чтоб только вас любить. <…> Лир. Так молода — и так черства душой! Корделия. Так молода — и так правдива сердцем. Лир Пусть так; что ж, будь тебе приданым правда. А я клянусь священным светом солнца, Клянусь Гекаты тайнами и ночью, Клянусь влиянием светил небесных, Что правят нашей жизнию и смертью: От всех забот отцовских отрекаюсь, От всякого родства и кровной связи; Отныне ты любви моей и мне Чужда, чужда навеки! Дикий скиф Иль тот, кто собственных детей съедает, Чтоб голод утолить, мне так же будет Приятен, мил и близок, как и ты, Когда-то дочь моя. Кент. Мой государь! Лир Ни слова, Кент, Уйди, не становись между драконом И яростью его. <…> Натянут лук, так берегись стрелы! Кент Спускай же тетиву, пронзи мне сердце Своей стрелой! Кент будет дерзким, если Безумен Лир. <…> Прощай, король; раз ты таков, о Лир, Изгнанье — здесь, а там — свободный мир.

Лир (Корделии). О, лучше б не родиться Тебе на свет, чем мне не угодить!

Корделия Злые козни время обнаружит, И тайный умысел позор заслужит.

Сцена 2

Эдмунд Природа, ты мой бог. Твоим законам Подвластен я. К чему мне подчиняться Проклятию привычки, позволять Обычаю так унижать меня За то, что я родился позже брата На год иль два? Что значит — незаконный? И почему я низок, если так же Я силен телом, благороден духом И так же строен, как любой, рождённый Супругою почтенной? Почему Клеймят нас кличкой: «незаконный», «низкий»? Мы — «незаконные»! Мы — «низки, низки»! Но нам в отрадном грабеже природы Дается больше сил и пылкой мощи, Чем на докучной, заспанной постели Потратится на полчище глупцов, Зачатых в полусне! — Эдгар законный, Я должен земли получить твои…

Эдмунд Вот изумительная человеческая глупость! Как только счастье от нас отворачивается, нередко по нашей же вине, мы обвиняем в своих бедах солнце, луну и звёзды, как будто мы становимся злодеями — по неизбежности, глупцами — по небесному велению, плутами, ворами и мошенниками — от воздействия небесных сфер, пьяницами, лгунами и прелюбодеями — под влиянием небесных светил, и вообще как будто всем, что в нас есть гнусного, мы обязаны божественному произволению. Замечательная увертка развратника — сваливать ответственность за свои блудливые наклонности на звёзды. Отец мой сошёлся с моей матерью под созвездием Дракона, а родился я под созвездием Большой Медведицы — и потому мне следует быть жестоким и развратным! Вздор! Я был бы таким же, каков я есть, хотя бы над моим незаконным рождением мерцала самая девственная звезда на всем небосклоне.

Сцена 4

Освальд (Лиру). Я не позволю бить себя, милорд! Кент. А с ног сбить позволишь, негодяй?

Шут. Если ты не умеешь различать, откуда ветер дует, так скоро схватишь простуду.

Лир. Берегись, голубчик, хлыста! Шут Правда — это дворовая собака, которую выгоняют хлыстом; а госпожа борзая может оставаться у камина, даже когда воняет. <…> Запомни, дяденька: Прячь то, чем обладаешь, Молчи о том, что знаешь, Не всё, что есть, давай, Не ходи, а разъезжай, Учись всему, в чём слаб, Оставь вино и баб, Бросай умело кости, Ходи пореже в гости. Так больше сможешь ты найти, Чем два десятка в двадцати.

Шут. Нет, ей-богу; лорды и вельможи не дают мне быть одному дураком; если бы я взял монополию на глупость, они постарались бы отнять у меня часть её, да и дамы тоже не позволят мне одному быть дураком: каждому хочется урвать кусочек. Дяденька, дай мне яйцо, а я за него дам тебе две коронки. Лир. Что же это за коронки? Шут. Да вот, разрежу яйцо пополам и съем его — останутся от яйца две коронки. А когда ты разломал свою корону пополам и отдал обе половины, ты всё равно что перенёс через грязь своего осла на собственной спине. Мало ума было в твоей плешивой кроне, раз ты снял и отдал золотую корону. <…> Этот год дуракам не везёт: Стали умники все дураками; Потеряв своим глупостям счёт, В обезьян превратилися сами. <…> ты свой ум разделил на две половинки и роздал их, а себе ничего не оставил. Вот идёт одна из половинок. (Входит Гонерилья.) <…> Сыт был — корки не сберёг, Будешь каяться, дружок. (Указывая на Лира.) Вот пустой стручок. <…> Воробьиха так долго кормила кукушку, Что та, наконец, ей пробила макушку.

Гонерилья Вы держите сто рыцарей и сквайров — Людей таких беспутных, грубых, дерзких, Что двор наш, их примером заражённый, Похож на шумный постоялый двор. Эпикурейство и разгул распутный В весёлый дом, в таверну обратили Дворец наш честный. <…> Лир Неблагодарность, Ты, демон с сердцем мраморным! Когда Ты в детях проявляешься — страшней ты Чудовища морского! <…> острей зубов змеиных Неблагодарность детища! <…> Глупые глаза, Ещё посмейте плакать — я вас вырву И выброшу со всей пролитой влагой, Чтоб глину замесить!

Альбани. К лучшему стремлением своим Хорошему мы иногда вредим!

Сцена 4

Шут (Лиру)

Вот увидишь, другая дочь встретит тебя по-родственному, потому что они похожи друг на друга, как дикое яблоко на садовое…

… почему нос у человека посреди лица? <…> Чтобы около носа были по бокам два глаза: чего человек не разнюхает, он сможет рассмотреть.

… для чего у улитки есть домик? <…> Да чтобы было куда голову спрятать, а вовсе не затем, чтобы отдавать его дочерям, оставив свои рога без футляра.

Шут. … почему в Большой Медведице только семь звёзд? Лир. Потому что не восемь? Шут. Верно. Из тебя вышел бы отличный дурак!

Не следует стариться, пока не поумнеешь.

Пусть смеётся надо мной, издевается девица: Долго в девках ей не быть, если кое-что случится.

Акт II

Кент (Освальду) Плут, мошенник, лизоблюд, подлый, наглый, пустой нищий, оборванный, грязный негодяй; трус, жалобщик каналья, ломака, подхалим, франт; холоп с одним сундучишкой; хотел бы быть сводником из угодливости а на самом деле — смесь из жулика, труса, нищего и сводника, сын и наследник дворовой суки <…>. Мерзавец ты, фита, ненужная буква в азбуке! <…> я этого непросеянного подлеца разотру в порошок и выкрашу им стены отхожего места. <…> Эти подхалимы, Как крысы, могут перегрызть те узы Священные, что трудно разорвать, Льстят всем дурным страстям своих господ. В огонь подбавят масла, в холод — снега, Готовы утверждать, и отрицать, И клюв держать, подобно альционам, По ветру, угождая господам; Как псы, умеют лишь бежать за ними. Язви тебя чума, кривой урод! <…> Корнуол Старик хвастливый, дерзкий, мы тебя Научим… <…> (На Кента надевают колодки.) — сцена 2

Эдгар Пока ещё могу Спастись — скрываться надо; я надумал Принять такой несчастный, жалкий вид, В какой людей приводит нищета, Презрительно уподобляя их Скотам: лицо испачкаю я грязью, Взъерошу волосы, и, только чресла Перевязав, нагим сносить я буду И ураган и ярость непогоды. В стране у нас блуждают ведь не мало Бедламских нищих, что безумно воют И в руки онемелые втыкают Булавки, гвозди, ветки розмарина И, страшные на вид, по деревням, Убогим мызам, мельницам, овчарням То с бешеным проклятьем, то с молитвой Сбирают подаянье. Бедный Том! Как Том — я что-то, как Эдгар — ничто. — сцена 3

Сцена 4

Шут (Кенту) … если человек слишком скор на ногу, ему надевают деревянные чулки. <…> Зима ещё не прошла, если дикие гуси летят в эту сторону. Отцы в лохмотьях и с сумой Не милы для детей; Отцы с богатою казной Гораздо им милей. Судьба же — дрянь: её рука Не приласкает бедняка. По всему видно, что ты ещё столько гостинцев получишь от своих дочек, что и в год не сочтёшь. <…> Кент А что ж при короле так мало свиты? <…> Шут Отдадим мы тебя в школу к муравью: он тебя научит, что зимой не работают. У кого есть нюх, тот видит глазами, куда надо идти, если только он не слепой. А из двадцати носов ни одного не найдётся, который не расчухал бы, когда покойник воняет. Не хватайся за колесо, когда оно катится под гору, не то сломает шею, а вот когда большое колесо в гору катится, хватайся за него: оно и тебя подтянет. Если умный человек даст тебе лучший совет, верни мой обратно. Кто вам за деньги служит, тот Всегда себя проявит: Чуть дождь — пожитки соберёт И в бурю вас оставит. Но я останусь — это так; Пусть умники бегут, Плут может быть к тому ж дурак, Зато дурак — не плут.

Лир. О, к сердцу подкатило! Вниз спускайся! Шут. Крикни ему, дяденька, как кухарка кричала живым угрям, когда клала их в пирог: она стукала их по голове и приговаривала: «Спокойней, негодники, спокойней!» Это у неё был брат, который из любви к своей лошади кормил её сеном с маслом.

Лир Ты, молния, огнём слепящим выжги Надменные глаза! Туман болотный, Подъятый мощным солнцем, отрави Всю красоту её, убей в ней гордость! <…> Вернуться к ней? Полсвиты распустить? Нет, лучше я от крова откажусь И стану грудью против непогоды, В товарищи возьму сову и волка. О, острый зуб нужды! <…> Всё ж ты — плоть и кровь и дочь моя. Или, скорей, болезнь моей ты плоти, Что должен я признать своей. Ты — язва, Чумной нарыв, гнойник распухший, мерзкий В моей больной крови.

Лир И злая тварь нам кажется прекрасной Пред злейшею; та, что из них не хуже, Уж стоит похвалы.

Лир Как знать, что́ нужно? Самый жалкий нищий В своей нужде излишком обладает. Дай ты природе только то, что нужно, И человек сравняется с животным…

Акт III

(Буря. Гром и молния. <…>) Кент. Эй, кто тут, кроме бури? Дворянин. Тот, чья душа, как буря, неспокойна. — сцена 1

Эдмунд Об этом милосердье должен герцог Узнать немедля; также о письме. Я за услугу получу тогда, Что у отца возьмут; моим всё станет! Где старый упадёт, там юный встанет. — сцена 3

Эдгар. Бедный Том, рог твой высох. — сцена 6

Лир. Пусть вскроют Регану и посмотрят, что у неё за нарост на сердце. От каких причин в природе сердца делаются такими жёсткими? — сцена 6

Сцена 2

Лир Злись, ветер, дуй, пока не лопнут щёки! Потоки, ураганы, затопите Все колокольни, флюгера залейте! Вы, серные огни, быстрее мысли, Предвестники дубы крушащих стрел, Спалите голову мою седую! Разящий гром, расплющи шар земной! Разбей природы форму, уничтожь Людей неблагодарных семя! Шут Да, дяденька, святая вода при дворе в сухом помещении куда приятнее, чем дождевая под открытым небом. Добрый дяденька, пойдём; попроси прощенья у своих дочек. Такая буря ни умника, ни дурака не пожалеет. <…> У кого есть кровля над головой, у того голова в порядке. Вот у кого одни штаны, А крова нет над головою — Пусть не берёт себе жены Иль обовшивеет с лихвою. Кто сердце в пятки поместит, Тот наживет одни мозоли; Спокойный сон он превратит В бессонницу от вечной боли. Потому что нет такой красавицы, которая не любила бы строить гримасы перед зеркалом.

Лир И я озяб. (Кенту.) Где твой шалаш, приятель? Как странно: может жалкое нужда Бесценным сделать. <…> Шут Кто хоть малым умом обладает, — Гей-го, и ветер и дождь, — Довольствуйся тем, что судьба посылает, Хотя б каждый день шёл дождь. <…> Такая ночь может охладить любую куртизанку. Перед тем как уйти, дай-ка попророчествую немножко: Коль поп не станет врать народу, А пивовар лить в пиво воду, Жечь будут не еретиков — Сердца влюблённых простаков, В суде невинных не засудят. Долгов ни у кого не будет, Забудет сплетню злой язык, Зароет деньги ростовщик, Кошель воришка не присвоит, А сводник с девкой храм построит, — Тогда-то будет Альбион Великой смутой возмущён: Такие времена настанут, Что все ходить ногами станут. Это пророчество сделает Мерлин, который родится на свет после меня.

Сцена 4

Лир Ты будешь Спасаться от медведя; но, завидев Бушующее море пред собой, Невольно повернешься к пасти зверя.

Лир Природу так унизить Лишь дочери бесчувственные могут. Но разве должен изгнанный отец Так не щадить своей злосчастной плоти? Что ж, поделом! Ведь это он родил Подобных пеликанам дочерей.

Лир. Кем ты был раньше? Эдгар. Влюблённым; в сердце и уме гордым был, волосы завивал, на шляпе перчатку носил, всячески милой своей угождал, грешные дела с ней творил, что ни слово, то клялся и перед ясным лицом неба клятвы свои нам шал; засыпая, обдумывал плотский грех, а проснувшись, совершал его; вино любил страстно, кости — до смерти, а по части женского пола перещеголял бы турецкой султана; сердце у меня было лживое, слух легковерный руки кровавые; был я свиньей по лености, лиса по хитрости, волком по жадности, псом по ярости львом по хищности. Не допускай, чтобы постукивание каблуков или шелест шелка отдавали бедное твое сердце во власть женщины. Пусть твоя нога будет подальше от весёлого дома, рука — от юбок, а перо — от долговых расписок, и борись с нечистой силой.

Шут. Теперь хоть бы маленький костёр в пустом поле: он был бы как сердце старого развратника — крошечная искра, а всё остальное застыло.

Эдгар. Князь тьмы и сам вельможа…

Акт IV

Альбани Гонерилья! Не стоишь пыли ты, что резкий ветер Несёт тебе в лицо. Мне страшен нрав твой: Тот, кто своё начало презирает, В себе самом не может быть уверен; Отпавшая от дерева родного, Без животворных соков, ветвь увянет И принесёт лишь зло. Гонерилья. Довольно! Проповедь твоя глупа. Альбани Добро и мудрость — плохи для плохих. Грязь любит лишь себя. <…> Когда небесный гнев не грянет быстро, Чтоб это злодеянье покарать, — Настанет время, Что люди станут пожирать друг друга, Как чудища морские. Гонерилья Трус бескровный! Твой лоб — для срама, щёки — для пощёчин! — сцена 2

Сцена 1

Эдгар Всё ж лучше знать, что презирают нас, Чем жить в презренье, скрытом лестью.

Глостер Мне нет дороги и не надо глаз. Я спотыкался зрячим. В жизни часто Бывает так, что наши недостатки Полезны нам.

Глостер Мы для богов — что мухи для мальчишек: Им наша смерть — забава.

Глостер. Таков наш век: слепых ведут безумцы.

Сцена 6

Глостер Отныне буду горе Сносить, пока оно само не крикнет: «Довольно! Умираю!»

Лир (причудливо убранный полевыми цветами) <…> Взглянуть мне стоит — все кругом трепещет. Дарую жизнь ему: В чём он виновен? В прелюбодействе? Ты не умрёшь. Как? Смерть за этот грех? Нет! Королек и золотая мошка Так на глазах моих, блудят. Блуд, процветай!

Глостер. О, дай облобызать мне руку. Лир. Сначала вытру: пахнет мертвечиной. <…> Прочти-ка этот вызов; обрати внимание на слог. Глостер. Будь солнцем буква каждая — не вижу.

Лир Палач негодный, придержи-ка руки Кровавые! За что сечёшь ты девку? Бичуй себя: ты страстно жаждал сам Творить с ней то, за что её стегаешь. Обманщика повесил ростовщик! Сквозь рубище порок малейший виден; Парча и мех всё спрячут под собой. Позолоти порок — копьё закона Сломаешь об него; одень в лохмотья — Пронзит его соломинка пигмея. Виновных нет! Никто не виноват! Я оправдаю всех: да, друг, я — властен Всем рты зажать, кто станет обвинять! Купи себе стеклянные глаза И, как политик гнусный, притворяйся, Что видишь то, чего не видишь.

Лир Потерпи! Ведь ты же знаешь, Что с плачем мы являемся на свет; Едва понюхав воздуха, вопим мы И плачем.

Дворянин. Всё будет, государь. Лир Без помощи? Один я? Тут можно в соль сплошную превратиться И поливать из глаз, как из двух леек, Дорог осенних пыль!

Эдгар Я обыщу его. Быть может, письма Друзьями будут мне. <…> Не сетуй, мягкий воск. (Ломает печать.) Прости, приличье! Чтоб мысль врагов узнать, мы рвем сердца их; Простительней — бумагу рвать.

Эдгар. Желаний женских область безгранична!

Акт V

Глостер. К чему бежать? И здесь могу я сгнить. Эдгар Опять дурные мысли! Но должны мы Смерть принимать в свой час, как и рожденье. На всё — свой срок. — сцена 2

Сцена 3

Лир Пойдем с тобой в тюрьму. Там будем петь вдвоём, как птицы в клетке. <…> Так будем жить, молиться, песни петь И сказки говорить; смеяться, глядя На ярких мотыльков; и у бродяг Разузнавать о новостях придворных — Кто в милости, кто нет, что с кем случилось; Судить о тайной сущности вещей, Как божьи соглядатаи… <…> Корделия, подобным жертвам боги Возносят сами фимиам. Мы вместе! Чтоб разлучить нас, им пришлось бы с неба Пылающую головню достать И, как лисиц, нас выкурить. Не плачь! Чума сожрет их с мясом, с кожей прежде, Чем нас они заставят плакать. Раньше Они подохнут.

Офицер Возы возить да есть овёс не мог бы; Что в силах человека — всё исполню.

Эдгар. Откуда нож в крови? Дворянин Дымится кровью он! Из сердца вырван! Она мертва! Альбани. Кто умер, говори же! Дворянин Супруга ваша, сэр, супруга ваша! И отравила перед тем сестру: Сама созналась в этом перед смертью. Эдмунд С обеими помолвлен я, и свадьбу Все трое мы отпразднуем?

Лир. Повешена бедняжка… Нет, нет жизни! Зачем живут собаки, лошадь, крыса — В тебе ж дыханья нет? Ты не вернёшься!.. Никогда, никогда, никогда! — Прошу тут расстегнуть… Благодарю. Вы видите? Взгляните на неё; Смотрите же… её уста… Смотрите… Смотрите ж… (Умирает.)

Эдгар Предайтесь скорби, с чувствами не споря. Всех больше старец видел в жизни горя. Нам, младшим, не придётся, может быть, Ни столько видеть, — ни так долго жить. — конец

Перевод Б. Л. Пастернака

Акт I

Сцена 1

Корделия (в сторону) О, как бедна я! Нет, я не бедна — Любовью я богаче, чем словами. Лир (Регане) Даём тебе с потомством эту треть В прекрасном нашем королевстве. <…> (Корделии) Что скажет нам меньшая дочь, ничуть Любимая не меньше, радость паша, По милости которой молоко Бургундии с лозой французской в споре? Что скажешь ты, чтоб заручиться долей Обширнее, чем сестрины? Скажи. Корделия. Ничего, милорд. <…> Лир Из ничего не выйдет ничего. Так объяснись. Корделия К несчастью, не умею Высказываться вслух. Я вас люблю, Как долг велит, — не больше и не меньше. Лир Корделия, опомнись и исправь Ответ, чтоб после не жалеть об этом. Корделия Вы дали жизнь мне, добрый государь, Растили и любили. В благодарность Я тем же вам плачу: люблю вас, чту И слушаюсь. На что супруги сестрам, Когда они вас любят одного? Наверное, когда я выйду замуж, Часть нежности, заботы и любви Я мужу передам. Я в брак не стану Вступать, как сёстры, чтоб любить отца. <…> Лир. Так молода — и так черства душой? Корделия. Так молода, милорд, и прямодушна. Лир Вот и бери ты эту прямоту В приданое. Священным светом солнца, И тайнами Гекаты, тьмой ночной, И звёздами, благодаря которым Родимся мы и жить перестаем, Клянусь, что всенародно отрекаюсь От близости, отеческих забот И кровного родства с тобой. Отныне Ты мне навек чужая. Грубый скиф Или дикарь, который пожирает Своё потомство, будут мне милей, Чем ты, былая дочь. Кент. Мой государь! Лир Ни слова, Кент! Не суйся меж драконом И яростью. <…> Ты видишь, лук натянут. Прочь с дороги! Кент Стреляй, не бойся прострелить мне грудь. Кент будет груб, покамест Лир безумен. <…> Прощай, король. Раз дома нет узды твоей гордыне, То ссылка — здесь, а воля — на чужбине.

Лир (Корделии). Ты лучше не являлась бы на свет, Чем раздражать меня!

Корделия Как люди ни хитри, пора приходит — И всё на воду свежую выводит.

Сцена 2

Эдмонд Природа, ты моя богиня! В жизни Я лишь тебе послушен. Я отверг Проклятье предрассудков и правами Не поступлюсь, пусть младше я, чем брат. Побочный сын! Что значит сын побочный? Не крепче ль я и краше сыновей Иных почтенных матерей семейства? За что же нам колоть глаза стыдом? И в чём тут стыд? В том, что свежей и ярче Передают наследственность тайком, Чем на прискучившем законном ложе, Основывая целый род глупцов Меж сном и бденьем? Да, Эдгар законный, Твоей землёй хочу я завладеть.

Эдмонд Вот так всегда. Как это глупо! Когда мы сами портим и коверкаем себе жизнь, обожравшись благополучием, мы приписываем наши несчастья солнцу, луне и звёздам. Можно, правда, подумать, будто мы дураки по произволению небес, мошенники, воры и предатели — вследствие атмосферического воздействия, пьяницы, лгуны и развратники — под непреодолимым давлением планет. В оправдание всего плохого у нас имеются сверхъестественные объяснения. Великолепная увертка человеческой распущенности — всякую вину свою сваливать на звёзды! Отец проказничал с матерью под созвездием Дракона. Я родился на свет под знаком Большой Медведицы. Отсюда следует, что я должен быть груб и развратен. Какой вздор! Я то, что я есть, и был бы тем же самым, если бы самая целомудренная звезда мерцала над моей колыбелью…

Сцена 4

Освальд (Лиру). Я не позволю бить себя, милорд! Кент. А подбить тебя ногой, как мяч, можно?

Шут. … держи, брат, нос по ветру, а то простудишься.

Лир. Берегись, каналья! Видишь, плётку? Шут. Правду всегда гонят из дому, как сторожевую собаку, а лесть лежит в комнате и воняет, как левретка. <…> Слушай, дяденька: Наживайся тайком, Не мели языком, Меньше бегай пешком, Больше езди верхом, Не нуждайся ни в ком, Не водись с игроком, Не гуляй, не кути, А сиди взаперти: Двадцать на двадцати Сможешь приобрести.

Шут. Нет, быть совсем глупым мне не позволили бы из зависти. Если бы я взял монополию на глупость, лорды и вельможи пожелали бы вступить в пай со мной, да и знатные дамы гоже захотели бы урвать кусочек. — Дай мне яйцо, дяденька, а я дам тебе за то два венчика. Лир. Какие это такие два венчика? Шут. А вот какие. Яйцо я разрежу пополам, содержимое съем, а из половинок скорлупы выйдут два венчика. Когда ты расколол свой венец надвое и отдал обе половинки, ты взвалил осла себе на спину, чтобы перенести его через грязь. Видно, мало мозгу было под твоим золотым венцом, что ты его отдал. <…> Приходит дуракам капут, Не спрос на них сегодня. Разумные себя ведут Безумных сумасбродней. <…> ты обкорнал свой ум с обеих сторон и ничего не оставил в середке. Вот один из обрезков. (Входит Гонерилья.) <…> Прожил жизнь, а глуп как пень: Корки нет про чёрный день. (Указывая на Лира.) Вот вылущенный гороховый стручок! <…> Кукушка воробью пробила темя За то, что он кормил её всё время.

Гонерилья Тут с вами сотня рыцарей и сквайров, Бедовый и отчаянный народ, Благодаря которым этот замок Похож на балаган или кабак. <…> Лир Неблагодарность с сердцем из кремня, Когда вселишься ты в дитя родное, Морских чудовищ ты тогда страшней! <…> Больней, чем быть укушенным змеёй, Иметь неблагодарного ребёнка! <…> О, не плачьте Вы, старческие глупые глаза, А то я вырву вас и брошу наземь Вослед слезам, текущим в три ручья.

Альбани. Смотрите лишь, не попадите мимо. — сцена 4 (очень неточно и банально)

Сцена 4

Шут (Лиру)

Увидишь, как милостиво примет тебя другая дочь. Хотя одна похожа на другую, как лесное яблоко на садовое…

… почему нос на лице у человека посредине? <…> Чтобы иметь по обе стороны от себя по глазу. Чего не разнюхает нос, то глаза досмотрят.

А зачем улитке домик? <…> Чтобы было куда всовывать голову, а не подставлять её под удары дочерям вместе с незащищёнными рожками.

Шут. Любопытна причина, по которой о семизвездьи семь звёзд, а не больше. Лир. Потому что их не восемь? Шут. Совершенно верно. Из тебя вышел бы хороший шут.

Тебе нельзя было стариться, пока не поумнеешь.

В том мало смеху, что уходит шут. Вас тоже в жизни перемены ждут. — очень неточно, вероятно, из-за цензуры

Акт II

Кент (Освальду) Подлец, мерзавец, блюдолиз. Низкий, надутый дурак и прощелыга, вот ты кто. Холоп и хозяйкин угодник в шерстяных чулках, с душонкой доносчика, с помадой и зеркальцем в сундучке, твоим единственным богатством. Гнусный льстец, который готов на любую пакость, чтобы отличиться, но всю жизнь остаётся обыкновенной гадиной чистой воды. <…> Ах ты, ижица, лишняя буква в азбуке! <…> я сотру его в порошок и выкрашу им стены нужника. <…> О, эти лживые льстецы! Как крысы, Они перегрызают пополам Святые узы крови, угождают Страстям господ, льют масло в их огонь И леденят их каменные души. Что «да» сказать, что «нет» — им всё равно, Лишь угодить бы тем, за кем без смысла Они послушно бегают, как псы. — У, чтоб тебя! <…> Корнуол Ты посидишь в [колодках], неуч и хвастун! Я проучу тебя! <…> (Кента сажают в колодки.) — сцена 2

Эдгар Я буду прятаться, пока удастся. Приму нарочно самый жалкий вид Из всех, к каким людей приводит бедность, Почти что превращая их в зверей. Лицо измажу грязью, обмотаюсь Куском холста, взъерошу волоса И полуголым выйду в непогоду Навстречу вихрю. Я возьму пример С бродяг и полоумных из Бедлама, Они блуждают с воплями кругом, Себе втыкают в руки иглы, гвозди, Колючки розмарина и шипы И, наводя своим обличьем ужас, Сбирают подаянье в деревнях, На мельницах, в усадьбах и овчарнях, Где плача, где грозясь. Какой-нибудь «Несчастный Том» ещё ведь значит что-то, А я, Эдгар, не значу ничего. — сцена 3

Сцена 4

Шут (Кенту) … кто больно прыток, тому надевают на ноги деревянные чулки. <…> Зима ещё не прошла, коли гуси летят в ту сторону. Отец в лохмотьях на детей Наводит слепоту. Богач-отец всегда милей И на ином счету. Судьба продажна и низка И презирает бедняка. Но это ещё что! В будущем тебе предстоит столько огорчений от дочерей, что в год не сочтёшь. <…> Кент Так мало вас. Где остальная свита? <…> Шут Надо отдать тебя в ученье к муравью. Он тебя научит, что зимою нет заработка. Все люди с нюхом, и притом не слепые, глядят в оба. Из двадцати нет никого, кто бы не чувствовал, когда начинает плохо пахнуть. Отходи в сторону, когда с горы катится большое колесо, чтобы оно не сломало тебе шею, но хватайся за него, когда оно поднимается в гору. Если мудрец даст тебе лучший совет, верни мне мой обратно. Пусть только мерзавцы следуют ему раз дурак даёт его. Того, кто служит за барыш И только деньги ценит, В опасности не сохранишь, И он в беде изменит. Но шут твой — преданный простак, Тебя он не оставит. Лукавый попадёт впросак, Но глупый не слукавит.

Лир. Как больно бьётся сердце! Тише, тише! Шут.Прикрикни на него, дяденька, как стряпуха на угрей, которых она живьем запекала в тесто. Она щёлкала их палкой по головам и кричала: «Не высовывайтесь, проказники!» А её брат так любил свою лошадь, что кормил её сеном с маслом.

Лир Стремительные молнии, сверканьем Ей выжгите бесстыжие глаза! Болезнь, испепели её гордыню! Пары болот, разъешьте ей лицо! <…> Вернуться к ней и распустить пол свиты? Нет, лучше я от крова откажусь И в обществе совы и волка сдамся На милость непогоды и нужды! <…> Всё ж ты плоть, ты кровь, ты дочь моя, Или, верней, болячка этой плоти И, стало быть, моя болезнь, нарыв, Да, опухоль с моею гнойной кровью.

Лир Плохие, стало быть, не так уж плохи, Когда есть хуже. Кто не хуже всех, Ещё хорош.

Лир Не ссылайся На то, что нужно. Нищие, и те В нужде имеют что-нибудь в избытке. Сведи к необходимостям всю жизнь, И человек сравняется с животным.

Акт III

(Буря с громом и молнией. <…>) Кент. Эй, кто здесь, кроме бури? Придворный. Человек, как буря, неспокойный. — сцена 1

Эдмонд Про тайную поддержку короля И про письмо я герцогу открою. Вот случай выслужиться перед ним. Старик пропал. Я выдвинусь вперёд. Он пожил — и довольно. Мой черёд. — сцена 3

Эдгар. Обеднел ты, Том, стал сухим твой рог для сбора подаяния. — сцена 6

Лир. Судья, я требую медицинского вскрытия Реганы. Исследуйте, что у неё в области сердца, почему оно каменное. — сцена 6

Сцена 2

Лир Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щёки! Лей, дождь, как из ведра и затопи Верхушки флюгеров и колоколен! Вы, стрелы молний, быстрые, как мысль, Деревья расщепляющие, жгите Мою седую голову! Ты, гром, В лепешку сплюсни выпуклость вселенной И в прах развей прообразы вещей И семена людей неблагодарных! Шут Да, дяденька, святая вода светского общенья в сухом доме куда приятнее этой дождевой вне ограды! Вернёмся, дяденька, назад и попросим у твоих дочерей отпущения грехов. Такая ночь не разбирает ни дураков, ни умных. <…> У кого есть дом, куда сунуть голову, тот бесспорно с головой на плечах. Кто в брак вступает второпях, Не позаботившись о доме, Тот скоро будет весь во вшах, Как оборванец на соломе. Вниманье надо посвящать Душе, а не большому пальцу, А то мозоль не даст вам спать, Пустяк вас превратит в страдальца. Не нравится? А была ли на свете красавица, которая бы не дулась на своё зеркало?

Лир Озяб и я. — (Кенту.) Где, братец, твой шалаш? Алхимия нужды преображает Навес из веток в золотой шатёр. <…> Шут У кого ума крупица, Тот снесёт и дождь и град. Он ненастья не боится, Счастью и несчастью рад. <…> Это подходящая ночь, чтобы охладить любые страсти. Перед тем как уйти, попророчествую: Когда попов пахать заставят, Трактирщик пива не разбавит, Портной концов не утаит, Сожгут не ведьм, а волокит, В судах наступит правосудье, Долгов не будут делать люди, Забудет клеветник обман И не полезет вор в карман, Закладчик бросит деньги в яму, Развратник станет строить храмы,— Тогда придёт конец времён, И пошатнется Альбион, И сделается общей модой Ходить ногами в эти годы. Это пророчество сделает Мерлин, который будет жить после меня.

Сцена 4

Лир Ты прибежал, спасаясь от медведя, К бушующему морю — ты свернешь Медведю в пасть.

Лир Кто мог надругаться Над бедным, кроме жадных дочерей? Как вижу я, телесное страданье — Законный бич всех изгнанных отцов. И поделом! Их тело виновато В рожденьи кровожадных дочерей.

Лир. Кем был ты раньше? Эдгар. Гордецом и ветреником. Завивался. Носил перчатки на шляпе. Угождал своей даме сердца. Повесничал с ней. Что ни слово, давал клятвы. Нарушал их средь бела дня. Засыпал с мыслями об удовольствиях и просыпался, чтобы их себе доставить. Пил и играл в кости. По части женского пола был хуже турецкого султана. Сердцем был лжив, легок на слово, жесток на руку, ленив, как свинья, хитер, как лисица, ненасытен, как волк, бешен, как пес, жаден, как лев. Не давай скрипу туфелек и шелесту шелка соблазнять тебя, не бегай за юбками, сторонись ростовщиков, не слушай наущений дьявола.

Шут. Теперь мало-мальский огонек какой-нибудь в степи — всё равно что искорка жизни в старческом сердце. Только одна она и теплится, а всё остальное застыло.

Эдгар. Князь тьмы — недаром князь.

Акт IV

Альбани Гонерилья, Не стоишь пыли ты, которой зря Тебя осыпал ветер. Страшно думать! Всё корень знает свой, а если нет, То гибнет, как сухая ветвь без соков. Гонерилья. Довольно! Жалкий вздор! Альбани Не ново это: Негодным не годится доброта, А собственная грязь милей и ближе. <…> Нет, если не отмстится по заслугам Злодейство, доживём мы до того, Что люди станут пожирать друг друга, Как чудища морские. Гонерилья Жалкий трус С щеками для пощёчин, с головой Для промахов! — сцена 2

Сцена 1

Эдгар Отверженным быть лучше, чем блистать И быть предметом скрытого презренья.

Глостер Нет у меня пути, И глаз не надо мне. Я оступался, Когда был зряч. В избытке наших сил Мы заблуждаемся, пока лишенья Не вразумят нас.

Глостер Как мухам дети в шутку, Нам боги любят крылья обрывать.

Глостер. В наш век слепцам безумцы вожаки.

Сцена 6

Глостер … отныне покорюсь Своей судьбе безропотно, покамест Она сама не скажет: «Уходи».

Лир (причудливо убранный полевыми цветами) <…> Взгляну в упор, и подданный трепещет. Дарую жизнь тебе.— Что ты свершил? Прелюбодейство? Это не проступок, За это не казнят. Ты не умрёшь. Повинны в том же мошки и пичужки.— Творите беззакония.

Глостер. Дай руку поцелую я тебе. Лир. Вытру сначала. У неё трупный запах. <…> Прочти вызов, который я им написал. И каким слогом, обрати внимание! Глостер. Будь ярче солнц слова — не вижу я.

Лир Ты уличную женщину плетьми Зачем сечёшь, подлец, заплечный мастер? Ты б лучше сам хлестал себя кнутом За то, что втайне хочешь согрешить с ней. Мошенника повесил ростовщик. Сквозь рубища грешок ничтожный виден, Но бархат мантий прикрывает все. Позолоти порок — о позолоту Судья копьё сломает, но одень Его в лохмотья — камышом проколешь. Виновных нет, поверь, виновных нет: Никто не совершает преступлений. Берусь тебе любого оправдать, Затем что вправе рот зажать любому. Купи себе стеклянные глаза И делай вид, как негодяй политик, Что видишь то, чего не видишь ты.

Лир Терпи. В слезах явились мы на свет, И в первый миг, едва вдохнули воздух, Мы стали жаловаться и кричать.

Придворный. У вас ни в чём не будет недостатка. Лир Опять все мне сносить? Я превращусь В солёный столб — весь век слезами землю, Как из садовой лейки, поливать.

Эдгар Пока обшарю я его карманы. Письмо, которое он называл, Нам может службу сослужить. <…> Печать, не обижайся, что взломаю. Законники, не осуждайте нас. Чтоб мысль врага узнать, вскрывают сердце, А письма и подавно.

Эдгар. О женское коварство! — очень неточно и банально

Акт V

Глостер. Зачем бежать? Сгнию на этом месте. Эдгар Опять дурные мысли? Человек Не властен в часе своего ухода И сроке своего прихода в мир. По надо лишь всегда быть наготове. — сцена 2

Сцена 3

Лир Пускай нас отведут скорей в темницу. Там мы, как птицы в клетке, будем петь <…>. Так вдвоём и будем Жить, радоваться, песни распевать, И сказки сказывать, и любоваться Порханьем пестрокрылых мотыльков. Там будем узнавать от заключённых Про новости двора и толковать, Кто взял, кто нет, кто в силе, кто в опале, И с важностью вникать в дела земли, Как будто мы поверенные божьи. <…> При виде жертв подобных Нам боги сами курят фимиам. Ты тут, Корделия? Мы неразлучны. Они должны достать огонь с небес, Чтоб выкурить нас порознь из темницы, Как выживают из норы лисиц. Утри глаза. Чума их сгложет, прежде Чем мы решимся плакать из-за них. Подохнут — не дождутся.

Офицер Я не вожу телег, не ем овса. Что в силах человека — обещаю.

Эдгар. Почему кинжал в крови? Придворный Он тёплый. Он дымится. Он из сердца. Она мертва. Альбани. Кто мёртв? Скажи скорей! Придворный Мертва супруга ваша. Закололась, Пред этим отравив свою сестру. Она созналась в этом. Эдмонд Я помолвлен С обеими. Теперь нас всех троих Смерть обручит.

Лир. Мою бедняжку удавили! Нет, не дышит! Коню, собаке, крысе можно жить, Но не тебе. Тебя навек не стало, Навек, навек, навек, навек, навек! — Мне больно. Пуговицу расстегните… Благодарю вас. Посмотрите, сэр! Вы видите? На губы посмотрите! Вы видите? Взгляните на неё! (Умирает.)

Эдгар Какой тоской душа ни сражена, Быть стойким заставляют времена. Всё вынес старый, твёрд и несгибаем. Мы, юные, того не испытаем. — конец

Другие переводы

	Кто служит только для того, Чтоб извлекать доходы, Тебя оставит одного Во время непогоды. Но шут с тобой — твой верный шут! Служил он не для денег. Он жалкий шут, но он не плут, Дурак, а не мошенник! — акт II, сцена 4; перевод: Самуил Маршак (отрывок как «Песни шута»)
	Fathers that wear rags…

О пьесе

В Лире действительно сильная натура, и общее раболепство пред ним только развивает её односторонним образом — не на великие дела любви и общей пользы, а единственно на удовлетворение собственных, личных прихотей. Это совершенно понятно в человеке, который привык считать себя источником всякой радости и горя, началом и концом всякой жизни в его царстве. Тут, при внешнем просторе действий, при лёгкости исполнения всех желаний, не в чем высказываться его душевной силе. Но вот его самообожание выходит из всяких пределов здравого смысла: он переносит прямо на свою личность весь тот блеск, всё то уважение, которым пользовался за свой сан, он решается сбросить с себя власть, уверенный, что и после того люди не перестанут трепетать его. Это заставляет его <…> перейти в простое звание обыкновенного человека и испытать все горести, соединённые с человеческою жизнию. Тут-то, в борьбе, начинающейся вслед за тем, и раскрываются все лучшие стороны его души; тут-то мы видим, что он доступен и великодушию, и нежности, и состраданию о несчастных, и самой гуманной справедливости. <…> Смотря на него, мы сначала чувствуем ненависть к этому беспутному деспоту; но, следя за развитием драмы, всё более примиряемся с ним как с человеком и оканчиваем тем, что исполняемся негодованием и жгучею злобой уже не к нему, а за него и за целый мир — к тому дикому, нечеловеческому положению, которое может доводить до такого беспутства даже людей, подобных Лиру.

— Николай Добролюбов, «Тёмное царство», 1859

• см. «О Шекспире и о драме» (1906) Льва Толстого и «Лир, Толстой и шут» (1947) Джорджа Оруэлла

«Король Лир» признан наряду с «Гамлетом» вершиной трагического у Шекспира. Мера страданий героя превосходит здесь всё, что выпадало на долю тех, чьи трагедии были изображены Шекспиром как до, так и после этого произведения. <…> эта драма превосходит другие творения Шекспира своей широтой и подлинно космической масштабностью. Пожалуй, нигде творческая смелость Шекспира не проявилась с такой мощью, как в этом творении его гения. Мы ощущаем это в языке трагедии, в речах Лира, в поэтических образах, превосходящих смелостью всё, что мы до сих пор встречали у Шекспира.

— Александр Аникст, 1959

	«Лир» — это вершина, путь к которой усеян трупами, — эта трагедия очень трудна для театра.
	— Юлий Кагарлицкий, 1983

О переводах

Такое колоссальное создание, переданное верно, явно не под силу нашей публике, воспитанной на трагедиях Озерова, <…> [поэтому] держится на сцене чей-то преплохой перевод «Лира» именно потому, что в нём оставлены только эффектные места, а всё величественное течение внутренней драмы, основанной на глубокой идее и борьбе характеров, раздроблено на мелкие, врозь текущие, не связанные между собою ручейки.

— Виссарион Белинский, рецензия на перевод «Гамлета» А. Кронебергом, март 1844

«Леар» Гнедича в обстановке тех событий, которые переживала Россия в момент появления этой трагедии, целиком отражал настроения умов дворянства и имел несомненное агитационное значение в интересах этого класса. Трагедия престарелого отца, гонимого неблагодарными дочерьми, в итоге сведенная Гнедичем к борьбе за престол, за «законные» права «законного» государя, в момент постановки «Леара» должна была напоминать зрителям о другом «незаконном» захвате престола (правда, без добровольного от него отказа), имевшем место в живой действительности; не олицетворялся ли в представлении зрителей герцог Корнвалийский с живым «узурпатором», потрясшим основы мирного благосостояния Европы и вовлекшим в общеевропейский хаос и Россию, — с Наполеоном Бонапартом, неблагодарные дочери Леара — с республиканской Францией, свергшей своего короля, а сам Леар — с «законным» главою французского престола — будущим Людовиком XVIII? Назначением «Леара» было поднять патриотическое чувство русских граждан, необходимое для борьбы с этой страшной угрозой за восстановление законности и порядка в Европе и — в конечном итоге — за сохранение всей феодально-крепостнической системы в России.

— Александр Булгаков, «Раннее знакомство с Шекспиром в России»