Татьяна Львовна Щепкина-Куперник

	Татьяна Щепкина-Куперник
	Т. Л. Щепкина-Куперник. ; Портрет работы И. Репина (1914)
	Статья в Википедии
	Произведения в Викитеке
	Медиафайлы на Викискладе

Татья́на Льво́вна Ще́пкина-Купе́рник (1874-1952) — русская и советская писательница, драматург, поэтесса и переводчица.

Родилась в известной московской семье, отец — видный адвокат Лев Куперник, мать — Ольга Петровна Щепкина, пианистка, ученица Николая Рубинштейна и внучка известного актёра Михаила Щепкина.

Татьяна Щепкина-Куперник в афоризмах и анекдотах

	Сегодня была у Щепкиной-Куперник, которая рассказывала, что корректор переделала фразу «на камине стояли Марс и Венера» в «Маркс и Венера».^[1]
	— Фаина Раневская, «Вся жизнь», 1950-е

Прозаические цитаты

Он при этом уверял меня, что нарочно со мной крестил, а то я непременно заставила бы его жениться на мне. (В то время браки между кумовьями были запрещены.) И объяснял, что нам никак нельзя жениться ― потому что он писатель, а я писательница, и мы «непременно стали бы грызться».Он вообще очень дразнил меня, но поддразнивание его было так добродушно, что обижаться на него нельзя было, и я первая от души смеялась, особенно так как знала, что А. П. дразнит только тех, к кому он относится хорошо. Больше меня он дразнил, кажется, только Лику <Мизинову>. Он поставил у себя на камине мой портрет в бальном платье и с веером и на нем написал: «Lisez Schepkin-Coupernic!» («Читайте Щепкину-Куперник!») ― в подражание А. И. Урусову, знаменитому адвокату и литературному критику, который так обожал Флобера, что, когда у него попросили для благотворительного сборника автограф ― написал по-французски под своим портретом: «Lisez Flaubert!» («Читайте Флобера!»^[2]

— из статьи «О Чехове», 1952

С какой гордостью он показывал мне, бывало, каждый новый розовый куст, каждый тюльпан, расцветающий весной, и говорил, что для него нет больше удовольствия, чем следить, «как он лезет из земли, как старается» ― и потом пышно расцветает. Я редко встречала мужчин, ― кроме разве садоводов, которые так любили бы и знали цветы, как А. П. Ему даже не странно было дарить цветы, хотя это было не принято по отношению к мужчинам. Но я помню, как, когда он уезжал за границу, как-то мне захотелось ему привезти цветов на дорогу, и я подарила ему букет бледно-лиловых гиацинтов и лимонно-жёлтых тюльпанов, сочетание которых ему очень понравилось. На одной из книг, ― томик пьес, который он подарил мне, ― стоит шутливая надпись: «Тюльпану души моей и гиацинту моего сердца, милой Т.Л.» ― и наверно, когда он делал эту надпись, перед его глазами встала Москва, первая капель, мартовский ветер, обещающий весну… и наша весёлая компания, приехавшая на Курский вокзал проводить его и чокнуться стаканами вина, пожелав счастливого пути…^[2]

— из статьи «О Чехове», 1952

Поэтические цитаты

Я хочу быть свободной, как ветер степей,
Как волшебная песня поэта,
Вырвать душу свою из мертвящих цепей,
Из оков лицемерного света.
Я хочу никогда никого не просить,
Я хочу безграничной свободы ―
Я хочу без стесненья ласкать и любить
Меж красот вечно юной природы.^[3]

— «Credo», 1898

Какой печальный день! Нависли облака
Тяжелою и серой пеленою;
Дождь моросит… Гнетущая тоска…
И кажется земля усталой и больною.
Не видно солнца! Скрывшись в небесах,
Оно свой путь свершает невидимкой;
Блестящий шар в свинцовых облаках
Задернут траурною дымкой.
Оно исчезнет… в небе не блеснет
Заката луч прощальною улыбкой…
Как будто этот день и солнечный восход ―
Все было только странною ошибкой.^[4]

— «Больное утро», 1898

	Блестела золотом кленовая аллея; В саду ещё цвели последние кусты Пунцовых георгин; поспевшая рябина Краснела гроздьями; белеясь, паутина Летала в воздухе, а жёлтые листы, На землю падая, кружились с лёгким шумом.^[4]
	— «В лиловом сумраке вагона», 1898

В углу запущенного сада
Цветет особенный мирок,
Живая вьется там ограда
И часто пчёл гудит роек.
Там бледно-розовая смолка,
И мак из пурпурного шёлка,
И голубые васильки,
И кашка с запахом медовым,
И с легким отблеском лиловым
Изящной мальвы лепестки.
На них играют солнца блики,
Но всех милей из их семьи
Цветы миндальной повилики,
Цветы любимые твои.
С какою нежной, цепкой лаской
Они вкруг розы обвились,
Какою розоватой краской
Они от счастья залились!^[4]

— «Повилика», 1898

Все нет грозы, но уж свинцовой тучей
Затянут весь померкший небосклон;
Я жду ― удар раздастся неминучий
И за собой грозу притянет он.
Природа вся в каком-то напряженье.
Затихло все, тяжелый парит зной.
Ни шороха, ни звука, ни движенья,
Но быть грозе ― и страх владеет мной.^[4]

— «Перед грозой», 1901

Другая дочка ― всей семьёй
Считалась будущей звездой:
В ней находили с Дузе сходство!
«Такое ж позы благородство,
Бровей страдальческий излом
И меланхолия во всём»!
Она была «полна загадки»,
Влачила белых платьев складки,
Стройна, бледна, весьма горда,
Привыкла кушать очень мало
И не смеялась никогда...^[4]

— из поэмы «Марьянна Волховская», 1907

	Моя прекрасная страна, Волшебная страна! Там ясен свет, и тепел мрак, И нежит тишина. Повсюду веет там кругом, Как сладостный наркоз, Дыханье диких орхидей И нежных чайных роз.^[4]
	— «Волшебная страна», 1913

У самых рельсов сад зеленый,
Жилье в саду таится там.
И день и ночь студент учёный
Глотает там за томом том.
Один проглотит ― там неврозы,
Другой проглотит ― экссудат… <...>
Краснеют кисти барбариса,
Желтеют звёзды ноготков,
И грациозно бродит Киса
Средь золотящихся кустов... <...>
Там создаются провансали
В единый миг из ничего:
Кто ни отведает ― тот ахнет…
Там ― Кисий дух, там Кисью пахнет.
Там я живу, и чай там пью,
Гуляю там в саду зеленом,
С студентом там веду ученым…

— «Владыкино», 1926

Но все прошло, растаяло, исчезло,
Ушла любовь, успехи, достиженья.
И светом немерцающим ― одна
Мне озаряет дни доныне дружба
И помогает ношу донести,
Со мной былое вместе вспоминая,
И вот теперь, как будто птица страус,
Что зарывает голову в песок
И думает, что так себя спасает, ―
Я память зарываю глубоко
В былые дни и думаю, что этим
Спасаюсь от действительности грозной.
А дальше? Что-то вписано давно,
Быть может, и какая-нибудь радость,
Быть может, и еще иное горе ―
Что б ни было: все это есть уже
И изменить его ничто не в силах.^[4]

— «И вот я перелистываю вновь...», 1939

Цитаты из песен

	Ах, я влюблён в глаза одни, Я увлекаюсь их игрою... Как дивно хороши они, Но чьи они, я не открою. Едва в тени густых ресниц Блеснут опасными лучами, И я упасть готов уж ниц Перед волшебными очами.^[5]
	— «Глаза» (романс), 1901

	От павших твердынь Порт-Артура, С кровавых манчжурских полей Калека-солдат истомлённый К семье возвращался своей.^[6]
	— «На родине», 1905

Цитаты о Щепкиной-Куперник

Много лет спустя, после всего, и пролога, и представления, и конца спектакля, уже в эмиграции, в Париже, покойный ныне князь В. В. Барятинский рассказывал, как однажды ночью на Rue de Passy, ― и еще и луна была при этом, ― услышал он откуда-то, совсем неподалёку доносившиеся до него как-то странно, но очаровательно исковерканные, знакомые, ну, совсем знакомые стихи и строфы.
― Я остановился как вкопанный, ― рассказывал В. В. ― В лунную ночь, в Пасси, кто мог бы быть этот сумасшедший, во всеуслышание декламирующий, влюблённо и усердно коверкая строфы Ростана, в запомнившемся навсегда переводе Щепкиной-Куперник?! Луна вышла из облаков, я почти поравнялся с неизвестным, бьюсь об заклад, что вы будете так же поражены, как и я: это был никто иной, как сам Эдмонд Ростан. Потом он мне признавался, что музыка русской стихотворной речи так его увлекала, а в переводе Щепкиной-Куперник было столько звуковой правды в смысле передачи французского текста, что он, Ростан, после каждого спектакля, ― в это время наш театр, в котором Лидия Борисовна Яворская играла то «Орлёнка», то «Принцессу Грёзу», уже в течение трёх недель с успехом гастролировал в Париже, ― все больше и больше проникался и все легче и легче усваивал, следя по собственному французскому оригиналу, стихи Татьяны Львовны, которая впрочем, тут же недалеко от автора, сидела в партере. Ростан ее очень любил и высоко ценил.^[7]

— Дон Аминадо, «Поезд на третьем пути», 1954

Сегодня была у Щепкиной-Куперник, которая рассказывала, что корректор переделала фразу «на камине стояли Марс и Венера» в «Маркс и Венера». Она говорила, что Ермолова была так равнодушна к деталям, что, играя Юдифь в «Уриель Акоста», не снимала нательного креста, и никто не замечал этого, хотя крест был виден ― не замечали, так играла Ермолова. Гибель Михоэлса ― после смерти моего брата самое большое горе, ― самое страшное в моей жизни».^[1]

— Фаина Раневская, «Вся жизнь», 1950-е

	Одно время он был настолько увлечён Ростаном в переводе Щепкиной-Куперник, что даже начал писать рифмованным шестистопным ямбом пьесу под названием «Двор короля поэтов», явно подражая «Сирано де Бержераку»...^[8]
	— Валентин Катаев, «Алмазный мой венец», 1977

Однажды <Вера Инбер> напросилась по телефону в гости к незнакомой ей и совершенно для нее неавторитетной поэтессе Щепкиной-Куперник, под предлогом, что ей хочется вынести на суд Татьяны Львовны свои последние стихи. Но она с одного разу смекнула, что здесь поживиться нечем. Я был в тот вечер у Татьяны Львовны. Инбер читала там свою поэму о Грузии, заканчивавшуюся тостом за здоровье Сталина: «Иосиф Виссарионович, за вас!» («Грузинский дневник»).
Инбер, вероятно, рассчитывала, что слушатели, авось, на эту строчку клюнут и ругнут вождя. Слушатели держали язык за зубами. Татьяна Львовна из вежливости похвалила поэму, сделав одно замечание: поэма написана октавами, а октава требует-де более точных рифм. Инбер выкатилась несолоно хлебавши, больше носу туда не показывала и даже из вежливости не позвонила.^[9]

— Николай Любимов, «Неувядаемый цвет», 1992

12 января а родилась Татьяна Щепкина-Куперник, литератор и переводчик. Николай Любимов в своих воспоминаниях «Неувядаемый цвет» отмечает, что «Татьяна Львовна талантливо и умно прожила свою жизнь. Она быстро ориентировалась в обстановке. Глаза у нее были близорукие, а душа и ум дальнозоркие». «Глядя на Татьяну Львовну и Николая Борисовича, можно было подумать, что это безоблачно счастливая, дружная пара. Но ― «капля вод ― полна трагедий». Николая Борисовича, статного, голубоглазого, с седой прядью, до самой его смерти осаждали дамы, и осаждали отнюдь не без успеха. Татьяна Львовна как-то призналась Касаткиной: «Я всю жизнь ухаживала за моим мужем, а он ухаживал за другими женщинами». О том, чего это стоило Татьяне Львовне, знала только ближайший ее друг Маргарита Николаевна. А на людях она делала хорошую мину при плохой игре. Она даже принимала у себя некоторых поклонниц Николая Борисовича, была с ними светски любезна. И в этом опять-таки сказывался ее ум и такт… Тем, что она смотрела сквозь пальцы на его похождения, в иных случаях растягивавшиеся на годы, притворялась, будто они ей безразличны, ибо она-де уверена в прочности его чувства к ней, а его победы ей даже льстят, она только еще сильнее привязывала его к себе. Смерть Николая Борисовича Полынова (в 1939) она переживала тяжело, так тяжело, что это даже явилось неожиданностью для близких…^[10]

— Юрий Безелянский, «В садах любви», 1993

Вахтанговцы играли пьесу в транскрипции Т. Л. Щепкиной-Куперник. Да и в полном, еще дореволюционном собрании сочинений Ростана (которое я имел) был тот же перевод. Именно в этом стихотворном варианте я и намеревался писать сценарий. Однако, вгрызаясь в материал и примеряя его к современности, сравнивая стихи Щепкиной-Куперник со стихами Айхенвальда, написанными на шестьдесят лет позже, я обнаружил любопытные закономерности. Перевод Айхенвальда был суше, строже, нежели щепкино-куперниковский. Гражданские стихи в новом переложении были резче, современнее, ближе нынешнему зрителю. Однако лирические монологи, любовные сцены, написанные крупным мастером перевода Щепкиной-Куперник, звучали как музыка ― нежно, звучно, страстно. Я решил соединить оба перевода, взяв из каждого его сильные стороны, и привлек к этой работе Юрия Айхенвальда. Он должен был написать стихотворные соединительные стыки так, чтобы «швы» не чувствовались.^[11]

— Эльдар Рязанов, «Подведённые итоги», 1998

Раневская откинулась в кресле, положила ногу на ногу и задумчиво произнесла:
― Кстати, эта блядь Книппер-Чехова…
Татьяна Николаевна почувствовала, как стены комнаты закачались вокруг нее и в глазах потемнело. А Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, мечтавшая когда-то выйти замуж за Чехова, вся встрепенулась и защебетала:
― Вот именно блядь, как вы это, Фаина Георгиевна, верно сформулировали, именно блядь! Какая же вы наблюдательная!
Что было дальше, Татьяна Николаевна помнила смутно. Но продолжала свой рассказ об их приключениях с Раневской.^[12]

— Лев Дурнов, «Жизнь врача». Записки обыкновенного человека, 2001

Источники

↑ ¹ ² Алексей Щеглов. «Фаина Раневская. Вся жизнь». — М.: Захаров, 2003 г.
↑ ¹ ² Т. Л. Щепкина-Куперник в книге: «А. П. Чехов в воспоминаниях современников». — М.: «Художественная литература», 1986 г.
↑ Т. Л. Щепкина-Куперник. Избранные стихотворения и поэмы. — М.: ОГИ, 2008 г.
↑ ¹ ² ³ ⁴ ⁵ ⁶ ⁷ Т. Л. Щепкина-Куперник. Избранные стихотворения и поэмы. — М.: ОГИ, 2008 г.
↑ На этот популярный романс Михаил Савояров написал не менее популярную пародию-ответ с таким же названием.
↑ «Русские песни и романсы». Классики и современники, — Москва, «Художественная литература», 1989 г.
↑ Дон-Аминадо. «Поезд на третьем пути». - М.: Книга, 1991 г.
↑ Катаев В.П. Трава забвенья. — Москва, «Вагриус», 1997 г.
↑ Н. М. Любимов, Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 3. — М.: «Языки славянской культуры», 2007 г.
↑ Юрий Безелянский, «В садах любви. Хроника встреч и разлук». — М.: Вагриус, 2002 г.
↑ Э.Рязанов, Э.Брагинский. «Тихие омуты». ― М.: Вагриус, 1999 г.
↑ Л. Дурнов, «Жизнь врача». Записки обыкновенного человека. — М.: Вагриус, 2001 г.

Ссылки

[ранев-1] ¹ ² Алексей Щеглов. «Фаина Раневская. Вся жизнь». — М.: Захаров, 2003 г.

[чех-2] ¹ ² Т. Л. Щепкина-Куперник в книге: «А. П. Чехов в воспоминаниях современников». — М.: «Художественная литература», 1986 г.

[3] Т. Л. Щепкина-Куперник. Избранные стихотворения и поэмы. — М.: ОГИ, 2008 г.

[избр-4] ¹ ² ³ ⁴ ⁵ ⁶ ⁷ Т. Л. Щепкина-Куперник. Избранные стихотворения и поэмы. — М.: ОГИ, 2008 г.

[5] На этот популярный романс Михаил Савояров написал не менее популярную пародию-ответ с таким же названием.

[6] «Русские песни и романсы». Классики и современники, — Москва, «Художественная литература», 1989 г.

[7] Дон-Аминадо. «Поезд на третьем пути». - М.: Книга, 1991 г.

[8] Катаев В.П. Трава забвенья. — Москва, «Вагриус», 1997 г.

[лбмв-9] Н. М. Любимов, Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 3. — М.: «Языки славянской культуры», 2007 г.

[10] Юрий Безелянский, «В садах любви. Хроника встреч и разлук». — М.: Вагриус, 2002 г.

[11] Э.Рязанов, Э.Брагинский. «Тихие омуты». ― М.: Вагриус, 1999 г.

[12] Л. Дурнов, «Жизнь врача». Записки обыкновенного человека. — М.: Вагриус, 2001 г.

[1]

[2]

[3]

[4]

[5]

[6]

[7]

[8]

[9]

[10]

[11]

[12]