У этого термина существуют и другие значения, см. Ассоль (значения).
Памятник Ассоль, Геледжик
Ассо́ль — редкое женское русское имя, появившееся в Советском Союзе после публикации романа Александра Грина «Алые паруса» (1922), главная героиня которого носила вымышленное (искусственное) имя Ассоль. Особенно популярным у советских родителей имя Ассоль стало после выхода на экраны популярного художественного фильма «Алые паруса» (1961), где главную роль сыграла Анастасия Вертинская. Начиная с 1970-х годов Ассоль превращается в имя нарицательное (зачастую в ироническом плане) как клишированный романтический образ.
Известны две версии происхождения имени героини. По одной из них, писатель связан в одно слово собственный вопрос «А <где> соль?», обращенный к официанту; по другой — исп.al sol, «к солнцу». Имя Ассоль поначалу было несклоняемое, однако постепенно стало ассимилироваться.
...сделав яхту, он не нашёл подходящего материала на паруса, употребив что было – лоскутки алого шёлка. Ассоль пришла в восхищение. Пламенный весёлый цвет так ярко горел в ее руке, как будто она держала огонь.
А ещё я любил всех других женщин, <...>
в их числе <...> пятидесятилетнюю мать двух кандидатов наук, <...>
себя называвшую в письмах к папе «твоя Ассоль».
— Евгений Евтушенко, «Мама, мне страшно не то, то не будет памяти обо мне…» (из цикла «Мама и нейтронная бомба»), 1982
Когда Грину было 23 года, в Севастополе он встретился с Екатериной Бибергаль, однако она была не Ассолью, а революционеркой по имени «Киска». Идейные разногласия разрушили их любовь.[4]
...циники любят рассказывать, что имя родилось у Александра Грина в тот самый момент, когда ему подали стакан несолёного томатного сока и он задал вполне естественный вопрос: «А соль?»[6]
...первой снялась Настя, в пятнадцать лет. Поэтому про нее нельзя даже сказать: «решила пойти в актрисы». Её просто выбрали на роль Ассоль в «Алые паруса», она ещё училась в 10-м классе.[9]
«Очень немногие писатели ― по замечанию Паустовского, ― так чисто, бережно и взволнованно писали о любви к женщине, как это делал Грин». Когда Грину было 23 года, в Севастополе он встретился с Екатериной Бибергаль, однако она была не Ассолью, а революционеркой по имени «Киска». Идейные разногласия разрушили их любовь. Позднее Грин женился на другой женщине ― Нине. В «Алых парусах» Грина есть фраза: «Счастье сидело в ней пушистым котенком». Увы. Пушистого котенка не получилось, ибо в слишком суровое время пришлось жить супругам Грин.[4]
Впервые это имя публика услышала (нет, конечно, увидела) в опубликованном в 1916 году рассказе Александра Грина «Вокруг света». В следующем году имя появляется еще в одном рассказе ― «Враги». И только в 1923 году имя находит свою настоящую владелицу. Вы уже догадались, что имя это ― Ассоль. Некоторые циники любят рассказывать, что имя родилось у Александра Грина в тот самый момент, когда ему подали стакан несоленого томатного сока и он задал вполне естественный вопрос: «А соль?» Скажем честно, мы в это не верим. Хочется надеяться, что неисправимый романтик образовал замечательное имя от испанского выражения «к солнцу». А иначе зачем к этой девушке плыть под алыми парусами?[6]
Пришвин был не первым и не последним русским писателем, оставившим горькие и беспощадные строки о своем народе, или вернее о крестьянстве, которое в России традиционно привыкли с народом отождествлять. Были жёстки в своих оценках русских мужиков и Чехов, и Бунин, и Горький, и Андреев, и Булгаков, и Куприн (вспомним «Олесю»), и Вересаев (с его рассказами о холерных бунтах), и Грин (ведь именно народ травил Ассоль) ― я беру только пришвинских современников и писателей очень разных...[8]
Ко мне подошёл знакомый художник ― Леван Шенгелия и рассказал, что на «Мосфильме» режиссер Птушко приступает к съемкам картины «Алые паруса» по произведению Александра Грина и ищет героиню на роль Ассоль. Леван сказал, что уверен, моя дочь обязательно подойдёт на эту роль. И Волошина, и Грин были очарованы Настенькой, ее молодостью и красотой, обе уверяли, что лучшей актрисы для роли Ассоль не найти.[9]
Конечно, мы с Настей мечтали о кино, потому что у нас была актёрская семья, к папе всегда приходило много друзей, в основном артисты, режиссеры. Мы обожали такую богему и подсознательно, разумеется, хотели тоже стать актрисами. А потом, когда отца не стало, его друзья за нами следили как за дочками Вертинского. Увидели, что выросли хорошенькие девочки, и стали приглашать в кино. Получилось так, что первой снялась Настя, в пятнадцать лет. Поэтому про нее нельзя даже сказать: «решила пойти в актрисы». Ее просто выбрали на роль Ассоль в «Алые паруса», она еще училась в 10-м классе.[9]
Однажды в середине такого путешествия к городу девочка присела у дороги съесть кусок пирога, положенного в корзинку на завтрак. Закусывая, она перебирала игрушки; из них две-три оказались новинкой для нее: Лонгрен сделал их ночью. Одна такая новинка была миниатюрной гоночной яхтой; белое суденышко это несло алые паруса, сделанные из обрезков шёлка, употреблявшегося Лонгреном для оклейки пароходных кают — игрушек богатого покупателя. Здесь, видимо, сделав яхту, он не нашёл подходящего материала на паруса, употребив что было – лоскутки алого шёлка. Ассоль пришла в восхищение. Пламенный веселый цвет так ярко горел в ее руке, как будто она держала огонь. Дорогу пересекал ручей с переброшенным через него жердяным мостиком; ручей справа и слева уходил в лес. «Если я спущу ее на воду поплавать немного, — размышляла Ассоль, — она ведь не промокнет, я ее потом вытру». Отойдя в лес за мостик, по течению ручья, девочка осторожно спустила на воду у самого берега пленившее ее судно; паруса тотчас сверкнули алым отражением в прозрачной воде; свет, пронизывая материю, лег дрожащим розовым излучением на белых камнях дна. «Ты откуда приехал, капитан? – важно спросила Ассоль воображенное лицо и, отвечая сама себе, сказала: — Я приехал… приехал… приехал я из Китая».
Это была курортная гора, и до самой вершины ее опоясывали витки каменной дороги. Но все-таки в ней было что-то лермонтовское, гусарское. Черкешенку здесь, конечно, не встретишь, но Гошка не удивился, если бы, касаясь камней осторожным зонтиком, по дорожке прошла княжна Мэри. Гошка долго не мог понять Печорина. Ему казалось, что можно влюбиться даже в печальный звон ее имени ― княжна Мэри. Княжна Мэри, потом Ассоль, потом Аэлита ― имена этих книжных девушек были как ступеньки горы, ведущие от курортного балагана к чистой вершине. Просто Гошка не знал тогда, что вступает на опасный путь лирики, не знал еще, что все клетки его, вся кровь, доставшаяся ему в наследство от тысяч медленных поколений, от веков, уходящих к Атлантиде, которая хотя и утонула в считанные незапамятные часы, но все равно была, что тысячи веков его наследства уготовили ему тоску по встрече ― и не с супругой даже и не с возлюбленной, а с подругой.[2]
Подруга. Я почему-то вдруг так взволновалась, когда он позвонил. Мне показалось, вот откроется дверь… и войдет… Мать. Капитан. (Подруга засмеялась и Мать тоже). Поздравляю тебя. (Подруга испуганно глядит на Мать). Дождались… Он пришел… Подруга. Что ты мелешь?! Мать. Ну, ну, ты уже все поняла. Ты его сразу узнала, да? Хотя он очень долго плавал: «По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там…» Но он к нам вернулся! И на берегу его ждали две Ассоли, две романтические, прокуренные Ассоли средних лет.[3]
― Потому что я люблю тебя. Она даже остановилась и уставилась на меня в изумлении:
― И как давно?
― Думаю, что минут двадцать. Я не смотрел на часы, пока ты болтала с Люсей о всякой ерунде.
― Ты нахал.
― Я интеллигент в третьем поколении.
― Как тебя зовут?
― Грэй.
― Значит ли это, что для меня отведена партия Ассоль?
― Моя шхуна с алыми парусами стоит у подъезда. Ее имя «Мустанг-407», но по внешним половым признакам может быть принята за подержанный «Москвич». Экипаж будет рад видеть тебя на борту в качестве приза.
― Странно. Проснувшись сегодня, я не обнаружила на своем пальце подаренного тобой кольца.
― Я подарю тебе сказку.
― Мне казалось, что кольцо более весомое доказательство любви.[5]
...я аккуратно положил шапку на длинную дубовую доску, и мы прошли в Галину комнату, где предались мечтам о будущем счастье, мечтам, что уж тут скрывать, прерываемым поцелуями. А престарелые родители её тем временем смотрели в другой комнате (их у них было всего три) телевизор. Но они как бы незримо присутствовали рядом с нами, поскольку их выцветшие фотопортреты украшали стенку над Галиным девичьим диванчиком-кроватью.
― А еще мы поедем в Крым. Куда-нибудь по местам писателя Грина и его Ассоль. Хочешь, я буду твоей Ассолью?
― Хочу, ― хотел сказать я, но вместо этого воскликнул: ― Да что за чёрт! Опять!
― Что «опять»? Что?
― Химия. Запах. Галя, тебе не кажется, что и здесь тоже чем-то воняет?[7]
Папа был после дважды женат.
Я любил всех папиных жён, начиная с собственной мамы.
А ещё я любил всех других женщин, любивших моего папу, ―
в их числе одну заведующую отделом в Союзводоканалпроекте,
пятидесятилетнюю мать двух кандидатов наук,
обожавшую чёрные шляпки с розовой лентой
и себя называвшую в письмах к папе «твоя Ассоль».
— Евгений Евтушенко, «Мама, мне страшно не то, то не будет памяти обо мне…» (из цикла «Мама и нейтронная бомба»), 1982
