Стати́стика — отрасль знаний, в которой излагаются общие вопросы сбора, измерения и анализа массовых статистических (количественных или качественных) данных.
Смерть одного человека — это смерть, а смерть двух миллионов – только статистика. — Вероятная перефразировка Ремарка «Смерть одного человека – трагедия, смерть миллионов — статистика.» приписывается Сталину[комм. 2]
Фрейденберг ― это один из украинских профессоров, профессор математики. В этом качестве он почему-то попал на должность «статистика» ― должность, ничего общаго со статистикой не имеющая. Статистик ― это низовой погонщик УРЧ долженствующий «в масштабе колонны», т. е. двух-трех бараков, учитывать использование рабочей силы и гнать на работу всех, кто еще не помер. Неподходящая для профессора Фрейденберга должность…[7]
В числе прочих мероприятий мы проводили и статистическия обследования читаемости различных авторов. Всякая советская статистика ― это некое жизненное, выраженное в цифрах, явление, однако, исковерканное до полной неузнаваемости различными «заданиями». Иногда из-под этих заданий ― явление можно вытащить, иногда оно уже задавлено окончательно. По нашей статистике выходило: на первом месте ― политическая литература, на втором ― англосаксы, на третьем ― Толстой и Горький, дальше шли советские авторы и после них ― остальные русские классики. Я, для собственнаго потребления, стал очищать статистику от всяких «заданий», но все же оставался огромный пробел между тем, что я видал в жизни, и тем, что показывали мною же очищенныя цифры.[7]
Статистика не должна состоять в одном только заполнении ведомостей размерами с двухспальную простыню никому не нужными числами, а в сведении этих чисел на четвертушку бумаги и в их сопоставлении между собою, чтобы по ним не только видеть, что было, но и предвидеть, что будет.
Он ушёл, а мы остались погруженные в раздумье. В самом деле, ведь мы и не подумали, что прежде всего нужно дело за собой объявить. Какое дело? Ежели объявить, что собираем статистику, ― никто не поверит. Скажут: какая в Корчеве статистика? Корчева как Корчева. Фабрик-заводов нет, каланчи нет, мостовых нет, гостиного двора нет, а все остальное ― обыкновенно, как в прочих местах...[9]
— Тебе, — говорит Айдахо, — досталась статистика — самая низкопробная из всех существующих наук. Она отравит твой мозг. Нет, мне приятней система намёков старикашки Ха-Эм. Он, похоже, что-то вроде агента по продаже вин. Его дежурный тост: «Всё трын-трава».
Дмитрий вспомнил, чему его учили — и в лицее, и в институте.
«Эти существа не способны к агрессии… История не знает хелперских восстаний, они не могут убить своего хозяина…»
Но, как оказалось, такие случаи просто не попадали в статистику. Вернее, попадали, но в качестве киберпреступлений, потому что убийства технически совершала вирусная программа. Если вы разобьетесь в телеге, управление которой перехвачено злоумышленником, очипованную лошадь никто не обвинит, поясняла сеть.
И вдруг подумал я ― пройдет столетий шесть,
И кинется на нас учёных вереница!..
Я думал ― боже! как их вытянутся лица, <...>
Увидят, что у нас равно оценены
За остроту ума и реалист, и мистик;
Там цифры мертвые безжизненных статистик,
Романы самые статистикой полны…[10]
Дальше ― громче пропаганда,
Загорается война,
Кто за Шмита, кто за Странда!
Правду вывернув до дна,
Чудо сделают из края, Этнографией блеснут,
И статистика такая…
Где они ее берут?[5]
А до рощи ― далёко. Там ландышей тьма;
Там и воздух смолистей и чище;
Но дорога к кладби́щу гладка и пряма…
Решено: я иду на кладбище.
Я окинул тоскующим взглядом
Божью ниву. Она возросла.
Там и здесь, в отдаленьи и рядом,
Всё кресты да кресты… без числа!
Сколько их, ― сосчитает статистика;
Но из книжки моей записной,
Очарованный чудной весной,
С целью злобной не вырву я листика:
Пусть сочтет эти гробы иной![1].
Статистик сидит, вычисляя отвагу. И сердце, и мысли, и пахнущий пот в таблицы и числа переведет.
И лягут таблицы пшеницей и лугом,
границы пропаханы сакковским плугом.
Дороги таблиц кряхтят под стадами,
числа растут молодыми садами,
числа растут дорогою щетиной,
по зарослям цифр пробегает пушнина.[2]
Ты ж, встряхнувши каждый листик,
влагу в капельки прибрав,
там пройдешься, как статистик,
в мелкой переписи трав,
станешь мелочен и мелок,
и в очках, слезящих взор,
ты с террас под звон тарелок
вдруг уйдешь за косогор.[12]
↑Существует множество вариаций афоризма, первая его часть была популяризована Марком Твеном, приписавшем её Дизраэли в «Главы моей автобиографии — ХХ», Обзор № DCXVIII (5 июля 1907), подробно об авторстве фразы см. Ложь, наглая ложь и статистика
↑В англоязычной печати вариант появился не позднее 1958 года, в англоязычных справочниках иногда приводится ссылка на свидетельство Черчилля, но без указания источника. (Словарь современных цитат / составитель К. В. Душенко — М.: изд-во «Эксмо», 2006.)
