Я старался выбирать места открытые, где меньше было валежника. Попутно я заметил ядовитуючемерицу белую, с грубыми плойчатыми листьями, космополитичный папоротник ― орляк обыкновенный, листья которого действительно похожи на крылья орла, и ландыш маньчжурский, который ничем не отличается от европейского вида.[5]
Кроме того, сапонины оказывают гемолитическое действие, то есть растворяют красные кровяные тельца. Многие сапонины (в том числе и паристифин) и вообще глюкозиды в небольших дозах оказывают целебное действие на нервную систему и сердечную деятельность. Поэтому некоторые столь же ядовитые, как и вороний глаз, растения уже давно используются в качестве ценного лекарственного сырья. Наиболее известные из них ― это содержащие глюкозиды ландыш, наперстянка, горицвет и содержащие сапонины первоцвет, синюха, истод.[6]
Возможности отравления связаны с избыточным приёмом спиртовых препаратов ландыша и с употреблением (детьми) в пищу его ярких плодов. Известен случай отравления ребёнка, выпившего воду, в которой стоял букет ландышей. Очень велика опасность передозировки и, следовательно, отравления, если человек принимает препараты ландыша, приготовленные в домашних условиях. Дело в том, что для правильного дозирования недостаточно точного отвешивания исходного сырья. В зависимости от условий произрастания и даже от освещённости содержание действующих веществ в ландыше может меняться.
Сильно различаются по активности и разные части растения. В опытах на животных было установлено, что у ландыша наибольшей активностью обладают цветки, затем — в нисходящем порядке — корни, листья и стебли. При высокой температуре действующие вещества постепенно разрушаются. <...>
Важно учитывать, что при отравлениях ландышем, как и другими сердечными средствами, исходное состояние может тоже оказаться неблагоприятным. Ведь принимают препараты этого растения люди, сердце которых больное. А с действием избыточных количеств ландыша и здоровому сердцу не всегда удаётся справиться.[4]
Вот крапива! О чём говорят её листья? О чём думал он сам, срывая и пряча её? Вот лесной ландыш; вот веточка козьейжимолости из цветочного горшка, стоявшего на окне постоялого двора, а вот голые, острые травяные стебли!
Белые серёжки ландыша качаются между длинными, гладкими листьями. Где-то рубит крепконосый дятел; кричит жалобно жёлтая иволга; отсчитывает года бездомная кукушка. Серый зайчик шмыгнул в кусты; высоко между ветвями мелькнула пушистым хвостом цепкая белка. Далеко в чаще что-то трещит и ломится: уж не гнёт ли дуги косолапый мишка?
Нам попадались острова, волшебные, полупрозрачные острова с отливами драгоценных камней, яхонтов и изумрудов. Упоительные благовония неслись с округлых берегов; одни из этих островов осыпали нас дождём белых роз и ландышей; с других внезапно поднимались радужные длиннокрылые птицы.
Птицы кружились над нами, ландыши и розы таяли в жемчужной пене, скользившей вдоль гладких боков нашей лодки.
Вся она была серая, перламутрового цвета; одна лишь внутренняя сторона её крылышек алела нежной алостью распускающейся розы; венок из ландышей охватывал разбросанные кудри круглой головки — и, подобные усикам бабочки, два павлиньих пера забавно колебались над красивым, выпуклым лобиком.
Душно архимандриту, сна нет. Так, какие-то неясные обрывки мыслей, однообразные, смутные. <...>
Окна открыты. Сирень цветёт. В комнате пахнет лампадкою, но сирень всё заглушает. Вдобавок служка поставил на стол у самой кровати букетик ландышей. На монастырских островах ими покрыты целые десятины. Их серебрённые колокольчики ночью совсем одуряют…
Она достала из шкапчика флакон с чем-то, подошла к окну, прочла сигнатурку и вышла.
— Марья Леонтьевна, это не те капли! — услышал через минуту Володя женский голос. — Это ландыш, а Лили просит морфин. Ваш сын спит? Попросите его, чтобы он отыскал…
— Какой неприятный запах! — сказала она. — Мне кажется душным этот запах, когда сирени отцветают.
— В вашем саду много сирени, — сказал он. — У них такой роскошный запах.
— Я больше люблю ландыши.
— Ландыши пахнут наивно. Сирень обаятельна, как вы.
— С кем же вы сравниваете ландыш?
— Я бы взял для примера Анну Алексеевну.
— Нет, нет, я не согласна. Какой же тогда аромат вы припишете Анюте Ермолиной?
— Это… это… я затрудняюсь даже. Да, впрочем, что ж я! Конечно, фиалка, анютины глазки!
Клавдия засмеялась.
Когда, стиснутый между двумя офицерами с саблями наголо, он проходил по залу Лаокоона между двумя шеренгами солдат, — в воздухе, потрясённом барабанным грохотом, разливался неизречённый аромат.
Он проходил, а в воздухе всё ещё пахло ландышами, фиалками, резедой и гвоздикой.
Если б тут была корова, она съела бы Поля Дешанеля, приняв его за букет цветов!
― Да вотъ что еще… Гдѣ у тебя банка съ бромомъ? Ее надо на ледникѣ держать, а то бромистый натръ портится. Я на ночь долженъ выпить свою обычную порцію.
― И ландыши кушать будете на ночь?
― Само собой. <...>
― Это я, я, Леонидъ Платонычъ… Не извольте пужаться. Я бромъ принесъ вамъ, ландыши и хлоралъ-гидратъ… Тутъ и ложка, и рюмочка съ водой для капель.[8]
Когда лошади поворачивали из Чернышевского переулка на Тверскую, от дома Варгина сошёл на мостовую молодой человек в форме морского офицера. В одной руке у него была коробка, перевязанная ленточкой, как перевязывают конфеты; в ленточку был воткнут цветок, — не то левкой, не то ландыш. Приблизившись к коляске, он взял коробку в обе руки и подбросил её под коляску. Она была в это время против третьего окна генерал-губернаторского дома. Лошади понесли, адмирал, поднявшись с земли, пошёл к генерал-губернаторскому дому; тут его подхватили городовые и ещё некоторые лица, личность которых нельзя было установить, и помогли ему дойти до подъезда.[9]
Полировщик, поворочавшись минут пять, лёг на спину. Душная, смолистая сырость распирала его лёгкие, ноздри, прочищенные воздухом от копоти мастерской, раздувались, как кузнечные меха. В грудь его лился густой, щедрый поток запахов зелени, ещё вздрагивающей от недавней истомы; он читал в них стократ обострённым обонянием человека с расстроенными нервами. Да, он мог сказать, когда потянуло грибами, плесенью или лиственным перегноем. Он мог безошибочно различить сладкий подарок ландышей среди лекарственных брусники и папоротника. Можжевельник, дышавший гвоздичным спиртом, не смешивался с запахом бузины. Ромашка и лесная фиалка топили друг друга в душистых приливах воздуха, но можно было сказать, кто одолевает в данный момент. И, путаясь в этом беззвучном хоре, струился неиссякаемый, головокружительный, хмельной дух хвойной смолы.
Герой французского романа так неопытен и невинен, что самая чистая лилия кажется, по сравнению с ним, бурой свиньей.
Он всегда обманут, всегда несчастлив и всегда уважает волю своих родителей, живущих сельскими продуктами, где-то «там», среди ландышей и бузины.
Не будем же говорить о герое. Ну его!
Ольга так надушилась орхидеей, что соседний генерал в ложе стал чихать самым добросовестным образом, по сорок раз в минуту, как серьёзно уверял Боб.
― Господа, кто так неистово изображает ландыш? ― сердито обнюхивая воздух, шипит Костя Береговой.
― Это не ландыш, а орхидея, несчастный! ― возмущаюсь я и декламирую вполголоса своё собственное, уже давно написанное стихотворение: «Чрез лотосов лес, чрез сад орхидей Проведу тебя к хижине бедной моей».[1]
Ландыш пахнет хорошо: так. Но ведь не можете же вы сказать о запахе, о самом понятии «запах», что это хорошо или плохо? Не мо-же-те, ну? Есть запах ландыша ― и есть мерзкий запах белены: и то и другое запах. Были шпионы в древнем государстве ― и есть шпионы у нас… да, шпионы. Я не боюсь слов. Но ведь ясно же: там шпион ― это белена, тут шпион ― ландыш. Да, ландыш, да![2]
В окно твоё влетает Цветов приятный дух;
Террас пред ним дерновый
Узорный полукруг;
Там ландыши перловы,
Там розовы кусты, Тюльпан, нарцисс душистый
И тубероза — чистой
Эмблема красоты...
Я б нарезал тростнику морского,
Смастерил бы гроб ему просторный,
Я б в гробу постлал ему постелю,
Всю б цветами, ландышами выстлал,
Всю бы выстлал свежим амарантом!..[10]