Фримен Дайсон
| Фримен Дайсон | |
| |
 Статья в Википедии
| |
 Медиафайлы на Викискладе
|
Фри́мен Джон Да́йсон (англ. Freeman John Dyson; род. в 1923 — 2020) — американский физик-теоретик английского происхождения, по убеждениям — пацифист, сторонник ненасильственного сопротивления.
Цитаты
[править]Вторая мировая война должна была закончиться уничтожением нашей цивилизации рукотворной чумой с такой же неизбежностью, с какой теперь, сорок пять лет спустя, мы ожидаем этого от термоядерного оружия третьей мировой войны. — «Оружие и надежда», Воспитание воина. |
Тогда, в 1937 году, мы, юное поколение, восприняли от старших глубоко трагическое восприятие мира, и до сих пор нам не удалось полностью от него избавиться. — «Оружие и надежда», Воспитание воина. |
Рытьё бомбовых щелей доставляло нам своеобразное огромное удовольствие. <...> Всякому, обладающему хотя бы зачатками интеллекта, говорили мы себе, должно быть ясно, что ни малейшей пользы от этого быть не может. Щель мы рыли в четверти мили от ближайшего школьного здания, и эту четверть мили составляло открытое поле. Место было низкое, очень удобное для скапливания отравляющего газа. А после первых же дождей отрытые нами окопы будут полны воды. Тем не менее мы охотно копались в земле, наслаждаясь мягким осенним солнцем. Вся затея была столь откровенно бессмысленной, что мы могли принять в ней участие, не поступаясь своими пацифистскими принципами. Мы с удовлетворением оглядывали отрытые окопы, рассматривая их как памятник полного банкротства армейского образа мышления.[1] — «Оружие и надежда», Сентябрь 1938 года |
К этому времени мы уже были неистовыми пацифистами, не видя никакой надежды на то, что после приближающейся войны может иметь место какое-либо приемлемое будущее. <…> Нами владело уже не трагическое смирение, но гнев и презрение к старшему поколению, уготовившему нам такую судьбу. Мы возмущались лицемерием и скудоумием старших... [1] — «Оружие и надежда», Сентябрь 1938 года |
Мы не были настолько наивны, чтобы во всех неприятностях винить Гитлера. Он был для нас лишь симптомом распада нашей цивилизации, а не причиной его. Немцы для нас были не врагами, а товарищами — жертвами всеобщего безумия. [1] — «Оружие и надежда», Сентябрь 1938 года |
Вокруг себя мы не видели ничего, кроме вопиющего идиотизма. Великая Британская империя разваливалась на глазах, и мы тогда полагали: чем быстрее она развалится, тем будет лучше. — «Оружие и надежда», Сентябрь 1938 года |
Тщетно мы пытались отыскать хотя бы одного честного человека среди политических лидеров мира. Чемберлена, нашего премьер-министра, мы с негодованием отметали как лицемера. Гитлер не был лицемером, он был просто сумасшедшим. Никакого толку не могло быть от Сталина или Муссолини. Уинстон Черчилль был нашим архи-врагом, <…> Это был неисправимый торговец смертью, уже планировавший кампании, в которых мы должны были умереть. Мы ненавидели Черчилля так же сильно, как наши последователи ненавидели в 60-х годах Джонсона и Никсона. Но нам в 1938 году всё-таки повезло найти хоть одного человека, которым можно было восхищаться и которому можно было следовать, — Махатму Ганди. [1] — «Оружие и надежда», Сентябрь 1938 года |
Когда война окончилась, мне довелось читать отчёты о суде над группой Эйхмана. В точности как я, они сидели по своим конторам, сочиняли докладные записки и высчитывали, как эффективнее убивать людей. Разница состояла в том, что их отправили в тюрьму или на виселицу как преступников, я же оставался на свободе.[1] — «Оружие и надежда», Июль 1943 года |
Я считал это продолжающееся убийство беззащитных японцев ещё более отвратительным, чем убийство хорошо защищенных немцев, но по-прежнему не отказался от участия в нём. К этому времени война длилась столь долго, что я едва мог вспомнить мирное время. Никто из живущих ныне поэтов не в силах выразить ту душевную опустошенность, которая позволяла мне продолжать участвовать в убийствах, не испытывая ни ненависти, ни раскаяния. |
Пацифизм как политическое движение всегда страдал от того, что его лидерами были люди, отмеченные печатью гениальности. <…> К несчастью, из гениальных людей обычно не получаются хорошие политики, редким исключением был Ганди. Гениальность и искусство политических компромиссов плохо сочетаются друг с другом. За исключением Ганди, крупные представители пацифизма были скорее пророками, нежели политиками. Иисус в Иудее, Толстой в России, Эйнштейн в Германии — каждый в свой черед требовал от человечества соответствия более высоким стандартам, чем те, которым политические движения могли соответствовать. [1] — «Оружие и надежда», Пацифисты |
В это время Гитлер загонял людей в концентрационные лагеря и затыкал рот тем, кто пытался ему противостоять. Затем в 1939 году Германия оккупировала Польшу. И мы <…> оказались перед лицом пацифистской дилеммы. Теоретически мы по-прежнему верили в этику непротивления, но, глядя на то, что произошло в Польше, понимали, что ненасильственное сопротивление против Гитлера не действенно. [1] — «Оружие и надежда», Пацифисты |
Если <…> мы верим в первородный грех, то должны ожидать, что война и насилие суть неотъемлемые атрибуты человеческого существования. В этом отношении история свидетельствует, безусловно, в пользу первородного греха. Военная готовность была доминантной заботой каждой цивилизации на протяжении всей истории. [1] — «Оружие и надежда», Одностороннее разоружение |
С грустью я должен извлечь <…> вывод, что концепция ненасильственного сопротивления требует для своего успеха того соединения исключительно руководящего начала и человеческой добродетели, которое случалось иногда, но никогда не длилось долго. Грехи зависти, ненависти и злобы если не изначальны в наших душах, то глубоко врезаны в ткань нашей культуры. [1] — «Оружие и надежда», Одностороннее разоружение |
Несмотря на все трудности и разочарования, я сохраняю ненасильственное сопротивление в списке возможных концепций для будущего. Тропа ненасилия будет всегда открытой если не для наций и правительств, то по крайней мере для отдельных личностей, когда все другие концепции станут неприемлемы.[1] — «Оружие и надежда», Одностороннее разоружение |
Цитаты о Дайсоне
[править]На основании своего личного опыта, отталкивавшегося от впечатлений венгерских событий 1919 года, Теллер с большим недоверием относился к социалистической системе; по существу, он утверждал, что только американская военная мощь может удержать социалистический лагерь от безудержной экспансии, угрожающей цивилизации и демократии, удержать от развязывания третьей мировой войны. Именно поэтому Теллер считал необходимым, в противоположность Оппенгеймеру, форсировать создание американского термоядерного оружия, продолжать ядерные испытания, несмотря на то, что они сопровождаются человеческими жертвами от генетических и других непороговых биологических эффектов – слишком велика была ставка! (Я потом возражал Теллеру по вопросу испытаний.) И по этой же причине Теллер выступил свидетелем по “делу Оппенгеймера”. Как известно, большая часть американской научной общественности расценила это выступление Теллера и всю его позицию в целом как недопустимое нарушение неких обязательных этических норм научного сообщества. Теллер по существу был подвергнут в научной среде своего рода остракизму, об этом пишет, в частности, в своих воспоминаниях знаменитый американский физик-теоретик Фримен Дайсон. Как мы должны смотреть на это трагическое столкновение двух выдающихся людей сейчас, через призму времени? Мне кажется, что с равным уважением к обоим.[2] | |
| — Андрей Сахаров. «Воспоминания», 1989 |