Беллетристика
Беллетри́стика (от фр. belles lettres — «изящная словесность») — общее название художественной литературы в стихах и прозе, либо же исключая стихи и драматургию. В узком смысле беллетристика — это лёгкая литература, чтение для отдыха, приятное времяпрепровождение на досуге.
Словари русского языка выделяют три значения слова беллетристика: во-первых как обозначение художественной литературы в отличие от документальной и научной (так называемой литературы нон-фикшн); во-вторых — как название прозы в отличие от поэзии и в-третьих — как название «лёгкого чтения» или «чтива» в отличие от «серьёзного». В качестве термина современного русского литературоведения беллетристика используется в значении, близком к третьему, хотя и более глубоком, не сводящемся к простому противопоставлению лёгкого и серьёзного.[1]
Беллетристика в коротких цитатах
[править]| — Михаил Загоскин, «Москва и москвичи», 1842-1850 |
...современная французская литература есть чистая беллетристика: даже Жорж Занд чаще является в своих произведениях беллетристом, чем художником.[3] | |
| — Валериан Майков, «Стихотворения Кольцова с портретом автора, его факсимиле и статьею о его жизни и сочинениях», 1846 |
Во всех литературах беллетристическая деятельность хорошо награждается <...>, потому и не мудрено, что во всякой литературе мы видим большое количество людей, берущихся за художественные произведения без малейшего к ним призвания.[4] | |
| — Александр Дружинин, «Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения», 1856 |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Недоразумение. Повесть в трех частях Данкевича» (рецензия), 1869 |
Существует довольно распространенное мнение, что современная русская беллетристика представляет ценность очень невеликую, и надо сознаться, что в этом мнении есть значительная доля правды.[5] | |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Лесная глушь. Картины народного быта. С. Максимова» (рецензия), 1871 |
| — Николай Асеев, «Сухой доклад о жажде светлых речных прохлад», 1928 |
...историческая беллетристика ― это почти сплошная фальшь. Так же картины Маковского.[7] | |
| — Борис Шергин, «Из дневников», 1950-е |
Тень беллетристики на всём | |
| — Виктор Кривулин, «Яблоневый сад. Полдень», 1976 |
Беллетристика в публицистике, критике и научно-популярной прозе
[править]В Англии и во Франции явилась она вследствие анализа, который обратил искусство в средство к решению и популяризированию общественных вопросов. Переворота в эстетических понятиях не было там никакого, и на писателя смотрят там до сих пор исключительно со стороны его социального направления. Поэтому современная французская литература есть чистая беллетристика: даже Жорж Занд чаще является в своих произведениях беллетристом, чем художником. Мало того, в бесконечном множестве новых французских романов и повестей чрезвычайно трудно указать на такое произведение, в котором натуральность не была бы перемешана с романтизмом. Сам автор «Ораса», этой дивной сатиры на романтизм в жизни, часто может быть уличен в этой слабости.[3] | |
| — Валериан Майков, «Стихотворения Кольцова с портретом автора, его факсимиле и статьею о его жизни и сочинениях», 1846 |
Дидактические заблуждения критики гоголевского периода прежде всего отразились на текущей журнальной литературе и деятелях второклассных. Беллетристика наша, поощряемая одобрением своих судей и указанными образцами, быстро наводнилась потоком самых странных произведений. Реализм, сентиментальность нового покроя, дидактическая тенденция основной мысли ― вот три условия, которыми стоило только ловко распоряжаться для того, чтоб явиться в печати с похвалою. Во всех литературах беллетристическая деятельность хорошо награждается и служит лучшим проводником завидной известности, потому и не мудрено, что во всякой литературе мы видим большое количество людей, берущихся за художественные произведения без малейшего к ним призвания.[4] | |
| — Александр Дружинин, «Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения», 1856 |
Беллетристика наша не может похвалиться капитальными произведениями, но, конечно, никто не упрекнет ее в невоздержности, в фантазёрстве и в бесцеремонном служении тому, что по-французски зовут словом blague, а по-русски просто-напросто хлестаковщиной. Внешним, чисто сказочным интересом она даже вовсе пренебрегает и, по нашему мнению, поступает в этом случае вполне разумно, потому что жизнь и сама по себе есть сказка весьма простая и мало запутанная. То есть, коли хотите, в ней есть даже очень большая доля запутанности, но эта запутанность чисто внутренняя, составляющая, так сказать, интимную ее принадлежность и вовсе не зависящая от случайных передвижений человека с одного места на другое, от переодеваний, от состояния погоды, местоположения и других более или менее произвольных причин.[9] | |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, Рецензия, 1864 |
И действительно, беллетристика всех стран (надобно сказать правду: почин в этом деле положительно принадлежит беллетристике) сделала вопрос о взаимных отношениях полов до такой степени общедоступным, что нет, кажется, того положения, той подробности, которая не была бы исчерпана до конца, нет той коллизии, того мельчайшего страдания, которое не было бы замечено и не нашло бы себе красноречивого толкования. С своей стороны и наука обратила на этот вопрос внимание и, конечно, не замедлит подвергнуть его философской разработке. Следом за беллетристикой и наукой пробуждается и общественное мнение; устроиваются митинги, конгрессы и т. д.[5] | |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Недоразумение. Повесть в трех частях Данкевича» (рецензия), 1869 |
Существует довольно распространенное мнение, что современная русская беллетристика представляет ценность очень невеликую, и надо сознаться, что в этом мнении есть значительная доля правды. Отрывки, очерки, сцены, картинки ― вот пища, которую предлагают читателю даже наиболее талантливые из наших беллетристов. О цельном, законченном создании, о всестороннем воспроизведении современности с ее борьбою и задачами нет и помину. Читатель обязывается удовлетворяться более или менее удачною разработкой частностей и затем, если желает, сам уже должен отыскивать связь между этими частностями и сводить концы с концами. А если по временам и случается, что какой-нибудь самонадеянный беллетрист решится окунуться в пучину романа или драмы, то решимость эта обыкновенно приводит к самым печальным последствиям. Или является беззастенчивое лганье, в котором самые лучшие стремления современности приносятся в жертву мамоне и недомыслию, или выводятся на сцену люди, непохожие на людей, произносятся речи, непохожие на речи, и воспроизводятся поступки, не имеющие характера поступков. В первом случае читатель присутствует при постыднейшей вакханалии, в которой яркость красок и развязное отношение к вещам и событиям служат заменой таланта; во втором ― читатель с недоумением видит перед собой византийский иконостас, в котором нет ни одной не покоробленной доски, слышит гнусавое пение и делается свидетелем ни с чем не сообразных кружений, маханий и других того же сорта упражнений.[5] | |
| — Михаил Салтыков-Щедрин, «Лесная глушь. Картины народного быта. С. Максимова» (рецензия), 1871 |
Слово «беллетристика» (от фр. belles lettres ― изящная словесность) используется в разных значениях: в широком смысле ― художественная литература (это словоупотребление ныне устарело); в более узком ― повествовательная проза. Беллетристика рассматривается также в качестве звена массовой литературы, а то и отождествляется с ней. Нас же интересует иное значение слова: беллетристика ― это литература «второго» ряда, необразцовая, неклассическая, но в то же время имеющая неоспоримые достоинства и принципиально отличающаяся от литературного «низа» («чтива»), т. е. срединное пространство литературы. Беллетристика неоднородна. В ее сфере значим прежде всего круг произведений, не обладающих художественной масштабностью и ярко выраженной оригинальностью, но обсуждающих проблемы своей страны и эпохи, отвечающие духовным и интеллектуальным запросам современников, а иногда и потомков. Подобного рода беллетристика, по словам В. Г. Белинского, выражает «потребности настоящего, думу и вопрос дня» и в этом смысле подобна «высокой литературе», с ней неизменно соприкасаясь. Таковы многочисленные романы, повести и рассказы Вас. Ив. Немировича-Данченко (1844– 1936), неоднократно переиздававшиеся на протяжении 1880-1910-х годов.[10] | |
| — Валентин Хализев, «Теория литературы» (учебник), 1999 |
Беллетристика в мемуарах и художественной прозе
[править]Вы спрашиваете меня, Андрей Яковлевич, что это за наука такая и для чего ей дали такое неблагозвучное название? Что грех таить! Увидев в первый раз слово беллетристика, я и сам подумал, что это какая-нибудь новая наука, и очень жалел, что для этой науки ― может быть, весьма полезной ― придумали название, которое так странно и так неприятно звучит для русского уха. Разумеется, я не мог долго ошибаться и, порассмотрев внимательно эту незваную гостью, тотчас узнал в ней нашу старую знакомую, которую до сих пор звали изящной словесностью. Неужели, спросите вы, эта бесстыдница, мадам беллетристика, то же самое, что наша чинная барыня, изящная словесность? Жаль, Андрей Яковлевич, что вы но знаете иностранных языков, а то бы я попросил вас заглянуть во французский академический словарь, и вы увидели бы тогда, что слово «belles lettres», от которого состряпали беллетристику, значит все то же, что наше слово изящная словесность. Преобразователи русского языка не ограничились, однако ж, этой переделкою, они сочинили еще слово беллетрист, которое не может даже похвастаться и своим иноземным происхождением, потому что у французов нет слова un homme de belles lettres, а есть только un homme de lettres ― по-русски словесник, да еще слово un homme lettre, то есть человек умный. Вот вам, любезный Андрей Яковлевич, довольно подробное истолкование этим модным словам, которые я выбрал из вашего огромного списка.[2] | |
| — Михаил Загоскин, «Москва и москвичи», 1842-1850 |
Анфимьевна ― типичный идеальный «человек для других», которым он восхищался, ― тоже помогает строить баррикаду из вещей, отработавших, так же, как она, свой век, ― в этом Самгин не мог не почувствовать что-то очень трогательное, немножко смешное и как бы примирявшее с необходимостью баррикады, ― примирявшее, может быть, только потому, что он очень устал. Но, раздеваясь, подумал: «Все-таки это ― какая-то беллетристика, а не история! Златовратский, Омулевский… «Золотые сердца». Сентиментальная чепуха».[11] | |
| — Максим Горький, «Жизнь Клима Самгина» (Часть Третья), 1928 |
О той эпохе, или эпохах, мыслим мы или схемами и хронологиями учебников истории, или приходят на ум, если мы хотим представить живых людей, исторические романы XIX века: Загоскин, Соловьёв, Мордовцев, также оперы: «Иван Сусанин», «Руслан и Людмила», «Чародейка», «Князь Игорь», «Борис Годунов», «Снегурочка»… Историческая беллетристика и историческая опера XIX века могут быть сами по себе хороши, изобличая таланты авторов, но историческая беллетристика ― это почти сплошная фальшь. Так же картины Маковского.[7] | |
| — Борис Шергин, «Из дневников», 1950-е |
Я записываю факты. Мне самой теперь они кажутся неправдоподобными: как могло быть, что десятки тысяч людей отправляли в лагеря без суда, без проверки случайных показаний обвинения? Как могла существовать машина особого совещания? Кто додумался до создания этой машины? Это менее понятно, чем процессы ведьм в средние века: те вытекали из общего мировоззрения, а это — стояло в противоречии проповедуемому мировоззрению. Но — было! Память объективно и точно передает совершавшееся. Прошу верить: я веду записки как исторический документ для будущих поколений, в них нет ни прикрас, ни искажений. Это не агитка, не беллетристика, это запись о прожитом, это попытка наблюдателя точно фиксировать виденное. Так, как привыкли мы, этнографы, во время полевых работ.[12] | |
| — Нина Гаген-Торн. «Memoria», 1979 |
Беллетристика в поэзии
[править]| — Николай Асеев, «Сухой доклад о жажде светлых речных прохлад», 1928 |
| — Владимир Набоков, «Слава», 1942 |
― Мне-то дело какое до Марьи Стюарт! | |
| — Борис Слуцкий, «Мне-то дело какое до Марьи Стюарт...», 1973 |
| — Виктор Кривулин, «Яблоневый сад. Полдень», 1976 |
Источники
[править]- ↑ Гурвич И. А. Беллетристика в русской литературе XIX века. — М.: Российский открытый университет, 1991. — 90 с. — 10000 экз.
- ↑ 1 2 Загоскин М.Н. «Москва и москвичи». Москва, «Московский Рабочий», 1988 г.
- ↑ 1 2 В. Н. Майков. Литературная критика. Статьи, рецензии. — Л.: «Художественная литература», 1985 г.
- ↑ 1 2 Русская эстетика и критика 40— 50-х гг. XIX века. Подгот. текста, сост., вступ. статья и примеч. В. К. Кантора и А. Л. Осповата. (История эстетики в памятниках и документах) — Москва: Искусство, 1982 г.
- ↑ 1 2 3 4 М.Е. Салтыков-Щедрин, Собрание сочинений в 20 т. — М.: «Художественная литература», 1966 г. — Том 9.
- ↑ 1 2 Н. Н. Асеев. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. Л.: Советский писатель, 1967 г.
- ↑ 1 2 Борис Шергин. Повести и рассказы. — Л.: Лениздат, 1987 г.
- ↑ 1 2 В. Б. Кривулин. Композиции. — М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2009 г. — 104 с. — (Книжный проект журнала «Воздух», вып.46; «In Memoriam», вып.3).
- ↑ М.Е. Салтыков-Щедрин, Собрание сочинений в 20 т. — М.: «Художественная литература», 1966 г. — Том 5, стр. 407. — «Воля». Два романа из быта беглых. А. Скавронского. Том 1-й. Беглые в Новороссие (роман в двух частях). Том II-й. Беглые воротились (роман в трех частях). СПб. 1864.
- ↑ В.Е.Хализев, «Теория литературы» (учебник). — М.: Высшая школа, 1999 г.
- ↑ Максим Горький. Собрание сочинений. Том 20. Москва, «ГИХЛ», 1952 г.
- ↑ Гаген-Торн Н. И. Memoria. ― М.: Возвращение, 1994 г.
- ↑ В. Набоков. Стихотворения. Новая библиотека поэта. Большая серия. СПб.: Академический проект, 2002 г.
- ↑ Б.А.Слуцкий. Собрание сочинений: В трёх томах. — М.: Художественная литература, 1991 г.
См. также
[править]
 Поделитесь цитатами в социальных сетях: |
.svg){kind=logo}
