Пётр Александрович Плетнёв
Пётр Плетнёв | |
Статья в Википедии | |
Произведения в Викитеке | |
Медиафайлы на Викискладе |
Пётр Александрович Плетнёв (1 [12] сентября 1791 — 29 декабря 1865 [10 января 1866]) — русский критик и поэт, редактор журнала «Современник» в 1836—1846 годах, ректор Императорского Санкт-Петербургского университета в 1840—1861. Собрание его сочинений и переписки было издано в 1885 году[1].
Цитаты
[править]Статьи
[править]Сочинения Баратынского представляют образец точности слога. Он выражает мысли свой так верно, что читатель может заметить и почувствовать их самые лёгкие оттенки. Нет слов, поставленных не у места, необдуманно, или невольно. Краткость речи не только не вредит ясности стихов его, но придает им особенную силу. <…> | |
— «О стихотворениях Баратынского» |
Истинно великий современный писатель для нас, призванных с ним в один период умственной деятельности, является представителем того, что мы любим, к чему стремимся и чего надеемся. Он получил счастливый дар воплотить и в возможном совершенстве показать силы духовной производительности своего времени. Будучи, индивидуален, как всякое лицо, он вместе выражает и общность века, потому что действует под современным влиянием. Умирая, он несравненно более уносит с собою от нас, нежели от потомства, для которого всегда останется жив. В потомстве из его творений составится какая-то целость; их недвижность даст им вид полноты; по ним определят тип века. Но мы, разъединённые с тем, кто действовал для нас и в ком наслаждались мы собственною жизнию, как в ровном и звонком пульсе движением нашей крови, мы с его утратою лишаемся навсегда собственных восторгов сердца. Навсегда… Другой талант, посланный в замену современника нашего, не принадлежит нам. Он будет отрадою и славою другого поколения, если судьба и ему также не откажет в том, чем наградила нас. В созданиях новой жизни, в движениях новой души, в гармонии обновленного языка нет уже для нас того очарования, под которым мы выросли и в которое облеклись для нас все лучшие мгновения жизни. Мы будем участвовать в новых радостях только умом, а не сердцем. Лучшие явления духа вполне и достойно оцениваются сочувствием, а не размышлением. <…> | |
— «О литературных утратах» |
Смерть Карамзина была такою общественною потерею которая коснулась каждого сердца, принимающего участие в славе отечества. Как писатель и как гражданин, он был украшением и своего века и своей нации. <…> | |
— там же |
Область его созданий озарена светом истинной жизни, все образы движутся, действуют: в них есть и теплота и одушевление. Нет у нас поэта, который был бы законнее его в художественном исполнении. Он строг к себе, как стоик. Но это не иссушило цветов его поэзии. На них блестят краски; они сочны и роскошны, как лучшие первенцы весны. Крылов не разнороден, но разнообразен. <…> | |
— «Праздник в честь Крылова» |
Удивительнее всего, что ему суждено было начать славное своё поприще в такие лета, когда многие перестают писать сочинения в стихах, предпочитая им прозу. Между тем <…> это те неувядающие цветы поэзии, которыми юность украшает гения. И вот Крылов достигнул тогда истинной славы, всеобщего уважения <…>. Счастие вознаградило его за все лишения молодости. Он был обеспечен на всю жизнь. Казалось, перед любознательным, тонким и светлым умом его открылись все пути к бесконечной деятельности литератора. Но он и своею поэзиею занимался только как забавою, которая скоро должна была наскучить ему. Безграничное искусство не влекло его к себе. Деятельность современников не возбуждала его участия. Он чувствовал выгоды и безопасность положения своего и не оказал ни одного покушения расширить тесную раму своих умственных трудов. Так один успех и счастие усыпили в нём все силы духа. В своём праздном благоразумии, в своей безжизненной мудрости он похоронил, может быть, нескольких Крыловых, для которых в России много ещё праздных мест. Странное явление: с одной стороны, гений, по следам которого уже идти почти некуда, с другой — недвижный ум, шагу не переступающий за свой порог. <…> | |
— «Жизнь и сочинения Ивана Андреевича Крылова», 1847 |
Рецензии
[править]В произведениях словесности каждого народа антологические стихотворения должны особенное обращать на себя внимание мыслящей критики. <…> Посредством антологии мы становимся современниками древних; мы разделяем их страсти; мы открываем даже следы тех быстрых, мгновенных впечатлений, которые, как следы на песке в развалинах Геркуланума, заставляют нас забывать, что две тысячи лет отделяют нас от древних. | |
— «Антологические стихотворения: „Муза“ и „К уединённой красавице“» |
Есть разнообразие в литературных трудах, не доставляющее читателям никакой выгоды, а для сочинителей вредное. В продолжение литературной жизни своей автор означенного здесь сочинения испытывал себя почти во всех родах письменности, и это, вероятно, попрепятствовало ему глубже вникнуть в искусство. Таким образом, он по необходимости ещё находится всё только при началах в каждом роде. Оттого каждая книга его — возбуждает ожидание, которое оказывается тщетным.[8] | |
— «Странный бал» <…> соч. В. Олина |
В отношении к поэзии и вообще к искусствам, называемым изящными, эта брошюра содержит в себе много новых для нашей публики идей, много мыслей, по-видимому смелых, но тем не менее выведенных из сущности искусств. Мы сожалеем, что автор бросил их слегка, не развивши каждой и не дав им системы. Если бы на своём основании вывел он здание целой науки, мы уверены, что она подействовала бы благотворнее на читателей.[9] | |
— Несколько слов о поэме Гоголя «Похождения Чичикова или Мёртвые души» |
Князь В. Ф. Одоевский в наше время есть самый многосторонний и самый разнообразный писатель в России. Его умственная деятельность свободно и с любовью обращается к каждому предмету наук, искусств, гражданственности, даже ремёсел. <…> Создавши множество своеобразных форм изложения истин, он обнаружил в себе писателя независимого и оригинального.[10][11] | |
— «Сочинения князя В. Ф. Одоевского. Три части» |
В «Бедных людях» <…> два элемента поэзии: серьёзный и комический. Первый гораздо более второго носит на себе той художнической истины, которая так высоко ценится в произведениях таланта. Комическое же здесь как-то изысканно и составляет заметное подражание тону, краскам и даже языку Гоголя и Квитки. Места, где автор говорит серьёзно, восхитительны <…>. Нам особенно понравились, как чисто романическое, «Записки бедной девушки»… <…> когда мы проходили длинный ряд шуточных сцен, картин и прочих украшений, этих карикатур не без претензии на характер трогательного, нам показалось, что г-н Достоевский всё это вызвал к жизни усиленно, теоретически, без сердечного разделения описанных ощущений.[12] | |
— «Петербургский сборник» |
— «Петербургский сборник» и «Первое апреля» под ред. Н. А. Некрасова |
Об А. С. Пушкине
[править]Жуковский, когда приходилось ему исправлять стихи свои, уже перебеленные, чтобы не марать рукописи, наклеивал на исправленном месте полосу бумаги с новыми стихами. <…> Раз кто-то из чтецов, которому прежние стихи нравились лучше новых, сорвал бумажку и прочёл по старому. В эту самую минуту Пушкин, посреди общей тишины, с ловкостью подлезает под стол, достаёт бумажку и, кладя её в карман, преважно говорит: |
Местные описания в «Кавказском пленнике» решительно можно назвать совершенством поэзии. Повествование может лучше обдумать стихотворец и с меньшими дарованиями против Пушкина; но его описания кавказского края навсегда останутся первыми, единственными. На них остался удивительный отпечаток видимой истины, понятной, так сказать, осязаемости мест, людей, их жизни и их занятий, чем мы не слишком богаты в нашей поэзии. <…> Описания в «Кавказском пленнике» превосходны не только по совершенству стихов, но по тому особенно, что подобных им нельзя составить, не видав собственными глазами картин природы. Сверх того, сколько смелости в начертании оных, сколько искусства в отделке! Краски и тени, т. е. слова и расстановка их, переменяются, смотря по различию предметов. Стихотворец то отважен, то гибок, подобно разнообразной природе этого дикого азиатского края. <…> | |
— «„Кавказский пленник“. Повесть. Соч. А. Пушкина» |
В продолжении последних четырёх лет Пушкин обогатил новейшую словесность нашу тремя поэмами, которые доставили бы ему славу не только во Франции, но и в Англии. Я не смею сравнивать его ни с кем из нынешних французских стихотворцев, потому что он столько же выше их, сколько у нас Ломоносов был выше всех своих современников-литераторов. Его гений с такою же лёгкостию переносится в область вымыслов, как и срисовывает великолепные картины природы. <…> Но этот игривый и разнообразный ум, эта живая и своенравная душа исполнена в то же время самых нежных, самых глубоких движений чувствительности. <…> Он несколькими стихами соберёт к душе вашей всё, что жизнь даёт прекрасного, очарует вас и вмиг отнимет всё ужасным разуверением, что это быстро исчезает. Такую власть над душою, такую силу над сердцем я почитаю совершеннейшею поэзией. | |
— «Письмо к графине С. И. С. о русских поэтах», август 1824 |
… «Песнь о вещем Олеге» должна обратить на себя особенное внимание критики. У нас многие справедливо жалуются на малое число стихотворений, которые бы можно было назвать национальными. Поэты наши, увлекаясь красотами общими, как бы убегают отечественных. По нашему мнению, это происходит оттого, что мы не успели ещё открыть всех поэтических сторон своего отечества, его истории и особенно того способа, как ими надобно пользоваться в поэзии. Истинный гений <…> с первого раза чувствует поэзию своего нового предмета, поэзию его изложения, не отнимая у него красот времени и места. Это можно ясно видеть, читая <…> новое произведение Пушкина. Оно должно быть образцом для всех, покушавшихся писать в этом роде.[18][7] | |
— «Северные цветы» |
В поэме [«Евгений Онегин»] прелесть весёлой, острой и благородной сатиры соединена с истинными и резкими описаниями светской жизни.[19][7] | |
— возможно, Плетнёв |
Власть [Пушкина] над нами столь сильна, что он не только вводит нас в круг изображаемых им предметов, но изгоняет из души нашей холодное любопытство, с которым являемся мы на зрелища посторонние, и велит участвовать в действии самом, как будто бы оно касалось до нас собственно. <…> | |
— рецензия на седьмую главу «Евгения Онегина» |
По своей неодолимой склонности к переездам, <…> он писал, так сказать, кочуя. Сколько должно находиться беглых его стихотворений, вдохновенных заметок и других бесценных памятников таланта в руках особ, бывших с ним в дружеских отношениях! <…> | |
— [«Александр Пушкин»], 1837 [1885] |
Он весь был из ощущения. Природа и жизнь не теряли для него ни минуты: всё ему было в них неизгладимым и плодотворным впечатлением. Его двигал беспрерывный труд. В уединении, в обществе, в занятии, в покое, в рассеянности, в размышлении, в прогулке — он весь был обладаем неотвязчивою жизнью своего духа. Невольник всех своих чувств, он принужден был ежеминутно работать для ненасытимой их жажды. Душа его, как мелькающее пламя, блистала в безостановочном напряжении: то, самовластно возникнув, веяла в неё память какими-то давними звуками, то встревоженный ум возлагал на её светлую точку свои любимые идеи; <…> и всё в этой душе должно было разрешиться, найти своё место и принять независимое, прочное существование. <…> | |
— «О литературных утратах» |
Ни одно чтение, ни один разговор, ни одна минута размышления не пропадали для него на целую жизнь. Его голова, как хранилище разнообразных сокровищ, полна была материалами для предприятий всякого рода. <…> | |
— «Александр Сергеевич Пушкин» |
Поэзия
[править]Пустыня милая, прелестная своим | |
— «К моей родине», 1820 |
Но жизни цепь (ты хладно скажешь мне) | |
— «К А. С. Пушкину», сентябрь — первая половина октября 1822 |
Кто ж, души моей хранитель, | |
— «К Музе», 1822 |
Любовию сгорать к красавице надменной, | |
— «Послание к Ж.», 1824 |
Д***, как бы с нашей ленью | |
— «Стансы к Д***», 1825 |
— «Соловей», 1827 |
Письма
[править]- См. отдельную статью
Статьи о произведениях
[править]О Плетнёве
[править]- см. записи Александра Никитенко в дневнике 15 февраля 1831, 1 февраля и 19 апреля 1859, 31 декабря 1865
В «Современнике» есть даже и критика[К 3], по большей части очень снисходительная, и библиография, отличительный характер которой, в противоположность всем нашим журналам, составляют мягкость, нежность, снисходительность и краткость. Тут выписываются заглавия всех новых книг, но говорится только о некоторых; большею частию все выхваляются, и если иные и осуждаются, то с такою деликатностью, что нередко самое порицание можно принять за похвалу. Мягкость, поистине удивительная в нашей жесткой журналистике! И как жаль, что это прекрасное отделение «Современника» совсем не читается! | |
— Виссарион Белинский, рецензия на 11-й и 12-й тома «Современника», февраль 1839 |
Человек, который живёт, чтоб шутить и острить, и шутит и острит, чтоб жить. | |
— Виссарион Белинский, письмо В. П. Боткину 9 февраля 1840 |
Пушкинское посвящение <в «Евгении Онегине»> — не более чем продолжение цитированных утешительных, но лживых заверений. И в течение пятнадцати лет этот альбатрос висел на шее у нашего поэта. | |
Pushkin's Prefatory Piece is but a versified extension of these well-meant but mendacious blandishments— and for fifteen years that albatross hung about our poet's neck. | |
— Владимир Набоков, «„Евгений Онегин“: роман в стихах Александра Пушкина», 1964 |
1822
[править]Батюшков прав, что сердится на Плетнёва; на его месте я бы с ума сошёл со злости — «Б. из Рима» не имеет человеческого смысла <…>. Вообще мнение моё, что Плетнёву приличнее проза, нежели стихи, — он не имеет никакого чувства, никакой живости — слог его бледен, как мертвец. Кланяйся ему от меня (т. е. Плетнёву — а не его слогу) и уверь его, что он наш Гёте.[К 4] | |
— Александр Пушкин, письмо Л. С. Пушкину 4 сентября |
Я долго не отвечал тебе, мой милый Плетнёв; собирался отвечать стихами, достойными твоих, но отложил попечения, положение твоё против меня слишком выгодно, и ты слишком хорошо, умеючи им воспользовался. Если первый стих твоего послания написан также от души, как и все прочие — то я не раскаиваюсь в минутной моей несправедливости — она доставила неожиданное украшение словесности. <…> Ты конечно б извинил мои легкомысленные строки, если б знал, как часто бываю подвержен так называемой хандре. В эти минуты я зол на целый свет, и никакая поэзия не шевелит моего сердца. Не подумай однако, что не умею ценить неоспоримого твоего дарования. <…> когда я в совершенной памяти — твоя гармония, поэтическая точность, благородство выражений, стройность, чистота в отделке стихов пленяют меня, как поэзия моих любимцев. | |
— Александр Пушкин, черновик письма Плетнёву ноября — декабря |
Мерзляков подарил публику занимательными разборами и характеристикою наших лучших писателей. <…> Плетнёв удачно пошёл по следам Мерзлякова в характеристике поэтов. В мечтательной поэзии он подражатель Жуковского. Знание родного языка и особенная гладкость стихов составляют отличительные его достоинства; неопределённость цели и бледность колорита — недостатки. Его стихотворения можно уподобить гармонике. | |
— Александр Бестужев, «Взгляд на старую и новую словесность в России», декабрь |
У вас много внутреннего глубоко эстетического чувства, хотя вы не брызжете внешним блестящим фейерверком, который слепит очи большинства. | |
— Плетнёву 14 ноября 1842 |
Он бы был гораздо умнее в сношеньях со мной и справедливей ко мне, если бы на беду не затянулся сам в литературное дело. Ему вообразилось, что он, по смерти Пушкина, должен защищать его могилу изданьем Современника, к которому сам Пушкин и при жизни своей не питал большой привязанности <…>. Журнал определённой цели не имел никакой даже и при нём, а теперь и подавно. Плетнёв связывает с ним какую-то пространную идею, которую имеет всякий и толкует по-своему, впрочем и сам он этой идеи в статьях своего Современника никому не дал понять. Но тем не менее он считает, что один только идёт по прямой дороге, по которой должен идти всякий литератор, и всех, кто не помещает статей в Современнике, считает людьми отшатнувшимися и чуть не врагами тени Пушкина. <…> он считает, что я живу и дышу литературой. | |
— А. О. Смирновой 9 января — 15 марта 1845 |
У тебя нет качеств журналиста: ни юношеского живого участия ко всем волненьям современным, ни того трепета любопытства к вопросам, раздающимся в массе общества, ни наконец энциклопедического науколюбивого стремления обнимать с равной охотой всё, что ни относится к развитию познаний человеческих во всех родах. Твоя антологическая душа получила только на долю себе один возвышенный дар — услаждаться благоуханьем прекрасных цветов поэзии и обонять аромат высших движений души человеческой. Не певцу <…> выступать было на поприще полемическое. <…> | |
— Плетнёву 4 декабря 1846 («О Современнике») |
… мне кажется, что теперь, именно в нынешнее время, именно с наступающего 1847 года, твоё участие в литературе гораздо нужнее, чем до этого времени. Во всё же минувшее время оно мне казалось совершенно бесплодным. Так что мне кажется, если бы ты даже вместо «Современника» стал бы издавать «Северные Цветы», то и это было бы полезно. | |
— Плетнёву 8 декабря 1846 |
Комментарии
[править]- ↑ В 1845 г. он опубликовал подобный очерк «Иван Андреевич Крылов». В. Белинский в рецензии ноября 1847 на «Басни И. А. Крылова. <…> С биографиею, писанною П. А. Плетнёвым» написал: «Биография составлена им искусно и умно. Её с пользою могут читать и дети, и простые грамотные люди».
- ↑ Строфа описания Кавказа со слов «Великолепные картины…».
- ↑ Критический раздел вёл Плетнёв.
- ↑ Батюшков возмутился в письме Н. И. Гнедичу на Плетнёва за его элегию «Б…ов из Рима», которая могла быть приписана самому Батюшкову. Л. С. «по ошибке» показал Плетнёву это письмо Пушкина, в ответ тот послал Пушкину слабое, но трогательное стихотворение «Я не сержусь на едкий твой упрёк»[25].
Примечания
[править]- ↑ Сочинения и переписка П. А. Плетнева: в 3 томах / изд. Я. Грот. — СПб.: тип. Императорской Академии Наук, 1885.
- ↑ «Северные цветы» на 1828 г. — СПб. (цензурное разрешение 3 декабря 1827). — Проза. — С. 301-311.
- ↑ 1 2 3 Современник. — 1838. — Т. IX (ц. р. 29 марта). — С. 27-50, 61-7.
- ↑ 1 2 [В. Г. Белинский]. Литературная хроника // Московский наблюдатель. — 1838. — Ч. XVI. — Апрель, кн. 2 (ц. р. 22/VI). — С. 609-611.
- ↑ И. А. Крылов в воспоминаниях современников / Сост. и комм. А. М. Гордина, М. А. Гордина. — М.: Художественная литература, 1982. — 503 с.
- ↑ Соревнователь просвещения и благотворения. — 1822. — Ч. 19. — № 7 (вышел 3 июля). — С. 17-21.
- ↑ 1 2 3 4 Пушкин в прижизненной критике, 1820—1827. — СПб.: Государственный Пушкинский театральный центр, 1996. — С. 109-124, 254, 258.
- ↑ Современник. — 1838. — Т. X (ц. р. 28 июня). — С. 61.
- ↑ Разбор новых книг. Новые сочинения // Современник. — 1842. — Т. XXVIII (ц. р. 2 сентября). — С. 82.
- ↑ Современник. — 1844. — Т. XXXVI (октябрь). — С. 233.
- ↑ В. И. Сахаров. Движущая эстетика В. Ф. Одоевского // В. Ф. Одоевский. О литературе и искусстве / сост. В. И. Сахаров. — М.: Современник, 1982. — Серия: Библиотека «Любителям Российской словесности». Из литературного наследия. — С. 5.
- ↑ Современник. — 1846. — Т. XLI (ц. р. 31 декабря 1845). — № 2. — С. 273-4.
- ↑ Современник. — 1846. — Т. XLIII. — С. 218.
- ↑ Ашукин Н. С. Как работал Некрасов. — Кооп. изд-во «Мир», 1933. — С. 22.
- ↑ П. И. Бартенев. Материалы для биографии Пушкина // Московские Ведомости. — 1855. — №№ 142, 144, 145 (отдельный оттиск). — С. 32.
- ↑ Вересаев В. В. Пушкин в жизни. — 6-е изд. — М.: Советский писатель, 1936. — IV.
- ↑ Соревнователь просвещения и благотворения. — 1822. — Ч. 20. — № 10 (вышел 5 октября). — С. 24-44.
- ↑ Соревнователь просвещения и благотворения. — 1825. — Ч. 29. — № 1 (вышел 15 января). — С. 105-7.
- ↑ Без подписи. Объявления // Соревнователь просвещения и благотворения. — 1822. — Ч. 29. — № 2 (вышел 23 февраля). — С. 223.
- ↑ Без подписи // Литературая газета. — 1830. — Т. 1. — № 17, 22 марта. — С. 135.
- ↑ Пушкин в прижизненной критике, 1828—1830. — СПб.: Государственный Пушкинский театральный центр, 2001. — С. 231.
- ↑ Сочинения и переписка. Т. III. — 1885. — С. 241-3.
- ↑ 1 2 Пушкин в жизни. — XV.
- ↑ Современник. — 1838. — Т. X. — С. 23-49.
- ↑ Владимир Набоков. Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин» [1964]. — СПб.: Искусство-СПБ: Набоковский фонд, 1998. — С. 98.