Перейти к содержанию

Фонарики (Мятлев)

Материал из Викицитатника
(перенаправлено с «Фонарики-сударики»)
«Фонарики»

Фонарики, сударики,
Скажите-ка вы мне,
Что видели, что слышали
В ночной вы тишине?
Так чинно вы расставлены
По улицам у нас:
Ночные караульщики,
Ваш верен зоркий глаз!

Вы видели ль, приметили ль,
Как девушка одна,
На цыпочках, тихохонько
И робости полна,
Близ стенки пробирается,
Чтоб друга увидать
И шепотом, украдкою
«Люблю!» ему сказать.[1]

Фонарики, сударики
Горят себе, горят,
А видели ль, не видели ль —
Того не говорят.[2]


Иван Мятлев,
8 ноября 1841.

Фона́рики, более известные как фона́рики-суда́рики — одно из самых известных стихотворений Ивана Мятлева, вскоре «потерявших» авторство, вошедших в городской фольклор и ставших основой для множества перепевов и переделок. Стихотворение было написано автором 8 ноября 1841 года и с самого начала имело облегчённую куплетную форму с повторяющимся рефреном-припевом, за которым явно угадывается мелодия и ритм.

Положенная на музыку, с середины XIX в. песенка «Фонарики-сударики» относилась к числу самых популярных и неизменно включалась в городские лубочные песенники.

В критике, публицистике и литературоведении

[править]
  •  

...когда я вижу старый кожаный переплет и смиренные медные застежки, я прохожу мимо этой книги, наполненной высочайшими созерцаниями, чудным (без преувеличения) языком, глубочайшими откровениями. Единственная в мире психология — тут. Но я прохожу мимо. Ниже и ниже наклоняю голову, как под грозой, как около грозы. Осторожно пробираюсь в детскую — и начинаю игры с детьми, или выхожу на улицу — и начинаю разговор с пьяницей. Когда я вглядываюсь в лицо пьяницы и вслушиваюсь в слова песенки:
Сударики, фонарики,
Горят себе, горят,
Что видели, что слышали,
Про то не говорят,
— то я чувствую, что бес до такой степени далек от него, что и я становлюсь как бы застрахованным от беса.[3]

  Василий Розанов, «Интересные размышления Скабичевского», 1901
  •  

И ничего не выдумал бы, да и действительно никогда ничего не выдумал бедный «Антоша Чехонте», которому не удалась медицина, юриста тоже из него не вышло, — и вот, в раздумье и безденежье, он начал писать, что видел и что слышал, и помещать где-то в «Листках» и читаемых по портерным иллюстрированных журнальчиках. Как это поется в нетрезвой песенке:
Фонарики-сударики
Горят себе, горят…
Что видели, что слышали,
Про то не говорят.
Чехов начал рассказывать, — и вместо «медицины» у него вышла «литература». Как «обыкновенно у русских»… Именно как ночной мигающий фонарик, мимо которого бегут люди, спешит преступление, готовится скандал, и фонарь всем светит: «добрым и злым», богатым и бедным, никого не удерживая, никому не помогая, но все видит и знает…[4]

  Василий Розанов, Наш «Антоша Чехонте» (Розанов), 1910
  •  

...все стали спускаться в сад. Мися споткнулась на последней ступеньке, и муж подхватил ее под руку.
— Зачем же это вы спотыкацию, сударыня, учинили? — укоризненно сказал он — Вам на это нет полагации!
— Гитару возьмите!.. фонарики!.. и мантильи надо!.. — раздавалось со всех сторон.
— Фонарики, сударики
Горят себе, горят! —
хрипло запел Лазо.
— Что видели, что слышали —
О том не говорят![5] — подхватил тенором Булкин.
Через несколько минут балконные колонны осветились разноцветными огнями: каждому из нас вручили по длинной тонкой палочке, на концах которых качались китайские бумажные фонарики различных величин и форм. Осиянная ими вереница людей втянулась в аллею...

  Сергей Минцлов, «За мёртвыми душами» (очерк третий), 1921
  •  

У Одоевского <в салоне> аристократия встречалась с писателями разночинного происхождения. <...> Мятлеву важна была именно эта многочисленность аудитории, которой не было и не могло быть в замкнутых светских салонах, где все были связаны давними дружескими отношениями. Вполне вероятно, что такие стихотворения, как «Фонарики», ставшие впоследствии явлениями городского фольклора, или родственный деревенскому фольклору «Разговор барина с Афонькой», он читал не в замкнутых светских салонах, а именно в этой многочисленной и в значительной мере случайной аудитории.[6]:13

  Николай Коварский, «Поэзия И. П. Мятлева», 1963
  •  

Выше отмечалось пристрастие Мятлева к диалогической форме. Мятлев любил куплеты, представляющие как бы стиховой диалог. Так написаны «Коммеражи», «Проект гросфатера», «Разговор барина с Афонькой», «Сельское хозяйство». Даже «Фонарики» — своеобразный диалог, с обращением поэта к фонарикам, которые, хотя и хранят молчание, но как бы отвечают, так как за них говорит голос автора. Отсюда вкрапливание всякого рода разговорных словечек в текст вопросов, обращений, речи от автора: <...>
Быть может, не приметили...
Да им и дела нет!..[6]:26

  Николай Коварский, «Поэзия И. П. Мятлева», 1963

В мемуарах, письмах и дневниковой прозе

[править]
  •  

В половине февраля петербургский большой свет, среди множества смертных случаев от господствовавшего в то время сухого и постоянного холода, лишился внезапно и одного доморощенного поэта, творца «Сенсаций г-жи Курдюковой», «Фонариков-судариков», «Нового года», «Коммеражей» и множества других мелких сатирических и юмористических пьес.
Смерть Ивана Петровича, или, по светскому его прозванию, Ишки Мятлева, была каким-то грозным предостережением, которое, впрочем, потряся наше высшее общество на несколько дней, скоро опять пропало на этой сухой, беспамятной и себялюбивой почве.[7]

  Модест Корф, «Записки», 1844
  •  

На бакѣ тоже хохотъ: потѣшаются надъ Апаркой, татариномъ, лицо котораго удивительно схоже съ рожей нашей милой макаки. Писаря поютъ на бакѣ отдѣльно пѣсни и романсы, сильно вытягивая ноты и дѣлая крѣпкія ударенія на особенно чувствительныхъ мѣстахъ, часто поютъ «Среди долины ровныя», но особенно хорошо «Фонарики, сударики».[8]

  Константин Станюкович, «Жизнь в тропиках» (очерк морского быта), 1867
  •  

«Еще в 1824 году одна французская компания начала работы по освещению столицы газом. Но взрыв газометра, который помещался за Казанским собором, прервал работы. В 1839 году новая газовая компания уже осветила большую часть Невского и обе Морские…»
Так, под масляными «фонариками-судариками» вы дойдете до своей гостиницы по заснувшей столице.[9]

  Иван Лукаш, «Путешествие в Петербург», 1929
  •  

Мережковский похаживал по ковру, в карих штанишках, руки закинув за спину, как палка, прямой: двумя темными всосами почти до скул зарастающих щек, пометался вдоль коврика из синей тени — на ламповый золотистый луч; и из луча — в тень, бросал блеск серых, огромных, но пустых своих глаз; вдруг он осклабился: — «Розанов просто в восторге от песни». И — маленькой ножкой такт отбивая, прочел неожиданно он: Фонарики-сударики горят себе, горят; Что видели, что слышали — о том не говорят. И на нас пометался глазами: «Что?.. Страшно?..» И сел; и сидел, нам показывал коричневые губы: пугался фонариков! Думалось: что это продувает его?[10]

  Андрей Белый, «Начало века», 1930
  •  

Получил я удовольствие и от изумительных фокусов знаменитого Рюля, и от смешных рассказов Горбунова, и от стихов про «Фонариков-судариков», произнесенных с удивительным мастерством тем высоким господином с лысиной, который на каждом вечере у дяди Сезара или у Зарудных, по общему требованию угощал, с неизменным успехом, общество этими и другими комическими стихами. Пробыл я на балу, вероятно, до полуночи и на следующее утро мне дали выспаться, в Киндергартен я не пошел, когда же на третий день я явился на место моего позора, то все как-будто о нем забыли...[11]

  Александр Бенуа, «Жизнь художника», 1954
  •  

Согревшись греблей, он снова начинает читать стихи, на этот раз веселые, подмигивающие, озорные, пляшущие: Фонарики, сударики Горят себе, горят. А видели ль, не видели ль — Того не говорят. Или: Как яблочко румян, Одет весьма беспечно, Не то чтоб очень пьян — А весел бесконечно. Есть деньги — прокутит, Нет денег — обойдется, Да как еще смеется! <...>
Исторического мышления у детей до десяти лет еще нету; в этом он, по-видимому, был вполне согласен с Толстым, зачем же рассказывать; а вот ритмический слух и чувство юмора повышены, и он использовал эти детские свойства, чтобы одарить нас не только лирикой, но и сатирой. «Фонарики-сударики» мы превратили в считалку: «Становись в круг — кому водить? Фонарики-сударики-горят-себе-горят».[12]

  Лидия Чуковская, «Памяти детства: Мой отец – Корней Чуковский», 1971
  •  

— Пусть карандашовские хлопцы попробуют, — сказал Байкалов. — Если у них получится прилично, выпустим в прологе.
Карандашу об этом ничего не сказали.
Утром репетируем в артистическом фойе, поём, заглядывая в бумажки: Фонарики, сударики, Горят себе, горят... При этом бойко подпрыгиваем. И вдруг видим входящего с собаками Карандаша. Он посмотрел на пианиста, на нас и спросил:
— А это что такое?
Мы прервали репетицию и смущенно ответили:
— Да вот, Михаил Николаевич, репетируем, нас попросили выступить в прологе.
— А меня спросили об этом? — вскипел Карандаш и скомандовал:
— А ну-ка марш в гардеробную!
Мы покорно положили листки с текстом в карманы и ушли. Через час в цирке разразился скандал. Карандаш, оказывается, нашу репетицию воспринял как личное оскорбление, возмутившись тем, что без ведома мастера заняли его учеников-партнеров. Он доказывал Байкалову, что нам рано еще выходить на манеж с исполнением куплетов, что это нас может испортить. У него, Карандаша, свой подход, и он сам знает, что нам можно, а что нельзя...
Так «Фонарики» никто в прологе и не пел.[13]

  Юрий Никулин, «Как я стал клоуном», 1979

В беллетристике и художественной прозе

[править]
  •  

Старикъ возвращался домой веселый, поматывалъ зонтикомъ и, шамкая беззубымъ ртомъ, напѣвалъ:
Фонарики — сударики
Горятъ себѣ, горятъ,
Что видѣли, что слышали,
Про то не говорятъ…
За обѣдомъ онъ ласково смотрѣлъ на сына, шутилъ съ Марьей Тимофеенной и ни разу не вспомнилъ, что у него трясется рука. На третье были блинчики съ молокомъ, и старикъ, пододвинувъ коробочку съ сахарнымъ пескомъ поближе къ Николаю, пошутилъ:
— Посолите, господинъ соціалистъ!..
А послѣ обѣда, помолившись съ особенной теплотой Богу, старикъ заложилъ обѣ руки за спину, ходилъ и опять пѣлъ:
Фонарики — сударики
Горятъ себѣ, горятъ…
— Что ты сегодня распѣлся? — удивленно спросила Марья Тимофеевна, но старикъ, вмѣсто отвѣта, остановился и, дирижируя трясущейся рукой передъ самымъ носомъ Марьи Тимофеевны, пѣлъ дальше:
Что видѣли, что слышали,
Про то не говорятъ…
Марья Тимофеевна тоже повеселѣла. Она приготовила въ палисадникѣ чай на новой скатерти, съ новымъ вареньемъ и хлопотливо суетилась въ кустахъ подъ сиренью около свѣтло начищеннаго самовара.[14]

  Евгений Николаевич Чириков, «На порукахъ» (неоконченная повѣсть), 1903
  •  

Рыбу осетрину Колодкинъ рѣшилъ подать теплую подъ соусомъ изъ бѣлаго вина съ лимонами, для чего потребовалъ бутылку сотерну и тутъ-же выпилъ самъ полбутылки для бодрости.
Колодкинъ не пилъ ничего хмѣльного мѣсяца четыре. Хорошее вино на него сразу подѣйствовало. Онъ сейчасъ-же повеселѣлъ и, стряпая, сталъ напѣвать бабамъ «Фонарики-сударики, горятъ себѣ, горятъ».
Черезъ полчаса онъ говорилъ Соломонидѣ Сергѣевнѣ:
— Не выпить было нельзя, а боюсь, какъ-бы моя нутреняя жаба не разыгралась и не запросила еще вина. Тогда совсѣмъ бѣда.[15]

  Николай Лейкин, «Просветитель», 1905
  •  

Направо от меня — неплотно прикрытая высокая дверь и тихие звуки. Легкий звенящий скрип и монотонные, как вечерний прибой, чуть слышные напевы. И еще звуки. О, какие они сладкие! Точно вздохи лесного ветерка в густой чаще деревьев.
Милые звуки!
Голос за дверью поет-выпевает:
Фонарики — сударики
Горят себе, горят.
Что видели, что слышали,
О том не говорят…
Там, за неплотно прикрытою дверью, — царство маленького принца. Там, за этой неплотно прикрытой дверью, в голубой колыбели-колясочке, среди голубых же бантов и кружев, среди паутинки белья, — там мой принц.[16]

  Лидия Чарская, «На всю жизнь», 1913
  •  

Так было. Каждый вечер мышасто-серая пятиэтажная громада загоралась сто семидесятью окнами на асфальтированный двор с каменной девушкой у фонтана. И зеленоликая, немая, обнаженная, с кувшином на плече, все лето гляделась томно в кругло-бездонное зеркало. Зимой же снежный венец ложился на взбитые каменные волосы. На гигантском гладком полукруге у под’ездов ежевечерно клокотали и содрогались машины, на кончиках оглоблей лихачей сияли фонарики-сударики. Ах, до чего был известный дом. Шикарный дом Эльпит…[17]

  Михаил Булгаков, «№ 13. Дом Эльпит-Рабкоммуна», 1922

В стихах и стихотворных перепевах

[править]
  •  

Эй, шарики, сударики,
Скажите-ка вы мне,
Что делали, что видели
В предвыборной войне?
Вы видели ль, приметили ль,
Как грозный становой
Водил у темных ящиков
Крестьянскою рукой?
Как генерал блистательный
«Больших» в тюрьму сажал,
А «малых» пулемётами
Класть вправо заставлял?
А шарики, сударики,
Лежат себе, лежат,
А видели ль, не видели ль,
Того не говорят.[18]:13

  Михаил Кауфман, «Шарики», 1906
  •  

И уж любит он, сударик,
Чтобы све́тло, как на Пасху:
Нынче месяц нам фонарик,
Завтра звёзды нам лампадки.[19]

  Марина Цветаева, «Нет, с тобой, дружочек чудный...», 10 ноября 1918

Источники

[править]
  1. Приведено начало стихотворения: две первых куплета и «припев».
  2. Мятлев И. П. Стихотворения. Библиотека поэта. — Ленинград, «Советский писатель», 1969 г. — стр.71
  3. Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг. — М.: Республика; СПб.: Росток, 2009 г.
  4. А. П. Чехов: pro et contra. Сост., общая редакция И. Н. Сухих; серия «Русский путь». — СПб.: РХГИ, 2002 г.
  5. «Фонарики, сударики…» — из стихотворения И. П. Мятлева (1796—1844), положенного на музыку и ставшего популярной песней. С 50-х годов XIX в. постоянно включалось в лубочные песенники. (прим. авт.)
  6. 1 2 Вступительная статья (стр.5-48), и сост. Н. А. Коварского. Мятлев И. П. Стихотворения. Сенсации и замечания госпожи Курдюковой (второе издание). Библиотека поэта. — Ленинград, «Советский писатель», 1969 г.
  7. Корф М. А., «Записки». — Москва: «Захаров», 2003 год
  8. Станюкович К. М. Изъ кругосвѣтнаго плаванiя. Очерки морского быта К. Станюковича. — СанктПетербург: Въ печатнѣ B. Головина, у Владимірской церкви д. Фредерикса № 15, кв. 3, 1867 г.
  9. И. С. Лукаш. Путешествие в Петербург. Составление и вступительная статья — А. Н. Богословский. — Париж-Москва, YMCA-PRESS, 1995 г.
  10. Андрей Белый. «Начало века». — М.: Художественная литература, 1990 г.
  11. Александр Бенуа. Жизнь художника. Воспоминания. Т. II. — Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1955 г.
  12. Л.К.Чуковская. «Памяти детства. Мой отец — Корней Чуковский». ― М.: «Время», 2007 г.
  13. Юрий Никулин «Почти серьёзно». — Москва, «Вагриус», 1997 г.
  14. Чириков Е. Н. . Собрание сочинений. — Т. 1—8. — СПб.: Издательство «Знание», 1901—1908 г.
  15. Лейкин Н. А. Просвѣтитель. — С.-Петербургъ. Товарищество «Печатня С. П. Яковлева», 2-я Рождественская, домъ №7, 1905 г.
  16. Лидия Чарская, Полное собрание сочинений. том 24. — Приход храма сошествия Святаго Духа, «Русская миссия», 2007 г.
  17. Булгаков М. А. Собрание сочинений. Том 3: Дьяволиада: повести, рассказы и фельетоны 20-х годов. — СПб: Азбука-классика 2002 г.
  18. М. С. Кауфман в сборнике: Стихотворная сатира первой русской революции (1905-1907). Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. — Л., «Советский писатель», 1969 г.
  19. М.И. Цветаева. Собрание сочинений: в 7 томах. — М.: Эллис Лак, 1994-1995 г.

См. также

[править]