У этого термина существуют и другие значения, см. Тень (значения).
Тень — пространственноеоптическое явление, которое выражается видимым силуэтом, возникающим на разных поверхностях благодаря присутствию объекта (тела или вещества; например, в газообразном или жидком состоянии) между ней и источником света. Контурами своими тень в той или иной степени, и с учётом ряда условий, повторяет контуры этой преграды. В зависимости от состояния среды его прохождения, интенсивности и угла его падения, его цветовых характеристик, направленности и удалённости от объекта и поверхности, а последних — друг от друга, фактурного характера, отражательной способности, прозрачности и формы их, — может изменяться острота и жёсткость контуров, степень контрастирования с поверхностью, глубина затемнённости и окрашенности этого силуэта (от еле уловимого, бледно-серого или тусклоцветного — до насыщенно тёмного цветного, и бархатно-чёрного).
Понятие «тень» имеет массу аллегорических, метафорических и переносных значений, присутствующих в быту, литературе, искусстве, психологии и естественных науках. Особое место отводится этому понятию в философских системах, в наибольшей степени — в восточных; например, «тень» древнекитайской философии и искусства, в зависимости от контекста, репрезентирована несколькими категориями.
Вот и лес. Тень и тишина. Статные осины высоко лепечут над вами; длинные, висячие ветви берёз едва шевелятся; могучий дуб стоит, как боец, подле красивой липы.
...приблизьте эту тень так, чтобы она стала не тенью, чтобы она утратила свою эфирную природу — и у вас выйдет труп, годный только для рассудка и науки...[1]
Передвигая тонкие колени,
как овцы грустные с хозяйского крыльца,
пройдут другие ― робким стадом ― тени околицею около лица.[7]
— Сергей Петров, «В тот час, когда по клетям душегубы...», 1935
Преснá, как тень, твоя еда,
Многоуважаемый мир.[8]
— Георгий Оболдуев, «Пресна, как тень, твоя еда...» [Лепетанье Леты, 5], 1938
Керосиновые лампы, вырезывая во тьме конус света, уделяли потолку только слабое мерцание, чтобы там могли кружиться тени — милые существа, навсегда загубленные электричеством.[9]
Тень стои́т на пороге между сознательным и бессознательным разумом, и мы встретим её в наших снах, как сестру, брата, друга, зверя, чудовище, врага, руководителя.
Теней несколько, точно не могу сказать сколько ― три или четыре. Они смешиваются друг с другом, образуя абсурдные фигуры, значения которых невозможно разобрать даже при желании...[17]
Жизнь проста; но где ее концы, где удовлетворяющий предел красоты и безобразия, страдания и блаженства, прогресса и падения? Отвлеченное содержание жизни, уловляемое человеческим рефлексом, тенью скользит за явлениями вещественными, и воздушное присутствие этой тени и при взгляде на реальную жизнь, и при чтении способно возбудить своего рода священный ужас и восторг. Но приблизьте эту тень так, чтобы она стала не тенью, чтобы она утратила свою эфирную природу — и у вас выйдет труп, годный только для рассудка и науки...[1]
Эволюция идёт в обе стороны – подобно тому, как тень сопровождает предметы, как тень возникает под любым холмиком. Всё дело в том, что чем больше у людей знаний, тем больше у них и желаний – и ничего с этим не поделать.[20]
Солнце для стапелий – это их иммунитет и, следовательно, их жизнь. И вот, попадая на север, стапелия вынуждена существовать до восьми месяцев на голодном пайке без своего природного иммунитета, питаясь лишь накопленным за короткое лето. Конечно, не в наших силах повернуть солнце или сократить зиму. И мы можем лишь осторожно повлиять на хрупкий баланс между светом и тенью, который у каждого вида и растения свой, отдельный.[15]
И вышел Иона из города, и сел насупротив города, и сделал себе шалаш там, и сидел под ним в тени, чтоб смотреть, что будет с городом.
И повелел Иегова Бог клещевине подняться выше Ионы, чтобы тень была над головою его, дабы избавить его от горести его. Иона весьма рад был этой клещевине.
Если прекрасное дерево растёт вместе с вонючей травой, то никто не захочет укрыться в его тени, к тому же разве можно уклониться от звука и запаха?[21]:27
Не говорим о богатырях русской поэзии: их немного; окинем бегло ряд других теней, «душу заключавших в звонкие кристаллы», и мы поразимся, до чего мало мы знаем их и о них.[22]
Ему нужно было лишь узнавать лучшие, самые необходимые слова, не только наиточнейше выражающие смысл, но содержащие что-то сверх прямого смысла, слова, отбрасывающие тень и сияние.[12]
— Смертно всё... Однако, следуя этому утверждению, придётся признать, что смертна также и смерть (подобно дивной мелодии, сыгранной на медной скрипке)... Не имея перед собой мало-мальски конкретного, осязаемого примера, ни одно человеческое сознание не способно поверить в исключительность какого-то предмета, — в том числе и смерти. А потому, пока существует <...> смерть, вслед за нею, словно тень, по пятам волочится и бессмертие...[19]
Трав и цветов мало в большом лесу: густая, постоянная тень неблагоприятна растительности, которой необходимы свет и теплота солнечных лучей; чаще других виднеются зубчатый папоротник...[23]
Внизу молодой куст малины, почти сухой, без листьев, искривившись, тянется к солнцу; зелёная игловатая трава и молодой лопух, пробившись сквозь прошлогодний лист, увлаженные росой, сочно зеленеют в вечной тени, как будто и не знают о том, как на листьях яблони ярко играет солнце.
...ежедневно, в три часа, безгрудая, тощая барышня в розовом платье в круглых, тёмных очках играла на пианино «Молитву девы», а в четыре шла берегом на мельницу пить молоко, и по воде косо влачилась за нею розовая тень.
Сама умершая превращается в сказочную царевну и лежит в стеклянном гробу. Репетиция должна была начаться с этой сцены, и я, придя в театр задолго до начала, ломал себе голову, как мне превратить реальных людей в их собственные тени. Сцена была еще не освещена; где-то, из-за какой-то декорации, падал довольно яркий луч синеватого света на пол, создавая таинственное освещение и лишь намекая на присутствие стен комнаты. Все остальное тонуло в темноте. Актёры собирались на репетицию, сходились на сцене, разговаривали, нередко попадая в блик света; при этом продольные, длинные тени от них ложились по полу и лезли на стены и потолок. И когда они двигались, их тела казались силуэтами, а тени их бежали, сходились, расходились, соединялись, разъединялись, спутывались, а сами актеры терялись среди них и казались такими же тенями. Эврика! Нашел! Оставалось только заметить, как и где положен забытый бережок со светом, так как на сцене очень часто явившуюся случайность не удаётся повторить.[5]
Он <Бальмонт> вошёл, высоко подняв лоб, словно нес златой венец славы. Шея его была дважды обвернута черным, каким-то лермонтовским галстуком, какого никто не носит. Рысьи глаза, длинные рыжеватые волосы. За ним его верная тень, его Елена <Цветковская>, существо маленькое, худенькое, темноликое, живущее только крепким чаем и любовью к поэту.[24]
Меньжинский стал верною тенью Сталина в ГПУ… Не только начальником ГПУ, но и членом ЦК. Так на бюрократическом экране тень несостоявшегося человека может сойти за человека».[25]
— Марк Вишняк, «Два Пути (Февраль и Октябрь)», 1931
Керосиновые лампы, вырезывая во тьме конус света, уделяли потолку только слабое мерцание, чтобы там могли кружиться тени — милые существа, навсегда загубленные электричеством. Если в комнате обитала муха, решившая пережить зиму, то она садилась на потолке в центр бледного светового круга, конечно — вверх ногами, но ей это было совершенно безразлично. Тени сгущались к краям круга, упражняясь в неслышном танце, иногда разбегались по углам и попадали там в паутину. Но это только игра, пауки их не трогают.[9]
Ехали под зелеными сводами акаций и каштанов. Проезжали под длинными, протянутыми над улицей руками пиний. Из тени выезжали на солнце и снова въезжали в тень.[26]
Под утро вернулись в клинику. Мне необходимо было быть на месте до прихода врачей. Пространство было обставлено тяжеловесными тенями казенных атрибутов больничного вестибюля. Или предметами, обращёнными в тени постным светом немощной лампочки. А, может, зал был загроможден сгустками особых запахов, селящихся навсегда в подобных заведениях.
И вахтёр сонный, грузный, дремавший за своей конторкой тоже казался плотной тенью, сгустком запаха. Серебряный хвост моего платья поймал немощный лучик потолочного светильника, смахнул одну тень, другую и подкрался к вахтёру. Отчего тот привстал, бессмысленно уставившись на меня. Нет, даже с испугом. Что не удивительно.
Возникновение некой дамы, спеленутой серебряным одеянием в предрассветном унылом помещении, привычном только к серому стаду больничных халатов, обращало происходящее в нелепую фантасмагорию.[27]
— Итак, сегодня меня нет почти нигде. Завтра меня будет ещё меньше. Послезавтра я заставлю вас позабыть моё имя и незаметно сотрусь из вашей головы, милейшие господа, господа с костылями.
Да-с. Таким, и только таким образом мне удастся остаться — в тени.
В собственной тени, конечно. В какой же ещё.
Александр, присутствовавший при этом на ипподроме (место, где объезжали лошадей), сообразил, что конь беснуется от того, что боится своей тени. Поэтому он, сев на коня, заставил его скакать напротив солнца, так чтобы тень падала сзади, и этим способом приручил коня. А из этого отец убедился в его божественном уме и пригласил ему в учителя Аристотеля, славнейшего из всех греческих философов.[28]
В конце концов, совершенно истощенный ходьбою и гнетущей спёртостью атмосферы, я сел под каким-то деревом. В это мгновение прорезался неверный луч солнца, и тень от листьев этого дерева слабо, но явственно упала на траву. В течение нескольких минут я удивлённо смотрел на эту тень. Её вид ошеломил меня и исполнил изумлением. Я взглянул вверх. Это была пальма.
Прекрасное дерево — такая старая липа... Её щадит даже безжалостный топор русского мужика. Лист на ней мелкий, могучие сучья широко раскинулись во все стороны, вечная тень под ними.[29]
Осмотрев дом, Лаврецкий вышел в сад и остался им доволен. Он весь зарос бурьяном, лопухами, крыжовником и малиной; но в нем было много тени, много старых лип, которые поражали своею громадностью и странным расположением сучьев; они были слишком тесно посажены и когда-то — лет сто тому назад — стрижены.
Как-то даже немного жутко сделается, когда прямо с солнцепёка войдёшь в густую тень вековых елей и пихт и кругом охватит мёртвая тишина, которой не нарушают даже птичьи голоса. Птицы не любят такого леса и предпочитают держаться по опушкам, около лесных прогалин и в молодых зарослях.[30]
«Спустись в кратер Екуль Снайфедльс, который тень Скартариса ласкает перед июльскими календами <календы — так римляне называли первые дни каждого месяца>, отважный странник, и ты достигнешь центра Земли. Это я совершил, — Арне Сакнуссем». <...>
Что же сделал учёный-исландец? Он заметил, что перед наступлением июльских календ, иначе говоря, в конце июня, одна из горных вершин, Скартарис, отбрасывает тень до самого жерла вышеназванного кратера, и этот факт он отметил в документе. Это настолько точное указание, что, достигнув вершины Снайфедльс, не приходится сомневаться, какой путь избрать. <...>
Этот учёный спустился в жерло Снайфедльс, видел, как тень Скартариса перед наступлением июльских календ скользит по краям кратера; он даже узнал из легендарных рассказов своего времени, что этот кратер ведет к центру Земли...[2]
Огромный столб измельченных горных пород, песка и пыли поднимался, кружась, подобно смерчу; ветер относил его в ту сторону Снайфедльс, где находились мы. Тёмной завесой нависал этот гигантский столб пыли, застилая собою солнце и отбрасывая свою тень на гору. Обрушься этот смерч на нас, и мы неизбежно были бы сплетены с лица земли бешеным вихрем.[2]
Предчувствие — одно из тех таинственных мировых явлений, которые доступны человеку и которыми человек не умеет пользоваться. Великий поэт удивительно метко изобразил это явление, сказав, что «грядущие события бросают перед собой тень».
— Алексей Апухтин, «Между жизнью и смертью» (фантастический рассказ), 1892
Короткие сумерки пролетели. Месяц сверкнул и бросил робкий, неумелый и неясный свет на дорожку. Сильнее запахло землёй и анемонами. Крепкие ветки яблони кинули тень. И точно всё, до тех пор безмолвное и неподвижное, зашепталось и зашевелилось. Чуть видный, почти невидный, пар или дым скользил по лунному свету. Тени набегали и сбегали с цветов.[31]
И шаг за шагом, цепко держась рукой за платье, угрюмо таскалась за попадьёйдочь Настя, серьёзная и мрачная, как будто и на её шестилетнее сердце уже легла чёрная тень грядущего. Она старательно подгоняла свои маленькие шажки к крупным, рассеянным шагам матери, исподлобья, с тоскою оглядывала сад, знакомый, но вечно таинственный и манящий, — и свободная рука её угрюмо тянулась к кислому крыжовнику и незаметно рвала, царапаясь об острые колючки.
Мы пошли пешком впереди паровоза, и от нас на полотно легла сплошная длинная тень, и была она не чёрная, а смутно-красная от тихого, неподвижного света, который молчаливо стоял в разных концах черного неба. И с каждым нашим шагом зловеще нарастал этот дикий, неслыханный стон, не имевший видимого источника, — как будто стонал красный воздух, как будто стонали земля и небо.
...идешь мимо дверей, а за каждою дверью словно душа живая со светом прощается. И вдруг прошмыгнет что-то и за угол, а на стенке вдруг тень. Ничего нет, а на стенке тень. В других местах что такое тень? — так, пустяки, явление, не стоящее внимания, а у нас они, Савва Егорович, живут, чуть что не разговаривают. Ей-Богу! Коридор у нас, знаете ли, есть такой длинный-длинный, до бесконечности. Вступишь в него — ничего, этак черненькое что-то перед ногами мотается, вроде тоже как бы человек, а потом все больше, да шире, да по потолку, знаете, пошло, да уже тебя сзади-то, сзади![32]
— Леонид Андреев, «Савва (Ignis sanat)». Драма в четырех действиях, 1906
Все предметы, видимые глазом и осязаемые руками, становились пусты, легки и прозрачны — подобны светлым теням во мраке ночи становились они; ибо та великая тьма, что объемлет всё мироздание, не рассеивалась ни солнцем, ни луною, ни звёздами, а безграничным чёрным покровом одевала землю, как мать, обнимала её; во все тела проникала она, в железо и камень, и одиноки становились частицы тела, потерявшие связь; и в глубину частиц проникала она, и одиноки становились частицы частиц; ибо та великая пустота, что объемлет мироздание, не наполнялась видимым, ни солнцем, ни луною, ни звёздами, а царила безбрежно, всюду проникая, всё отъединяя: тело от тела, частицы от частиц; в пустоте расстилали свои корни деревья и сами были пусты; в пустоте, грозя призрачным падением, высились храмы, дворцы и дома, и сами были пусты; и в пустоте двигался беспокойно человек, и сам был пуст и лёгок, как тень; ибо не стало времени, и сблизилось начало каждой вещи с концом её...
Сам вечер еще не пришел, но предвестники сумерек реют уже в затихнувшем воздухе. Бледные неуловимые тени, существа предвечерние, они ткут тишину, бесшумно скользя над верхушками дерев, над чуть задремавшей водой. Воды первые чуют их трепет и отдаются чарам неясным.[33]
Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом?[35]
Покажется у обочины корова, стоящая по колено в тумане, с мокрыми и перламутрово-белыми от росы рогами, она будет смотреть на чёрную тень, где спрятаны мы, а мы будем рваться в пылающий коридор, но он будет убегать от нас, все так же рассекая тьму перед самым носом. Корова будет стоять по колено во мгле, смотреть на черную тень и сноп света, а потом на то место, где была тень и был свет, с тяжелым, смутным кротким равнодушием, с каким смотрел бы Бог, или Судьба, или я, если бы я стоял по колено во мгле...
Если б его не сбили сегодня, он бы им еще показал! И им еще покажут! Эта страстная вера жила в его разбитом теле, а рядом с ней неотвязной тенью стояла черная мысль: «А я уже никогда этого не увижу».
Это был старый яростный самец, рвавшийся в драку с молодым соперником, стоявшим на воде в двух шагах от Ольденбургского. Лёгкая тень принца падала на воду. Молодой лебедь, стоя в его тени, продолжал рыться клювом под крылом. Александр Петрович вдруг подумал, что молодой лебедь потому и беспечен сейчас, что чувствует его отеческую тень. Возможно, так оно и было. Между тем старый забияка, выгнув копьевидную голову, приближался к берегу. «Заклюет, сволочь», ― подумал принц, когда тот, не снижая скорости и не меняя своих воинственных намерений, вплыл в его тень.[36]
Теней несколько, точно не могу сказать сколько ― три или четыре. Они смешиваются друг с другом, образуя абсурдные фигуры, значения которых невозможно разобрать даже при желании, да они и не имеют, наверное, никакого значения. Одна тень ― это старик (я не различаю этого, я просто знаю), другая ― маленькая девочка, еще одна ― молодой мужчина, а кто остальные ― я не знаю. Тени на стене играют в прятки. Оно не может мне сниться просто так. Оно настоящее. Это место, оно должно где-то существовать.[17]
Шла рядом с человеком, накрепко привязанная к его ногам. Когда тусклый, мутно-жёлтый фонарный свет падал сзади, человек мог видеть её, и она вела себя, как и полагается обычной тени: человек размахивал руками — и тень размахивала, человек поправлял шапку — тень одновременно делала то же самое. Поэтому человек думал, что тень — это просто тень. Точнее, он вовсе об этом не думал. Откуда ему было знать, что творилось у него за спиной, когда свет падал спереди… А когда свет падал спереди, тень могла танцевать, шататься, биться об стены домов и даже корчить рожи. Тень могла абсолютно всё, но только с одним условием: оторваться от ног человека ей было нельзя.[18]
— Александра Ластоверова, «Тень и её человек» (из цикла «Недосказки»), 2012
«Хорошо быть тенью», — подумала тень. А человек подумал о том, как хорошо было бы уже сейчас оказаться дома, и ускорил шаг. <...> И вот он шёл, ссутулившись, пряча лицо за поднятым воротником от бесшабашного весеннего ветра, и совсем не обращал внимания на то, что к его ногам привязана тень.
По пути ему встретилась чёрная кошка. Она появилась из-за угла и зачем-то пошла следом. У кошки тоже была тень, но не такая чёрная, как она сама. И человеческая тень погладила кошачью, когда человек не смотрел в их сторону. Кошка быстро и бесшумно взобралась на самую верхушку старого дерева, а её тень запуталась в ветвях и растворилась на фоне ночного неба.
— Все тени — дети ночного неба, — сказала на прощанье кошачья тень.[18]
— Александра Ластоверова, «Тень и её человек» (из цикла «Недосказки»), 2012
Опустился ниже — и припал взором к снеговому покрову, наблюдая игру света на гранях ледяных частиц, разглядывая строение отдельных кристаллов, отмечая их разнообразие и безупречную геометрию. В мире этом, пронизанном до последнего уголка искристыми лунными лучами, не было места тени — облитые одним лишь светом, предметы и существа являлись в нём, не имея теневых сторон и скрытых изъянов.[37]
Преступник, преступник, преступник вовек, Убийца бегущих мгновений,
Ты презрил теченье зиждительных рек, Завет изумрудныхрастений,
Ты злой, ты напрасный, пустой человек, Ты тень ускользающей тени.
Ты с детства полюбила тень, Он рыцарь грёзы с колыбели. Вам голубые птицы пели О встрече каждый вешний день... <...>
Ни страстных вздохов, ни смятений
Пустым, доверенных, словам!
Вас обручила тень, и вам
Священны в жизни ― только тени.[3]
Виночерпия взлюбил я не сегодня, не вчера,
Не вчера и не сегодня пьяный с самого утра.
И хожу и похваляюсь, что узнал я торжество: Мир лишь луч от лика друга, всё иное тень его![4]
И знаю я: как песня, месяц светит,
плетется налегке подвыпивший плетень,
но на него всей тяжестью ответит
моя, темнеющая бранью, тень. Передвигая тонкие колени, как овцы грустные с хозяйского крыльца, пройдут другие ― робким стадом ― тени околицею около лица.
Ты околесица построек деревянных,
где я, отбросив тень, стою,
прозрачней голоса в лесах пространств туманных
в селе моей Вселенной на краю.[7]
— Сергей Петров, «В тот час, когда по клетям душегубы...», 1935
Преснá, как тень, твоя еда,
Многоуважаемый мир.
Твоя поверхность ― ерунда:
Под скорлупой ты рыхл и сыр.[8]
— Георгий Оболдуев, «Пресна, как тень, твоя еда...» (из цикла «Лепетанье Леты»), 1938
Прошу прощения в смятеньи
За шуточную дребедень.
Нет! Я не тень великой тени,
Я только тени этой тень.[10]
О наглая! Катулла я твердила,
Бродя по дому тихо, ― и светильник,
В углу стоявший, тень мою длинил.
Она вбежала, топая, из кухни,
Таща макрель на золочёном блюде,
И наступила прямо мне на ― тень ―
На голову, а после на предплечье!
А тень моя её дубленой кожи ―
Ведь знает же! ― болимей и нежней.
Когда б тебя на той же сковородке
Зажарить с благородною макрелью,
И то тебе бы не было так больно,
Как мне ― когда ты к полу придавила
Своей ножищей ― тень от завитка.[14]
— Елена Шварц, «К служанке» (из цикла «Кинфия»), 1978
