Весенняя гроза (Тютчев)

Материал из Викицитатника
«Весенняя гроза»

Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний, первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.

Гремят раскаты молодые!
Вот дождик брызнул, пыль летит…
Повисли перлы дождевые,
И солнце нити золотит

С горы бежит поток проворный,
В лесу не молкнет птичий гам,
И гам лесной, и шум нагорный —
Всё вторит весело громам…

Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила![1]


Весе́нняя гроза́ или «Люблю грозу в начале мая...» — одно из ряда известнейших ранних стихотворений Фёдора Тютчева, написанное в 1828 году и впервые опубликованное годом позже в журнале «Галатея».[2] В первоначальной редакции «Весенняя гроза» была на одну строфу короче (выключая вторую) и текст заметно отличался от окончательного варианта, опубликованного в 1854 году в журнале «Современник».[3]

Многие выражения и эпитеты из тютчевской «Весенней грозы» разошлись на расхожие выражения, оживляющие письменную и устную речь. Первая строка этого стихотворения «Люблю грозу в начале мая...» стала крылатой и фактически подменила собой авторское название, а предпоследняя «Громокипящий кубок с неба» — стала, благодаря Фёдору Сологубу, заголовком первого поэтического сборника Игоря Северянина.

«Весенняя гроза» в критике, публицистике и литературоведении[править]

  •  

В описании русской природы творчество Тютчева непроизвольно перекликается с творчеством Эллады: так странно уживаются мифологические отступления Тютчева с описанием русской природы: Как будто ветреная Геба, Кормя Зевесова орла, Громко кипящий кубок с неба, Смеясь, на землю пролила. Пушкинское русло в Тютчеве своеобразно раздробляется. Отныне оно направляется: 1) к воплощению хаоса в формах современной действительности; 2) к воплощению хаоса в формах античной Греции.[4]

  Андрей Белый, «Апокалипсис в русской поэзии», 1905
  •  

Стихи Тютчева о природе — почти всегда страстное признание в любви. Тютчеву представляется высшим блаженством, доступным человеку, — любоваться многообразными проявлениями жизни природы. Его заветное желание — «в бездействии глубоком», весь день «пить весенний, теплый воздух» да «следить на высоком небе облака». Он утверждает, что перед «цветущим блаженством мая» ничто самые утехи рая. Он говорит об «умильной прелести» осенних вечеров, об «обаятельной тайне» июньской ночи, об «ослепительной красе» оснеженного леса. О весне восклицает он: «Что́ устоит перед дыханьем и первой встречею весны!», о радуге — «Какая нега для очей!», о грозе — «Люблю грозу в начале мая!», о море — «Как хорошо ты, о, море ночное!»[5]

  Валерий Брюсов, «Ф. И. Тютчев. Критико-биографический очерк», 1911
  •  

Несмотря на то что от грозы его действительно в последнее время могли гибнуть десятки людей, а может быть и сотни, он всегда господствует над своим негодованием и оно имеет почти шутливую форму. Этот гром, «как бы резвяся и играя, грохочет в небе голубом». Я много раз отмечал это внешнее бурление, эти сердитые слова, эти стрелы ядовитой иронии, и рядом был тот же смешок в глазах и способность в одну минуту покончить всю эту сцену гнева, которая как будто сама разыгрывается Лениным, потому что так нужно. Внутри же он остается не только спокойным, но и веселым.[6].

  Анатолий Луначарский, «Владимир Ильич Ленин», 1924
  •  

Но для того, чтобы понимать его как «описателя», приходилось в его стихах не замечать главного, проходить мимо того, что лежало под кажущейся поверхностью «описания». Иногда поступали с варварской наивностью: просто зачеркивали то, что было истинным предметом стихотворения и для чего «картина природы» служила только мотивировкой иль подготовкой. Так, знаменитое стихотворение «Люблю грозу в начале мая» сплошь и рядом печаталось без последней строфы, важнейшей для тютчевского замысла, но «неподходящей» и «лишней» для любителей описательства. Тютчев никогда не падает до описательства, никогда не предается «констанции» явлений. Ишущим «описаний» он говорит прямо:
Не то, что мните вы, природа ―
Не слепок, не бездушный лик.
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык.[7]

  Владислав Ходасевич, «О Тютчеве», 1928
  •  

Ему нужно было лишь узнавать лучшие, самые необходимые слова, не только наиточнейше выражающие смысл, но содержащие что-то сверх прямого смысла, слова, отбрасывающие тень и сияние. Конечно, стихи эти не с неба падали, их порождали высшая сосредоточенность, настроенность и бесстрашие. Пустынная дорога, идущая травяными полями или нивами, купы деревьев, лес на горизонте, небо и облака в нем помогали этой настроенности и тому бесстрашию перед богом, что давало ему заключать в слова сотрясающий душу ужас!
И вот оно — сказалось сразу двустрочием:
Были очи острее точимой косы
По зигзице в зенице и по капле росы
Ах, бог мой, как хорошо! Но не надо. Рано. Ведь даже «сумеречный свет звезд», «мглистый полдень» или «громокипящий кубок» его юношеского стихотворения вызвали бешенство пишущей братии, доморощенных знатоков отечественной поэзии. Что будет с очами «острее точимой косы»? Нет, не пришло еще время для этих стихов, оно придет через век, быть может, чуть раньше. Он еще раз, словно прощаясь, повторил вслух эти строки и дал им уйти в горло другого, грядущего поэта.[8]

  Юрий Нагибин, «Сон о Тютчеве», 1970-е
  •  

Май. До сердца доходи-ит…
Бульди. У меня еще нет.
Юля. Вот! Вот!
Бульди. До зубов! До корней волос!
Ау. Спортивное всё… Куртка, брюки вельвет… Маечки… Комбинезон…
Май. Май прекрасен, люблю грозу в начале мая! Май свеж, душист!
Ау. Шарф длинный, кофта длинная, крупной вязки… Понятно? Перчатки лайковые, зеленые, сумка лайка, сапоги хром на каблуке. Я лучше давайте запишу. Шаль как у Абрамовой.[9]

  Людмила Петрушевская, «Анданте», 1975
  •  

Мудрость древних происходила оттого, что их слушали с открытыми ртами. В основе Анненского заложена ипохондрия, грусть и безысходность. «Мне не спится, мне невмочь, я шаги слепого слышу. Надо мною только ночь Оступается о крышу». Ну разве можно это сравнить с тем радостным ощущением дождя, который имел Тютчев: «Ты скажешь ― ветреная Геба, Кормя зевесова орла, Громокипящий кубок с неба. Смеясь, на землю пролила».[10]

  Татьяна Луговская, Из дневников, 1980-е
  •  

При имени Фёдора Ивановича Тютчева в памяти сразу возникают несколько ключевых строк: Люблю грозу в начале мая… Умом Россию не понять… И ропщет мыслящий тростникМысль изреченная есть ложь… ― а потому, узнав о том, что комиссию по празднованию 200-летия со дня рождения великого поэта возглавил сам В. В. Путин, я захотел понять не только Россию, но и то, какой из перечисленных выше строк воодушевлялись кремлевские пиарщики, затевая юбилей на таком уровне.[11]

  — Николай Журавлев, «Поэт и вертикаль. Суета вокруг юбилея», 2000
  •  

Но кто бы подумал, что античность понадобится русской поэзии в последней трети XX века ― и это после Маяковского, затем после Исаковского и Твардовского, после Слуцкого и Винокурова, рядом с Евтушенко и Вознесенским! К сказанному добавлю, что в школьной хрестоматии, по которой учились дети в сороковые годы, тютчевская «Весенняя гроза» была напечатана, если я не ошибаюсь, без последней строфы с Гебой и Зевесовым орлом! Нет, что угодно, только не антологические стихи.[12]

  Александр Кушнер, «С Гомером долго ты беседовал один...», 2001
  •  

Оглядываться в своих действиях на образцы — общечеловеческая слабость. Не только государственная и корпоративная, но и всякая частная жизнь старается выстроить себя в ориентации на тот или другой идеальный тип. Западая из классики, высокой поэзии, философии, религии в устроительное сознание, идеи своей мощью, разумом, волей возбуждают, захватывают, мобилизуют его и, переходя в практику, производят бурю в вещественном мире. Так брызги бессмертного питья богов, шутя пролитые ветреной Гебой на землю, гремят и кипят в майской грозе. В конечном итоге всем, что передвигается ползком, по слову Гераклита, правит удар божественной молнии.[13]

  Владимир Бибихин, «Кормя Зевесова орла», 2002
  •  

Эта тайнопись живых пятен, сменяемых, как листки блокнота, делала каждый набросок значимым и полноценным. Истертую линию щек и летучие струи грудей, и размытый грозой овал живота и бедер… «Громокипящий кубок с неба…» Сквозь перепляс струй она пела, звенела, брызгалась, хлюпала. «Смеясь, на землю пролила…» Слава знал, как только он попытается отодвинуть экран, все прекратится. Вода выключится, тугие сосульки струй втянутся обратно в дырчатый домик, поток уйдет из-под ног, оставив на скользкой подстилке мокрую женщину с подурневшим простецким лицом.[14]

  Сергей Коковкин, «Кольцо», 2002
  •  

Почему зимой грозы очень редки? Ф. И. Тютчев, написав «Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром…», знал, что зимой гроз почти не бывает. Чтобы образовалось грозовое облако, необходимы восходящие потоки влажного воздуха. Концентрация насыщенных паров растет с повышением температуры и максимальна летом. Разница температур, от которой зависят восходящие потоки воздуха, тем больше, чем выше его температура у поверхности земли, так как на высоте нескольких километров его температура не зависит от времени года.[15]

  Константин Богданов, «Молния: больше вопросов, чем ответов», 2007
  •  

Он оставляет велосипед под бетонным козырьком и заходит внутрь. Парень расчищает ногой место на бетонном полу, садится туда и смотрит в проём на улицу. Он видит благородные сосновые стволы в ливневом дыму. Он примеряет к тому, что видит, тютчевское стихотворение про майскую грозу, и с радостью понимает, что здесь совсем не то, ― и вовсе не из-за того, что сейчас июль, а из-за того, что каждая гроза для каждого места и каждого человека имеет своё стихотворение.[16]

  Юрий Лунин, «Три века русской поэзии», 2016
  •  

Я от русской нищеты сбежал в Германию. Здесь по крайней мере продукты дешевле, а качество выше, чем в России. Здесь хоть с голоду не подохнешь. Здесь хоть поставят на довольствие. Деньги не большие, но в Германии от голода никогда не помрешь. А то, что в России Крылов подыхал с голоду, это меня потрясло. Он – человек. И я уважаю принцип государства Германии, я практически стал здесь германофилом, и я понимаю, почему многие пытались превратить Россию в Германию, начиная от Тютчева, который был абсолютным германофилом. Он 25 лет прожил в Баварии. И «люблю грозу в начале мая» — это про баварскую грозу. И «умом Россию не понять» — это попытка примирить ее с той страной, с Германией и Баварией, которую он очень любил.[17]

  Дмитрий Губин, «Особое мнение», май 2020

«Весенняя гроза» в мемуарах[править]

  •  

От Баязета к Порт-Артуру
Черту упорную провел.
Я покорил Литературу!
Взорлил, гремучий, на престол!
Первые стихотворения его были какие-то чересчур галантерейные. В них много говорилось и о платьях муаровых, о каких-то интервалах брокаровых, дорогих туалетах, изысканных духах, башмаках и перчатках. Потом, вероятно, под некоторым надзором Сологуба, одеколон исчез. Сологуб помог ему выпустить книгу, которую окрестил тютчевскими словами «Громокипящий кубок». Книга эта имела успех у читателей. Нравились как раз совсем ненужные фокусы вроде: «Шампанское в лилию, в шампанское лилию…»[18]

  Надежда Тэффи, «Моя летопись», 1929
  •  

Одна строфа уступала место другой. То я вспоминал Лермонтова: «Немая степь синеет, и венцом серебряным Кавказ ее объемлет», то пушкинские слова о том, что «каждый день уносит частицу бытия», то тютчевский весенний гром, похожий на то, как «ветреная Геба, кормя Зевесова орла, громокипящий кубок с неба, смеясь, на землю пролила», то фетовскую весну: «Из царства льдов, из царства вьюг и снега как свеж и чист твой вылетает май». Я был окружен толпой поэтов. Я беседовал с ними.[19]

  Константин Паустовский, «Повесть о жизни. Беспокойная юность», 1954
  •  

Мне не очень нравились стихи, которые задавали мне на урок в первых классах гимназии. Но помню, с каким восторгом читал я стихи Тютчева «Люблю грозу в начале мая». Это были первые стихи о природе, которые я оценил в детстве.
Вы просите меня послать юным читателям мои пожелания. Прежде всего я хочу пожелать им читать хорошие книги, не торопясь и не заглядывая в конец. Смотреть кино или телевизор гораздо легче, чем читать книги, но книга, внимательно прочитанная, гораздо больше обогащает нашу речь и нашу мысль.[20]

  Самуил Маршак, Письмо Ленинградскому дому детской книги, Москва, 11 октября 1959 г.
  •  

Поэтами моего поколения, до символистов, были Фет, Тютчев. Я никогда не слышала, чтобы их читал Маяковский. В дневнике Б. М. Эйхенбаума записано 20 августа 1918 года: «Маяковский ругал Тютчева, нашел только два-три недурных стихотворения: «Громокипящий кубок с неба» и «На ланиты огневые» («Весенняя гроза» и, очевидно, «Восток белел. Ладья катилась…»)[21]

  Лиля Брик, Из воспоминаний, 1960-е
  •  

При полном солнце из легкой, светлой, как кудель, тучки брызнуло грибным дождиком; он удалялся стенкой, в нем запуталась коротенькая радуга. И тут с бездонно-голубого чистого неба с оглушительным треском вонзилась в землю прямая, как отвес, лишь вверху расщепленная молния, запахло лечебным электричеством, а потом ― чуть приметно ― гарью. Я не сразу заметил, что повернул назад, а заметив, продолжал быстро идти к дому. Меня била изнутри какая-то пульсирующая дрожь. Такого унизительного страха я не испытывал даже на войне. А ведь я люблю грозу ― и не только в начале мая. Я понял, что не должен хитрить с лесом; неведомо кем направление задано, ну и держись его. Я вновь пошёл, как библейский патриарх: «сам не зная куда».[22]

  Юрий Нагибин, «Школьный альбом», 1981
  •  

На теплой-то печке, когда за окном и правда трещал мороз, в самый раз было воспринять младенческой душе первые уроки состраданья, добра…
Вверху, там где цветы, лампа-«молния» и зеркало с подзеркальником: «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? Ездок запоздалый, с ним сын молодой». Вверху: «Где гнутся над омутом лозы, где летнее солнце печет, летают и пляшут стрекозы, веселый ведут хоровод… Дитя, подойди к нам поближе, тебя мы научим летать, дитя, подойди, подойди же, пока не проснулася мать». Вверху: «Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром», вверху: «Утро туманное, утро седое»… Внизу, где теплые печные кирпичи под тобой и тараканы шевелят усами из темных углов: «Вот моя деревня, вот мой дом родной, вот качусь я в санках по горе крутой», «Что ж ты спишь, мужичок, уж весна на дворе, уж соседи твои работают давно». Внизу: «Ты все пела, это дело, так поди же попляши». Внизу: «И дают, дают прохожие. Так из лепты трудовой вырастают храмы Божии по лицу земли родной».
Стихи разные, а народ, их породивший, — один, и дом — один, и крыша одна, и я сам — тоже один.[23]

  Владимир Солоухин, «Смех за левым плечом», 1989
  •  

«А Северянина мы всерьез не принимали. Его сделал Фёдор Сологуб. Есть ведь такое эстетство — наслаждаться плохими стихами. Сологуб взял все эти его брошюрки, их было под тридцать, и прочитал от первой до последней. Отобрал из них, что получше, добавил последние его стихи, и получился «Громокипящий кубок». А в следующие свои сборники Северянин стал брать все, что Сологуб забраковал, и понятно, что они получались один другого хуже. Однажды он вернулся из Ялты, протратившись в пух и прах. Там жил царь, — так вот, когда Северянин ездил в такси, ему устраивали овации громче, чем царю. Понятно, что Северянин только и делал что ездил в такси. А народ тоже понимал, что к чему: к царю относились — известно как, вот и усердствовали для Северянина».[24]

  Михаил Гаспаров, «Записи и выписки», 2001

«Весенняя гроза» в беллетристике и художественной прозе[править]

  •  

К нашему окну подошел граф с явным намерением поговорить с хорошенькой Оленькой. Мой друг говорит на трех европейских языках, но не умеет говорить с женщинами. Он как-то некстати постоял около нас, нелепо улыбнулся, промычал «мда» и отошел вспять, к графину с водкой.
— Вы, когда входили сюда в комнату, — сказал я Оленьке, — пели «Люблю грозу в начале мая». Разве эти стихи переложены на песню?
— Нет, я пою по-своему все стихи, какие только знаю.
Я случайно оглянулся назад. На нас глядел Урбенин. В глазах его я прочел ненависть, злобу, которые вовсе не идут к его доброму, мягкому лицу.
«Ревнует он, что ли?» — подумал я.[25]

  Антон Чехов, «Драма на охоте», 1885
  •  

Между тем хозяин продолжал прерванный спор.
— Нет, Ося, — говорил он, обращаясь главным образом к почетному академику по разряду изящной словесности, — вся прелесть Тютчева не в том, что он писал просто и легко…
— Ну, положим, не просто и не легко…
— Подожди, я еще не закончил свою мысль. А в том, что в нем есть, понимаешь ли ты, этакий вес, груз, сила.
Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.
А, брат! Это не нам с тобой чета! Силища.
Карпов кисло улыбнулся, но кивнул красивой головой с сильно выдающимся затылком.[26]

  Валентин Катаев, «В воскресенье», 1917
  •  

Опять мастер Григсгаген сидел у камина. Сидел, слушал, как ветер воет в трубе и норовит сорвать железо с кровли.
― Ай-ай-ай, Дук, что делается! ― бормочет мастер. ― На громовые раскаты похоже, верно? «Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром, как бы резвяся и играя, грохочет в небе голубом». Когда-то я знал это наизусть до конца. Нам было задано. Я носил курточку и короткие штанишки. Платок полагалось держать в заднем кармане штанишек, а писали мы не в тетрадках, на грифельных досках.[27]

  Вера Панова, «Который час? Сон в зимнюю ночь», 1950-е
  •  

Спицын захохотал, размазывая по лицу черную грязь, Юрковский вытянул руки по швам — равняясь на Дауге, который, отставив от себя подальше шлем, понес его, как полную чашу, направляясь к выходу.
— К церемониальному маршу! Равнение на середину!..
Дауге споткнулся о тюк, без малого уронил свою ношу и яростно выразился.
… И скажет: ветреная Геба, Кормя Зевесова орла, Громокипящий кубок с неба, Смеясь, на землю пролила, — ликующе провозгласил Юрковский.
— Товарищи межпланетники! — прозвенел голос Ермакова. — Немедленно надеть шлемы! Тревога!
Быков, только что собиравшийся снять шлем, удивленно обернулся.
Пыль! Радиоактивная сажа!

  Аркадий и Борис Стругацкие. «Страна багровых туч». 1957
  •  

Нетерпеливым сердцем будем подгонять зенитчиков и будем радоваться, когда услышим первые удары наших батарей, ― они такие сильные, молодые и стучат полновесно, как весенний первый гром, когда, резвяся и играя, ― как там дальше? Ах да, ― грохочет в небе голубом! Знал я также, что молодой командир батареи у зала Чайковского будет командовать: «Огонь!», и это всем нам, дежурящим на окрестных крышах, будет как маслом по сердцу.[28]

  Виктор Драгунский, «Он упал на траву», 1961
  •  

Он вовремя почувствовал, что необходимо перехватить инициативу, всегда легче убеждать, чем разубеждать. Стоит человеку произнести «нет», все его самолюбие будет направлено к тому, чтобы держаться за это «нет».
― Вы летали и знаете, что такое гроза.
Южин кивнул.
― Там, наверху, не станешь сочинять «Люблю грозу в начале мая».
Он улыбнулся, и Южин тоже улыбнулся и сказал «да»: пусть привыкает говорить «да». Всякую аппаратуру и научную суть проблемы Тулин не стал описывать.[29]

  Даниил Гранин, «Иду на грозу», 1962
  •  

Максиму стало немножко грустно. Конечно, ничего страшного не случилось, но все-таки… весь класс где-то радуется и веселится, а он здесь один.
Максим вышел в коридор. За соседней дверью отчетливый голос диктовал:
― «Люблю грозу в начале мая… Люб-лю гро-зу… В на-ча…» Волков, сейчас пойдешь за дверь!.. Пишем: «В нача-ле ма-я...»
В дальнем конце коридора маялся у окна выгнанный за какие-то грехи второклассник.[30]

  Владислав Крапивин, «Болтик» (Джунгли и опасности), 1976
  •  

― Нам посланный, как знак Зевеса, ― вдруг брякнула я, совершенно неожиданно для себя самой. Понятия не имею, откуда он забрел в мою бедную голову, этот «знак Зевеса». Надо думать, сработал «майский гром». «Люблю грозу в начале мая…» ― а там уже недалеко до последней строфы, в которой «ветреная Геба», как известно, «кормя Зевесова орла»… В общем, что-нибудь в этом роде…
― Как, как ты сказала? ― завопил Никита. ― Ирка, ты гений! Блеск! Неплохо у нас получается: я тебе посвящаю стихи, а ты их сама сочиняешь! Повтори-ка еще разок, я наберу.
― Что значит ― наберу? ― удивилась я. ― Ты что, с компьютером в ванной?
― Ну да, с ним, родимым. У меня тут все приспособлено, какая-то такая штуковина ― не то столик, не то полочка. <...>
Я боялась его лица, боялась увидеть, как изменится выражение… Поэтому я с самого начала смотрела только в пол, словно в приступе застенчивости.
― Вот эта строчка, ― сказала я. ― «Нам посланный как знак Зевеса»… Этот «знак Зевеса» придумала я и продиктовала Никите… Это было 26 июня, в субботу, около двух часов дня… Он мне позвонил…[31]

  — Вера Белоусова, «По субботам не стреляю», 2000
  •  

Вздохнул. Процитировал:
― «Люблю грозу в начале мая…» Послушай, а ведь Тютчев не прав ― грозы начинаются позже…
― Естественно! ― с энтузиазмом воскликнула Рита.
― Во времена Тютчева был еще старый календарь!
― А, ну да… ― Ганин, мой милый глупый Ганин… Она не выдержала, подскочила к нему, принялась целовать. Он отвечал ей, но как-то чересчур старательно, что ли… Рита не терпела фальши ― она ее чувствовала всей кожей.[32]

  Татьяна Тронина, Никогда не говори «навсегда», 2004

«Весенняя гроза» в поэзии[править]

  •  

Люблю грозу в начале мая.
Люблю «читать» газеты ныне:
За белой полосой белеет полоса.
Идёшь-бредёшь, как по пустыне,
И вдруг ― о чудеса!

  Демьян Бедный, Строки, 1920
  •  

…когда весенний первый гром…
Что нам пляс жемчужин по балконной крыше
Грудь твоя жасмином пахнет под дождем.
А гроза проходит. Капли реже, тише…
Радуга упала за кирпичный дом.
Чуть трепещут плечи. Настежь двери, окна.
Захлебнулся маем сад вечеровой.
И проносит ветер сизые волокна,
И в пруду янтарном мы дрожим с тобой.[33]

  Всеволод Рождественский, «Обрывай ромашку. Всё на свете просто...», 1923
  •  

Люблю грозу в начале мая...
Тютчев.
Надо мной звереют тучи…
Старикашкой прихромав,
Говорит со мною Тютчев
О грозе и о громах.
И меня покуда помнят,
А когда уйдет гроза,
В темноте сеней и комнат
Зацветут ее глаза.[34]

  Борис Корнилов, «Засыпает молча ива...», 1927
  •  

Драться ― так драться! Оратор таковский ―
Здоровенный
Кулак подымая,
Тигром рявкал:
― Я ― Маяковский,
«Люблю грозу
В начале мая». ―
Так и пошло
По весенним лужкам
Бродить
Половодье, бушуя.
Кистени зазвенели
По дряблым башкам
Мещанина,
Эстета,
Буржуя.
Так и пошло!
Восемнадцатилетним ―
Гениальная сила
Стихийно рвалась ―
Он, презирая
Газетные сплетни,
Беспощадно громил
Буржуазную мразь.[35]

  Василий Каменский, «Юность Маяковского», 1931
  •  

Вы любите грозу в начале мая,
Когда в раскатах грозовых
Звучит, рабочих в битву поднимая,
АПРЕЛЬСКИХ ТЕЗИСОВ язык,
Вы любите грозу в начале мая,
Когда на сломанных крестах,
Гнездо фашизма черного ломая,
Войска врываются в рейхстаг.
Вы любите грозу в начале мая,
В начале юности своей ―
Пускай зовет, внезапная, прямая,
На подвиг ваших сыновей!
Да будет так! Играй, избыток жизни!
Греми, весенняя гроза!
Ударь дождем и молниями брызни
В ненасытимые глаза![36]

  Павел Антокольский, «Памяти Тютчева», 1952
  •  

Не то что небожителем я был, а просто нездешним.
Она ж меня смеясь, на землю пролила.
А он, мятежный, просит бури,
Как морда просит кирпича.
Им-то это не трагично, а мне очень даже. «И все засмеялись, а Веня заплакал».[37]

  Венедикт Ерофеев, «Из записных книжек», 1970
  •  

звенит железная цикада
прошив пространство галуном
как бы из тютчева цитата
грохочет в небе голубом
теперь одно у тени средство
развеять сумерки челу
вернуть земле ее наследство
и не учиться ничему...[38]

  Алексей Цветков, «когда летишь через атлантику...», 1980
  •  

Подхалимажа за собой не зная,
Клянусь быть искренним, покуда цел:
Люблю грозу в начале мая
И день рожденья ректора ― в конце.
Блюстители чиновного порядка
Играют мимо нашенских ворот!
О щукинцы! Рубите правду-МХАТку
Во имя славное Принцессы Турандот![39]

  Вениамин Смехов, «Театр моей памяти», 2001

Источники[править]

  1. Ф. И. Тютчев. Полное собрание сочинений и писем в шести томах. — М.: Издательский центр «Классика», 2002. — Т. 1. Стихотворения, 1813—1849. — С. 60
  2. Ф. И. Тютчев. «Весенняя гроза». — СПб.: «Галатея», 1829, Ч. I. № 3. С. 151, с подписью «Ф. Тютчев».
  3. Ф. И. Тютчев. XXXIX. «Весенняя гроза». — СПб.: «Современникъ», 1854, томъ XLIV, № 3, с. 24
  4. А.Белый. «Луг зелёный». Критика. Эстетика. Теория символизма: в 2-х томах. Том 1. — М.: Искусство, 1994 г.
  5. Ф. И. Тютчев. Полное собрание сочинений / Под редакцией П. В. Быкова. С критико-биографическим очерком В. Я. Брюсова, библиографическим указателем, примечаниями, вариантами, факсимиле и портретом — 7-е изд. — СПб.: Т-во А. Ф. Маркс, 1913. — С. VII—XLVII.
  6. А. В. Луначарский. Собрание сочинений в восьми томах [Редкол.: Н. И. Анисимов (гл. ред.) и др.]. М.: Художественная литература, 1963 г.
  7. Ходасевич В.Ф. «Колеблемый треножник: Избранное» / Под общей редакцией Н.А.Богомолова. Сост. и подгот. текста В.Г. Перельмутера./ Москва, «Советский писатель», 1990 г.
  8. Ю. М. Нагибин, «Остров любви». Повести. — Кишинев.: Литература артистикэ, 1985 г.
  9. Людмила Петрушевская Анданте. — Москва, Изд-во «Искусство», 1975 г.
  10. Татьяна Луговская «Как знаю, как помню, как умею: Воспоминания, письма, дневники». — М.: Аграф, 2001 г.
  11. Николай Журавлев. Поэт и вертикаль. Суета вокруг юбилея. — Нью-Йорк: Вестник США (США), 17 сентября 2003 г.
  12. Александр Кушнер. С Гомером долго ты беседовал один.... — Москва, журнал «Звезда», №3, 2003 г.
  13. В.В.Бибихин, Сборник статей и выступлений. Другое начало. — СПб: «Наука», 2003 г.
  14. Сергей Коковкин. Кольцо (рассказ). — Москва, журнал «Звезда», №2, 2002 г.
  15. К. А. Богданов. Никогда не говори «навсегда». — М.: «Наука и жизнь». № 2, 2007 г.
  16. Ю. И. Лунин, Три века русской поэзии. — Нижний Новгород: «Волга», № 7-8, 2016 г.
  17. Дмитрий Губин, «Особое мнение» на «Эхе Петербурга» (от 15 мая 2020 года)
  18. Надежда Тэффи. «Моя летопись». — М.: «Вагриус», 2004 г.
  19. Паустовский К. Г. «Повесть о жизни». М.: «АСТ, Астрель», 2006 г.
  20. С. Я. Маршак. Собрание сочинений в 8 томах. Т. 8. — М.: Художественная литература, 1972 г.
  21. «Современницы о Маяковском». Сост. В. В. Катанян. — М.: «Дружба народов», 1993
  22. Ю. М. Нагибин, «Утраченная музыка». — М.: «Подкова», 1998 г.
  23. В. А. Солоухин. Смех за левым плечом: Книга прозы. — М., 1989 г.
  24. Михаил Гаспаров. «Записи и выписки». — М.: НЛО, 2001 г.
  25. Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 3. (Рассказы. Юморески. «Драма на охоте»), 1884—1885. — стр.280
  26. Катаев В. Собрание сочинений в 9 т. Том 1. Рассказы и сказки. — М.: «Худ. лит.», 1968 г.
  27. Панова В.Ф., Собрание сочинений: В 5 т. Том 2. — Л.: «Художественная литература», 1987 г.
  28. Виктор Драгунский. «Он упал на траву». ― М.: Издательство Астрель, АСТ, Планета детства, 2000 г.
  29. Даниил Гранин, «Иду на грозу». — М., «Молодая гвардия», 1966 г.
  30. Владислав Крапивин. Собрание сочинений в 30 томах, Том 25. Мушкетёр и фея и другие истории из жизни Джонни Воробьёва. Цикл повестей. — Москва, «Центрполиграф», 2001 г.
  31. Вера Белоусова. Второй выстрел. — М.: Вагриус, 2000 г.
  32. Татьяна Тронина. Никогда не говори «навсегда». — М.: Эксмо, 2004 г.
  33. Рождественский Вс.А. Стихотворения. Библиотека поэта. Большая серия. Ленинград, «Советский писатель», 1985 г.
  34. Б. Корнилов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. — М.: Советский писатель, 1966 г.
  35. В. Каменский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта (большая серия). — М.: Советский писатель, 1966 г.
  36. П. Г. Антокольский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Л.: Советский писатель, 1982 г.
  37. Венедикт Ерофеев, Собрание сочинений в 2 томах. Том 1. — М.: Вагриус, 2001 г.
  38. Алексей Цветков. Состояние сна. — Энн Арбор: Ардис, 1981 г.
  39. Вениамин Смехов. «Театр моей памяти». — М.: «Вагриус», 2001 г.

См. также[править]