У этого термина существуют и другие значения, см. Фонарь (значения).
Фона́рь(иронич.), фона́рь под гла́зом (от др.-греч.Φανάριον, светильник, свет, факел; англ.Black eyes) — разговорное метафорическое выражение для синяка под глазом или финга́ла. Выражение появилось ещё в первой половине XIX века и быстро вошло в разговорный язык, городской фольклор, а затем и в литературу.
Происхождение выражения носит имитационный характер. Свет газовых фонарей имел достаточно редкий оттенок: сочетание синего с желтовато-лиловым, почти коричневым ореолом сильно напоминало цветовую гамму синяка под глазом.
...сядет наша барыня около окошечка и учнет опять на дорожку поглядывать, не везут ли ее Петрушеньку ненаглядного, не наставили ли ему злые люди фонарей под глаза...[1]
...пришла она просить и «жалиться» на своего благоверного, что нисколько он ее, тигра эдакая, не почитает, а только все пьянствует, и — эва каких фонарев под глазами настроил...[2]
Даже синие фонари под глазами, оставшиеся незамаскированными, придавали лицу Матрены Васильевны какую-то горькую истому, весьма гармонировавшую общей печальной картине.[4]
Флотские упрекали армейских, что они не могли драться на суше и отдавали позицию за позицией, а армейцы упрекали, что те флот отдали без боя, ну и пошла баталия с установлением фонарей под глазами...[6]
— Фёдор Шикутц, из дневника, 6 августа 1905
Гласные <...> устроили мэру парочку кошачьих концертов, понаставили десятка два членских фонарей под глазами, свернули набок дюжину членских скул, красноречиво и кроваво обвинили мэра в ротозействе <...>. Мэр подал в отставку.[7]
Я любил видеть в лектории этот высокий лоб, этот взгляд, сияющий разумом. Но, ах! Как часто этот лоб украшается зловещею шишкой и фонарь под глазом светит ярче «сияния ума»...[8]
— Ты куда идешь?
— В лавку, мама послала.
— А почему по Дегтярной? Шёл бы по Кузнечной.
— По Дегтярной светлее.
— Ах, светлее! Ну тогда получай для света! — и ставил ему фонарь под глазом.[12]
Фонарь в публицистике и документальной прозе[править]
...сядет наша барыня около окошечка и учнет опять на дорожку поглядывать, не везут ли ее Петрушеньку ненаглядного, не наставили ли ему злые люди фонарей под глаза...[1]
Репортёр, хромая, приплелся к редактору газеты.
— А где твое интервью? — строго спросил босс. Журналист показал на фонари под глазами.
— Ты думаешь, что мы можем напечатать твои подбитые глаза? Где материал?
Репортёр приподнял шляпу и показал большую шишку на голове.
— Вот посмотрите! — сказал он. Редактор взорвался как бомба:
— Ну и что? Мы же не можем поместить ее в нашу газету! Значит, ты так и не смог вытянуть из этого типа ни одного слова?
— Признаться, он сказал пару слов, — буркнул репортер, — но они явно не для печати.[10]
— Из коллекции анекдотов Г. Б. Хазана, 1970-е
Мало того, несчастный сосед пару лет назад выпал из трактора вниз головой, и ему отшибло память об икре и пароходах. Теперь он помнит только, как пропил переднее колесо, и на его лице даже самый проницательный художник не увидит ничего, кроме тракторных шестеренок и фонаря под глазом.[17]
Фонарь в мемуарах, письмах и дневниковой прозе[править]
Чаще же всего схватки происходили между двумя деревнями во всемъ ихъ составѣ; при сѣнокосѣ драка между двумя мірами была дѣломъ до такой степени обыкновеннымъ, что, собираясь на сѣнокосъ, всѣ запасались оружіемъ: кто бралъ хорошую сырую березу, кто ограничивался литовкой, надѣясь, что на мѣстѣ побоища онъ всегда можетъ найти достаточно толстое дерево. Обыкновенно одна деревня успѣвала раньше пріѣхать на луга и выкосить много травы; въ такомъ случаѣ другая деревня, приведенная въ негодованіе этимъ поступкомъ, сразу нападала съ кольями и косами. И, прежде чѣмъ убирать сѣно, обѣ партіи успѣвали сдѣлать достаточное число фонарей подъ глазами и глубокихъ дыръ на тѣлѣ.[5]
Сегодня день Преображения Господня, и немало по этому случаю всплывает воспоминаний о родной стороне, где в былые времена мы так славно веселились в этот день. В общем, день прошел незаметно, хотя и были небольшие схватки, но зато вечером, во время картежной игры, завязалась хорошая драка между армейцами и флотскими. Флотские упрекали армейских, что они не могли драться на суше и отдавали позицию за позицией, а армейцы упрекали, что те флот отдали без боя, ну и пошла баталия с установлением фонарей под глазами и прочими атрибутами кулачной расправы. Как это ни странно, но в последнее время мы привыкли к подобным происшествиям, и это уже не нарушает общего спокойствия.[6]
— Фёдор Шикутц, из дневника, 6 августа 1905
Вольф писал: «Я любил видеть в лектории этот высокий лоб, этот взгляд, сияющий разумом. Но, ах! Как часто этот лоб украшается зловещею шишкой и фонарь под глазом светит ярче «сияния ума»... Царственный друг мой, император Петр Первый, успокаивая мою тревогу относительно количества вина, употребляемого его величеством зараз, говорил: «Пьян да умен — два угодья в нем!»[8]
Почему холодно в августе? Темно в сентябре? Почему у Даши растерянный вид и фонарь под глазом? «Напившись вчерась, на прощанье как тарабухнет меня кулаком. В Галицию погнали их». Что все это значит? Зачем это всё? И куда я ни смотрю на божью ли коровку величиной с дом, на детей, играющих на лужку, на папу с мамой, расстилающих белую скатерть, или на коров, говорящих «му», я вижу только одно: грусть, бедность, нетути, войну, сапог солдата, сапог городового, сапог генерала, мутное небо надо всем этим, осеннее небо военного Петербурга.[9]
Подраться для меня было истинным наслаждением. Подраться не за что-нибудь, не для решения спорного вопроса, а просто так, из любви к искусству. Я порой долго поджидал партнера по драке. Завидев мальчика, подходил к нему и спрашивал тоном, в котором не было ничего миролюбивого:
— Ты куда идешь?
— В лавку, мама послала.
— А почему по Дегтярной? Шел бы по Кузнечной.
— По Дегтярной светлее.
— Ах, светлее! Ну тогда получай для света! — и ставил ему фонарь под глазом. — Следующий раз будешь ходить по Кузнечной.
Бедный пацан с плачем убегал, а я был горд и удовлетворен. Может быть, это было разрядкой от строгого домашнего порядка.[12]
Тут же зачем-то появилось и некое погибшее, но скверное созданье в раздувном кринолине; и мещанка Перемыкина поближе к дверям конторы протискивается, всхлипывая нарочно погромче, все для того же, чтобы до сердца начальство пронять, потому — пришла она просить и «жалиться» на своего благоверного, что нисколько он ее, тигра эдакая, не почитает, а только все пьянствует, и — эва каких фонарев под глазами настроил, индо раздушил да расплющил всю, и потому надо, чтобы начальство наше милостивое в части отпороло его, пса эково!..[2]
— Вотъ она въ каретѣ-съ, проговорилъ кучеръ и отдалъ шапку горничной.
— Подсобляй же, Степанъ! повторилъ Гаврила кучеру еще разъ.
— Да боязно-съ, отвѣчалъ кучеръ, переминаясь съ ноги на ногу. — Вишь, какъ они руками машутъ; того и гляди, что фонарь подъ глазъ подставятъ. Нравъ — удивленье, все наровять въ ухо. Давеча мнѣ ужъ и то попало.[3]
Дама эта успела нашить себе на черное платье белые плерезы, замаскировала свои раны на голове черным тюлем и, справедливо сознавая свое savoir vivre, гордо посматривала на остальных дам, не умевших одеться прилично случаю. Даже синие фонари под глазами, оставшиеся незамаскированными, придавали лицу Матрены Васильевны какую-то горькую истому, весьма гармонировавшую общей печальной картине. Все эти дамы окружали гроб умершей своей подруги и, держа в руках восковые свечи, задумчиво смотрели на покойницу, как бы воскрешая перед собою всю пройденную ею жизнь.[4]
Русский народ мастер биться на кулачки, а новгородцы по этой части были мастера первый сорт: всю зиму, по большим праздникам и по воскресным дням, а равно на широкую масленицу, после блинов, на Волхове, на льду, сходился чуть не весь Новгород — и начинался «бойдрака веселая». «Конец» шел на «конец», Нервской конец на Людин, Славенский на Плотницкий, Околоток на Загородный конец... А там сходились улица с улицей — и кровопролитье из носов шло великое: ставились фонари под глазами, сворачивались на сторону скулы-салазки, доставалось «микиткам» и ребрам...
Раньше всего следовало свалить демократического мэра. Это делалось просто, на заседаниях гласных в муниципалитете. Гласные — коллеги вместе со своими сооси, устроили мэру парочку кошачьих концертов, понаставили десятка два членских фонарей под глазами, свернули набок дюжину членских скул, красноречиво и кроваво обвинили мэра в ротозействе, изломав всю муниципальную мебель. Вообще ломать муниципальную, равно как и парламентскую мебель, совращать скулы и скромно выражаться — это есть достояние всех демократических неприкосновенностей. Голова у мэра цела осталась случайно. Мэр подал в отставку.[7]
...лет восемь либо семь назад он на ней женился. Да нажились-то они вместе, как вороны на заборе: месяца два все у их было ничего, а тут она возьми да не приди домой ночевать, загуляла где-то, видать, крепко. Ну, он ей утром, конечно, поставил фонари под оба глаза, собрал свой чемоданишко и матери, Надежде-то Ивановне, говорит: «Очень я вас, мамаша, уважаю, потому как вы во всем правильный человек, но даже заради вас с энтой, прости господи, лахудрой жить не желаю».[18]
А Коля говорит:
— Идёте или нет?
И стоит, подбородок задрал — ну точно как в кино разведчик, которого в тыл врага засылают. Только вместо парашюта у него фонарь под глазом. Ему этот фонарь его родной брат поставил, который из деревни к нему приезжал погостить. Потому что они с Колей поспорили, кто за меньше глотков бутылку портвейна выпьет. И Коля выпил за один.[13]
Как-то перед вечерней поверкой сержант Дробышев уронил под койку футляр от зубной щетки и обернулся к солдату: «А ну подними!» Вместо того чтобы беспрекословно исполнить приказ, тот коротко бросил: «Сам подними» и тут же полетел в проход от неожиданного удара в лицо. Он не догадался, что сержант умышленно уронил футляр, чтобы заставить его поднять, и эта недогадливость стоила ему багрового фонаря под глазом. На следующий день во время построения на развод командир роты с притворным недоумением поинтересовался: «Что это у тебя?» В строю все напряженно замерли в ожидании его ответа, и он, несколько помедлив, сказал, что упал. «Надо смотреть под ноги», — глубокомысленно заметил ротный.[15]
Чертей надавали — экая невидаль, рукава оторваны — сам, небось, порвал, руки искалечены, в кровоподтеках и ссадинах — тоже сам, небось, под колесо какой-нибудь телеги совал, и морду себе сам расцарапал до крови и фонарей под глазами понаставил сам — до чего только недодумается божий человек в сегодняшнем мире.[16]
↑ 12М.Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 4, стр. 210-243. — Москва, Художественная литература, 1966 г.
↑ 12Крестовский В. В. «Петербургские трущобы». Книга о сытых и голодных. Роман в шести частях. Москва: Правда, 1990 год
↑ 12Лейкин Н. Повѣсти, разсказы и драматическія сочиненія Н. А. Лейкина. — С.-Петербургъ. Изданіе книгопродавца В. Н. Плотникова. 1871 г.
↑ 12Салов И. А. Крапивники. — С.-Петербургъ. И«Отечественные записки», № 11, 1879 г.
↑ 12Н. Е. Каронин (Н. Е. Петропавловский) Собраніе сочиненій Каронина (Н. Е. Петропавловскаго). Съ портретомъ, факсимиле и біографическимъ очеркомъ. Редакція А. А. Попова. Изданіе К. Т. Солдатенкова. Том I. — Москва. Типо-литографія В. Рихтеръ, Тверская, Мамоновскій пер., с. д. 1899 г.
↑ 12Дневник солдата в Русско-японскую войну: В 2-х частях. Под ред. В. И. Пржевалинского. — СПб.: Сенатская типография, 1908 г.
↑ 12Борис Пильняк. Собрание сочинений: В 6-ти томах. Том 5: «О’Кэй. Американский роман». Камни и корни: Романы. Рассказы. — М.: «Терра — Книжный клуб», 2003 г.
↑ 12Борис Шергин. Повести и рассказы. — Л.: Лениздат, 1987 г.
↑ 12Берберова Н. «Курсив мой». Автобиография. — М., 1996 г.
↑ 12Из коллекции анекдотов Г. Б. Хазана. Сборник анекдотов: Коллекция анекдотов: алитература и журналистика.
