Цитаты об Исааке Ньютоне

Здесь представлены цитаты других людей об Исааке Ньютоне (1643—1727) и его достижениях в целом.

Цитаты

Господин Ньютон <…> сейчас занимается химическими исследованиями и экспериментами, вместе с доктором Барроу и другими начинают считать математические построения каким-то по меньшей мере недостойным и сухим, если не запрещённым занятием.^[1]^:ч.VII

— Джон Коллинз, письмо Джеймсу Грегори 19 октября 1675

Ньютон подошёл к открытию квадратур при помощи бесконечных рядов не только совершенно независимо, но он настолько дополнил метод вообще, что издание его работ, до сих пор не получившее осуществления, явилось бы несомненно поводом новых больших успехов в науке.^[2]^:гл.13

— Готфрид Лейбниц, 2-я статья о дифференциальном исчислении в «Acta Eruditorum», 1684

Ньютон вообще был несносным человеком: не терпел никого рядом с собой. Поэтому не создал школы, был один ― и всё. Это привело к тому, что английская наука после Ньютона пришла в упадок на весь XVIII век. <…> Ньютон под конец жизни занялся теологией, причём это было очень похоже на ересь: он усомнился в догмате Троицы. В то время в Англии шли борьба с папством и утверждение англиканской церкви, и тех, кто допускал малейшую критику церкви, немилосердно истребляли ― это было как троцкизм у нас. Ньютон жил и работал в Кембридже, друзья понимали его значение и перевели его в Лондон, где они могли присмотреть, чтобы он не слишком вдавался в вольномыслие. Его назначили членом Парламента <…>. Потом его как абсолютно честного человека сделали директором монетного двора. <…> Но науку он подавил, считая, что он уже всё сделал, и больше ничего не надо.

— Сергей Капица, «Мои воспоминания», 2008

	Отношение Ньютона к предшественникам, по книгам которых он учился, и его здравое отношение к собственным результатам не укладываются в какую-то манию величия.^[3]
	— Геннадий Горелик, «Гравитация — первая фундаментальная сила»

XVIII век

Для того чтобы научиться математике Ньютон не изучал Эвклида, который казался ему слишком ясным, слишком простым, не стоящим затраты времени; он знал его в некотором смысле раньше, чем его прочитал; один взгляд на текст теорем мгновенно создавал и доказательство. Он перешёл сразу к таким книгам, как «Геометрия» Декарта^{[К 1]} и «Оптика» Кеплера. По отношению к Ньютону можно бы применить то, что Лукиан сказал о Ниле, истоки которого были неизвестны древним: «Человеку не позволено видеть Нил слабым и рождающимся»^{[К 2]}.^[2]^:гл.13

— Бернар Фонтенель, похвальное слово (Éloge) Ньютону в Академии наук Франции, 1727

	… ИСААК НЬЮТОН <…> с почти божественной силой разума первый объяснил с помощью своего математического метода движения и форму планет, пути комет и приливы океанов. Он был тем, кто исследовал различия световых лучей и проистекающие из них различные свойства цветов, о которых прежде никто и не подозревал. Прилежный, хитроумный и верный истолкователь природы, древности и Святого Писания, он утверждал своей философией величие всемогущего творца, а нравом насаждал требуемую Евангелием простоту. Да возрадуются смертные, что среди них жило такое УКРАШЕНИЕ РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО.^[4]^[2]^:гл.16
	… ISAACUS NEWTON <…> animi vi prope divinâ, Planetarum Motus, Figuras, Cometarum semitas, Oceanique Aestus. Suâ Mathesi facem praeferente Primus demonstravit: Radiorum Lucis dissimilitudines, Colorumque inde nascentium proprietates, Quas nemo antea vel suspicatus erat, pervestigavit. Naturae, Antiquitatis, S. Scripturae, Sedulus, sagax, fidus Interpres Dei O. M. Majestatem Philosophiâ asseruit, Evangelij Simplicitatem Moribus expressit. Sibi gratulentur Mortales, Tale tantumque exstitisse HUMANI GENERIS DECUS.
	— эпитафия на могиле Ньютона в Вестминстерском аббатстве

	Природы строй, её закон В извечной тьме таился. И молвил Бог: «Явись, Ньютон!» И всюду свет разлился.^[6] — позже начертана на мраморной табличке и размещена в комнате усадьбы в Вулсторпе, в которой Ньютон родился^[5]; вариант перевода А. П. Павлова^[2]^:гл.16; после появления теории относительности Джон Сквайр эпиграмматически её дополнил
	Nature and nature's laws lay hid in night; God said "Let Newton be" and all was light.^[5]
	— Александр Поуп, предложенная эпитафия на могилу Ньютона

	Был этот мир извечной тьмой окутан «Да будет свет!» — И вот явился Нью́тон. — перевод-парафраз С. Я. Маршака^[7]
	— то же

	… в 1666 году он уехал из Кембриджа, спасаясь от чумы. Во времена своего одиночества он стал размышлять о силе тяготения. Эта сила, как обнаружилось, не слишком сильно снижается на самых дальних расстояниях от центра Земли, до которых мы можем подняться, — на вершинах самых высоких зданий и даже на вершинах самых высоких гор; ему казалось естественным, что эта сила должна распространятся гораздо дальше, чем обычно считают. Почему бы не до Луны? — спросил он себя. И если так, это должно оказывать влияние на её движение. Возможно, она остаётся за счёт этого и на своей орбите. Хотя сила тяжести на небольших расстояниях от центра Земли — на тех, на которых мы можем поместить себя, ослабляется и не очень заметно, вполне возможно, что там, где находится Луна, эта сила может значительно отличаться от той, что существует на Земле. Чтобы вычислить, какова может быть степень этого снижения, он предположил сначала, что если Луна удерживается на орбите силой тяготения, то несомненно, что и главные планеты вращаются вокруг Солнца той же самой силой; сравнивая периоды нескольких планет с их расстояниями от Солнца, он обнаружил, что если какая-либо сила, подобная тяготению, держит их на их орбитах, то эта сила должна снижаться в квадратичной пропорции с увеличением расстояния.^[1]^:ч.III
	… he retired from Cambridge in 1666 on account of the plague. As he sat alone in a garden, he fell into a speculation on the power of gravity: that as this power is not found sensibly diminished at the remotest distance from the center of the earth to which we can rise, neither at the tops of the loftiest buildings, nor even on the summits of the highest mountains, it appeared to him reasonable to conclude that this power must extend much farther than was usually thought. Why not as high as the moon, said he to himself? And if so, her motion must be influenced by it; perhaps she is retained in her orbit thereby. However, though the power of gravity is not sensibly weakened in the little change of distance at which we can place ourselves from the center of the earth, yet it is very possible that so high as the moon this power may differ much in strength from what it is here. To make an estimate what might be the degree of this dimunition, he considered with himself, that if the moon be retained in her orbit by the force of gravity, no doubt the primary planets are carried round the sun by the like power. And by comparing the periods of the several planets with their distances from the sun, he found that if any power like gravity held them in their courses, its strength must decrease in the duplicate proportion of the increase of distance.
	— Генри Пембертон, «Обзор философии сэра Исаака Ньютона» (View of Sir Isaac Newton's philosophy, предисловие), 1728

	… надо обладать большой учёностью, чтобы понимать его труды; однако весь свет о них говорит <…>. Некоторые люди считают, что если они не испытывают больше ужаса перед пустотой, если они знают, что воздух весом и пользуются увеличительными стёклами, то этим они обязаны Ньютону. [В Англии] он — мифический Геракл, которому невежды приписывают все свершения других героев. <…> Декарт проделал такой огромный путь от того уровня, на каком он застал геометрию, до того, насколько он её продвинул, что Ньютон был лишь его эпигоном…
	… il a vécu près de quatre-vingt-cinq ans, toujours tranquille, heureux, et honoré dans sa patrie. <…> dans le cours d’une si longue vie, il n’a eu ni passion ni faiblesse. Il n’a jamais approché d’aucune femme : c’est ce qui m’a été confirmé par le médecin et le chirurgien entre les bras de qui il est mort. <…> Descartes a fait un aussi grand chemin du point où il a trouvé la géométrie jusqu’au point où il l’a poussée que Newton en a fait après lui…
	— Вольтер, «Философские письма» (XIV, 1728)

Ньютон был глубоко убеждён в существовании Бога и разумел под этим словом не только бесконечное бытие, всемогущее, вечное и созидающее, но и господина, установившего определённое отношение между собой и своими творениями: ведь без этого отношения познание Бога было бы всего-навсего бесплодной идеей <…>.
Что до естественной религии, то ни один человек не был большим её сторонником, нежели Ньютон, — разве лишь таким человеком является сам Лейбниц, его соперник в науке и добродетели. <…>

— Быть может, не существует ничего скромнее мнения Ньютона, ограничившегося представлением о том, что элементы материи материальны…

Он написал также химическое сочинение, объясняющее принципы этого таинственного искусства, на основании экспериментальных и математических доказательств; он очень ценил это сочинение, но оно по несчастью сгорело в его лаборатории вследствие случайного огня. Он никогда не предпринимал вновь этой работы, о чём приходится очень пожалеть.^[2]^:гл.11

— Уильям Стьюкли, заметка

	Это величайший гений, когда-либо существовавший. Он самый счастливый, ведь систему мира можно установить только один раз.^[2]^:гл.16
	— Жозеф Луи Лагранж часто так говорил

… замечательный гений которого разгадал природу и её законы, впал в заблуждения, лишь только покинул её; раб своих детских предрассудков, он не осмелился поднести светоч своего знания к призраку, который люди без всяких оснований присоединили к природе; он не понял, что собственных сил природы было достаточно, чтобы произвести все те явления, которые были им так удачно объяснены. Одним словом, великий Ньютон становится просто ребёнком, когда, покинув физику и очевидные факты, углубляется в фантастический мир теологии.

— Поль Анри Гольбах, «Система природы», 1770

XIX век

	С Ньютона начинается эра полной зрелости человеческого ума.^[1]^:ч.VI
	— Уильям Гершель

Парадокс — это именно то, чего вы не понимаете, <…> следуя старому навыку <…>.
И этот великий творец парадоксов, который раскрыл и показал всю механику тем небесных, кому астрономия обязана нынешним саном своим «царицы наук», думаете ли, что его чудные истины встретили радушный приём в учёном мире и всех немедленно увлекли своей очевидностью? Как бы не так! Мосьё де-Вольтер — вовсе не астроном: поэт, романист — должен был, спустя долгое время после Ньютона, сам лично из усердия или пристрастия к Англии распространять между французами славу Ньютона и Шекспира вместе…

— Осип Сенковский, V «Листок Барона Брамбеуса», 5 августа 1856

… выработка своеобразного общего мировоззрения [Ньютона], центром которого является представление об абсолютной неизменности природы. Согласно этому взгляду, природа, каким бы путём она сама ни возникла, раз уже она имеется налицо, оставалась всегда неизменной, пока она сама существует. Планеты и спутники их, однажды приведённые в движение таинственным «первым толчком», продолжали кружиться по предначертанным им эллипсам во веки веков или, во всяком случае, до скончания всех вещей. <…>
Для своего бога Ньютон оставил ещё «первый толчок», но запретил всякое дальнейшее вмешательство в свою солнечную систему.^[2]^:гл.15

— Фридрих Энгельс, «Диалектика природы», 1873

В последние десятилетия жизни Ньютона Королевское общество стало его парламентом, в котором едва ли когда смела показаться верноподданная оппозиция его величества, талантливые молодые физики и математики его страны сформировались в генеральный штаб, который давал бои в нужных местах и вёл их так искусно, что верховный вождь, защищённый от личных поражений, мог с полным спокойствием взирать на поле брани почти как непричастный и ограничивался только в тайных военных советах указанием своих мыслей и ссылками на опубликованные труды.^[2]^:гл.16

— Фердинанд Розенбергер, «История физики» (III), 1882

Для того чтобы этот новый метод исследования природы не явился нам с первого взгляда чем-то особо стоящим, я позволю себе вкратце напомнить Вам исторический ход развития спектрального анализа и его применения к спектроскопии неба, напомнить ту сложную и разностороннюю работу человеческой мысли, которая предшествовала новому завоеванию в безграничном звёздном мире. Основатель спектральных исследований ― Ньютон: он первый разложил белый свет на его составные части <…>. Открытие Ньютона положило основание исследованиям природы световых явлений; но прошло более ста лет упорной работы, прежде нежели Френель доказал рядом блестящих опытов, что свет есть волнообразное движение так называемого светового эфира…

— Пётр Лебедев, «О движении звёзд по спектроскопическим исследованиям», 1892

XX век

	Так, всеобъемлющий гений Леонардо да Винчи был художником. <...> Ньютон — чиновником, смотрителем монетного двора. <...> Эти и подобные им люди дали науке и человечеству безмерно больше, чем все официальные ученые вместе.
	— Константин Циолковский, «Гений среди людей», 1918

Прости меня, Ньютон; ты нашёл единственный путь, возможный в твоё время для человека величайшей научной творческой способности и силы мысли. Понятия, созданные тобой, и сейчас ещё остаются; ведущими в нашем физическом мышлении, хотя мы теперь и знаем, что если мы будем стремиться к более глубокому пониманию взаимосвязей, то мы должны будем заменить эти понятия другими, стоящими дальше от сферы непосредственного опыта.

— Альберт Эйнштейн, «Автобиографические заметки», 1949

	… о Ньютоне принято говорить как о первом величайшем учёном современной эпохи, как о рационалисте, научившем нас думать на основе трезвого и непредубеждённого анализа. <…> Я думаю, что таким его не сможет представить себе всякий, кто познакомится с содержимым сундука, который он упаковал, окончательно покидая Кембридж в 1696 году, и который, хотя и не в полной сохранности, дошёл до наших дней. Ньютон не был первым в эпохе рационализма. Он был последним из волшебников, последним из вавилонян и шумеров, последним великим умом с глазами, как у тех, кто начал копить наше интеллектуальное наследство чуть менее 10000 лет назад, <…> последним любознательным ребёнком, у которого маги вызывали искреннее и почтительное уважение.^[1]^:ч.VII
	… Newton came to be thought of as the first and greatest of the modern age of scientists, a rationalist, one who taught us to think on the lines of cold and untinctured reason. <…> I do not think anyone who has poured over the contents of that box which he packed up when he left Cambridge in 1696 and which, though partly dispersed, have come down to us, can see him like that. Newton was not the first of the age of reason. He was the last of the magicians, the last of the Babylonians and Sumerians, the last great mind with the same eyes as those who began to build our intellectual inheritance rather less than 10,000 years ago, <…> the last wonderchild to whom the Magi could do sincere and appropriate homage.^[8]
	— Джон Кейнс, лекция для Лондонского королевского общества, 1942

	Над английской наукой тяготела традиция почитания Ньютона, и его обозначения, неуклюжие по сравнению с обозначениями Лейбница, затрудняли прогресс.^[9]^[1]^:ч.IV
	— Дирк Ян Стройк, «Краткий очерк истории математики» (A Concise History of Mathematics), 1948

Склоняясь перед непререкаемым авторитетом своего великого соотечественника, английские учёные впоследствии канонизировали каждый штрих, каждую мельчайшую деталь его научной деятельности, даже введённые им для личного употребления математические знаки.^[10]^[1]^:ч.IV

— Анатолий Шибанов, «Мыслящий символ»

Вот я вам скажу: «Величайшим из всех когда-либо живших на земле людей был Дарвин», а вы возразите: «Нет, Ньютон», но я надеюсь, что наш спор на этом прекратится. Мысль моя заключается в том, что как бы ни разрешился наш спор, ни один важный вывод от этого не изменится. В истории жизни и свершений Ньютона и Дарвина не произойдёт никаких изменений независимо от того, будем мы называть их «великими» или нет.

— Ричард Докинз, «Эгоистичный ген», 1976

Мелвин Брэгг: Стоял ли Ньютон на плечах такого гиганта, как Галилео.
Джон Гриббин: Он был наследником идей Галилео, но я думаю, что Ньютон был настолько особенной личностью, что возможно, если бы Галилео вообще не было, Ньютон всё равно сделал бы то, что сделал. <…> Некоторые из идей Галилео были истолкованы Декартом, и Декарт очень повлиял на те методы, которые использовал Ньютон. <…> Он знал, что до него были великие идеи, но он был настолько самостоятелен, что я думаю, он смог бы проделать это всё сам.^[11]

Если мы возвратимся в семнадцатый век, там было, конечно, гораздо меньше активных учёных и Ньютон там был выделяющейся личностью. Думаю, что большинство учёных могли бы, возможно, сказать, что Ньютон, наверное, был наиболее выдающейся личностью научного интеллекта всех времен. Они бы сказали, что он не просто величайшая личность своего времени, но думаю, они поставили его на первое место среди всех учёных умов.
Альберт Эйнштейн никогда не сомневался, что Ньютон был величайшим учёным гением всех времён. Он говорил «Природа для него была открытой книгой. Он стоит перед нами сильный, надёжный и одинокий». Однако, общий консенсус состоял в том, что в начале двадцатого века Эйнштейн стоял на плечах Ньютона, и каким-то образом доказал, что тот был не прав…^[11]

— Мартин Рис, интервью М. Брэггу

XXI век

То, что Солнце оказывает на планеты некое центростремительное действие, признали почти все, однако, запрашивая данные о взаимоотношениях моря и Луны, Юпитера и Сатурна, Исаак практически объявляет, что всё едино: всё притягивает всё. Влияние на, скажем, Сатурн Солнца, Юпитера и Титана (спутника, обнаруженного Гюйгенсом у Сатурна) различается лишь направлением и масштабом. Так товары, сваленные на каком-нибудь амстердамском складе, привезены из разных мест и стоят по-разному, но в конечном счёте важно лишь то, сколько золота дадут за них на площади Дам. Золото, вырученное за фунт малабарского перца, смешивается с золотом за сельдь, выловленную в Северном море, и не пахнет ни рыбой, ни пряностями. В случае небесной динамики золотом — универсальным мерилом — оказывается сила. Одна и та же сила действует на Сатурн со стороны Титана и со стороны Солнца. В конечном счёте они складываются, давая вектор, причем результирующая сила не несёт никаких следов своего источника. Это мощная алхимия: она сводит движение планет с недосягаемых высот в область, доступную людям, овладевшим оккультным искусством алгебры и геометрии. Силы и загадки, бывшие доселе исключительной прерогативой богов, — вот на что замахнулся Исаак.

— Нил Стивенсон, «Одалиска»

О яблоке Ньютона

	15 апреля 1726 <…> после обеда погода была тёплая, мы перешли в сад и стали пить чай под сенью яблонь. Мы были вдвоём. Среди прочего он мне рассказал, что обстановка этого дня напоминает ему ту, которая была, когда ему в голову пришла идея тяготения. Она была вызвана падением яблока в тот момент, когда он сидел, погружённый в свои думы. Почему яблоко всегда падает отвесно, подумал он, почему не в сторону, а к центру Земли? У материи должна существовать некая притягательная сила, сосредоточенная в центре Земли. Если материя притягивает другую материю, должна существовать пропорциональность её количеству. Поэтому яблоко притягивает Землю так же, как Земля яблоко. Должна, стало быть, существовать сила, подобная той, которую мы называем тяжестью и простирающаяся по всей Вселенной…^[1]^:ч.III
	On 15 April 1726 <…> after dinner, the weather being warm, we went into the garden, & drank thea under the shade of some appletrees, only he, & myself. Amidst other discourse, he told me, he was just in the same situation, as when formerly, the notion of gravitation came into his mind. "Why should that apple always descend perpendicularly to the ground," thought he to him self: occasion'd by the fall of an apple, as he sat in a comtemplative mood: "why should it not go sideways, or upwards? but constantly to the earths centre? assuredly, the reason is, that the earth draws it. There must be a drawing power in matter. & the sum of the drawing power in the matter of the earth must be in the earths center, not in any side of the earth. Therefore dos this apple fall perpendicularly, or toward the center. If matter thus draws matter; it must be in proportion of its quantity. Therefore the apple draws the earth, as well as the earth draws the apple. That there is a power like that we here call gravity which extends its self thro' the universe…
	— Уильям Стьюкли, «Воспоминания о жизни сэра Исаака Ньютона» (Memoirs of Sir Isaac Newton's Life), 1752

В 1666 году <…> в то время как он размышлял в саду, ему в голову пришло, что сила тяжести (которая заставляет яблоко падать на землю) не ограничена определённым расстоянием от Земли, а что сила должна распространяться гораздо дальше, чем обычно думают. Почему бы не до Луны? — сказал он себе, и если так, это должно влиять на её движение и, возможно, удерживать её на орбите, вследствие чего он решил вычислить, каков мог бы быть эффект такого предположения; но поскольку у него не было тогда книг, он использовал общеупотребительное суждение, распространённое среди географов и наших моряков <…> и заключающееся в том, что в одном градусе широты на поверхности Земли содержится 60 английских миль. Расчёт не совпал с его теорией и заставил его довольствоваться предположением, что наряду с силой тяжести должна быть ещё примесь той силы, которой была бы подвержена Луна, если бы она переносилась в своём движении вихрем…^[1]^:ч.III

— Джон Кондуитт

Когда однажды, в думу погружён,
Увидел Ньютон яблока паденье,
Он вывел притяжения закон
Из этого простого наблюденья.^[1]^:ч.III
Впервые от Адамовых времён
О яблоке разумное сужденье
С паденьем и с законом тайных сил
Ум смертного логично согласил.

Так человека яблоко сгубило,
Но яблоко его же и спасло, —
Ведь Ньютона открытие разбило
Неведенья мучительное зло.
Дорогу к новым звёздам проложило
И новый выход страждущим дало.
Уж скоро мы, природы властелины,
И на луну пошлём свои машины! — перевод Т. Г. Гнедич

— Джордж Байрон, «Дон Жуан» (песнь X, 1822)

… яблоко Ньютона;
Оно упало в час своей поры,
И понял ум незыблемость закона,
Что движет землю, небо и миры.

То <…> яблоко вернуло рай нам,
Сравняло всех, владыку и раба,
Открыло нам дорогу к вечным тайнам,
Чтоб не страшила больше ― и Судьба!

— Валерий Брюсов, «Три яблока»^{[К 3]}, 1916

	Классический пример молниеносного зарождения великой научной идеи…^[12]
	— Макс Планк

	Миллионы людей видели, как падают яблоки, но только Ньютон спросил, почему.^[13]
	— Бернард Барух

Сегодняшние исследователи, <…> развенчивая очередные околонаучные мифы — о яблоке и о «годах чудес» — Anni Mirabilles, они лишают гениальность Ньютона мистического ореола внезапного богоданного откровения и в то же время придают его творчеству неспешную, истинно баховскую величавость и родовое достоинство. Этими последними исследованиями фигура Ньютона, столь выпадавшая раньше из контекста его эпохи и его окружения, вновь возвращается к своим предтечам, учителям и коллегам, к собственному таланту и безустанному труду. <…>
Было яблоко, были «годы чудес». Но не было божественного откровения, не было ещё тех открытий, которые случатся через несколько лет благодаря новым, поступившим со стороны идеям, благодаря неустанному труду и концентрации внимания Ньютона на определённых, точно выбранных задачах.
Так уж был он устроен — когда идея западала ему в голову, он думал о ней неотрывно, до тех пор, пока не становилось ясным окончательное решение.
В этом ему помогало всё. В том числе — яблоко. Вот почему яблоко Ньютона не менее реально и вечно, чем яблоко Евы и яблоко Париса. Вот почему оно навсегда останется в истории нашей цивилизации.^[1]^:ч.III

— Владимир Карцев, «Ньютон»

	Яблоко, упавшее на голову Ньютона, было яблоком с древа познания.^[13] — бельгийская журналистка (род. 1946)
	— Сильвия Чиз

Биографические

	… господин Ньютон — человек весьма порядочный; он также один из тех, кто нелегко откажется от тех вещей, которые считает необходимым высказать.^[1]^:ч.V
	— Генри Ольденбург, письмо Христиану Гюйгенсу 7 апреля 1673

М. Colin, шотландец, сообщил мне, что 18 месяцев тому назад знаменитый геометр Исаак Ньютон впал в сумасшествие по причине усиленных занятий или же чрезмерного огорчения от потери, вследствие пожара, своей химической лаборатории и нескольких рукописей <…> он сделал некоторые заявления, которые указывали на повреждение умственных способностей. Он был немедленно взят на попечение своих друзей, которые заперли его в его доме и лечили, так что в настоящее время он настолько поправил своё здоровье, что начал понимать свои «Начала»…^[1]^:ч.VII^{[К 4]}

— Христиан Гюйгенс, дневник, 29 мая 1694

	Хотя память его сильно угасла, я видел, что он в совершенстве понимает свои собственные писания, в противоположность тому, что я частенько слышал в разговорах о нём от многих других. Это их мнение, возможно, возникало из-за нежелания говорить о том, о чём, казалось бы, он должен был бы говорить с удовольствием. <…> его весьма и весьма преклонный возраст и его непререкаемый авторитет ни в коей мере не соседствовали с какой-то окостенелостью взглядов или хотя бы малейшими признаками упивания своими успехами.^[1]^:ч.X
	Though his memory was much decayed, I found he perfectly understood his own writings, contrary to what I had frequently heard in discourse from many persons. This opinion of theirs might arise perhaps from his not being always ready at speaking on these subjects, when it might be expected he should. <…> neither his extreme great age, nor his universal reputation had rendred him stiff in opinion, or in any degree elated.
	— Генри Пембертон, «Обзор философии сэра Исаака Ньютона» (предисловие)

	… он прожил восемьдесят пять лет в полной безмятежности, счастливый и почитаемый у себя на родине. <…> на протяжении столь долгой жизни он не испытал ни страсти, ни слабости; он ни разу не приблизился ни к одной женщине: это мне поверил врач и хирург, на руках которого он скончался.
	… il a vécu près de quatre-vingt-cinq ans, toujours tranquille, heureux, et honoré dans sa patrie. <…> dans le cours d’une si longue vie, il n’a eu ni passion ni faiblesse. Il n’a jamais approché d’aucune femme : c’est ce qui m’a été confirmé par le médecin et le chirurgien entre les bras de qui il est mort.
	— Вольтер, «Философские письма» (XIV)

	Лучшие люди нации спорили между собой о чести нести балдахин в его похоронной процессии.
	Les principaux de la nation se sont disputé l’honneur de porter le poêle à son convoi.
	— Вольтер, там же (XXIII, 1732)

	Он начал свой путь как теолог, и следы этого заметны на всей его жизни. <…> В молодости моей я полагал, что Ньютон составил себе состояние благодаря своим исключительным заслугам. Я воображал, что двор и Лондон без голосования признали его главным смотрителем королевского Монетного двора. Ничуть не бывало. Исаак Ньютон имел довольно хорошенькую племянницу, прозванную «Мадам Кондюит». Она очень понравилась великому казначею Галифаксу. Исчисление бесконечно малых и гравитация ничего не дали бы Ньютону, не будь у него красивой племянницы.
	Il commença par être théologien, et il lui en resta des marques toute sa vie. <…> J’avais cru dans ma jeunesse que Newton avait fait sa fortune par son extrême mérite. Je m’étais imaginé que la cour et la ville de Londres l’avaient nommé, par acclamation, grand-maître des monnaies du royaume. Point du tout, Isaac Newton avait une nièce assez aimable, nommée madame Conduit ; elle plut beaucoup au grand-trésorier Halifax. Le calcul infinitésimal et la gravitation ne lui auraient servi de rien sans une jolie nièce.
	— Вольтер, там же (XVII, 1756)

В его действиях и внешних выражениях проявляли себя врождённая скромность и простота. Вся его жизнь была неразрывной цепью труда, терпения, добродеяния, щедрости, умеренности, набожности, благочестия, великодушия и других достоинств, без наличия чего-нибудь противоположного. Он был награждён от рождения очень здоровой и сильной конституцией, был среднего роста и полноват в его поздние годы. У него был очень живой проницательный взгляд, любезное выражение лица, прекрасные волосы, белые, как серебро, голова без признаков лысины; когда он снимал парик, он приобретал необычайно почтенный вид. До последней болезни у него был здоровый румянец, хороший цвет лица. Он никогда не пользовался очками и ко дню своей смерти потерял только один зуб. <…>
В последние годы печальные истории часто вызывали у него слёзы; его крайне шокировали всяческие акты жестокости к людям или животным. Сострадание к ним было одной из любимых тем его разговоров, так же как проблемы доброты и человечности. Свои нередкие слёзы он оправдывал просто: «Господь не зря снабдил человека слёзными железами».^[1]^:ч.X