Варлам Тихонович Шаламов
Варлам Тихонович Шаламов | |
Фрагмент фотографии из следственного дела, 1937 | |
Статья в Википедии | |
Произведения в Викитеке | |
Медиафайлы на Викискладе |
Варла́м Ти́хонович Шала́мов (5 [18] июня 1907 — 17 января 1982) — русский прозаик и поэт. Создатель одного из наиболее известных литературных и публицистических циклов о жизни заключённых советских исправительно-трудовых лагерей в 1930-е — 1950-е годы, которые он разделил на пять сборников: «Колымские рассказы», «Левый берег», «Артист лопаты», «Воскрешение лиственницы» и «Перчатка, или КР-2», к которым примыкает цикл «Очерки преступного мира». По их мотивам снят биографический сериал «Завещание Ленина».
Цитаты
[править]В городе не было своего сумасшедшего. Эту штатную городскую вакансию 10 лет занимал вшивый звонарь Кузя. Когда-то у звонаря утонул сын, и с тех пор Кузя считал воду — блевотиной дьявола. Он отказался от мытья и не ходил в Заречье. Он шептал голубоглазым встречным: «Дьявол плюнул в глаза ваши». Он трижды крестил стакан перед чаепитием. <…> Недавно Кузя умер, и горожане приглядывались к старику в вытертой, блестящей крылатке, раздумывая, не определить ли его в сумасшедшие. | |
— «Вторая рапсодия Листа», 1930-е |
Есть бюрократизм боевой, когда букву носят, как знамя, когда ей служат с благоговением, с преданностью. Это — бюрократизм начётчиков. <…> | |
— «Дело Манаева», 1933 |
О Мандельштаме говорили критики, якобы он отгородился книжным щитом от жизни. Во-первых, это не книжный щит, а щит культуры. А во-вторых, это не щит, а меч. Каждое стихотворение Мандельштама — нападение.[1] | |
— речь в 1965 |
1. Человек становился зверем через три недели — при тяжёлой работе, холоде, голоде и побоях. | |
— «Что я видел и понял в лагере», 1961 |
Беседы
[править]На Севере я знаю много случаев, когда жёны приезжали за мужьями-заключёнными. Женщины мучились, голодали и холодали, подвергались всяческим издевательствам и штурмам похотливого лагерного начальства — губили себя, ведь свиданий не давали, да и Колыма — это ведь пол-Европы, восьмая часть Советского Союза. Посёлки там разбросаны один от другого, а инструкция начальникам из Москвы — чтобы разлучать, а не соединять. Жена с трудом устраивается на работу поближе к мужу, и как только это установлено — мужа в тот же день переводят на какой-нибудь дальний участок. Режим, бдительность. И жены это всё знают наперёд и всё-таки едут… Я не знаю ни одного случая, чтобы муж последовал за ссыльной женой.[2] — Борису Пастернаку, не ранее 1954 (резюмировал в №23 в «Что я видел и понял в лагере», парафразирвал в «Зелёном прокуроре») |
Ничего лучше Хрущёва при советской власти быть не может.[3] — О. С. Неклюдовой в 1960-е |
Все ищут во мне тайну. А во мне нет тайны, во мне всё просто и ясно. Никаких тайн. Я привык с жизнью встречаться прямо. Не отличая большого от малого.[4] — И. П. Сиротинской |
Я сам себя собрал из осколков. Добить меня очень трудно.[5] — И. П. Сиротинской |
Воспоминания
[править]- см. отдельные статьи: «Вишера», «Вишера. Антироман», воспоминания о Колыме, «Четвёртая Вологда».
1922 г. Заседание в Наркомпросе по плакатам для азбуки — азбуки взрослых. Собраны лингвисты, почтенные, седовласые профессора в тяжёлых золотых очках. Здесь же недоумённо пожимающий плечами Маяковский. Придумывают слова для азбуки: А — арбуз, атом; Б — блоха, берег… Маяковский молчит. | |
— «Маяковский разговаривает с читателем», 1930-е |
К услугам арестантов была удивительная бутырская библиотека, единственная библиотека Москвы, а может быть, и страны, не испытавшая всевозможных изъятий, уничтожений и конфискаций, которые в сталинское время навеки разрушили книжные фонды сотен тысяч библиотек <…>. Логика в этом была — уж если тюрьма, то нечего бояться влияния какой-то книги, романа, стихотворения. — о 1937 г. | |
— «Бутырская тюрьма», 1961 |
Перед сотнями нищих людей, окружённых конвоем, появился выбритый, жирный старший лейтенант. Отмахиваясь надушенным платочком от запаха пота и тела, «представитель» отвечал на вопросы. | |
— там же |
Сколько моих следов в жизни уничтожено огнём — трусливыми руками родственников. | |
— «Берданка», 1960-е |
Роль Клюева в русской лирике XX века не разобрана, не оценена, не отмечена даже. | |
— «Павел Васильев», 1960-е |
Всякий, кто сколько-нибудь внимательно перечитывал стихи поэта, сборники, изданные им, знает, что канонических текстов его стихов не существует. При подготовке каждого издания <…> Пастернак всегда делал исправления <…>. | |
— «Пастернак», 1960-е |
С первой тюремной минуты мне было ясно, что никаких ошибок в арестах нет, что идёт планомерное истребление целой «социальной» группы — всех, — кто запомнил из русской истории последних лет не то, что в ней следовало запомнить. | |
— «Моя жизнь — Несколько моих жизней», [1964] |
Проза будущего кажется мне прозой простой, где нет никакой витиеватости, с точным языком, где лишь время от времени возникает новое, впервые увиденное — деталь или подробность, описанная ярко. Этим деталям читатель должен удивиться и поверить всему рассказу. В коротком рассказе достаточно одной или двух таких подробностей. <…> | |
— там же |
… хуже, чем толстовская фальшь, нет на свете. | |
— «Начало», [1967] |
… «Анна Снегина» и «Русь советская» — тут ещё найден какой-то удовлетворительный компромисс за счёт художественности, разумеется, при всей их многословности, антиесенинском стиле по существу — у Есенина нет сюжетных описательных стихов. | |
— «Александр Константинович Воронский», нач. 1970-х |
Кого в литературу ввёл Горький? Ни чести, ни славы горьковские восприемники не принесли. | |
— там же |
… откинувшись в мягком кресле и заложив ногу за ногу, сидел Луначарский. Солнечный луч из окна, как лазер, вычертил линию от коленки до лысины. Луначарский выслушал мою просьбу, и геометрия луча внезапно нарушилась. | |
— «Москва 20-х годов», «Луначарский», нач. 1970-х |
Октябрьская революция, конечно, была мировой революцией. | |
— там же, «Штурм неба» |
Москва тогдашних лет просто кипела жизнью. Вели бесконечный спор о будущем земного шара. <…> | |
— там же, <Университет> |
Москва 30-х годов была городом страшным. Изобилие НЭПа — было ли это? Пузыри или вода целебного течения — всё равно — исчезло. <…> | |
— «Москва 30-х годов», нач. 1970-х |
Одним из самых больших оскорблений, которые жизнь мне нанесла, был не тюремный срок, не многолетний лагерь. Вовсе нет. Самым худшим оскорблением была необходимость добиваться формальной реабилитации индивидуальным порядком. Это было глубочайшим оскорблением. | |
— «Я. Д. Гродзенский», нач. 1970-х (после 1971) |
В наше время верили в самовоспитание, в моральное самосовершенствование, в самодисциплину, в рахметовщину. | |
— <Друг Яков>, 1971 |
Издательское колесо делает оборот в три-четыре года. Этот вполне нормальный или, видимо, ненормальный оборот, примем тем не менее за норму. Автор поэтического сборника в два авторских листа, а это средний объём поэтической книги — в полторы тысячи строк, вкладывает рукопись в колесо. До этого момента стихи странствуют из конца в конец издательства, далее — в течение трёх [лет] дополняются, чтоб освежить сборник — сурово редактируются — отвергаются. Наступает сдача текста в производство. Почему-то раз перепечатанное исправляется. На этот процесс тоже уходит год-два. Но всё это кончилось, и рукопись ушла в производство, на неё подписан договор, произведена выплата. Словом книга перескочила главный издательский барьер. <…> | |
— «Борис Полевой», [1972] |
Статьи об отдельных аспектах жизни и творчества
[править]- Категория:Произведения Варлама Шаламова
- Стихотворения и Категория:Поэзия Варлама Шаламова
- Эссе
- Записные книжки
- Письма
О Шаламове
[править]- См. также категория:Шаламоведение
— Олег Чухонцев, «Маршак угощал меня чаем с печеньем…», 2007 |
1960-е
[править]— аноним, 1965 |
Проза Шаламова тоже, по-моему, пострадала от долголетней замкнутости его работы. Она могла бы быть совершеннее — на том же круге материала и при том же авторском взгляде. | |
— Александр Солженицын, «Бодался телёнок с дубом», 1967 |
Тацитовская лапидарность и мощь.[8] | |
— Юрий Домбровский, слова И. П. Сиротинской |
1980-е
[править]Ни в чьём творчестве трагическое в новейшей истории народа не выражено языком, соответствующим высоте этого трагического так, как в великом Томе автора «колымских рассказов».[9] | |
— Геннадий Айги, «Один вечер с Шаламовым», 1982 |
Шаламов ненавидел тюрьму. Я думаю, этого мало. Такое чувство ещё не означает любви к свободе. И даже — ненависти к тирании. | |
— Сергей Довлатов, «Зона: Записки надзирателя», 1982 |
Каждая фраза странным образом походила на того, кому обязана была своим рождением, и стихи были похожи на него: строгость, аскетичность и, может быть, даже суровость слога сопутствовали достоинству глубокой оригинальной мысли, отваге и бесстрашию сердечного порыва… У В. Шаламова были особые отношения со словом, он верно и строго служил слову, и оно служило ему. В этой взаимности не было и тени компромисса, а всегда присутствовала готовность к самопожертвованию — так друг служит другу.[10][7] | |
— Натан Злотников, 1987 |
Я с глубоким уважением, с преклонением даже отношусь к очеркам Шаламова, героизму и мученичеству Шаламова. Люблю некоторые его стихи. Но сравнивать очерк с прозой не годится.[11] | |
— Лидия Чуковская, письмо Ирине Войнович 21 января 1988 |
1990-е
[править]… враскачку он шёл по Тверской, | |
— Михаил Поздняев, «И вспомнил Варлама Шаламова я…», 1990 |
Шаламову практически удалось достичь такого состояния прозы, когда она ничего не значит помимо того, на что указывает, что сообщает. Нет метафор, аллегорий, глубинного смысла, вообще двусмысленностей[К 1]. <…> | |
— Михаил Золотоносов, «Последствия Шаламова», 1994 |
За крайне редким исключением, общавшиеся с ним люди не понимали масштаба личности Шаламова. В лучшем случае они видели в нём одарённого литератора, несправедливо пострадавшего, а он был огромны талантище и величайший мученик, это не понимали даже (и особенно!) в писательской среде, одни из зависти, другие по равнодушию и суетности. <…> | |
— Евгений Громов, «Трагический художник России», 1996 |
Зона для него — минное поле метафизики, где под невыносимым грузом испытаний начинает течь, как металл под давлением, сама действительность. Тут она становится зыбкой, гротескной, абсурдной. У Шаламова тюрьма выносит человека за скобки мира — это абсолютное, бессмысленное зло. | |
— Александр Генис, «Довлатов и окрестности» («Поэтика тюрьмы»), 1998 |
То, что Солженицын называет у Шаламова «ожесточённым пессимизмом», на самом деле было возвратом — через опыт Колымы («и Освенцима», всегда добавлял сам писатель) — к вечному и неизменному. <…> все шаламовские максимы, касающиеся пророческо-проповеднической деятельности («искусство лишено права на проповедь»; «учить людей — это оскорбление»; «каждый м…к начинает изображать из себя учителя жизни»[16] и т. д.), — имеют знаменательные параллели в Священном Писании (в части лжепророков, книжников и других носителей несовершенной истины).[17] | |
— «Провинциальные споры в конце XX века», 1999 |
Как в прошлом, так и в настоящем Шаламов видел опасность гуманизма не вообще, а прежде всего той его разновидности, которая, кипя благородным негодованием по поводу «неправедности», «лжи» существующих порядков, на самом деле не только очень далека от знания реального состояния общества и его психологии, но и, оставаясь в рамках недальновидного позитивизма, не осознает объективной природы истории, которая, по его убеждению, имеет «свои законы», не всегда подвластные человеку и грозящие на каждом шагу непредсказуемыми «провалами» и «безднами», что и показал XX век Освенцимом и Колымой.[18] | |
— «„Развеять этот туман“ (Поздняя проза В.Шаламова: мотивации и проблематика)», 2002 |
Главная особенность духовного диалога Шаламова и Достоевского — высокая напряжённость, полемичность. Большинство отсылок представляет собой прямую, либо опосредованную полемику с Достоевским. Этот диалог (спор) касается не частных, преходящих, а вечных, основополагающих вопросов человеческого бытия. По большому счёту диалог писателей — это спор «золотого», гуманистического XIX века и жестокого, катастрофического XX века. | |
— «В. Т. Шаламов и Ф. М. Достоевский», 2010 |
В результате многих усилий ни одна из партий — ни правых, ни левых, <…> так и не смогла привлечь имя Шаламова — как и при жизни — к обслуживанию какой-либо идеологии. Не имели успеха и телесериалы, снятые, казалось бы, «по Шаламову», но под соусом новобуржуазного либерализма. <…> | |
— «Шаламов», 2012 |
… наиболее важна моральная философия Шаламова — та, что начинается у него ниже нуля, с вечной мерзлоты, но непременно взыскует высшего, горнего.[20] | |
— «Доказательства надо предъявлять самому», 2016 |
Оглядки, приспособляемости к кому-то (или чему-то) не было ни в его характере, ни в его работе. Он писал, не имея иной цели, кроме записи того, что свершалось в нём или через него. Он был Поэтом по самому способу связи с миром — через глубочайшую свою сущность, через душу.[21] |
корр.: Вы бывали у него в доме престарелых в Тушине? Есть воспоминания некоей Елены Захаровой, которая там при нём была. |
Своим искусством он преодолевал зло — мировое зло. <…> И думал только о том, чтобы оставить свою зарубку — как в лесу делают зарубки, чтобы не заблудиться. На память о том, что при определённых условиях человек может абсолютно отречься от добра и превратиться в безропотного, бессловесного… подопытного кролика. На память всему человечеству.[26] |
Размышления над сущностью литературного творчества занимают в его жизни место, по меньшей мере, сопоставимое с собственно литературным творчеством. Эти размышления очень важны для понимания феномена Шаламова, которого нельзя рассматривать как одного из «лагерных писателей» — он резко выламывается из этого ряда, даже если говорить о самых лучших. <…> | |
— «Правда Солженицына и правда Шаламова», 1993 |
Однажды в моём присутствии Варламу Тихоновичу был задан прямой вопрос: «Как вам удалось не сломаться? В чём тут секрет?» Ответ прозвучал неожиданно: «Секрета нет. Каждый может сломаться».[28] Только много лет спустя до меня дошло, что в этом и заключался его секрет. Он один из немногих ясно осознавал человеческую слабость. Он знал, что может сломаться, и не рассчитывал на собственные силы.[29] | |
— «Граница совести моей», 1994 |
Лагерь так и не отпускал Шаламова до конца его жизни. Уже в доме престарелых он прятал под подушку сухари. В конце концов его повезли в интернат для психохроников, привязав к стулу и без верхней одежды, несмотря на морозный день. Через несколько дней он умер от воспаления лёгких. На соседней койке лежал прокурор сталинских времён, поедавший собственные экскременты.[30] | |
— «Искушение адом», 1994 |
У Шаламова не было ни одной конъюнктурной строки. Он не написал ни одной вещи против совести. Варлам Тихонович просто не хотел участвовать в играх с его именем — в играх политического свойства.[31] |
Предельно аскетичный образ жизни был вызван не только отсутствием материальных средств (в конце концов, есть роскошь бедняков), но и внутренней установкой на полную независимость от жизненных обстоятельств.[32] | |
— «Духовная тайна Шаламова» |
Комментарии
[править]Примечания
[править]- ↑ 1 2 Вечер памяти О. Э. Мандельштама (Запись неустановленного лица), Мехмат МГУ, 13 мая 1965.
- ↑ Варлам Шаламов, «Пастернак», 1960-е.
- ↑ Сергей Неклюдов. Варлам Тихонович Шаламов: 1950–1960-е годы (стенограмма выступления на конференции «Судьба и творчество Варлама Шаламова в контексте мировой литературы и совесткой истории», дополненная автором), 16 июня 2011 — 5 апреля 2012.
- ↑ Серебрянный бор // Сиротинская И. П. Мой друг Варлам Шаламов. — М., 2006.
- ↑ Сучков Федот Федотович // Сиротинская. Мой друг Варлам Шаламов.
- ↑ Олег Чухонцев. Речь при вручении премии 24 мая 2007 года // Знамя. — 2007. — № 8.
- ↑ 1 2 3 В. В. Есипов. Шаламов в «Юности» // Юность. — 2012. — № 6.
- ↑ Ю. О. Домбровский // Сиротинская. Мой друг Варлам Шаламов.
- ↑ Вестник РХД. — Париж. -1982. — № 137.
- ↑ Юность. — 1987. — № 3.
- ↑ Владимир Войнович, «Портрет на фоне мифа», 2002.
- ↑ Континент. — 1990. — № 64.
- ↑ Шаламовский сборник. Вып. 3 / Сост. В. В. Есипов. — Вологда: Грифон, 2002.
- ↑ Шаламовский сборник. Вып. 1 / Сост. В. В. Есипов. — Вологда: ПФ «Полиграфист», 1994. — С. 176-182.
- ↑ Шаламов В. Несколько моих жизней. — М.: Республика, 1996. — С. 6, 14.
- ↑ Записные книжки, 1968, I. Парафраз есть в письме Ю. Шрейдеру того же года.
- ↑ Секрет Истины (Шаламов глазами Солженицына) // Есипов В. В. Провинциальные споры в конце XX века. — Вологда, Грифон, 1999. — С. 208-213.
- ↑ Шаламовский сборник. Вып. 3. — С. 187.
- ↑ М.: Молодая гвардия, 2012. — Жизнь замечательных людей. Вып. 1574 (1374). — С. 338 (Послесловие).
- ↑ В. Шаламов. Из глубины. Мысли и афоризмы. — М., СПб.: Летний сад; Университетская книга, 2016.
- ↑ И. Сиротинская. От публикатора // Октябрь. — 1991. — № 7. — С. 170.
- ↑ Вступление к публикации её переписки с Шаламовым // Варлам Шаламов. Новая книга: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела. — М.: Эксмо, 2004. — С. 800.
- ↑ Предисловие Сиротинской к переписке с Шаламовым
- ↑ В. В. Есипов. Её называли Беатриче… Шаламовский сборник. Вып. 4 / Сост. и ред.: В. В. Есипов, С. М. Соловьёв. — М.: Литера, 2011. — С. 11-20.
- ↑ Викинг колымского ада (интервью) // Московский Комсомолец. — 2007. — № 24492 (18 июня).
- ↑ А. Пименов. «Варлам Шаламов: миссия пророка не по плечу никому» (интервью с И. П. Сиротинской) // Голос Америки, 18 июня 2010.
- ↑ Время и мы. — 1993. — № 121. — С. 204-217.
- ↑ Ю. Шрейдер. Философская проза Варлама Шаламова // Русская мысль (Париж). — 14 июня 1991 (№ 3883).
- ↑ Новый Мир. — 1994. — № 12.
- ↑ Шаламовский сборник. Вып. 1. — С. 207.
- ↑ Шаламов В. Т. Воспоминания / подгот. текста и комментарии И. П. Сиротинской. — М.: Олимп, Астрель, АСТ, 2001. — Задняя обложка. — 5000 экз.
- ↑ Шаламовский сборник. Вып. 3. — С. 61-70.