Ро́зовая ча́йка (лат.Rhodostethia rosea) — легендарно известный полярный вид птиц из семейства чайковых (лат.Laridae), единственный в роде розовых чаек. Распространена на северо-востоке Сибири (от реки Яны до западной окраины Чукотского полуострова) и Западной Гренландии. Зимой кочует в открытых водах Северного Ледовитого океана, проникая в Северную Атлантику и Берингово море. Длина тела около 35 см. Спина и верх крыльев серо-сизые, голова, грудь и брюшко розовые, на шее узкий чёрный ошейник. Клюв чёрный, ноги красные. Хвост клиновидной формы. Полёт розовой чайки лёгкий, напоминающий полёт крачек. По отношению к человеку птица обычно мало осторожна и доверчива. На море она главным образом держится на плавающих льдинах, а вот в тундре, на озёрах, чайка часто садится на воду и даже купается. Питается розовая чайка насекомыми, мелкими моллюсками, в период кочёвок — рыбой и ракообразными.
Голос розовых чаек гораздо выше и нежнее, чем у других чаек, и отличается бо́льшим разнообразием. Чаще всего слышится крик вроде «э-у, э-у»; испуганные, они издают короткий крик «вя, вя, вя», если очень беспокоятся — «киау-киау», а при нападении другой чайки того же вида или крачки кричат «э-дак, э-дак». Чайка селится небольшими, до двух десятков пар, рыхлыми колониями, в которых гнездо от гнезда располагается на расстоянии до ста метров, часто гнездится по соседству с другими арктическими видами — круглоносым плавунчиком и полярной крачкой.
Розовые чайки в иной год прилетают в громадных количествах, а в иные годы не появляются почти совершенно или встречаются крайне редко.[1]
— Ареф Минеев, «Пять лет на острове Врангеля», 1936
Самец всячески выражает самке свою нежность, то как-то поклёвывая или почесывая ей шею открытым клювом, то время от времени начинает похаживать перед ней взад и вперед, несколько выпячивая зоб...[2]
С детских лет мое внимание было приковано к легенде об удивительной птице — розовой чайке арктических стран. <...> Спустя некоторое время я с удивлением узнал, что розовая чайка (Rhodostethia rosea) фигурирует во многих справочниках как реально существующий вид.[5]
Вся грудь и низ живота их были окрашены в нежнейший розовый цвет, какого, смею уверить, никогда не добьется кисть любого, даже гениального, живописца. Клюв и ноги были карминно-красными, как самые драгоценные кораллы южных морей, нижняя часть крыльев и плечи отливали голубым перламутром.[5]
Из тумана появится розовая чайка, похожая на частицу луча восходящего солнца. Птица будет кружить над кораблём с тихим, печальным криком. Кружить до тех пор, пока ее не увидит самый отчаявшийся моряк. Потом розовая чайка снова исчезнет в тумане.[9]
— Вадим Бурлак, «Хранители древних тайн», 2001 г.
...розовую чайку называют дочерью солнца и снега. Чтобы путник увидел ее ночью, полярный день подарил чайке оперение из розовых лучей восхода. А чтобы ее видели днем, полярная ночь надела ей на шею чёрное ожерелье.[9]
— Вадим Бурлак, «Хранители древних тайн», 2001 г.
Не больше минуты я видел легендарную птицу. Но это была та минута, что остается в памяти на всю жизнь.[9]
— Вадим Бурлак, «Хранители древних тайн», 2001 г.
Розовая чайка в публицистике и научно-популярной прозе
Правда, бургомистры прилетают чуть раньше. За бургомистрами прилетает целый ряд других чаек: моевки, розовые чайки, крачки, изредка попадаются совершенно белая полярная чайка и др. С двадцатых чисел мая на остров летят гуси. Их прилетает два вида: белые, с желтовато-красноватой головой, с черными окончаниями крыльев и черные гуси. Розовые чайки в иной год прилетают в громадных количествах, а в иные годы не появляются почти совершенно или встречаются крайне редко. <...>
Крачка всегда отчаянно защищает свое гнездо, независимо от того, кто бы на него ни напал. За свою отчаянность и остервенелость она получила у эскимосов название ― «казак», или «птица-начальник». Где гнездуют розовые чайки и гнездуют ли они вообще на острове, нам выяснить не удалось.[1]
— Ареф Минеев, «Пять лет на острове Врангеля», 1936
Самец всячески выражает самке свою нежность, то как-то поклёвывая или почесывая ей шею открытым клювом, то время от времени начинает похаживать перед ней взад и вперед, несколько выпячивая зоб, и затем с какой-то трелью или трещанием „тррррр“ наклоняет совершенно переднюю половину туловища к земле (точнее, ко льду и снегу), поднимая высоко вверх заднюю половину с хвостом и сложенными крыльями, и продолжает эту пантомиму несколько секунд, делая в этом положении несколько шагов туда и сюда. Иногда этим упражнениям предается и самка.[2]
«Пальма… ― подумал он, ― зачем она здесь?..» И далёким воспоминанием на миг блеснуло южное небо, сверкающий лазурьюзалив, крики розовых чаек, багровый кактус и желтолицый японский солдат. «Часовой… Нагасаки…»[10]
С детских лет мое внимание было приковано к легенде об удивительной птице — розовой чайке арктических стран. Впервые мне рассказал о ней Адам Спицын, один из костромских чудаков. Все жалованье почтового чиновника тратил он на приобретение книг о путешествиях в арктические страны, на выписку прейскурантов и приобретение наимоднейшего охотничьего оружия: штуцеров, винтовок, ужасной мощности „слоновьих“ ружей. Путем трехлетней экономии он купил даже удивительный „ланкастер“ — точную копию штуцера, с которым ходил по пустыням Центральной Азии великий исследователь Николай Михайлович Пржевальский. Этот Адам Спицын, никогда и никуда из Костромы не выезжавший, снабжал меня книгами о славных путешествиях Джона и Себастьяна Каботов, я читал отчет об экспедиции Парри и гибели ста человек экспедиции Франклина. Он рассказал мне, что в пустыняхСевера встречается иногда удивительная птица — чайка розового цвета. „Влияние этой птицы на умы человеческие столь велико, — говорил он мне мечтательно, — что люди, увидев ее, навсегда заболевали двумя болезнями: противоестественной тягой к стуже полярных стран и отвращением к суете человеческих поступков“. Он, кстати, давно уже болел этими болезнями, хотя и не видел розовой чайки.
Спустя некоторое время я с удивлением узнал, что розовая чайка (Rhodostethia rosea) фигурирует во многих справочниках как реально существующий вид. Долгие поиски пролили некоторый свет на сие загадочное явление.[5]
Впервые о розовой чайке сообщил капитан Джон Росс, участник знаменитой полярной экспедиции Парри. Экспедиция занималась поисками Северо-Западного прохода среди бесчисленных островов Канадского архипелага.
Капитан Росс командовал одним из судов экспедиции. Среди прочих участников на борту находился его племянник, Джемс Росс, прославившийся позднее открытием северного магнитного полюса.
В 1823 году судно проводило третью, последнюю зимовку у берегов земли Мелвилла — обширного низменного острова, среди унылых холмов которого паслись редкие стада мускусных овцебыков и карибу.
23 июля 1823 года в ожидании скорого вскрытия льдов почти весь состав экспедиции отправился охотиться на мускусных быков, чтобы пополнить запасы мяса. Примерно в полумиле ходьбы от корабля Джон Росс заметил каких-то небольших птиц, по-видимому чаек, кружившихся надо льдом в странном, напоминавшем ломаный полёт летучей мыши танце.[5]
При приближении людей птицы не улетели. Рассеянный свет туманного дня не позволял рассмотреть их подробно, и Джон Росс со свойственным исследователю любопытством, а может, просто из спортивного азарта подстрелил двух птиц из кружившейся стаи.
Вот что он пишет об этом:
„Невероятная картина предстала нашим глазам. На вытаявшем весеннем льду лежали две птицы — чудо из чудес, когда-либо виденных человеком. Вся грудь и низ живота их были окрашены в нежнейший розовый цвет, какого, смею уверить, никогда не добьется кисть любого, даже гениального, живописца. Клюв и ноги были карминно-красными, как самые драгоценные кораллы южных морей, нижняя часть крыльев и плечи отливали голубым перламутром. И в завершение этого изумительного сочетания красок шею каждой из птиц украшало сверкающее черным агатовым пером ожерелье. В немом восторге мы забыли все тяготы перенесенных бед, только слышен был благоговейный шёпот, и убитые птички бережно, как драгоценность, переходили из рук матросов в руки офицеров, от офицеров к матросам. Ничуть не испуганная нашими выстрелами стая летала над нами с тихими странными криками; иные садились на торосы или пробегали по льду короткое расстояние и напоминали лепестки невиданных роз, чудом занесенных в ледяную пустыню. Позднее путем тщательного опроса я установил, что ни у одного из нескольких десятков присутствовавших не возникла мысль выстрелить еще, хотя все стояли с заряженными и готовыми к стрельбе ружьями. Таково было странное влияние пережитого нами момента. Больше мы этих птиц не встречали…“[5]
Два года был я дорожным экспедитором: возил грузы на золотые прииски, кассетиритовые рудники. Во время поездок видел единственные в мире гнездовья розовых чаек на реке Колыме, рунный ход лососевых в горных речках: в нерест рыба шла так густо, что вода выступала из берегов. При мне на прииске имени Гастелло был найден крупный золотой самородок, он весил шестнадцать килограммов. Сейчас самородок украшает витрину Алмазного фонда в Кремле.[6]
Было хорошо, сладко сидеть на деревянном кнехте, у самой кромки воды, отчего река казалась уже не просто широкой, а совсем похожей на море. Она плавно уходила как бы к несуществующему левобережью, над водой кружились розовые чайки, река была тоже розовой и от этого казалась теплой, хотя в шесть часов утра вода была холодна. Сейчас, ранним утром, все краски вообще были приглушены розовостью, мир был промыт росой до молодой свежести белобоких огурцов, и солнце, висящее над Обью, тоже казалось новеньким, словно только минуту назад было сотворено.[7]
― Северный полюс ― это удивительное место, ― сказал географ. ― Там водятся и розовые чайки, и гуси, и даже комары. ― Ну что, вы приняли решение, вы поедете со мной на поиски сокровищ древних эскимосов? ― спросил географ.[8]
И до поездки на Командоры мне приходилось слышать северную легенду об удивительной птице, что спасала попавших в беду мореходов. Когда корабль сжимают льды, когда студеные штормы вот-вот должны погубить его, когда океанская пучина распахивает объятия, чтобы поглотить судно вместе с людьми, когда губы деревенеют, и ни молитвы, ни проклятия уже не прохрипеть, когда гибель уже неминуема, ― взгляни в небо: на помощь летит маленькое чудоСевера. Из тумана появится розовая чайка, похожая на частицу луча восходящего солнца. Птица будет кружить над кораблем с тихим, печальным криком. Кружить до тех пор, пока ее не увидит самый отчаявшийся моряк. Потом розовая чайка снова исчезнет в тумане. Улетит спасать других. Но уже не так будут биться льды о борт корабля. Стихнет шторм, и каждый почувствует неукротимую силу, которую не одолеть ни северной стуже, ни буре, ни океанской пучине.[9]
— Вадим Бурлак, «Хранители древних тайн», 2001 г.
На острове Беринга мне рассказали еще одну легенду. В ней розовую чайку называют дочерью солнца и снега. Чтобы путник увидел ее ночью, полярный день подарил чайке оперение из розовых лучей восхода. А чтобы ее видели днем, полярная ночь надела ей на шею черное ожерелье. С тех пор летает розовая чайка днем и ночью надо льдами, спасает путешественников и моряков. Долгое время считалось, что эта птица существует лишь в легендах. Осенью 1818 года капитан Джон Росс попытался на своем корабле обогнуть с севера Американский материк и выйти к Берингову проливу. Первым из европейцев он увидел розовую чайку и описал ее. Спустя несколько лет участники британской полярной экспедиции добыли двух чаек. Но никто не знал, где родина этих птиц. Лишь в начале XX века русский орнитолог Сергей Александрович Бутурлин обнаружил гнездо розовых чаек среди заболоченной тундры в низовье реки Колыма. Чайки собирались в небольшие колонии на островах и по берегам озер лишь неподалеку от тех мест, где обнаружил гнездо Бутурлин. В конце июля взрослые и вставшие на крыло молодые розовые чайки начинают перелет к Северному Ледовитому океану. О жизни легендарной птицы известно еще очень мало. Редко она попадается на глаза людям.[9]
— Вадим Бурлак, «Хранители древних тайн», 2001 г.
Мне повезло: я случайно увидел розовую чайку недалеко от бухты Буян. Она летела вдоль побережья и казалась настолько увлечённой полётом, что не обращала внимания на берег, где можно отдохнуть, на шумную стаю серых сородичей, на ветер, что грозил штормом. Я рассмотрел розовую чайку в бинокль: спинка ее была жемчужно-серая, голова, грудь, хвост ― ярко-розовые. А вокруг шеи ― черное ожерелье. Не больше минуты я видел легендарную птицу. Но это была та минута, что остается в памяти на всю жизнь.[9]
И золотые шпили блещут В прозрачной, грозной тишине. И чайки розовые плещут Крылом точёным по волне.[11]
Все так же царственно спокоен,
Овеян часом тишины,
Наш город — труженик и воин —
Встречает новый день войны…[3]
Где небо, бледнея,
Ушло в высоту,
Став трижды роднее
Зовущим мечту На помощь, чтоб робость Свою побороть, Не кинуться в пропасть И в водоворот.
Где волны качает
Живое весло,
Розовой чайки
Витое крыло.[4]
↑ 12Виль Липатов. Собрание сочинений: в 4-х томах. Том 3. — М.: Молодая гвардия, 1984 г.
↑ 12Валентин Постников. Карандаш и Самоделкин на Северном полюсе. ― М.: «Рипол-классик», 1997 г.
↑ 123456Вадим Бурлак, «Хранители древних тайн». — Москва: Вагриус, 2001 г.
↑Б. В. Савинков. Избранное. — Л.: Художественная литература, Ленинградское отд., 1990 г.
↑Вполне вероятно, что в своём стихотворении о блокадном Ленинграде Ольга Берггольц не имела в виду розовую чайку в буквальном смысле слова, как биологический вид. Тем не менее, сам по себе образ и мечта о нём полностью соответствуют полярной розовой чайке.
_1_(cropped).jpg)
.svg){kind=logo}
