Записные книжки Варлама Шаламова

Материал из Викицитатника
(перенаправлено с «Записные книжки (Шаламов)»)

В качестве записных книжек Варлам Шаламов использовал общие тетради. Некоторые из них были похищены в 1978—79 годах, когда он стал плохо видеть и не мог контролировать сохранность архива, «друзьями» или сотрудниками КГБ во время несанкционированных обысков в его отсутствие. Часть была возвращена в 1990-е[1].

Записи даны в авторском порядке.

Цитаты[править]

  •  

Ассонанс — это рифма, которую повторяет глухой.

  — 1955
  •  

Абсолютно неправдоподобны все сцены объяснения в любви у Чехова. — 1965

  •  

В Тимирязевском музее его многочисленные сотрудники смотрели на меня как на марсианина или ископаемое, вроде неандертальского воскрешённого — никто никогда, кроме экскурсий, в музее не бывает. Вход — бесплатный. — 7 февраля 1973

  •  

По поводу своих стихов я никогда не получил ни одного письма от ценителей и любителей — настолько это ничтожный малоценный товар. — июль 1973

  •  

Со страхом вспоминаю Сухуми, когда в черте города нельзя подойти к воде из-за трупов кошек и собак, воняющих страшным образом. В Сухими, чтобы подойти к воде, надо отъехать километров двадцать-сорок, немалый вес в бюджете времени. — октябрь 1974

  •  

Город — опрятный, как кошка. — октябрь 1974

  •  

Прерванное стихописание подобно прерванному половому акту, общение с поэзией — всегда общение с Аполлоном, с Богом. С небес тебя суют на кухню коммунальной квартиры. — 1977 или 1978

1957[править]

  • Народные названия трав как раз прошли звуковой отбор.
  •  

Раненые градусники с резиновыми повязками. — в больнице

  • Ему всё казалось, что за одну руку и ногу он привязан кем-то к кровати, и он бился, бился до утра. И только поняв, что это инсульт, паралич, он заснул.
  • Врачи приходят и уходят, а больные остаются.

1959[править]

  • Мы много пишем о Блоке, но настоящего его учителя просматриваем. Это — Фет.
  •  

Никому нельзя было доверить измятый старый рубль или зелёную, выцветшую от пота трешку. Бригадиров, что могли бы купить хлеба и не украсть деньги арестантов, — не было. «Потерял. Украли», — вот короткие ответы.
И завтра собирались новые рубли, и с новой надеждой вручались подлецу бригадиру, который, впрочем, был голоден так же, как и мы. — 1959 (о Колыме)

1960-е—1970-е[править]

  • Даже в 1956 году не было поздно повторить карьеру генерала де Голля. Но для этого нужна опора пошире и покрепче, чем моя семья тогдашняя, которая в трудный момент продала меня с потрохами, хотя отлично [знала], что, осуждая, толкая меня в яму, она гибнет и сама.
  • … чтение даже вчерашней газеты больше обогащает человека, чем познание очередного женского тела, да ещё таких дилетанток, не проходивших курса венских борделей, как представительницы прекрасного пола прогрессивного человечества.
  • Больше, чем я есть, я не хочу, чтобы меня показывали — ни современники, ни потомки, ни предки. Никакой аналогии с прошлым. Никакой компиляции из истории, истории, написанной до Хиросимы. Чтобы сохранить если не живую душу, то хоть скелет духовный.
  • Не только левее левых, но и подлиннее подлинных. Чтоб кровь была настоящей, безымянной.
  • Всю жизнь меня принимали за кого-то другого — то меньше, чем я, то больше.
  •  

— Вы знаете, что такое реликт? <…>
Живу, как метеорит, как инопланетный камень…

  • Неотвратимость — моя формула.
  • Даже инвалидность и то, что я живу на пенсию, в их глазах приобретает доблесть святости, героизма.
  • В кружках «прогрессивного человечества» создатели мод и носители слухов не расскажут больше того, что ты сможешь прочесть в завтрашней газете. <…> Всё это мне крайне надоело много лет назад, и, обрезав все отношения с миром, шесть лет я сижу в совершенном одиночестве и ни одного рассказа не выпускаю из стола, боясь подогрева и без того популярности, которой я вовсе не заслуживаю.
  • К сожалению, я поздно узнал о всём этом зловещем «Посеве» — только 25 января 1972 года от редактора своей книги в «Советском писателе», а то бы поднял тревогу и год назад. При моей и без того трудной биографии только связи с эмигрантами мне не хватало.
  • Ландау — глубоко необразованный некультурный человек, использующий для самых дешёвых эскапад свои утверждения по вопросам, в которых он ничего не понимает.
  • Враг — единственная защита.
  • Двадцатые годы были временем, когда в явь, в живых примерах были показаны все многочисленные варианты, тенденции, которые скрывала революция.

1961[править]

  • Человеческий язык беден, а не богат. Он с трудом передаёт мысли и то далеко не всегда — только в идеале может передать — и не может передать сотой части чувств, их оттенков, полутонов, полунамёков.
  • Космонавту Гагарину московские писатели сделали страшный подарок — каждый подарил по книге с автографом и взяли с него слово все прочесть.
  • Время сделало меня поэтом, а иначе чем бы защитило.
  • Писатель, поэт не открывает никаких путей. По тем дорогам, по которым он прошёл, уже нельзя ходить.
  •  

«Алые паруса». Бездарная Вертинская — Ассоль. «Реализм», гнетущий гриновское начало. Ведь «Алые паруса» — феерия! феерия! а тут провинциальный спектакль драмы Островского. — 27 августа

  •  

Прохожий иностранец. «У нас есть Могила неизвестного солдата, а у вас — неизвестного учёного». — 27 августа

  • Толстой гораздо проще, примитивнее Чехова. У Чехова и подтексты, и вторые планы, чего у Толстого вовсе нет.

1963[править]

  • Миф об узкогрудом ученом подходит к концу. Альберт Эйнштейн был последним из могикан этого как бы вечного типа учёного, рассеянного неряхи. На смену Эйнштейну и рядом с ним вырос Нильс Бор
  • Существует поэзия молодости. Это выражение правильное, точное. Но для того, чтобы выразить в искусстве эту поэзию молодости, понять её и показать, нужна зрелость, огромный душевный опыт.
  • Я тогда стал считать себя поэтом, когда увидел, что не могу фальшивить в своих стихах. И более. Правда, не всегда окончательно мне ясная, — я ещё не успел подумать, откладывал, — утверждалась в стихах как бы помимо моей воли. Правда водила моей рукой. Стихи предсказали разлуку с женой, и я стал верить в стихи, пущенные на «свободном ходу».
  • Мои взгляды — это взгляды большинства, если понимать.

1966[править]

  •  

Два человека сошлись в ненависти к ХрущёвуЭренбург и Твардовский, два сталинских любимца <…>.
Хрущёв сломал Твардовского и заставил служить антисталинизму. Твардовский этого никогда не простил и весь «Новый мир» после 18 октября 1964: только антихрущёвской политики, внимания, наблюдения.[К 1]

  • Большая литература создаётся без болельщиков.
  • Что значит — отразить, как в зеркале? Зеркала не хранят воспоминаний.
  • Два года назад я считал себя лучшим человеком России.

1968[править]

  • В России был только один художник с палитрой будущего — Врубель.
  • Задача поэзии не ускорить, а притормозить время.
  • «Новый мир» — это глубокая провинция, безнадёжно отставшие литературные и общественные концепции устарели.
  • Одиночество — это не столько естественное, сколько оптимальное состояние человека. Двое — наилучшая цифра для коллектива. Трое — это ад. Всё равно, что тысяча. Вот рубеж: один, два.
  • Мои рассказы — это, в сущности, советы человеку, как держать себя в толпе.
  • Шоу оттого был так кровожаден (и восхвалял Сталина и т. д.), что был вегетарианцем.

1970[править]

  • Всякая уничтоженная разорванная бумажка <в забывчивости?> есть частичное самоубийство.
  • Как только кто-либо поправляет мои стихи — даже с самыми добрыми намерениями <…> — я теряю интерес навек к этому стихотворению, подобно тому, как кошка не принимает назад своего котёнка, побывавшего в чужих руках.
  • В канонической форме стихи удерживаются только крайним напряжением судьбы.
  • Я когда-то думал всерьёз заняться фонетикой русского языка — казалась белым пятном. Но судьба, предупреждая мои интересы, лишила меня слуха, выбила зубы и повредила вестибулярный аппарат.
  • Герцен? Чересчур журналист. Слишком выдавливал, как из тюбика, все красоты, какие есть в русской фразе.
  •  

Есенин и Достоевский, общая судьба русских поэтов. Есенин — поэт. Достоевский — поэт. Трагедия Есенина подобна трагедии, изображённой Достоевским. — далее в таблицах сопоставляет общие черты

  • Луноход. Пятьдесят лет назад нам обещали гораздо большее.

1971[править]

  •  

Если уж Пастернак не погиб от сотрудничества с таким антипоэтическим существом, как Ивинская, поэт и воистину бессмертен. — I

  •  

«Московские облака» могли быть сборником лучше «Дороги и судьбы», но будут худшим. Отсев — листов тридцать. То, чего нет в журнале, само по себе отсеивается десятикратно в редакции. А в спорах эти процедуры начинаются сначала. — I

  •  

Если бы я умер — причислили б к лику святых. — II

  •  

В пьесах Ибсена дело не в реализме, а в том, что им были найдены новые мировые схемы, умещающиеся и в современности. — II

  •  

Обилие беременных женщин в музеях. Зачем? Чтобы родить красивых. — II

  •  

Литература — это фельдшерское, а не врачебное дело. Литература — вся дилетантизм. — IV

III
  • Я тоже считаю себя наследником, но не гуманной русской литературы XIX века, а наследником модернизма начала века. Проверка на звук. Многоплановость и символичность.
  • Очерк документальный доведён до крайней степени художественной.
  • Я наследник, но не продолжатель традиций реализма.
  • Надежда все напечатать — прекрасный повод вытереть пыль, не более.
  • Огромный платный пляж в Серебряном Бору и тысячи топчанов, ещё заперто, и хорошо видно, что пляж пустой, и все топчаны свободны. Я приезжаю с перевоза с группой человек двадцать, не больше, на катере-перевозчике. После перевоза и покупки в свободной кассе билетов все устремляются на пляж первыми. Не просто входят, не просто бегут, а бегут вскачь, вбегают в ворота и бегут по пляжу, захватывая, отмечая, выбирая топчаны <…>. И только захватив место под грибком (грибков тоже десятки), или поближе к воде по берегу, все свободно оглядываются и неторопливо, уже поняв, что пляж пустой, начинают раздеваться. Рассея.
  • … круг «прогрессивного человечества» — «кусать и мстить, мстить и кусать».
  • Прожитому дню должен быть найден литературный эквивалент, тогда можно жить дальше.
  • Бунин — лишь тень Чехова. Реалистом Чехова назвать никак нельзя, импрессионист, символист, особая [трагичность].
  •  

Век дилетантизма.
Все революции делают дилетанты.

  • Стихи надо писать так, как Павлова танцевала — вытерла подошву и голой кожей касаться земли.
  • Толстой действовал разрушительным образом на литературный стиль, мастер деформации.
  •  

Реализм — это миф. Парадоксальным образом в прозу реализма удержан документ.
Никакой документальной литературы не существует. Есть документ — и всё. Документальная литература — это уже искажение сути, подделка подлинника.

  • Самиздат, этот призрак, опаснейший среди призраков, отравленное оружие борьбы двух разведок, где человеческая жизнь стоит не больше, чем в битве за Берлин.
  • Конституционный опыт, который я провожу на самом себе, заключается в том, что я никуда не хожу, не выступаю, не читаю, даже в гости не хожу, ко мне не ходит ни один человек, я не переписываюсь ни с кем, всё равно подвергаюсь дискриминации. Не печатают стихи, снимают книгу с плана, [нрзб.], не печатают ни один рассказ, ни стихи — каждая (точка) проверена чуть не на зуб.
  • Когда кто-нибудь падает в воду, все друзья, привлечённые всплеском, разбегаются в стороны, пока круги на воде не затихнут.

1972[править]

  •  

Борисов-Мусатов вовсе не воспевал какие-то усадьбы. Он искал свет и искал его в листве, в кустах, цветах, травах и — в людях, которые у него тонкие, как листья, как тени листьев, и травы, и человеческие фигуры (платья) могут быть просвечены насквозь, как сад, необыкновенным художником. — 18 января

  •  

Прогрессивное человечество, как и всякое человечество, состоит из двух групп: авантюристов и [верующих].
В людях смешаны эти два качества.

  • Всем убийцам в моих рассказах дана настоящая фамилия.
  • Хитрованов поэтов не бывает.
  •  

Как ни хорош роман «Сто лет одиночества», он просто ничто, ничто по сравнению с биографией Че Гевары, по сравнению с его последним письмом… — II (с 18 июня)

  •  

Джалиль — это биография, а не стихи. — там же

  •  

Зрение помогает слуху. Феномен освещённого телефона. В темноте не слышу звонок телефона, но если аппарат освещен — слышу.
В чём тут дело? В напряжении нервов?

О Солженицыне[править]

Записи в тетрадях и на отдельных листах с пометой «С» или прямым упоминанием А. И. Солженицына, 1960-е — 1-я половина 1970-х.
  •  

— Для Америки, — быстро и наставительно говорил мой новый знакомый[К 2], — герой должен быть религиозным. Там даже законы есть насчёт [этого], поэтому ни один книгоиздатель американский не возьмёт ни одного переводного рассказа, где герой — атеист, или просто скептик, или сомневающийся.
— А Джефферсон, автор Декларации?
— Ну, когда это было. А сейчас я просмотрел бегло несколько ваших рассказов. Нет нигде, чтобы герой был верующим. Поэтому, — мягко шелестел голос, — в Америку посылать этого не надо, но не только. Вот я хотел показать в «Новом мире» ваши «Очерки преступного мира». Там сказано — что взрыв преступности был связан с разгромом кулачества у нас в стране — Александр Трифонович не любит слова «кулак». Поэтому я всё, всё, что напоминает о кулаках, вычеркнул из ваших рукописей, Варлам Тихонович, для пользы дела.
Небольшие пальчики моего нового знакомого быстро перебирали машинописные страницы.
— Я даже удивлён, как это вы… И не верить в Бога!
— У меня нет потребности в такой гипотезе, как у Вольтера.
— Ну, после Вольтера была Вторая мировая война.
— Тем более.
— Да дело даже не в Боге. Писатель должен говорить языком большой христианской культуры, всё равно — эллин он или иудей. Только тогда он может добиться успеха на Западе. <…>
Почему я не считаю возможным личное моё сотрудничество с Солженицыным[К 3]?
Прежде всего потому, что я надеюсь сказать своё личное слово в русской прозе, а не появиться в тени такого, в общем-то, дельца, как Солженицын. Свои собственные работы в прозе я считаю неизмеримо более важными для страны, чем все стихи и романы Солженицына.[К 4]1963

  •  

Чехов умел писать только не отрываясь, а безотрывно можно написать только рассказ, а не роман. — в разговоре с Солженицыным, 1963

  •  

В одно из своих [нрзб] чтений в заключение Солженицын коснулся и моих рассказов.
— Колымские рассказы… Да, читал[К 5]. Шаламов считает меня лакировщиком. А я думаю, что правда на половине дороги между мной и Шаламовым.
Я считаю Солженицына не лакировщиком, а человеком, который не достоин прикоснуться к такому вопросу, как Колыма.[К 6]1962—64

  •  

После бесед многочисленных с Солженицыным чувствую себя обокраденным, а не обогащённым. — 1960-е

  •  

Мир С. — это мир подсчётов, расчётов. — 1965

  •  

У С. есть любимая фраза: «Я этого не читал». — 1968

  •  

Через Храбровицкого сообщил Солженицыну, что я не разрешаю использовать ни один факт из моих работ для его работ[К 7]. С. — неподходящий человек для этого. — 1968

  •  

С. — вот как пассажир автобуса, который на всех остановках по требованию кричит во весь голос: «Водитель! Я требую! Остановите вагон!» Вагон останавливается. Это безопасное упреждение необычайно… — 1968

  •  

На чём держится такой авантюрист?
На переводе!
На полной невозможности оценить за границами родного языка, те тонкости художественной ткани (Гоголь, Зощенко) — навсегда потерянной для зарубежных читателей. <…>
Для заграничного издателя, принимающего новый роман нового светила, важно нечто вовсе примитивное…

  •  

Тайна Солженицына заключается в том, что это — безнадёжный стихотворный графоман с соответствующим психическим складом этой страшной болезни, создавший огромное количество непригодной стихотворной продукции, которую никогда и нигде нельзя предъявить, напечатать. Вся его проза от «Ивана Денисовича» до «Матрёниного двора» была только тысячной частью в море стихотворного хлама[К 8].
Его друзья, представители «прогрессивного человечества», от имени которого он выступал, когда я сообщал им своё горькое разочарование в его способностях, сказав: «В одном пальце Пастернака больше таланта, чем во всех романах, пьесах, киносценариях, рассказах и повестях, и стихах Солженицына», — ответили мне так: «Как? Разве у него есть стихи?» <…>
А сам Солженицын, при свойственной графомании амбиции и вере в собственную звезду, наверно, считает совершенно искренне — как всякий графоман, что через пять, десять, тридцать, сто лет наступит время, когда его стихи под каким-то тысячным лучом прочтут справа налево и сверху вниз и откроется их тайна. Ведь они так легко писались, так легко шли с пера, подождём ещё тысячу лет.

  •  

О работе пророка: <…> деньги тут брать нельзя — ни в какой форме, ни сегодня, ни завтра.
Солженицын десять лет проработал в наших архивах. Всем было объявлено, что он работает над важной темой: Антоновским мятежом.
Мне кажется, что главных заказчиков Солженицына не удовлетворила фигура главного героя Антонова. Как-никак, кулак-то кулак, но и бывший народоволец, бывший шлиссельбуржец.
Безопаснее было отступить в стоходские болота и там выуживать поэтическую истину. Но истины в «Августе 1914» не оказалось.
Невозможно и предположить, чтобы продукцию такого качества, как «Август 1914» мог в нынешнем или прошлом веке доставить в редакцию любого журнала мира — и роман примут к печати. За два века такого слабого произведения не было, наверное, в мировой литературе. <…>
Всё, что пишет С., по своей литературной природе совершенно реакционно.

  •  

Одно из резких расхождений между мной и С. в принципиальном. В лагерной теме не может быть истерики. Истерика для комедий, для смеха, юмора. — 1970

  •  

Деятельность Солженицына — это деятельность дельца, направленная на узко личные успехи со всеми провокационными аксессуарами подобной деятельности.[К 9]1971

  •  

Солженицын — писатель масштаба Писаржевского, уровень, направление таланта примерно одно. — 1971

  •  

Ни одна сука из «прогрессивного человечества» к моему архиву не должна подходить. Запрещаю писателю Солженицыну и всем, имеющим с ним одни мысли, знакомиться с моим архивом. — 1972

  •  

Я охотно принимаю Вашу похоронную шутку насчёт моей смерти[К 10] и с гордостью считаю себя первой жертвой холодной войны, павшей от Вашей руки.
Если уж для выстрела по мне потребовался такой артиллерист, как Вы, — жалею боевых артиллеристов.
Но ссылка на «Литературную газету» не может быть удовлетворительной и дать смертный [приговор]. Дают его стихи или проза.
Я действительно умер для Вас и таких друзей <…> в Солотче, где гостил у Вас всего два дня. Я бежал в Москву… от Вас, сославшись на внезапную болезнь.
Что меня поразило в Вас — Вы писали так жадно, как будто век не ели и [нрзб.] было похоже — разве что на глотание в Москве кофе… <…>
Оказалось, главная цель приглашения меня в Солотчу не просто работать, не скрасить мой отдых, а «узнать Ваш секрет».
Дело в том, что, кроме «превосходных романов, отличных повестей, [со] стихами — плохо».
Вы [их] написали невообразимое количество, просто горы. Вот эти-то стихи мне и довелось почитать в Солотче ещё две ночи, пока на третье утро я не сошёл с ума от это графоманского бреда, голодный добрался до вокзала и уехал в Москву. <…>
Проза — это одно, поэзия — это совсем другое. Эти центры и в мозгу располагаются в разных местах. Стихи рождаются по другим законам — не тогда и не там, где проза. <…>
И ещё одна претензия есть к Вам, как к представителю прогрессивного человечества, от имени которого Вы так денно и нощно кричите о религии громко: «Я верю в Бога! Я религиозный человек!» Это просто бессовестно. <…>
Я знаю точно, что Пастернак был жертвой холодной войны, Вы — её орудием.[5]

  — неотправленное письмо, 1972-74
  •  

Пастернак был поэт мирового значения, и ставить его на один уровень с Солженицыным нельзя. Конечно, если кто-нибудь из них (Пастернак, Солженицын) заслужил, выбегал, выкричал эту премию — то это, конечно, Солженицын. — 1974

О записных книжках[править]

  •  

[В записях о Солженицыне] Шаламов напоминает не просто о непосильности ноши мессии для любого писателя, а о громадном потенциале опасности, скрытом в любого рода «обмирщенном» проповедничестве, которое на поверку оказывается новым идейным вождизмом или претензией на него.[6]

  Валерий Есипов, «Провинциальные споры в конце XX века»

Комментарии[править]

  1. Эта оценка Твардовского обусловлена отказом в публикации произведений Шаламова в «Новом мире» и неосведомлённостью о сложностях борьбы, которую Твардовский вёл с властью, будучи редактором[2].
  2. Они познакомились в редакции «Нового мира» в 1962 году[1].
  3. Отказ от соавторства по «Архипелагу ГУЛАГ» («С Варламом Шаламовым», добавление 1995).
  4. Солженицын отрицал такой разговор[3]; комментарий В. В. Есипова: «Этот разговор, в историческое существование которого, теперь верят, пожалуй, все, кроме самого Солженицына, наверное, ещё многократно будет рассматриваться и в исследованиях этики, и в литературоведении, и в культурологии (раздел массовой культуры и шоу-бизнеса), и в политической истории — как потрясающий феномен XX века, как уникальный пример прагматизма в духовной сфере. Именно так воспринял эту «проговорку» Солженицына Шаламов, которому стали окончательно понятны и внутренняя сущность писателя, и его стратегия и тактика»[4].
  5. Вряд ли внимательно, видимо, только «бегло просмотрел». В воспоминаниях «С Варламом Шаламовым» искажённо интерпретирует «Надгробное слово» — совершенно, видимо, не зная содержания[1].
  6. Комментарий Владимира ВойновичаПортрет на фоне мифа», 2002): «Насчёт лакировки Шаламов был не прав. Жизнь, которую невозможно отобразить иначе, как чёрными красками, перестаёт быть предметом, доступным искусству».
  7. Солженицын всё равно их использовал[4].
  8. Парафразировано в неотправленном письме (см. ниже).
  9. Стратегия Солженицына на завоевание доверия у Хрущёва приносила плоды, что было антипатично Шаламову и он не раз потом называл Солженицына «дельцом»[1].
  10. Высказывание Солженицына в первом издании «Архипелаг ГУЛАГ» (примечание к гл. 2, ч. 4) и «Бодался телёнок с дубом» (удалено из изданий этих книг как минимум с 1991 г.): «умер Шаламов», которым он отреагировал на письмо Шаламова в «Литературную газету», опубликованное 23 февраля 1972. При этом Солженицын тоже, как и большинство советских писателей, выступал с отречениями от публикации за рубежом своих произведений («ЛГ», 1968, № 20)[1].

Примечания[править]

  1. 1 2 3 4 5 И. П. Сиротинская. Примечания // Шаламов В. Новая книга: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела. — М.: Изд-во Эксмо, 2004.
  2. Есипов В. В. Варлам Шаламов и его современники. — Вологда: «Книжное наследие», 2007. — С. 71-76.
  3. «С Варламом Шаламовым», добавление 1997.
  4. 1 2 Есипов В. В. Варлам Шаламов и его современники. — Вологда: «Книжное наследие», 2007. — Ч. 1, гл. 5.
  5. Шаламов В. Т. Воспоминания / подгот. текста и коммент. И. П. Сиротинской. — М.: Олимп, Астрель, АСТ, 2001. — С. 368-380.
  6. Секрет Истины (Шаламов глазами Солженицына) // Есипов В. В. Провинциальные споры в конце XX века. — Вологда, Грифон, 1999. — С. 208-213.

Ссылки[править]