Сморо́дина (от русск.смо́род, сильный запах, позднее — вонь, ср. смрад),[1] а также Смородинка, Самородина, Огненная река, Пучай-река, Несей-река — мифологическая река в восточнославянских волшебных сказках, былинах и заговорах, разделяющая мир живых от потустороннегомира мёртвых. Полный аналог реки Смородины — древнегреческий Стикс; водная преграда, которую предстоит преодолеть человеку или его душе по пути на «тот свет».
Иногда река Смородина связана с мотивом перевозчика (ср.Харон) в лодке — «старого, матёрого человека», секущего саблей синее мёртвое тело, причем синяя кровь не течёт. На реке стоит калиновый мост, на нём «дуб Мильян». Зачастую связана с образами огня и является местом обитания Змея Горыныча. В былинах река напрямую называется огненной, смоляной, Пучай-рекой, — возможно, потому, что кипящая вода бурлит и вспучивается.
Иван — крестьянский сын отрубил чуду-юду и последние три головы. После того рассек туловище на мелкие части и побросал в реку Смородину, а шесть голов под калинов мост сложил. Сам в избушку вернулся.
«А и ты мать, быстра река,
Ты быстра река Смородина!
К чему ты меня топишь,
Безвремяннова молодца?»
Провещится быстра река
Человеческим языком,
Она душей красной девицей:
«Безвремянной молодец!
Не я тебе топлю,
Безвремяннова молодца,
Топит тебе, молодец,
Похвальба твоя, пагуба!».[2]
Подъ вечеръ приѣхали мы на <...> село Смородинное въ 25 верстахъ отъ Очекъ отстоящее. Прежде оно было монастырское, а нынѣ государево; <...> стоитъ оно на двухъ долинахъ и простирающемся между ими высокомъ мысѣ; по одной течетъ рѣчка Снова, а по другой Смородина <...>. Чудно мнѣ показалось, что жители здѣсь знаменитые холмы, въ которыхъ многія рѣчки имѣютъ свои вершины, называютъ островами...[3]
— Василий Зуев, «Путешественныя записки отъ С. Петербурга до Херсона въ 1781 и 1782 году», 1787
Она меня из рук кормила,
Водой Смородины поила,
Давала тук чужих голов.[4]
— Семён Бобров, «Выкладка жизни бесталанного Ворваба», до 1804
— Князь Роман жену терял,
Жену терял, в куски рубил,
В куски рубил, в реку бросал,
Во ту ли реку, во Смородину...[5]
— Николай Полевой, «Повесть о Симеоне суздальском князе», 1828
Братья переночевали у бабы-яги, поутру рано встали и отправились в путь-дорогу. Приезжают к реке Смородине; по всему берегу лежат кости человеческие, по колено будет навалено![6]
«Не я тебя топлю, безвременный молодец, топит тебя твоя похвальба пагуба!» Так и утонул добрый молодец в Смородине реке, которую та же песня величает и Москвой-Смородиной.[7]
...сторожевая роль змея иногда особо подчеркнута: «Там есть широкая река, через реку калиновый мост, под тем мостом живет 12-главый змей. Не пропускает он ни конного, ни пешего, всех пожирает».[9]
— Владимир Пропп, «Исторические корни волшебной сказки», 1946
«Едем мы, бабушка, на реку Смородину, на калиновый мост; слышал я, что там не одно чудо-юдо живет...» Что за мост такой — из калины? Ведь калина — не дуб, не сосна, стволик у нее в руку толщиной, а то и в палец...[10]
— Валентин Рич, «Вторая жизнь мамонта, или Откуда у Горыныча хобот», 1986
...у подножия Эльбруса находится плато Ирахитсырт и урочище Ирахитюз, зажатые между лавовыми полями и скалами хребта Ташлысырт. Ирий <...> отделялся от Яви, нашего светлого мира, огненной рекой Смородиной (от смага — огонь, пламя). Ирахитсырт отделен от предгорий истоком Малки — рекой Кызылсу («красная река»).[11]
— Алексей Алексеев, «Эльбрус и его отроги», 2006
...чуть ниже поляны Эммануэля перейдем реку по каменной пробке — Калинову мосту. <...> рядом с мостом находится водопад Султан, а за ним крутопадающая долина, дна которой не видно! В каньоне стоит отрубленная голова стража Калинова моста — Чурилы Дыевича, с которым сражались герои и полубоги.[11]
— Алексей Алексеев, «Эльбрус и его отроги», 2006
Малка берёт начало на Северных ледовых полях Эльбруса от слияния рек Кызылсу и Каракаясу. <...> Здесь, по преданиям, находился дохристианский рай Ирий, а над водопадом Султан находится известный из сказок «Калинов мост»...[11]
— Алексей Алексеев, «Эльбрус и его отроги», 2006
Да уж скажу — не жалко: не так чтоб очень далёко… Не за тридевять земель и не в тридесятом царстве. В реке Смородине, в городе Ужге, аккурат под железнодорожным мостом.[12]
Едет добрый молодец на чужую, дальше сторону. Ему путь пересекает река Смородина.
«А и ты мать, быстра река Смородина! — говорит молодец. — Ты скажи мне, быстрая река, про броды кониные, про мосточки калиновы, про перевозы частые». Отвечает ему река человеческим голосом, душой красной девицей, будто какая мифическая перевозчица, как та старшая дочь Соловья Разбойника:
«С броду кониного я беру по добру коню, с перевозу по седлу черкасскому, с мосточку по удалому молодцу, а тебя, безвременного молодца, я и так пропущу».
Проехал добрый молодец, сам стал похваляться: «Вот, сказали про быстру реку Смородину, что ни пешему, ни конному не пройти, не проехать, а она хуже лужи дождевой!»
Заслышав то, река Смородина кричит ему вслед душой красной девицей: «Безвременный ты молодец! Забыл ты за быстрой рекой свои два ножа булатные: ведь на чужой стороне это оборона великая!»
Воротился молодец за реку, захватил свои ножи, и когда стал опять переезжать реку, не нашёл уж ни броду, ни перевозу, ни мостика. Так и поехал глубокими омутами. Ступил раз, по черев конь утонул; ступил в другорядь — по седелечко; ступил третью ступень — уж и гривы не видать. Взмолился тогда добрый молодец реке Смородине; а она отвечала ему душой красной девицей:
«Не я тебя топлю, безвременный молодец, топит тебя твоя похвальба пагуба!» Так и утонул добрый молодец в Смородине реке, которую та же песня величает и Москвой-Смородиной.[7]
Дочери у него <у Соловья Разбойника> были вещие. Старшая из них даже по имени своему носит характер чудовищный: она звалась Невея, по имени одной из двенадцати сестер лихорадок, которые ходят по свету и мучат род людской. По другому варианту старшая дочь его была перевозчицей, как бы олицетворением реки Смородины, как уж это было показано. <...>
Князь и дружина выходят на широкий двор. Муромец велел Соловью показать свою сверхъестественную силу.
И засвистал Соловей по-соловьиному,
И забил в долбни по-богатырскому,
Зашипел ведь он по-змеиному,
Заревел он, да по-звериному:
Темны лесы к земле приклонится,
Мать-река Смородина со песком сомутилася.[7]
Около Пскова, в окрестностях Снетогорского монастыря, к устью реки Великой есть две деревни: Перино (слич. новгородское Перынь, или Перюнь), иначе Ольгин городок, и Житник, иначе Ольгин дворец. Об Ольгиной горе уже сказано прежде. <...> былинные эпизоды о Перевозчице — дочери Соловья Разбойника и о реке Смородине — душе Красной Девице относятся к тому же общему эпическому циклу преданий летописных и местных...[7]
— Фёдор Буслаев, «Бытовые слои русского эпоса», 1887
Некоторые аксессуары особенно ярко напоминают ягу: «Приехали они к огненной реке, через реку мост лежит, а кругом реки огромный лес». У реки иногда стоит избушка. Но в ней уже никто не обитает, в ней не расспрашивают и не угощают. Тем не менее она иногда ассимилируется с избушкой яги, она иногда стоит на курьих ножках. Забора нет, кости не насажены на колья, а валяются кругом: «Приезжают к реке Смородине; по всему берегу лежат кости человеческие, по колено будет навалено! Увидали они избушку, вошли в неё — пустехонька, и вздумали тут остановиться». И уже только после боя о герое говорится: «Сам пошёл через мост на другую сторону».[9]
— Владимир Пропп, «Исторические корни волшебной сказки», 1946
Змей-поглотитель. Эта сторожевая роль змея иногда особо подчеркнута: «Там есть широкая река, через реку калиновый мост, под тем мостом живет 12-главый змей. Не пропускает он ни конного, ни пешего, всех пожирает». Намерение змея выражено гораздо резче, чем намерение яги; его цель — проглотить, съесть героя. «Прощайся теперь с белым светом да полезай скорей сам в мою глотку — тебе же легче будет».[9]
— Владимир Пропп, «Исторические корни волшебной сказки», 1946
Непосредственное отношение к мамонтовой теме может иметь один из самых ярких сказочных сюжетов — о борьбе богатыря с неким чудищем. Своими корнями этот сюжет уходит в очень глубокие слои народной памяти. И многие подробности соответствующих сказок и былин (кстати, нередко опускаемые авторами пересказов для детей) ныне совершенно непонятны. Вот, например, сказка «Иван Быкович» из знаменитого собрания А. Н. Афанасьева: «Едем мы, бабушка, на реку Смородину, на калиновый мост; слышал я, что там не одно чудо-юдо живет...» Что за мост такой — из калины? Ведь калина — не дуб, не сосна, стволик у нее в руку толщиной, а то и в палец... Читаем дальше: «Вдруг на реке воды взволновалися, на дубах орлы раскричалися — выезжает чудо-юдо девятиглавое».[10]
— Валентин Рич, «Вторая жизнь мамонта, или Откуда у Горыныча хобот», 1986
Для знатоков древней истории Приэльбрусья именно отсюда тянется цепь догадок. У подножия Алатырь-горы, по преданиям, располагался рай — Ирий. А у подножия Эльбруса находится плато Ирахитсырт и урочище Ирахитюз, зажатые между лавовыми полями и скалами хребта Ташлысырт. Ирий в традициях славянской дохристианской религии — ведизма — отделялся от Яви, нашего светлого мира, огненной рекой Смородиной (от смага — огонь, пламя). Ирахитсырт отделен от предгорий истоком Малки — рекой Кызылсу («красная река»). Не могло ли это название стать переводом на тюркские языки слова «огненная»? Как известно из былин и сказок, на реке Смородине должен быть Калинов мост, по которому из Нави (с того света) в Явь проникала всяческая огнедышащая многоголовая нечисть, а обратно — из Яви в Навь — отправлялись души умерших, а также богатыри и полубоги для выяснения отношений с жителями подземного царства. И такой мост действительно существует! В том месте, где Кызылсу прорывает застывший поток лавы и обрушивается в долину водопадом Султан, в узком ущелье есть каменная пробка, по которой можно перейти с берега на берег.
Рядом с изумрудными пастбищами Ирахитюза и Ирахитсырта раскинулись мрачные поля черной и красноватой лавы, где нет растительности и даже самый обычный песок не жёлтый, а чёрный! Словом, аналогия с Навью, где расположен рай Ирий и ад — Пекальное царство, очень близкая.[11]
Подъ вечеръ приѣхали мы на ямъ, Слободою называемый, или село Смородинное въ 25 верстахъ отъ Очекъ отстоящее. Прежде оно было монастырское, а нынѣ государево; въ немъ щитается душъ тысячи двѣ; стоитъ оно на двухъ долинахъ и простирающемся между ими высокомъ мысѣ; по одной течетъ рѣчка Снова, а по другой Смородина, которыя соединясь послѣ впадаютъ въ рѣку Тускарь. Чудно мнѣ показалось, что жители здѣсь знаменитые холмы, въ которыхъ многія рѣчки имѣютъ свои вершины, называютъ островами; онѣ хотя и не моряне, однако доказываютъ, что сіи острова на матерой землѣ также окружены водою, какъ и морскіе; сей раздѣлявшей рѣчки Снову и Смородину служилъ мнѣ примѣромъ: изъ его, говорятъ онѣ, Снова и Смородина взявшись текутъ къ востоку...[3]
— Василий Зуев, «Путешественныя записки отъ С. Петербурга до Херсона въ 1781 и 1782 году», 1787
...в поисках храма Солнца спустимся одним из известных перевалов к реке Кызылсу и чуть ниже поляны Эммануэля перейдем реку по каменной пробке — Калинову мосту. Фотографии не могут передать ни вид мрачного ущелья с лавовыми останцами, хранящими следы подземного жара, ни ощущение бездны, которое создается на мосту. Дело в том, что рядом с мостом находится водопад Султан, а за ним крутопадающая долина, дна которой не видно! В каньоне стоит отрубленная голова стража Калинова моста — Чурилы Дыевича, с которым сражались герои и полубоги. <...> Если от поворота реки уйти влево, то можно выйти к подножию плато Ирахитсырт, поляне Эммануэля и «Калинову» мосту через р. Кызылсу.[11]
— Алексей Алексеев, «Эльбрус и его отроги», 2006
Малка берет начало на Северных ледовых полях Эльбруса от слияния рек Кызылсу и Каракаясу. Верховья реки лежат в живописной чаше, со всех сторон окруженной горными хребтами. Дно чаши выстлано зеленым ковром пастбищ. Здесь, по преданиям, находился дохристианский рай Ирий, а над водопадом Султан находится известный из сказок «Калинов мост» <...>
По маркированной тропе вдоль ручья через час выходим в «карман» свежей морены л. Бирджалычиран. Справа глубоко внизу расположены обширные моренные поля, по которым проходит путь от «Калинова моста» и поляны Эммануэля.[11]
В первую ночь отправился на дозор старший брат. Прошел он по берегу, посмотрел на реку Смородину — все тихо, никого не видать, ничего не слыхать. Он лег под ракитов куст и заснул крепко, захрапел громко.
А Иван лежит в избушке, никак заснуть не может. Не спится ему, не дремлется. Как пошло время за полночь, взял он свой меч булатный и отправился к реке Смородине. Смотрит — под кустом старший брат спит, во всю мочь храпит. Не стал Иван его будить, спрятался под калинов мост, стоит, переезд сторожит.
Вдруг на реке воды взволновались, на дубах орлы закричали — выезжает чудо-юдо о шести головах. Выехал он на середину калинова моста — конь под ним споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, позади черный пес ощетинился. <...>
Снова они сошлись, снова ударились.
Иван — крестьянский сын отрубил чуду-юду и последние три головы. После того рассек туловище на мелкие части и побросал в реку Смородину, а шесть голов под калинов мост сложил. Сам в избушку вернулся.
— Князь Роман жену терял,
Жену терял, в куски рубил,
В куски рубил, в реку бросал,
Во ту ли реку, во Смородину... — так запел Замятня. Хор гостей подтянул ему с криком и смехом.
«Что ж ты хотел сказать? — спросил нетерпеливо Белевут.[5]
— Николай Полевой, «Повесть о Симеоне суздальском князе», 1828
Баба-яга слезла с печки, подходила к Ивану Быковичу близко, кланялась ему низко:
— Здравствуй, батюшка Иван Быкович! Куда едешь, куда путь держишь?
— Едем мы, бабушка, на реку Смородину, на калиновый мост; слышал я, что там не одно чудо-юдо живёт.
— Ай да Ванюша! За дело хватился; ведь они, злодеи, всех приполонили, всех разорили, ближние царства шаром покатили.
Братья переночевали у бабы-яги, поутру рано встали и отправились в путь-дорогу. Приезжают к реке Смородине; по всему берегу лежат кости человеческие, по колено будет навалено! Увидали они избушку, вошли в неё — пустехонька, и вздумали тут остановиться.[6]
Да уж скажу — не жалко: не так чтоб очень далёко… Не за тридевять земель и не в тридесятом царстве. В реке Смородине, в городе Ужге, аккурат под железнодорожным мостом. Ваня весь напрягся, как боевой конь, услышавший звук трубы... <...>
И ведь углядел-таки в промельке окон своё: и показалось Ване, что на подоконнике сидит кто-то, больно на него похожий, книжку читает… Миг — и скрылось окно, да и само здание пропало. Высадил их шофёр у реки Смородины, Шишок расплатился верть-тыщей. Ване неловко стало: вот ведь, решит где-нибудь по дороге водитель перекусить, станет расплачиваться в забегаловке, сунет руку в карман — а тыщи-то и нет…[12]
— У нас нынче и на дне демократия, — подхватил речкор. — Вы как раз попали на выборы. Сегодня прямым тайным голосованием избирается первый президент реки Смородины!
— А кто кандидаты? — глухо крикнул Перкун из клубка рыб, облепивших его. <...>
Когда Водовик во второй раз обрушился в реку, оттуда выбило такой фонтан воды, что он дотянулся до днища самолёта. В реке Водовик живо обернулся Ершом и стремглав помчался вверх по течению — к Ужгинскому мосту, только буйные водовороты закручивались вокруг обтекаемого тельца. А самолёт, набрав наконец высоту, улетал всё дальше от реки Смородины и от города Ужги…[12]
Садился доброй молодец
На добра коня стоялова,
Поехал доброй молодец
На чужу дальну сторону.
Как бы будет молодец
У реки Смородины,
А и [в]змолится молодец:
«А и ты, мать быстра река,
Ты быстра река Смородина!
Ты скажи мне, быстра река,
Ты про броды кониныя,
Про мосточки калиновы,
Перевозы частыя!» <...>
Воротился молодец
За реку за Смородину,
Нельзя что не ехати
За реку за Смородину,
Не узнал доброй молодец
Тово броду конинова,
Не увидел молодец
Перевозу частова,
Не нашел доброй молодец
Он мосточку колинова. <...>
Утонул доброй молодец
Во Москве-реке, Смородине.
Выплывал ево доброй конь,
На крутые береги,
Прибегал ево доброй конь
К отцу ево, к матери,
На луке на седельныя
Ерлычек написаной:
«Утонул доброй молодец
Во Москве-реке, Смородине».[2]
Чуть начал ум мой расцветать,
Я стал иной воды жажда́ть;
Я с божеством стихов столкнулся,
С Эвтерпой миленькой смигнулся;
Чтоб сделать ливером умов,
Она меня из рук кормила,
Водой Смородины поила,
Давала тук чужих голов.[4]
— Семён Бобров, «Выкладка жизни бесталанного Ворваба», до 1804
О, ты град-Кияр, град святой Кияр!
Как ты, град-Кияр богоизбранный
Утверждён в красе,
Утверждён в одной ей незыблемо
На Алатырь-горе,
А ещё на речке Смородине…
А и та ль река всё бежит-течёт
К морю-океану, острову Буяну!
О, ты град-Кияр, град святой Кияр! <...>
А и та ли вся Смородина-реченька,
Речка быстрая и бурливая,
Горы подрываешь,
Долы заполняешь…
Да у самых берегов синя морюшка!
Да вымётывала речка островок мал
Среди Белых вод,
Что не мёрзнут круглый год.
Он у самого есть устья Смородины!
Там же малый росток показался,
Над горой он ясенем поднялся.
«Князь повелел пожертвовать Бусом Яром!
С утёса высокого Марабеля
Низринуть колыбель
В реку ту, да Смородину,
Как жертву, Роду угодную».
Заплакали тогда в Кияре,
Заголосили Милида и бояре!..
Мы идём. И рука в руке,
И шумит молодая смородина.
Мы на Керженце, на реке,
Где моя непонятная родина... <...>
Девки чёрные молятся здесь, Старики умирают за делом
И не любят, что тракторы есть ―
Жеребцы с металлическим телом.
Эта русская старина,
Вся замшенная, как стена,
Где водою сморёна смородина,
Где реке незабвенность дана...[8]
↑Имеются также и другие семантические версии происхождения названия реки. Одна из них описывается вариантом Самородина (самородная река), другая отсылает к славянскому «смага» — огонь, пламя.
↑ 12Древние Российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. — 2-е дополн. изд. — М.: Наука, 1977 г. — 488 с. — (Лит. памятники).
↑ 12В. Ф. Зуев. Путешественныя записки Василья Зуева отъ С. Петербурга до Херсона въ 1781 и 1782 году. — Въ Санктпетербургѣ, при Императорской Академіи Наукъ 1787 года
↑ 12Семён Бобров в сборнике: Поэты 1790-1810-х годов. Библиотека поэта. Второе издание. — Л.: Советский писатель, 1971 г.
↑ 12Полевой Н. А. Избранная историческая проза. — М.: Правда, 1990 г.
↑ 12«Народные русские сказки А. Н. Афанасьева»: В 3 томах — Литературные памятники. — М.: Наука, 1984—1985 г.
↑ 12345Буслаев Ф. И. О литературе: Исследования. Статьи. ― Москва, «Художественная литература», 1990 г.
↑ 12Б. Корнилов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. — М.: Советский писатель, 1966 г.
↑ 123В. Я. Пропп. Исторические корни волшебной сказки. — Л.: изд-во Ленинградского университета, 1986 г.
↑ 12В. Рич. Вторая жизнь мамонта, или Откуда у Горыныча хобот. — М.: «Химия и жизнь», № 7, 1986 г.
↑ 123456Алексеев А. А. Эльбрус и его отроги. — М.: Издатель И. В. Балабанов, 2006 г.
↑ 1234В. Ю. Кунгурцева, Ведогони, или Новые похождения Вани Житного. — М.: Оги, 2009 г.
↑Н. Клюев. «Сердце единорога». СПб.: РХГИ, 1999 г.
