Перейти к содержанию

Одолень-трава

Материал из Викицитатника
Белая кувшинка

Одоле́нь-трава́, реже о́долень (от слова одолевать) иногда руса́лочий цветокмифологическое языческое растение, имевшее ритуальное назначение, в христианские времена постепенно превратилось в сказку, легенду или расхожий оберег. «Одолень» в народных представлениях стало значить: «одолевающий всякую беду и хворь».

Чаще всего под «одолень-травой» имели в виду водное растение белую кувшинку (нимфею белую) или кубышку. Однако в разных местностях и традициях под этим же именем могли разуметься и совсем другие растения, в том числе, и не растущие в воду, к примеру молочай волосистый

Одолень-трава в коротких цитатах

[править]
  •  

То же <приворотное свойство> приписывалось траве одолен: «Кто тебя не любит, то дай пить, — не может от тебя до смерти отстать; а когда пастух хочет стадо пасти и чтоб у него скот не расходился — держать при себе, то не будет расходиться; похочешь зверей приучить — дай есть, то скоро приучишь».[1]

  Николай Костомаров, «Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях», 1860
  •  

А вот и беленький о́долень нашёлся. <...> Чуешь, каков благоуханный цвет!.. Одолеет он всякую силу нечистую!..[2]

  Павел Мельников-Печерский, «В лесах» (книга вторая), 1874
  •  

Одолень ― Nymphea alba. Тем же именем «одолень» зовётся и другое растение, Euphorbia pilosa.[2]

  Павел Мельников-Печерский, «В лесах» (книга вторая), 1874
  •  

Вот яркая зеленая луговина вся усеяна цветами ― тут и голубые незабудки, и белоснежные кувшинчики, и ярко-желтые купавки, и пёстро-алые одолени.[3]

  Павел Мельников-Печерский, «На горах» (книга вторая), 1881
  •  

«Одолень-трава» считалась отгоняющей от путника всякое зло. Выезжая-выходя в путь-дорогу, отчитывались суеверные люди особым заговором, зашивая эту траву в ладанку и вешая ее на крест-тельник.[4]

  Аполлон Коринфский, «Народная Русь : Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа — Злые и добрые травы», 1901
  •  

Пала молния,
И цветок цветёт.
Одолень-трава,
Уж который год
Ты светло-жива
Меж зеркальных вод.

  Константин Бальмонт, «Одолень-трава», 1906
  •  

Одолень-трава,
Одолей людей.

  Константин Бальмонт, «Одолень-трава», 1906
  •  

Одолень-траву сорвал я, ей на сердце быть, цвети,
Сделай лёгкой путь-дорогу, будь подмогой мне в пути.[5]

  Константин Бальмонт, «Заговор на путь-дорогу» (из сборника «Жар-птица. Свирель славянина»), лето 1906
  •  

...одолень-траву, что домашний скот оберегает и девичью зазнобу любовную унимает...[6]

  Иван Наживин, «Степан Разин» (Казаки), 1928
  •  

Стрекозы синие над зыбью вьются роем,
И нежится в струях цветущий одолень.[7]

  Георгий Голохвастов, «Зной», 1930-е
  •  

Древние славяне, уходя из отцовских краев, срывали в реке одолень-траву и кусочек её корневища хранили во время странствия.[8]

  Владимир Солоухин, «Владимирские просёлки», 1957
  •  

Есть же в мире такие слова, ―
«Одолень»… «Одолень-трава»![9]

  Мария Вега, «Одолень-трава» (из книги «Одолень-трава»), 1966
  •  

Одолей, трава-Одолень,
Всё, что в жизни неодолимо.[9]

  Мария Вега, «Одолень-трава» (из книги «Одолень-трава»), 1966
  •  

«Одолей мою дорогу,
Одолень-моя-трава».[10]

  Татьяна Брыксина, «Одолень-трава», 1973
  •  

Одолень-трава одолеет боль
И вернёт, и вернёт любовь.

  — Юрий Кашук, музыка Бориса Емельянова, «Заговорные слова» (впервые в исп. Ольги Зарубиной), 1986
  •  

Одолень прорастёт из меня, цвет лазорев грядущего дня. Намешают в отвар на гремучей воде, стану тыном, заградой горючей судьбе.[11]

  Владимир Личутин, «Любостай», 1987
  •  

Одолень рудожёлт, лепесточки белые. Коли отрока настоем опоить, растёт борзо. И навар годен от зубной болезни. И пастуху, дабы стадо не разбегалось.[12]

  Владилен Машковцев, «Золотой цветок — одолень», 1990
  •  

Яд кувшинки, довольно сильный и стойкий, в соединении с ядовитыми же алкалоидами зверобоя даёт безвредное усыпляющее средство. Об этом знал, между прочим, Макропулос, включивший одолень-траву в своё знаменитое снадобье.[13]

  Еремей Парнов, «Александрийская гемма», 1990
  •  

Их зовут одолень-трава... Раньше в путь не пускались без сушёной кувшинки в потайном узелке...[14]:185

  Татьяна Брыксина, «Звёздная дрёма» (из цикла «Трава под снегом»), 1995
  •  

Набор мотивов известен: <...> эротоман, морг, одолень-трава, чудо, богоборец в пенсне...[15]

  Андрей Немзер, «Взгляд на русскую прозу в 1997 году», 1998
  •  

Одолень-трава! Не я тебя поливала, не я тебя породила; породила тебя мать сыра земля, поливали тебя девки простоволосые, бабы-самокрутки. Одолень-трава! Одолей ты злых людей![16]

  Вероника Кунгурцева, «Похождения Вани Житного, или Волшебный мел», 2007
  •  

Вдоль рек и ручьев собирали одолень ― красно-жёлтые цветы с белыми листами ― против отравы.[17]

  Евгений Водолазкин, «Лавр», 2012
  •  

Одолень-трава, одолян — валериана — многолетнее растение семейства валериановых, высотой иногда до двух метров, которое в народном представлении преодолевает все напасти и болезни.[18]

  — Алексей Кононенко, «Энциклопедия славянской культуры, письменности и мифологии», 2012
  •  

С корнями одолень-травы пастухи обходят стадо, чтобы нечистая сила держалась подальше и не трогала скот.[18]

  — Алексей Кононенко, «Энциклопедия славянской культуры, письменности и мифологии», 2012

Одолень-трава в документальной литературе и публицистике

[править]
  •  

В одном из травников XVII века подобное приворотное свойство приписывается нескольким травам, например траве кукоос: «В ней корень на двое, один мужичок, а другая женочка: мужичек беленек, а женочка смугла. Когда муж жены не любит, дай ему женской испить в вине, и с той травы станет любить». То же приписывалось траве одолен: «Кто тебя не любит, то дай пить, — не может от тебя до смерти отстать; а когда пастух хочет стадо пасти и чтоб у него скот не расходился — держать при себе, то не будет расходиться; похочешь зверей приучить — дай есть, то скоро приучишь».[1]

  Николай Костомаров, «Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях», 1860
  •  

«Одолень-трава» считалась отгоняющей от путника всякое зло. Выезжая-выходя в путь-дорогу, отчитывались суеверные люди особым заговором, зашивая эту траву в ладанку и вешая ее на крест-тельник. «Еду я из поля в поле, в зеленые луга, в дальние места, по утренним и вечерним зорям; умываюсь медвяной росою, утираюсь солнцем, облекаюсь облаками, опоясываюсь чистыми звездами!» — начинается это заговорное слово. — «Еду я во чистом поле, а в чистом поле растет одолень-трава…» — продолжает оно свой вещий причет: «Одолень-трава! Не я тебя поливал, не я тебя породил, породила тебя Мать-Сыра-Земля, поливали тебя девки простоволосыя, бабы-самокрутки. Одолень-трава! Одолей ты злых людей: лихо бы на нас не думали, сквернаго не мыслили. Отгони ты чародея, ябедника. Одолень-трава! Одолей мне горы высокия, долы низкие, озеры синия, берега крутые, леса темные, пеньки и колоды. Иду я с тобою, одолень-трава, к окиян-морю, к реке Иордану, а в окиян-море, в реке Иордане, лежит бел-горюч камень алатырь. Как он крепко лежит предо мною, — так бы у злых людей язык не поворотился, руки не подымались, а лежать бы им крепко, как лежит бел-горюч камень алатырь! Спрячу я тебя, одолень-трава, у ретивого сердца, во всем пути и во всей дороженьке!»[4]

  Аполлон Коринфский, «Народная Русь : Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа — Злые и добрые травы», 1901
  •  

Древние славяне, уходя из отцовских краев, срывали в реке одолень-траву и кусочек её корневища хранили во время странствия. Думается мне, что не столько они наделяли её суеверными свойствами, сколько была она для них кусочком родной земли, олицетворением родины и неистребимой любви к ней. А что поможет лучше и надежнее в любом трудном деле, чем эта любовь?![8]

  Владимир Солоухин, «Владимирские просёлки», 1957
  •  

...если не просто трава, а любовь к Родине, то не сказать ли и нам вслед за древним пращуром, поставившим себя перед трудностью незнакомых дорог: «Одолень-трава, одолень-трава! Одолей ты злых людей: лихо бы на нас не думали, скверного не мыслили, отгони ты чародея, ябедника. Одолень-трава, одолень-трава! Одолей мне горы высокие, долы низкие, озера синие, берега крутые, леса темные, пеньки и колоды… Спрячу я тебя, одолень-трава, у ретивого сердца во всем пути и во всей дороженьке…»[8]

  Владимир Солоухин, «Владимирские просёлки», 1957
  •  

Набор мотивов известен: инцест, лжепророк, братоубийство, заколдованное место, богоискатель в очках, святая блудница, ГУЛАГ, скопец, молочные реки с кисельными берегами, погром, отшельник, развалины храма (вокзала, бани, обкома), эротоман, морг, одолень-трава, чудо, богоборец в пенсне, вечное возвращение, свальный грех, много КГБ и еще больше водки.[15]

  Андрей Немзер, «Взгляд на русскую прозу в 1997 году», 1998
  •  

Одолень-трава, одолян — валериана — многолетнее растение семейства валериановых, высотой иногда до двух метров, которое в народном представлении преодолевает все напасти и болезни. Из корня еще в древние времена готовили успокаивающие настойки для сердца и нервной системы и называли валериану «царицей покоя». В семье валериановых известны валериана волжская (блестящая), валериана бузинолистая, валериана узколистая (курганная, побегоносная), валериана Гроссгейма, валериана лечебная (высокая), валериана российская.[18]

  — Алексей Кононенко, «Энциклопедия славянской культуры, письменности и мифологии», 2012
  •  

Широко применяется в народной медицине. Лечебная сила травы – в корнях и корневищах. Они имеют своеобразный душистый запах, который привлекает кошачье племя. <...>
По свидетельству народного «Травника», тот, кто найдет одолень-траву: «Большой себе талант обрящет на земле»; а тот купец, который собирается в дальний путь с этой травой: «Где не пройдет, много добра соберёт». Отвар травы помогает от зубной боли, яда и к тому же почитается как приворотное зелье, перед которым не устоит ни одна красавица. С корнями одолень-травы пастухи обходят стадо, чтобы нечистая сила держалась подальше и не трогала скот.[18]

  — Алексей Кононенко, «Энциклопедия славянской культуры, письменности и мифологии», 2012

Одолень-трава в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

[править]
  •  

Солнце уже завалилось за лес, и купание в незнакомом месте с илистого берега меня не слишком манило. Но вместе со всеми и я прочавкала по липкой, холодной обережи и кинулась в воду. Тётя Лия сплавала на тот берег и надёргала жёлтых кувшинок.
— Их зовут одолень-трава... Раньше в путь не пускались без сушёной кувшинки в потайном узелке...
— Правда, тёть Лия?
— Правда, правда... Ну, пошли к машине — шофёр за­томился.[14]:185

  Татьяна Брыксина, «Звёздная дрёма» (из цикла «Трава под снегом»), 1995

Одолень-трава в беллетристике и художественной прозе

[править]
Одолень-трава полевая
  •  

А это чертогон-трава, гонит бесов, порчу, колдунами напущенную, сурочивает, всякие болезни целит и девичью зазнобу унимает…[19] Бери… А вот и беленький о́долень нашёлся,[20] ― сказала знахарка, ступая в болотце, по которому пестрели ярко-жёлтые купавки и полевые о́долени.
― Чуешь, каков благоуханный цвет!.. Одолеет он всякую силу нечистую!.. Мать Сыра Земля со живой водой тот цветок породили ― оттого ровна у него сила на водяницу и на полянину. Возьми цветик, красавица…[2]

  Павел Мельников-Печерский, «В лесах» (книга вторая), 1874
  •  

С матерью Манефой да с тетенькой Дарьей Сергевной идет Дуня по полю возле Каменного Вражка. Пробираются они в перелесок на прохладе в тени посидеть… Вот яркая зеленая луговина вся усеяна цветами ― тут и голубые незабудки, и белоснежные кувшинчики, и ярко-желтые купавки, и пёстро-алые одолени. Вскрикнула от радости маленькая Дуня и в детском восторге вихрем помчалась к красивым цветочкам…[3]

  Павел Мельников-Печерский, «На горах» (книга вторая), 1881
  •  

И рассказывал он ей о перелёт-траве, что человека невидимым делает и переносит его, как звезда какая, с места на место по ночам, и про архилин-траву, против которой бессилен не только злой человек, но и всякий дух злой, и про силу-траву, корень которой растет накрест, а сама она с локоть вышиной, и про траву, что Адамовой головой называется и полезна против порчи и вообще нечисти всякой, и про плакун-траву, что растёт на обидящем месте, то есть там, где кровь невинная пролита была, и которую зовут всем травам матерью, и про одолень-траву, что домашний скот оберегает и девичью зазнобу любовную унимает, и про сон-траву, что помогает будущее своё узнать человеку...[6]

  Иван Наживин, «Степан Разин» (Казаки), 1928
  •  

Видя, что Сеня сам стремится обладать пригожею ведьмой и как будто даже не замечает ее самой, девочка решила наказать их обоих. Воспользовавшись тем, что Аниска отлучилась на ледник, Марыськина дочь всыпала быстро в графин украденный ею порошок и несколько раз взболтнула сосуд, чтобы снадобье распустилось. Аниска, вернувшись, в свою очередь подмешала туда мёду, отвара одолень-травы и ещё какого-то возбуждающего средства.[21]

  Александр Кондратьев, «На берегах Ярыни. Демонологический роман», 1930
  •  

Машинально укрылся от поносухи в стоячий воротник и впал в памороку, в полусон, какие-то бессвязные слова струят в лад с током крови, косноязычный бред нищего духом: <...> «А земля за окном размыкается, мерклый дым из утробы свивается. Там во мраке затоплена печь, в жарком лоне придется истечь. Одолень прорастёт из меня, цвет лазорев грядущего дня. Намешают в отвар на гремучей воде, стану тыном, заградой горючей судьбе».[11]

  Владимир Личутин, «Любостай», 1987
  •  

К Меркульеву подошла, волоча по земле тяжёлую пищаль, Олеська. Тонконогая, зеленоглазая, просветлённая битвой, она вся подрагивала от виденного и пережитого. Стыдно стало отцу. Боем руководил он, атаманствовал, о погибших бабах и девках сокрушался. А о родной кровинке, дочке Олеське, ни разу не вспомнил! Вот как звереют в сражениях люди!
— Отец, это я татарского царевича из пищали свалила! — заластилась Олеська к Меркульеву, почерневшему от пороха, пыли и горя.
— Да, Олесь, это вы, девки и бабы, разбили орду! Такого ещё не видел бог! Такое может быть токмо на Яике, на Руси! Значит, в судьбе у вас проросла золотая трава — одолень![12]

  Владилен Машковцев, «Золотой цветок — одолень», 1990
  •  

— У меня болят суставы, Охрим.
— И я суставами измучился! — пожаловался келарь Палицын.
— Ешьте мясо ежа весной. Смазывайте суставы салом лисицы. Питайтесь брусникой, жуйте сырую печень волка. Я привёз золотой цветок — одолень. Сделаю настойку и мазь. Аки рукой снимет![12]

  Владилен Машковцев, «Золотой цветок — одолень», 1990
  •  

Ярость ведьмы испугала многих девчонок, они затихли, попятились. Кланька повела их собирать травы. У болотца остались Люба Мучага, Нийна Левичева, Верка Собакина да Лада Скоблова.
— И вы пошлите вон, сикушки! — стала гнать юниц Евдокия.
Но Дуняша Меркульева заступилась за подружек:
— Пущай останутся, здесь много черемши и одолень-травы.
Волшебна одолень-трава. С ней память укрепляется, болезни отступают, враг победить не может. Золотая она, одолень-трава!
Разбрелись по сайгачьей низине пасущиеся кони и девки. Кружили в синеве лениво коршуны. <...>
Нийна Левичева шептала Любе Мучагиной:
— Одолень рудожёлт, лепесточки белые. Коли отрока настоем опоить, растёт борзо. И навар годен от зубной болезни. И пастуху, дабы стадо не разбегалось.
— Гришка Злыдень жрёт корень каждый день, а стадо у него растекается. У Домны Бугаихи медведь корову задрал.
[12]

  Владилен Машковцев, «Золотой цветок — одолень», 1990
  •  

Борис выводил гусиным пером буковки, рисовал человека с крыльями, Меркульев в конце концов не выдержал, спросил:
— Где же Ермолай?
Глашка ткнула пальцем в небо.
— Умер? — дрогнул атаман. — А я ему вез в ладанке от Дарьи золотую цветь — одолень. Отчего же он помер![12]

  Владилен Машковцев, «Золотой цветок — одолень», 1990
  •  

― Вам понятно, о чем идёт речь? ― спросила она, тактично дав ему возможность освоиться. ― Это содержащийся во всех «зельниках» и «лечебниках» непременный перечень: плакун, папоротников цвет, разрыв-трава, тирлич, одолень, адамова голова, орхилин, прикрыш <борец> и нечуй ветер.[13]

  Еремей Парнов, «Александрийская гемма», 1990
  •  

― Бред какой-то! Я был уверен, что все эти «разрывы» да «одолени» существуют только в сказках. Что же касается папоротника, то тут я совершенно уверен: не цветёт папоротник.
― Вы правы, ― Гротто невольно улыбнулась на его ошарашенный вид. ― Папоротник действительно не цветет, но насчет сказок вы глубоко заблуждаетесь. <...> Вот вам еще один пример поведения растительных ансамблей. Яд кувшинки, довольно сильный и стойкий, в соединении с ядовитыми же алкалоидами зверобоя даёт безвредное усыпляющее средство. Об этом знал, между прочим, Макропулос, включивший одолень-траву в свое знаменитое снадобье.
― Одолень-траву?
― А вы не догадывались? ― торжествующе рассмеялся Баринович. ― Это она и есть ― наша кувшинка!
― Ах да, верно! ― просиял Владимир Константинович, вспомнив переписанные им карточки ведьмовских зелий.[13]

  Еремей Парнов, «Александрийская гемма», 1990
  •  

Долго они еще ползали по Разнозельной Делянке, искали и находили преудивительные травы, объясняли друг другу их свойства и достоинства, и Жихарь всё-таки признал, что Принц тоже кое-что смыслит.
― Я еще одну травку поищу, ― сказал он. ― А ты тоже не сиди, ищи. Вот, пожуй стебель одолень-травы, от него новая кровь нарождается в теле.[22]

  Михаил Успенский, «Там, где нас нет», 1995
  •  

― Но ты не бойся, ― заторопилась, ― того, что было, ― не будет. Есть у меня оборона от этой окаянной трясовицы, я, когда за тирлич-травой-то ходила, да не нашла, зато другую травку сыскала ― очень она сейчас пригодится, одолень-трава-то. Одолеет она её, сенную лихорадку эту, не даст к тебе подступиться. Зашила я траву в ладанку, ― Василиса Гордеевна надела висящий на долгом шнуре хлопчатый мешочек с мягким содержимым Ване на шею. ― Только смотри ― не потеряй, а то плохо придётся… Одолень-трава, она много чего одолеть вам поможет, не только девок-трясовиц…[16]

  Вероника Кунгурцева, «Похождения Вани Житного, или Волшебный мел», 2007
  •  

Когда три путника вышли за ворота, долго ещё слышали они, как из раскрытого окошка вслед им несётся:
― Едут добры молодцы во чистое поле, а во чистом поле растёт одолень-трава.
Одолень-трава! Не я тебя поливала, не я тебя породила; породила тебя мать сыра земля, поливали тебя девки простоволосые, бабы-самокрутки.
Одолень-трава! Одолей ты злых людей!
Одолень-трава! Одолей добрым молодцам горы высокие, долы низкие, озёра синие, берега крутые, леса тёмные, пеньки и колоды…[16]

  Вероника Кунгурцева, «Похождения Вани Житного, или Волшебный мел», 2007
  •  

Вдруг из-под самых его ног взлетела, захлопав крыльями, чёрная птица.
― Тьфу, ― сплюнул Шишок ― Дурной знак. Ты не потерял ли, хозяин, одолень-траву-то?
Ваня быстро нащупал ладонку ― на месте. Если бы её не было ― уж давно бы сенная лихорадка прицепилась к нему. Шёл теперь, крепко вцепившись в ладонку одной рукой.[16]

  Вероника Кунгурцева, «Похождения Вани Житного, или Волшебный мел», 2007
  •  

— И нож, гляди-ко, совсем затупился… Мужики называется… Давай-ка, Большак, бери нож и к точилу.
Ваня так и обмер. Это был конец. Вот тебе и одолень-трава! Одолень-трава, одолей ты злых людей… Не одолела. Эх, бабушку бы сюда ― она бы им показала, где раки зимуют! Они бы у неё не так запели![16]

  Вероника Кунгурцева, «Похождения Вани Житного, или Волшебный мел», 2007
  •  

Как только Арсений смог ступать на ногу, они вновь занялись сбором трав. Сначала ходили только в окрестном лесу, но с каждым днем, пробуя силы Арсения, уходили всё дальше. Вдоль рек и ручьев собирали одолень ― красно-жёлтые цветы с белыми листами ― против отравы.[17]

  Евгений Водолазкин, «Лавр», 2012

Одолень-трава в стихах

[править]
Одолень, кубышка жёлтая
  •  

Кто найдёт Одолень-траву, тот
вельми себе талант обрящет на
земле.
Народный Травник.
Одолень-трава,
Я среди чужих,
Стынут все слова,
Замирает стих. <...>
Пала молния
В безглагольность вод,
Пала молния,
И цветок цветёт.
Одолень-трава,
Уж который год
Ты светло-жива
Меж зеркальных вод.
Я блуждал, скорбя,
Меж пустых полей,
Я нашёл тебя,
Помоги скорей.
Одолей ты мне
Не обрывы гор,
Где на тёмном дне
Шепчет тёмный бор. <...>
Одолень-трава,
Одолей ты мне
Тех, в ком жизнь едва
Тлеет в тусклом сне.
Кто, как мёртвый гнёт,
Тяготит мечты,
Меж зеркальных вод
Не узнав цветы.
Ты всегда жива,
Талисман лучей,
Одолень-трава,
Одолей людей.

  Константин Бальмонт, «Одолень-трава», 1906
  •  

О, светла тоска, как слёзы, звездным трепетом жива,
еду полем, в чистом поле Одолень растёт трава.
Одолень-траву сорвал я, ей на сердце быть, цвети,
Сделай лёгкой путь-дорогу, будь подмогой мне в пути.
Одолей высоки горы, долы, топи, берега,
Тёмны чащи, тёмны думы, тайну тёмного врага.
Чтоб рука не поднималась, замышляющая зло,
Чтобы в совести вспенённой стало тихо и светло,
Чтобы зеркалом холодным в даль душа могла взглянуть,
Чтоб с цветком, с цветком у сердца, равномерно мерить путь.[5]

  Константин Бальмонт, «Заговор на путь-дорогу» (из сборника «Жар-птица. Свирель славянина»), лето 1906
  •  

У речки шепчущей, в июньский щедрый день,
Беспечный, сплю ― не сплю, пригрет недвижным зноем;
Стрекозы синие над зыбью вьются роем,
И нежится в струях цветущий одолень.[7]

  Георгий Голохвастов, «Зной», 1930-е
  •  

Стал короче мой трудный день.
Сколько их промелькнуло мимо…
Одолей, трава-Одолень,
Всё, что в жизни неодолимо.
Зелена в лесу светотень
Одолень моя, Одолень…[9]

  Мария Вега, «Одолень-трава» (из книги «Одолень-трава»), 1966
  •  

А лесник шуршит кисетом,
А вода бежит с весла
— Дядя Петя, всё-то лето
Я кувшинок не рвала!
И лесник ответил строго:
— Зряшным делом их не рвут,
Их, когда берут в дорогу,
Одолень-травой зовут.
Ездить нужно по старинке —
Не изведаешь беды,
Вот тогда и рви кувшинки
Прямо с корнем из воды.
Торопись поспеть до ночи,
Чтоб не видела звезда,
Корень спрячь, куда захочешь,
Да не сказывай куда.
И от каждого порога
Приговаривай сперва:
«Одолей мою дорогу,
Одолень-моя-трава».[10]

  Татьяна Брыксина, «Одолень-трава», 1973

Одолень-трава в песнях и кинематографе

[править]
  •  

К сердечной ране подорожник не приложишь,
Любовь ушла, её уже не приворожишь.
Но есть на свете заговорные слова,
Но есть на свете приворотная трава.
Разрыв-трава зацветёт в лесу,
А плакун-трава обронит слезу,
Одолень-трава одолеет боль
И вернёт, и вернёт любовь.

  — Юрий Кашук, музыка Бориса Емельянова, «Заговорные слова» (впервые в исп. Ольги Зарубиной), 1986

Источники

[править]
  1. 1 2 Собрание сочинений Н. И. Костомарова в 8 книгах, 21 т. Исторические монографии и исследования. СПб., Типография М.М.Стасюлевича, 1904. Кн. 8, Том 19.
  2. 1 2 3 П. И. Мельников-Печерский. Собрание сочинений. — М.: «Правда», 1976 г.
  3. 1 2 П. И. Мельников-Печерский. Собрание сочинений. — М.: «Правда», 1976 г.
  4. 1 2 Аполлон Коринфский. «Народная Русь : Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. — М., 1901 г., стр. 629
  5. 1 2 К. Д. Бальмонт. Полное собрание стихов. Том шестой. Издание второе — Москва: Изд. Скорпион, 1911 г.
  6. 1 2 И. Ф. Наживин. Степан Разин (Казаки). — М.: ИТРК, 2004 г.
  7. 1 2 Г. В. Голохвастов. Лебединая песня. Несобранное и неизданное. — М.: Водолей, 2007 г.
  8. 1 2 3 Владимир Солоухин. Смех за левым плечом: Книга прозы. — М., 1989 г.
  9. 1 2 3 М. Вега. Ночной корабль. — М.: Водолей, 2009 г.
  10. 1 2 Т. И. Брыксина. Стихотворения (вступ. ст. С. Васильева). (Серия: Библиотека волгоградской поэзии). — Волгоград: Станица, 1995 г. — 190 с.
  11. 1 2 В.В.Личутин. «Любостай». — М.: «Современник», 1990 г.
  12. 1 2 3 4 5 Машковцев В. И.. Золотой цветок — одолень (исторический роман). — Челябинск: Южно-Уральское книжное издательство, 1990 г. — 412 с.
  13. 1 2 3 Е.И. Парнов, «Александрийская гемма». — М.: «Московский рабочий», 1992 г.
  14. 1 2 Т. И. Брыксина. Трава под снегом: воспоминания на сон грядущий. — Волгоград: Комитет по печати, 1996 г. — 320 с.
  15. 1 2 Андрей Немзер, Взгляд на русскую прозу в 1997 году. — М.: «Дружба народов», №1, 1998 г.
  16. 1 2 3 4 5 В. Ю. Кунгурцева, Ведогони, или Новые похождения Вани Житного. — М.: Оги, 2009 г.
  17. 1 2 Евгений Водолазкин. Лавр. — М.: Астрель, 2012 г.
  18. 1 2 3 4 Кононенко А. А. Энциклопедия славянской культуры, письменности и мифологии. — М.: изд. Фолио, 2013 г. — 2600 стр.
  19. Чертогон ― Scabiosa Succissa. (прим. автора)
  20. Одолень ― Nymphea alba. Тем же именем «одолень» зовется и другое растение, Euphorbia pilosa. (прим. автора)
  21. А. Кондратьев. Голова Медузы. Избранные рассказы. Том 1. — М.: Алконост, 2016 г.
  22. Успенский М., «Там, где нас нет». — СПб,: Азбука, 2002 г.

См. также

[править]