Разрыв-трава

Материал из Викицитатника
Редкий папоротник Ужовник
(«разрыв-трава» у русских)

Разры́в-трава́, также спрыг-трава, скаку́н-трава, ключ-трава, трава-прыгу́н, трава-ого́ньмифологическое растение, с помощью которого можно преодолевать любые препятствия, стены, двери, замки́ — в том числе, «отворить» подземные клады. Легенды о разрыв-траве распространены у всех славян, однако имеют десятки (если не сотни) вариантов. Украинцы называют это магического растение клин-травой, болгарыразков или разковниче, сербыотвор трава, расковник или детелина, македонские сербы — ёж-трава, а славонцы — земляной ключ.

Однако различается не только название. В разных местах под именем «разрыв-травы» имеют в виду (и пытаются отыскать) самые непохожие растения. У русских это могут быть разные виды папоротников (в частности, кочедыжник, ужовник или гроздовник), а также особенные лесные цветы (недотрога бальзаминовая или прострел). Однако чаще других всё же встречается предание о «тайной траве» папоротника, «цветок» которого искали в ночь на Ивана Купала, чтобы обрести счастье (клад или тайную силу).

Иногда разрыв-травой также называют вполне безобидное растение — камнеломку (лат. Saxifrága), понимая в данном случае под «разрывом» способность «ломать камни» или жить среди камней, за которую это альпийское растение и получило своё название.

Разрыв-трава в научно-популярной литературе и публицистике[править]

  •  

Вышеприведенные примеры не выдуманы. Число подобных им огромно. Например, молния есть птица, а потом, наоборот, птица, например, дятел, имеет известные свойства молнии (поверья, что она знает и пользуется разрыв-травою или разрыв-камнем); солнце есть горящее колесо, и, наоборот, зажженное посредством трения земное колесо имеет известные свойства солнца, например, служит к предсказанию урожая и т. п.[1]

  Александр Потебня, «Из записок по теории словесности», 1870-е
  •  

Когда Пушкин осторожно добрался до «аванпоста», темой ночной беседы дяденьки с племянничком хоть и служили уже волжские разбойники, но всё-таки рассказ не менее прежнего соответствовал мрачной ночной обстановке.
— Разрыв-трава, братец ты мой, кочедыжник тож, великую силу в себе имеет, — убеждённо ораторствовал старший караульщик. — В стары годы, слышно, лихие люди: разбойники да чародеи, всё, что награбят, в яму зарывали, над ямой же дверь железная, на двери три замка, а ключи — в воду. Только нашему брату своей силой того клада никоим образом не поднять.
— Почему, дяденька, ежели с молитвой?
Молитва молитвой, а нечистая сила, что стережёт клад, тоже даром его не уступит. Вот на это-то и есть разрыв-трава, цвет кочедыжника, что землю и замки над кладом разрывает.

  Василий Авенариус, «Юношеские годы Пушкина», 1888
  •  

Разрыв-трава также отыскивается в ночь на Ивана Купалу. С её помощью можно ломать все замки, сокрушать все препоны и разрушать все преграды. Но так как и она, подобно папоротнику, держит цвет не дольше того времени, которое полагается для прочтения символа веры и молитв Господней и Богородичной, то имеется, следовательно, достаточное основание считать её просто сказочным зельем.[2]

  Сергей Максимов, «Нечистая, неведомая и крестная сила», 1903
  •  

Возникли сказания о таинственных цветах и травах, распускающихся и растущих лишь под чарами Купалы. Такова перелёт-трава, дарующая способность по произволу переноситься за тридевять земель в тридесятое царство; цвет её сияет радужными красками и ночью в полёте своём он кажется падучею звёздочкою. Таковы спрыг-трава, разрыв-трава, расковник сербов, Springwurzel немцев, sferracavallo итальянцев, разбивающие самые крепкие замки и запоры. Такова плакун-трава, гроза ведьм, бесов, привидений, растущая на «обидящем месте», т. е. — где была пролита неповинная кровь, и равносильные ей чертополох, прострел-трава и одолень-трава (белая купава, нимфея). Таков объединяющий в себе силы всех этих трав жар-цвет, огненный цвет, — цветок папоротника: самый популярный из мифов Ивановой ночи.

  Александр Амфитеатров, «Иван Купало», 1904
  •  

...сказка о Правде и Кривде заставляет чертёнка похваляться: «Я напустил семьдесят чертенят на одну царскую дочь; они сосут ей груди каждую ночь. А вылечит её тот, кто сорвёт жар-цвет! — Это такой цвет, который когда цветёт — море колыхается, а ночь бывает яснее дня; черти его боятся». Но — едва развернётся дивный цветок во всей своей красе, как тотчас же увядает; лепестки его осыпаются и бывают расхватаны нечистыми ду́хами. Если присоединить к этим подробностям суеверные описания разрыв-травы, разрушающей ворота замков, двери подземелий, твердыни скал, — нельзя не согласиться, что тогда из трёх приведённых отрывков слагается весьма подробно красивое поэтическое изображение громового удара, разрывающего тучи яркою молниею. Купальные травы дают человеку, умевшему ими овладеть, всевидение, способность быть невидимкою, прозирать клады в недрах земли, победоносно гнать от себя демонов и т.п. — всё те же качества, что приписываются грому и молнии.

  Александр Амфитеатров, «Иван Купало», 1904
  •  

Далее, это астрономически освещённая Вселенная. Человек может и должен завоевать весь этот пространственно-временной мир. Образы этого технического завоевания Вселенной даны также на фольклорной основе. Чудесное растение ― «пантагрюэлин» ― это ― «разрыв-трава» мирового фольклора. Рабле в своём романе как бы раскрывает перед нами ничем не ограниченный вселенский хронотоп человеческой жизни. И это было вполне созвучно с наступающей эпохой великих географических и космологических открытий.[3]

  Михаил Бахтин, «Формы времени и хронотопа в романе», 1938
  •  

С некоторыми видами <ужовниковых> связаны различные поверья. Гроздовник полулунный называют ключ-травой из-за якобы присущей ему способности помогать отыскивать клады. Гроздовник вирджинский в США называют «указателем», так как он якобы указывает на места произрастания карликового женьшеня....[4]

  Александр Фёдоров, «Семейство Ужовниковые», 1978

Разрыв-трава в мемуарах и художественной прозе[править]

Недотрога (разрыв-трава)
  •  

― И тут я могу пригодиться вашему высокоблагородию. Лишь была бы у нас разрыв-трава или папоротниковый цвет. ― Вот то-то и беда, что нет ни того, ни другого. Скажи мне по крайней мере, где водится разрыв-трава и как добывается папоротниковый цвет? ― Разрыв-трава водится на топких болотах, и человеку самому никак не найти её, потому что к ней нет следа и примет её не отличишь от всякого другого зелья. Надобно найти гнездо кукушки в дупле, о той поре как она выведет детей, и забить дупло наглухо деревянным клином, после притаиться в засаде и ждать, когда прилетит кукушка. Нашедши детёнышей своих взаперти, она пустится на болото, отыщет разрыв-траву и принесёт в своём носике; чуть приложит она траву к дуплу, клин выскочит вон, как будто вышибен обухом; в это время надобно стрелять в кукушку, иначе она проглотит траву, чтоб люди её не подняли.[5]

  Орест Сомов, «Сказки о кладах», 1829
  •  

Между двух зарей орёл достанет разрыв-траву, разобьет ею сеть и спрячет траву в гнездо на другой подобный случай. Теперь наступит череда твоих подвигов. Чувствуешь ли в себе довольно силы и бодрости, чтобы сразиться без чужой помощи, один с двумя орлами, именно у гнезда, где ты должен сам найти и взять разрыв-траву? Помни, когда будешь совершать этот подвиг, духа человеческого, кроме твоего, не должно быть ближе ста сажен, ни один человек не должен видеть, как ты будешь брать чародейную траву; сражайся орудием, каким вздумаешь, но без брони. Смотри, подвиг не свыше ли твоих сил?<[6]

  Иван Лажечников, «Басурман», 1838
  •  

Кончив своё дело во дворе великокняжеском, он посетил больного приятеля и застал его хотя и на одре, изуродованного, но уж подававшего надежду на выздоровление. Болезнь и досада, что не добыта разрыв-трава, которая была под руками, растравила только злобную душу Мамона. Никогда горячка мщения так сильно не пылала в ней.[6]

  Иван Лажечников, «Басурман», 1838
  •  

— А какие ты нам, Илюшка, страхи рассказывал, — заговорил Федя, которому, как сыну богатого крестьянина, приходилось быть запевалой (сам же он говорил мало, как бы боясь уронить своё достоинство). — Да и собак тут нелёгкая дёрнула залаять... А точно, я слышал, это место у вас нечистое.
— Варнавицы?.. Ещё бы! ещё какое нечистое! Там не раз, говорят, старого барина видали — покойного барина. Ходит, говорят, в кафтане долгополом и всё это этак охает, чего-то на земле ищет. Его раз дедушка Трофимыч повстречал: «Что, мол, батюшка, Иван Иваныч, изволишь искать на земле?»
— Он его спросил? — перебил изумлённый Федя.
— Да, спросил.
— Ну, молодец же после этого Трофимыч... Ну, и что ж тот?
— Разрыв-травы, говорит, ищу. — Да так глухо говорит, глухо: — Разрыв-травы. — А на что тебе, батюшка Иван Иваныч, разрыв-травы? — Давит, говорит, могила давит, Трофимыч: вон Хочется, вон...
— Вишь какой! — заметил Федя, — мало, знать, пожил.
— Экое диво! — промолвил Костя. — Я думал, покойников можно только в родительскую субботу видеть.

  Иван Тургенев, «Бежин луг» (Записки охотника), 1851
  •  

— Как не быть, батюшка, есть ещё кочедыжник, или папоротник; кому удастся сорвать цвет его, тот всеми кладами владеет. Есть иван-да-марья; кто знает, как за неё взяться, тот на первой кляче от лучшего скакуна удерёт.
— А такой травы, чтобы молодушка полюбила постылого, не знаешь?
Мельник замялся.
— Не знаю, батюшка, не гневайся, родимый, видит бог, не знаю.
— А такой, чтобы свою любовь перемочь, не знаешь?
— И такой не знаю, батюшка; а вот есть разрыв-трава: когда дотронешься ею до замка али до двери железной, так и разорвёт на куски!
— Пропадай ты с своими травами! — сказал гневно Вяземский и устремил мрачный взор свой на мельника...[7]

  Алексей Толстой, «Князь Серебряный», 1862
  •  

Лукашка внимательно слушал старика.
— А что, дядя? Сказывали, у тебя разрыв-трава есть, — молвил он, помолчав.
— Разрыва нет, а тебя научу, так и быть: малый хорош, старика не забываешь. Научить, что ль?
— Научи, дядя.
Черепаху знаешь? Ведь она чёрт, черепаха-то.
— Как не знать!
— Найди ты её гнездо и оплети плетешок кругом, чтоб ей пройти нельзя. Вот она придёт, покружит и сейчас назад; найдёт разрыв-траву, принесёт, плетень разорит. Вот ты и поспевай на другое утро и смотри: где разломано, тут и разрыв-трава лежит. Бери и неси куда хочешь. Не будет тебе ни замка, ни закладки.
— Да ты пытал, что ль, дядя?
— Пытать не пытал, а сказывали хорошие люди.

  Лев Толстой, «Казаки», 1863
  •  

Не умолк этот рассказчик, как другой стал сказывать, куда кони пропадают, сваливая все это на вину живущей где-то на турецкой земле белой кобылицы с золотою гривой, которую если только конь заслышит, как она по ночам ржёт, то уж непременно уйдёт к ней, хоть его за семью замками на цепях держи. За этим пошла речь о замка́х, о разрыв-траве и как её узнавать, когда сено косят и косы ломятся, и о том, что разрыв-трава одну кошку не разрывает, но что за то кошке дана другая напасть: она если варёного гороху съест, сейчас оглохнет.

  Николай Лесков, «На ножах», 1870
  •  

Алексей Петрович подкутил больше всех и то и дело приставал под конец к смотрителю, усердно уверяя того: ― Нет, ты погляди: хоть он теперь и в остроге, а всё же у него вот тут, под белой косточкой-то, разрыв-трава сидит… чтоб его кошки лягали! И каждый раз, при таком отзыве, Соснин любовно постукивал по лбу племянника указательным пальцем.[8]

  Иннокентий Омулевский, «Шаг за шагом», 1870
  •  

Спрыг-трава, она же разрыв-трава ― сказочное растение, с помощью которого даются клады, а замки и запоры сами спадают. Добро тому, кто добудет чудные зелья: с перелётом всю жизнь будет счастлив, с зашитым в ладанку корешком ревеньки не утонет, с архилином не бойся ни злого человека, ни злого духа, сок тирлича отвратит гнев сильных людей и возведёт обладателя своего на верх богатства, почестей и славы; перед спрыг-травой замки и запоры падают, а чудный цвет папоротника принесёт счастье, довольство и здоровье, сокрытые клады откроет , власть над духами даст. Молодежь об иных травах, об иных цветах той порой думает. Собираются девицы во един круг и с песнями идут вереницей из деревни собирать иван-да-марью, любовную траву и любисток.[9]

  Павел Мельников-Печерский, «В лесах», 1874
  •  

Что она это машет, липовая веточка? Куда манит? Некуда… На родимую сторону запала дороженька, заросла горьким осинничком да разрыв-травой…
А там, за Тясмином, соловушки поют… И у них «улица» своя: и Явдошка такая ж там, и Петрусь… А может, есть меж ними и такая ж горькая сиротинка, как она, Оле-нушка Брюховецкая… Как не быть?! Может, коршун заклевал её соловушка…
Добрый, добрый, ласковый Мазепа… Имя-то какое, Мазепа… Иванушка, Ивась Мазепинька… Кажись, и теперь руке жарко от его губ, и всей жарко, стыдно! Стыдно и хорошо таково…

  Даниил Лукич Мордовцев, «Великий раскол». Часть вторая, XIII. «Мазепа практикуется», 1880-е
  •  

Не те птицы вещие, что целый день треском трещат, ― об себе заявляют, ― вот, мол, мы какие звонкие, а те, что по дуплам хоронятся, те и вещие: ночь видят. И не те травы драгоценные, что на виду растут: разрыв-трава ― она, матушка, в те́ми, в буераках скрывается, а дела большие делает, стены ломает, вон что… ― Слепой помолчал, пожевал губами.[10]

  Сергей Сергеев-Ценский, «Лесная топь», 1905
  •  

Это было доисторическое время, когда земля кипела нарядными бабочками, стрекозами с прозрачными крыльями, невыносимо серьёзными жуками, царевичами и трубочистами. Жить было недурно, только прелесть жизни часто отравляла особая порода, именуемая «взрослыми». «Взрослые» носили брюки навыпуск, ничего не знали (или очень мало) о существовании разрыв-травы и важнейшим делом жизни считали уменье есть суп «с хлебом»…

  Александр Грин, «В Италию», 1906
  •  

Тут уж старуха постлала ему в переднем углу мягкую постель, белой простынкой накрыла, положила пуховую подушечку и шёлковое одеяльце. Выспался Ваня на славу и, выспавшись, рассказал старухе своё дело. ― Вот я пришёл к тебе, баушка, узнать, ― закончил Ваня, ― что могло быть у нищей братии и что нужно сделать для того, чтобы несчастные себе счастье завоевали? ― А Разрыв-трава у вас есть? ― строго спросила баушка. ― Такой травы, кажется, у нас нет! Не слыхал что-то…[11]

  Павел Засодимский, «Разрыв-трава», 1914
  •  

Но все эти драгоценности сплавились в одну сплошную громадную массу, и эта масса пластом залегла по всей земле ― от края до края. Ясное дело, что нужна была великая сила для того, чтобы поднять этот глубоко зарывшийся громадный и тяжёлый клад. Тяжёл был клад, трудно было поднять его. Ведь Разрыв-трава оказалась только у сотни человек, а остальной народ пришёл с пустыми руками. Как же быть? «Надо попытаться! ― сказали люди.[11]

  Павел Засодимский, «Разрыв-трава», 1914
  •  

Но поставьте только раз этот вопрос: «А почему нельзя?» — и аксиомы рухнут. Ошибочно думать, будто аксиома есть очевидность, которую «не стоит» доказывать, до того она всем ясна: нет, друг мой, аксиомой называется такое положение, которое немыслимо доказать; немыслимо, даже если бы весь мир взбунтовался и потребовал: докажи! И как только вопрос этот поставлен — кончено. Эта коротенькая фраза — всё равно что разрыв-трава: все запертые двери перед нею разлетаются вдребезги; нет больше «нельзя», всё «можно»; не только правила условной морали, вроде «не украдь» или «не лги», но даже самые безотчётные, самые подкожные (как в этом деле) реакции человеческой натуры — стыд, физическая брезгливость, голос крови — всё рассыпается прахом.

  Владимир Жаботинский, «Пятеро» (Гоморра), 1936
  •  

— Утверждаю: не магнетизмом, — продолжал он, — а исключительно постепенностью. Донна Анна говорит: не хочу вас слушать, «нельзя»! А Дон-Жуан спрашивает: а почему «нельзя»? И готово: через два дня она уже слушает. Но есть у неё второй окоп: на свидание ночью ни за что не приду — уж это действительно нельзя! Он опять: а почему «нельзя»? И через три дня, уже на тайном свидании, он начинает применять ту же разрыв-траву к поцелую руки, к поцелую щеки, потом постепенно к каждой пуговке или пряжке её многосложного наряда...

  Владимир Жаботинский, «Пятеро» (Гоморра), 1936
  •  

― Ты, бабушка, всякий цветок в наших местах знаешь?
― Хвастаться, ― говорит, ― не буду, а все будто знаю, какие открытые-то.
― А разве, ― спрашивает, ― ещё не открытые бывают?
― Есть, ― отвечает, ― и такие. Папору вот слыхал? Она будто цветет на Иванов день. Тот цветок колдовской. Для человека вредный. На разрыв-траве цветок ― бегучий огонек. Поймай его ― и все тебе затворы открыты. Воровской это цветок. А то ещё каменный цветок есть. В малахитовой горе будто растёт. На змеиный праздник полную силу имеет. Несчастный тот человек, который каменный цветок увидит.[12]

  Павел Бажов, «Каменный цветок», 1938
  •  

― И Жихарь потряс пучком зелени в кулаке. ― Нашлась! ― Что ― нашлась? ― А разрыв-трава ― ножик-то сломался! ― По-моему, тут все травинки одинаковые… ― Все, да не все! Пойдём к реке, я тебя научу, как разрыв-траву отделить от прочих. <...> ― Зацепился за что-нибудь, сэр брат! ― Нет, ты гляди, он против течения идёт. ― Жихарь выхватил строптивый стебель из реки. ― Вот тебе и разрыв-трава. Теперь любая казна будет наша, любой замок и засов нипочем… ― У нас эту траву ищут и находят по-другому, ― сказал Принц и стал объяснять, как именно.[13]

  Михаил Успенский, «Там, где нас нет», 1995
  •  

Скорее всего, это был Принц, отчаявшийся словесно разбудить пьяного побратима. Яр-Тур отбивался Жихаревым мечом от неизвестных напастников. Богатырь живо вскочил на ноги и первым делом заехал одному из недругов по затылку. Голова, даром что была в железной шапке, разлетелась на куски: то ли Святогорова сила себя показала, то ли разрыв-трава. Увидев такое дело, враги отпрянули, и только сейчас Жихарь увидел, что находится уже не под алым небом и не на бегущей дорожке, а в зале со стенами из чёрного полированного мрамора и что кроме них вокруг толкутся какие-то здоровенные стражники, размахивающие кривыми мечами. <...> ― Да ты меня превзошёл! ― встревожился Жихарь, подсчитав своих и чужих убитых. Он набежал на оставшихся, награждая кого оплеухой, кого подзатыльником. Разрыв-трава продолжала действовать безотказно. Только Яр-Тур рубился по старинке, без чудес.[13]

  Михаил Успенский, «Там, где нас нет», 1995
  •  

― Я предлагал вам вечную молодость, ― негромко, но очень слышно сказал незнакомец. ― Этим даром вы пренебрегли. Теперь каждый из вас волен сам выбрать свою смерть. «А вдруг разрыв-трава поможет и рука не укоротится?» ― подумал Жихарь и стал бочком подкрадываться к двери. Но тут кулак его сам собой разжался, кожа на ладони лопнула, и окровавленный стебелёк шлепнулся на пол. Богатырь отступил, облизывая раненую руку.[13]

  Михаил Успенский, «Там, где нас нет», 1995
  •  

Еще, кстати, помогло, у одного упыря, что меня больше других молотил, была с собой разрыв-трава. Маленькая такая травиночка, но её драконы жутко не любят. Их от неё пучить начинает. ― А вам… вам не было страшно?[14]

  Дмитрий Емец, «Таня Гроттер и магический контрабас», 2002

Разрыв-трава в стихах[править]

Прострел (разрыв-трава у русских и поляков)
  •  

О голове прикованной вздохнешь, ―
Не царь она, а узник ― и не боле!
И думаешь: где взять разрыв-травы,
Чтоб с плеч свалить обузу головы?[15]

  Афанасий Фет, «Хандра», 1840
  •  

А на Иванов день с Лукерьиною внучкой
Как ты пробрался в лес искать разрыв-траву?..[комм. 1]
Меня заволокло тогда стыдливой тучкой, —
И не видала я, что делалось во рву...

  Пётр Шумахер, «Ночная гостья», 1883
  •  

Видимо для глаза и для уха слышно
Вырастают травы; расцветает пышно
Папоротник вещий, и с разрыв-травою
Шепчется, кивая яркой головою…[16]

  Пётр Якубович, «Купальская ночь», 1885
  •  

Акаций белые слова
Даны ушедшим и забытым,
А у меня, по старым плитам,
В душе растёт разрыв-трава.[17]

  Елизавета Дмитриева (Черубина де Габриак), «Цветы», 1909
  •  

Знаю цвет любви и разрыв-траву,
Знаю смехами литься звонкими,
Землянику жду, костянику рву,
Убираю лес я опёнками.[18]

  Константин Бальмонт, «Лесунка», 1914
  •  

А по сёлам — ивы — дерева
Да плакун-трава, разрыв-трава…
Не снести тебе российской ноши.
— Проходите, господин хороший!

  Марина Цветаева, «А царит над нашей стороной…», 11 июня 1917
  •  

У нас в душе некошенные степи.
Вся наша непашь буйно заросла
Разрыв-травой, быльём да своевольем.
Размахом мысли, дерзостью ума...

  Максимилиан Волошин, «Россия» (поэма), 1924
  •  

Пустая ночь земли, тумана, трясовицы,
Как колдовской цветок, раскрылась и цветёт
И сброшена с небес в песок, на дно криницы:
Звезда, как рыба, плавниками бьёт. [19]

  Эдуард Багрицкий, «Разрыв-трава», 1929
Четырёхлистный клевер (ещё одна разрыв-трава)
  •  

Пускай его любимым камнем будет
Не изумруд зелёный, что находит
Разрыв-траву и отпирает клады,
Не жёлтый яхонт, дев приворожитель,
Да не гранат, что кровь заговорит,
А покровитель мореходов ― синий
Сапфир![20]

  Илья Сельвинский, «Монолог Иоанна Грозного», 1944
  •  

И осталось караульных
Нынче только два:
Жёсткие кусты ― багульник
И разрыв-трава.[21]

  Варлам Шаламов, «Жизнь другая, жизнь не наша...», 1940-е
  •  

Наверно, ты заснула,
Заснула на ходу.
Разрыв-травы коснулась,
Коснулась на беду. [21]

  Варлам Шаламов,«Рассеянной и робкой...», 1950-е
  •  

Нам выпал век науки точной,
Права ботаника, права.
Но я-то знаю: в час урочный
Цветёт огнём разрыв-трава![22]

  Владимир Солоухин, «Разрыв-трава», 1956
  •  

Разрыв-трава, разрыв-трава
Растёт по влажным скатам.
В ней сила тайная жива
В обличье небогатом. [23]

  Всеволод Рождественский, «Разрыв-трава, разрыв-трава...», 1966
  •  

Она сама ― явление природы,
Как молния или разрыв-трава.
Как все красавицы и все уроды,
Она всегда по-своему права. [24]

  Павел Антокольский, «А женщина? Ей этого не надо...», 1970

Пословицы и поговорки[править]

  •  

Если приложить разрыв-траву к замку, он тут же откроется или на части разлетится.
Разрыв-трава ломает и железо, и сталь, и золото, и серебро. Если бросить её в кузницу, то кузнец работать не сможет. — русская примета

Список растений, известных под именем «разрыв-травы»[править]

Комментарии[править]

  1. «...пробрался в лес искать разрыв-траву» — в отличие от других авторов, Пётр Шумахер (в своём обычном ключе) намеренно понижает магическое действие ужовника и низводит его до «разрывания запретов» (или соития с девушкой). Разрыв-трава в сказках и мифах южных славян — это магическое растение, отмыкающее любые запоры и замки, в том числе, видимо, и женские. Легенды говорят о многих сложностях и препятствиях в поисках разрыв-травы, а также о том, что только редкие тайные животные, вроде ежа или гадюки способны её обнаружить.

Источники[править]

  1. А. А. Потебня. Теоретическая поэтика. Из записок по теории словесности. Об участии языка в образовании мифов. (Сост., вступ. ст., коммент. А.Б.Муратова). — Москва. Высшая школа, 1990 г.
  2. С. В. Максимов «Нечистая, неведомая и крестная сила». — Санкт-Петербург: ТОО «Полисет», 1994 г.
  3. Бахтин М. М., Вопросы литературы и эстетики. — М.: Худож. лит., 1975 г. — стр.388
  4. Александр Фёдоров, «Жизнь растений» под ред. акад. Тахтаджяна, М: «Просвещение», 1978 г., стр.175
  5. О.М. Сомов. «Были и небылицы». — М.: «Советская Россия», 1984 г.
  6. 1 2 И.И. Лажечников. «Ледяной дом». — М.: Эксмо, 2006 г.
  7. А.К. Толстой. «Князь Серебряный»: Повесть времен Иоанна Грозного. М.: «Детская литература», 1981 г.
  8. Библиотека сибирского романа. Том 7. Новосибирск: Новосибирское книжное издательство, 1960 г.
  9. П. И. Мельников-Печерский. Собрание сочинений. М.: «Правда», 1976
  10. Сергеев-Ценский С.Н., Собрание сочинений. В 12 томах. Том 1. — М.: «Правда», 1967 г.
  11. 1 2 Русская литературная сказка. - М.: «Советская Россия», 1989 г.
  12. Бажов П.П. Сочинения в трёх томах. Том 1. — Москва, «Правда», 1986 г.
  13. 1 2 3 Успенский М., «Там, где нас нет». — СПб,: Азбука, 2002 г.
  14. Дмитрий Емец. «Таня Гроттер и магический контрабас». - М.: Эксмо, 2002 г.
  15. А. А. Фет. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Третье издание. — Л.: Советский писатель, 1986 г.
  16. Якубович П.Ф., Стихотворения. Ленинград, Советский писатель, 1960 г.
  17. Черубина де Габриак. «Исповедь». Москва, «Аграф», 2001 г.
  18. К. Бальмонт., Избранное. — М.: «Художественная литература», 1983 г.
  19. Э. Багрицкий. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. М.: Советский писатель, 1964 г.
  20. И. Сельвинский. Избранные произведения. Библиотека поэта. Изд. второе. — Л.: Советский писатель, 1972 г.
  21. 1 2 Шаламов В.Т. Собрание сочинений, Том 2. Москва, Художественная литература Вагриус, 1998 г.
  22. Владимир Солоухин. Собрание сочинений в 4-х т. — Москва: Художественная литература, 1983 г.
  23. В. Рождественский. Стихотворения. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1985 г.
  24. П. Г. Антокольский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Л.: Советский писатель, 1982

См. также[править]