Ярослав Альбертович Линовский

Ярослав Альбертович Линовский

Статья в Википедии

Яросла́в Альбе́ртович Лино́вский ( 1818, Киевская губерния^[d] — 1846, Москва) — российский учёный польского происхождения, профессор кафедры сельского хозяйства Московского университета. Родился в Киевской губернии. После окончания обучения в Московском университете поступил учителем математики и физики во 2-ю Киевскую гимназию. В 1837 году в Киевском университете защитил диссертацию на тему «Критический разбор мнений учёных об условиях плодородия земли» и получил степень магистра ботаники и зоологии. В феврале 1846 года был утверждён экстраординарным профессором кафедры технологии, сельского хозяйства, лесоводства и архитектуры физико-математического отделения философского факультета Московского университета.

В сентябре 1846 года Ярослав Линовский сделал предложение богатой помещице Елизавете Карлгоф, вдове литератора Вильгельма Карлгофа, скончавшегося пятью годами ранее. Предложение было принято, жених и невеста обручились и был назначен день свадьбы. Однако бракосочетание не состоялось, поскольку Линовский был убит (зарезан) во дворе своего дома 13 октября 1846 года собственным слугой.

Цитаты из научных работ

В чём состоит плодородие земли? от чего оно зависит? Как поддержать его, возвысить? — Какие для того должно принять меры? — Вот вопросы, которыми занимается род человеческий в продолжении столетий, во всех странах света. <...> Естественные науки, обогащённые множеством новых данных; растительная химия и физиология едва возникшие, а теперь развивающиеся уже с такою быстротою, с таким необыкновенным успехом, указали учёным для исследований их новый путь, более верный и отчётливый.

— «Критический разбор мнений ученых об условиях плодородия земли, с применением общего вывода к земледелию», 1846

Чернозём — это не что иное, как истлевшие согнившие растения и животные, а эти последние — это разбросанные по земле источники теплоты и огня. Они притягивают к себе из атмосферы воздух и воду, питаются на их счёт, превращают эти два элемента в органическую ткань и даже в камни и соли, и окончательно разрушаясь — делаются землёю. Вот пример одной из тех отвлечённых, неопределённых теорий, которая существовала в прошедшем ещё столетии, в то время когда положительные науки были в девстве, когда единственное почти средство для исследования тайн природы было отвлечённое умозрение.

— «Критический разбор мнений ученых об условиях плодородия земли, с применением общего вывода к земледелию», 1846

Не подлежит сомнению, что по количеству азота, находящегося в разных туках, можно судить об их достоинстве; но с другой стороны не могу разделить мнения Французских химиков на счёт совершенной точности приведённых ими эквивалентов, ибо во-первых, многие навозы, а в особенности животные извержения, как об этом с подробностью будет сказано ниже, не всегда содержат в себе одинакое количество азота, напротив того, оно часто бывает вдвое, втрое более или менее, сообразно различным хозяйственным обстоятельствам; но гораздо важнее ещё то обстоятельство, что хотя кровь и моча содержат в себе до 15 и даже до 20 процентов азота, но они вовсе не могут заменить количество навоза в 10-ро или в 20-ро более весом, как это превосходно знают все практические хозяева в Бельгии или в Великобритании. Это явление легко, впрочем, объясняется тем, что все животные материи, содержащие в изобилии азот, весьма скоро разлагаются. Зависит ли это от сильного сродства водорода с азотом, или от других каких-либо причин? Это ещё недостаточно решено, но не подлежит сомнению, что при этом быстром гниении, отделяется чрезвычайно много аммониака, количество всегда в несколько раз значительнее того, которое поглощается растениями.

— «Критический разбор мнений ученых об условиях плодородия земли, с применением общего вывода к земледелию», 1846

Цитаты о нём

Статьи г-на профессора Линовскаго будутъ имѣть преимущественною цѣлію показаніе современнаго состоянія земледѣлія въ различныхъ Европейскихъ государствахъ, съ постоянною мыслію о возможности безпристрастнаго примѣненія общихъ началъ и открытій по этой части къ усовершенствованію земледѣлія въ нашемъ отечествѣ. Основательное теоретическое знаніе науки сельскаго хозяйства и вмѣстѣ наукъ съ нимъ смежныхъ имѣлъ онъ возможность подкрѣпить и повѣрить продолжительными путешествіями по Россіи, исключительно для этой цѣли предпринятыми. Не прежде, какъ вооруженный такими познаніями и наблюденіями, приступилъ онъ къ изученію на мѣстѣ улучшенныхъ хозяйствъ Германіи, Австріи, Италіи, Бельгіи, Франціи и особенно Англіи, страны, которой усовершенствованія были извѣстны у насъ болѣе по слухамъ, чѣмъ по совѣстливымъ изслѣдованіямъ на самомъ дѣлѣ. Вотъ почему редакція журнала почитаетъ немаловажнымъ пріобрѣтеніемъ постоянное участіе такого сотрудника. Но вмѣстѣ съ тѣмъ она ожидаетъ содѣйствія нѣкоторыхъ другихъ опытныхъ Русскихъ хозяевъ, дабы совокупностью силъ можно было надѣяться достигнуть общеполезнаго результата.

— Иван Киреевский, «Сельское хозяйство», 1845

Боясь пропустить в учёной литературе прошлого года какое-нибудь замечательное исключение, назовём еще помещенную в «Журнале Министерства народного просвещения» небольшую и, кажется, наскоро написанную статью профессора Порошина «О земледелии в политико-экономическом отношении» и другую ― профессора Линовского «Об окончательном отменении хлебных законов в Англии», помещенную сначала в «Московском учёном и литературном сборнике» и изданную потом отдельною книжкой. Впрочем, обе эти статьи замечательны не как разрешения, а скорее как изложения живых вопросов.

— Валериан Майков, «Нечто о русской литературе в 1846 году», 1847

Возобновилась моя прежняя московская жизнь, те же выезды, те же вечера, те же занятия по попечительству и заведению. Первого октября, в понедельник, на вечере у Глинок я видела Линовского. Мы вышли в одно время. Он посадил меня в карету, и мы простились с ним до субботы. На другой день поутру ко мне пришла В.<асильчикова> и сказала, что Линовский зарезан. Это известие так поразило меня, что я не хотела верить. Воображение не допускало возможности, чтобы человек, которого я за несколько часов видела здоровым, весёлым, полным жизни, не существовал более!! Я убедилась в ужасной действительности тогда, когда послала Настасью Яковлевну на его квартиру, и она по возвращении сказала мне, что видела лужу крови на том месте, где он умер. Его убил лакей, которого он любил, баловал, но который был всегда необузданного нрава и раз уже бросался на него с ножом. Говорили, что возвратившись с вечера Глинок, он, не дозвавшись своего слугу, сам пришел на кухню, где он спал, насилу добудился его, может быть и ударил. Тот вскочил, схватил нож и нанёс им смертельную рану Линовскому, который имел еще настолько силы, что закричал, выбежал на улицу и упал на тротуаре и тут же умер. Убийца спрятался в погреб, где его нашли, схватили, и он во всем признался. Как всегда, при необыкновенных событиях ходят разные слухи и предположения, которым нельзя верить. В этом случае, можно думать, что убийца совершил преступление в опьянении, дошедшем до самозабвения, или в минуту мгновенного помешательства.

— Елизавета Драшусова, Воспоминания, 1848

Я не чувствовала к Линовскому особой симпатии, но всегда с удовольствием видела его у себя, и он охотно бывал у меня, потому что не пропускал ни одной субботы. Знакомство наше было недавнее и не было интимно, но я уважала в нём любознательность, трудолюбие, подвижную деятельность и либеральный образ мыслей, который он не боялся обнаруживать. При всякой внезапной утрате людей замечательных невольно раздумаешься о какой-то злой судьбе, тяготящей над Россией и похищающей преждевременно тех, которые могли с пользою и славою служить ей. Все, что пламенно чувствует, глубоко мыслит, всё что готово на борьбу и самоотвержение, все, что возвышается над толпою, что восприимчиво на святое дело, погибает или от гнёта обстоятельств или какой-нибудь роковой случайности, или изводится преследованиями, или застывает в леденящей среде.

— Елизавета Драшусова, Воспоминания, 1848

Я очень жалела Линовского. Не мне одной тяжело было, но и всем знавшим его близко. Под влиянием сильных ощущений как-то больше любишь друзей своих, как-то больше сближаешься с теми, которые одинаково чувствуют. Михаил Никифорович Катков очень любил Линовского, они были друзья. Он был глубоко огорчен и взволнован, когда в первый раз увидел убитого. От него он прямо пришел ко мне и потом бывал каждый день и приехал даже в субботу ― день похорон, несмотря на утомление и сердечную скорбь, и то, что ему тяжело было припоминать, что он каждую субботу встречал у меня Линовского, и в последнюю он был необыкновенно весел, любезен и оживлён. М. Н. превозмог себя, приехал в этот вечер, он понял, что мне должно быть грустно, и потому близкие обязаны были собраться ко мне. Вероятно, он сказал это Шевырёву, Попову, Соколо-Горскому и некоторым другим. Все приехали, и это дружеское внимание тронуло меня. А. Д. приехал ко мне просто с кладбища, совершенно измученный. Он шёл пешком до Веденских гор. Студенты несли гроб до самого кладбища. Шевырёв сказал на могиле трогательную речь, от которой, говорят, прослезились даже могильщики. Любовь студентов, горесть друзей, общее сожаление и единогласная похвала усопшему доказывают, что истинное достоинство и на этом свете бывает оценяемо.

— Елизавета Драшусова, Воспоминания, 1848

Особенного внимания в нашей среде заслуживает Линовский, польского происхождения профессор, не помню какого-то предмета из естественных наук, очень красивый молодой человек, высокий и стройный, любезный в обращении, внушавший к себе симпатию. По счастливой случайности в моих бумагах сохранилась его записка ко мне следующего содержания: «Сделайте одолжение, Фёдор Иванович, приходите, если можете, ко мне сейчас после получения этой записки. Попов, Ефремов, Катков, Белевич и другие ваши знакомые сидят у меня и желают с Вами непременно повидаться. Приходите поскорее. Преданный Вам Линовский».

— Фёдор Буслаев, «Эпизоды из истории Московского университета», 1896

Для продолжения моего рассказа я должен теперь познакомить вас с одною очень интересною особою. Это была <Елизавета Карлгоф> молодая вдова Карлгофа, попечителя Ришельевского лицея в Одессе. Я познакомился с ней довольно коротко у Александры Ивановны Васильчиковой, с которой она была в самых дружеских отношениях. <...> Она была коротко знакома со многими из моих университетских товарищей и, привыкнув еще в Одессе пробавлять свои досуги в профессорской среде, часто собирала всех нас у себя, сначала в Москве, а потом на даче, невдалеке от Кунцева, за Сетунью, в селе Спасском, где занимала эта молодая бездетная вдова одна-одинехонька просторный помещичий дом, предоставляя большую половину его, прекрасно меблированную, к услугам своих гостей, которые проживали у ней по целым неделям. Была она очень образована и потому умела хорошо пользоваться своим богатством за границею, приобретая разные художественные редкости, между прочим, составила очень ценный альбом собственноручных рисунков разных художников новейшего времени. <...> <...> Между всеми моими товарищами особенным ее вниманием пользовался Линовский; это внимание скоро перешло в расположение, а расположение еще в более нежное сочувствие их сердец: одним словом, нежданно-негаданно Линовский и Карлгоф очутились перед нами в качестве жениха и невесты. Разумеется, мы радовались и ликовали, пили шампанское за здоровье новообрученных и свои пожелания им счастья сопровождали звоном разбиваемых об пол бокалов. Однако недолго суждено было нам радоваться счастью влюблённых друг в друга жениха и невесты. Однажды, рано утром, ворвался ко мне Ершов и разбудил меня страшным известием: «Вставай скорее! Линовский убит!» Одевшись впопыхах, отправился я вместе с Ершовым на квартиру Линовского, находившуюся на Сивцевом Вражке, недалеко от Пятницы Божедомки. Вся улица была переполнена народом; у закрытых ворот квартиры стояли полицейские; но нас, как коротких знакомых и товарищей покойного по службе в университете, тотчас же пропустили во двор. Саженях в двух от ворот лежал навзничь бездыханный труп нашего милого весельчака Линовского. Вероятно, в первые секунды агонии он успел сделать несколько шагов и мгновенно упал, раскинув обе руки и несколько расставив ноги. Все черты лица выражали такой несказанный ужас, какого, кажется, и представить себе невозможно. Широко раскрытые глаза конвульсивно смотрели потухающим взглядом. Длинные волосы, сбитые назад, будто поднялись дыбом. Убийство было совершено ночью, ― как оказалось впоследствии, большим поварским ножом, который при обыске найден был под лавкою в кухне, весь обагренный кровью.

— Фёдор Буслаев, «Эпизоды из истории Московского университета», 1896

	К стыду человеческих слабостей, мне приходится эту трагическую повесть закончить водевильным фарсом. Не прошло и полугода после кончины Линовского, как читатели «Московских Ведомостей» прочли в отделе об отъезжающих за границу уведомление, что выехал профессор Драшусов с своею супругою, которою оказалась госпожа Карлгоф.
	— Фёдор Буслаев, «Эпизоды из истории Московского университета», 1896

Подозрение, само собою разумеется, пало на слугу Линовского, вместе и камердинера, и повара. Его, впрочем, скоро и нашли, так как в николаевское время сыскная полиция в Москве была несравненно лучше нынешней. Убийца был молодой человек, тоже поляк и ― что всего любопытнее ― был сводным братом Линовского от любовницы его отца, какой-то дворовой девки. Крепостной слуга с детских лет привык ненавидеть своего барчонка, который приходился ему родным братом, и в минуту злобного раздражения завершил свою зависть и ненависть остервенелым злодейством. Виновный осужден был в ссылку на каторжные работы, но с некоторым ограничением числа лет, ввиду ложного положения, в котором, против их воли, были принуждены жить вместе и убийца и его жертва.

— Фёдор Буслаев, «Эпизоды из истории Московского университета», 1896

	Какой молодец был этот Линовский! Свежестью, умом, здравым смыслом, прямотой дышит каждая его строка. Встречаются неправильные обороты, кое-где вынужденные умолчания, но в целом всё так молодо, смело, прямо высказано, без ужимок и игры в учёность, без педантизма. А какой верный взгляд на сельскохозяйственное образование в Западной Европе и у нас!
	— Сергей Дмитриев, Из дневников, 16 ноября 1955

См. также

• Елизавета Карлгоф (Драшусова)