У этого термина существуют и другие значения, см. Дождь (значения).
У этого термина существуют и другие значения, см. Капля (значения).
Дожди́нка(разг., эмоц. окрашенно, уменьш. к сущ. дождина) — мельчайшая частица из числа выпадающих осадков, одна дождевая капля из облака или тучи, «дождина» маленького размера.
В метафорическом преувеличении дождинка (приводимая, как правило, в отрицательной форме: «ни единой дождинки», «без дождинки») может относиться и к засухе, долгому отсутствию дождей.
Дождинка в мемуарах, публицистике и документальной прозе[править]
Мужики собрались на сходку, выбрали избу, выгнали баб ее вычистить и вымыть, но холеры, к счастию, не было, и изба простояла целое лето пустая. Заболевали поносом, гнетухой, — лето было сухое, без дождинки, работа шла сильная, харчи плохие, — многие переболели животами, но никто не умер.[1]
На другой день блох появилось еще более, а между тем наступила засуха. Ни дождинки; солнце жжет; каждый день дует сильный южный ветер, суховей. Земля высохла, потрескалась; лён и без того идет плохо, а блох все прибывает да прибывает. Который лён пораньше вышел из земли, тот ничего еще, — стоит, только листики подточены и росту нет; который позже начал выходить — не успеет показаться из земли — уже съеден. Даже крестьяне дивились.[1]
Не только пиалы, но и все колодцы туркестанских равнин хранят воду лишь у самого дна. Их чёрный пунктир, отмечающий караванные пути на карте, до странности редок и разрывчат. Страна блуждающих песков, ссохшихся такыров, солончаков и лёсса изжаждалась по воде. Поверхность её растрескалась от засух. Плоские поля, точно ладони нищих, подставлены под дождь. Они просят хотя бы мелких дождинок. Тщетно. Зачастую с мая по октябрь ― ни единой капли.[6]
Разувшись, мы пустились бегом по клеклой земле. Первые капли попали в нас на середине расстояния. Но дождь не обрушился стеной, как этого можно было ожидать, он набирал силу постепенно и уверенно. А когда ударил он так, что над землей появился дым – мелкая водяная пыль от раздробившихся дождинок, мы успели юркнуть в открытую дверь амбара. Капли разбивались в пыль и в дым не только около земли, но и в воздухе, сталкиваясь друг с другом, поэтому прямоугольник амбарной двери был заполнен седою мглой, в которой переливались стеклышками, поблескивали частые дождевые струи. Ровный шум наполнял окрестности.[7]
Память начинает подводить, особенно по части всего недавнего. «Память, как зрение, делается дальнозоркой: помню войну и не помню, что было вчера». Среди постоянной суеты текущих дел, шумного громыхания сегодняшних буден и ежедневных телевизионных страшилок, в моих ушах все явственнее звучат негромкие струнные аккорды давно умолкших гитар. Дрожат, не просыхая, Дождинки на стекле. Пора глухонемая Настала на Земле. Я думал ли когда-то, Что выживу хоть год Без песенки Булата, Без Юриных острот?[8]
Дождинка в беллетристике и художественной литературе[править]
Между тем погода совершенно переменилась; в воздухе сделалось так тихо, что ни один листок на деревьях не шевелился; на небе со всех сторон надвигались черные, как вороново крыло, тучи, и начинало уж вдали погремливать.
― Боже мой, мой бедный бурнус! ― воскликнула Эмилия, показывая на упавшие на него две-три дождинки.
― Прикажите, я позову извозчика! ― предложил Иосаф.
― Да, пожалуйста, бурнус и шляпка еще ничего; но я в прюнелевых ботинках: промочу ноги и непременно заболею.[9]
Река ― небо безбрежно-чистое ― и плывет и покоится. Уйдут забытые тучки, не успевшие рассыпать по земле свои дождинки-лепестки, спадет дневная теплынь, и река загустится, и скользящие лодки ― остроносые черные рыбки ― станут оставлять синеватый след, как бы движением своим снимая густые румяные сливки. А край неба и восток покроются ало-пурпурной шелковистою тканью и будут наливаться, рдеть, пока не дыхнет белая без сумрака ночь и не зарябится голубой островок зеркальной воды, и тогда запад сольется с востоком в дымящемся густом пурпуре, и по всему небу раскинутся малиново-золотистые лучи, и червонно-золотое солнце глянет на свет божий.
Я стругал спицы, жевал стружки и поглядывал на серое небо. В окошко тупо постукивали дождинки. Дождливое состояние в конце концов подействовало на душу: я начал раздумывать о скуке старой девы. Нашел эту мысль ничуть не хуже погоды и запел одну подходящую песню. Запел нарочно медленно, однотонно, слегка подвывая: Затянулось небо парусиной. Сеет долгий дождик. Пахнет мокрой псиной. — Нудно. Ох, как одиноко нудно.[10]
Уж на задах где-то, за огородами, курлыкают и бормочут пьяные дяди ― никак не найдут избы. Запыленное, разомлевшее солнце качается на самом краю синей чаши и устало смотрит налитым кровью глазом. Дергачи перебегают в душной траве и просят пить, пить. Да нет ни капли. Хоть бы одна на смех, одна какая-нибудь дождинка. Ночь. Темное небо, увешанное тяжелыми, горячими звездами.[11]
День был серый, в облаках, изредка падали дождинки, и с дождинками падали трельные переливы висящих над полями жаворонков. Дорога кой-где пылила: встречались таратайки, верховые. Зыков круто сворачивал тогда и, притаившись, выжидал.[12]
― Ой, Пётр мой Кирилыч, погода-то, видно, и в самом деле разгуляется. Мотри, какие волохна ветер из-за леса несёт!
В это время наискосок окна прорезала золотая стрела. Ульяна перекрестилась, посмотревши на образ. Пётр Кирилыч поперхнулся с испугу и тоже торопливо перекрестился. За лесом бабахнуло, и в крышу ударили редкие первые дождинки, предвещая бурю и ливень. ― Спиридон-то… ой, Спиридон-то, говорю! ― пропела Ульяна, оторвавшись от окна.[13]
Загородил теперь Спиридон своей ризой, кажется, весь мир перед Петром Кирилычем ― такая у Спиридона широкая риза и столько золотого света льётся в глаза с её райских цветов!.. Слышит только Пётр Кирилыч, как по лбу у него катится к носу маленькими дождинками вода с берёзового веничка, машет им Спиридон на него со всего размаху, словно ухлестнуть им хочет, и в бороду себе шепчет, как заклинанье:
― В свете и силе крещается раб божий… в свете и силе… в свете и силе!..
Жмурится Пётр Кирилыч от веничка и от Спиридоновых слов.[13]
― Кто тебе сказал, что я не боюсь? Вот ударит молния и убьет нас обоих!
Сергей крепче прижал к своему плечу голову Жени. Под ударами дождинок все говорило: камни гудели, ветки вздрагивали, листва заливалась звоном, травы шуршали, сено потрескивало. Ветер совсем сник и притаился, травы склонялись под тяжестью капель, вздрагивали, выпрямлялись и опять вздрагивали. Гром вдруг притих, оборвался, и в дубняке наступила тишина.[4]
Он поцеловал ее в щеку, очень тихо, потом, спустя минуту, ― еще раз, крепче и дольше. Оба они не замечали, что землю перебрасывало из темноты во вспышки сияюще-белого огня и назад ― в темноту, и опять ― в огонь, и они не слышали пальбы, радостно одобрявшей это качание из света в тьму, ― они были неподвижны. Они вернулись к ощущению того, что их окружало, только тогда, когда наступила тишина и солнце засеяло все вокруг глянцевыми пятнами и с деревьев отвесно сыпались медлительные благоуханные дождинки.
― Как, уже все прошло? ― изумилась Лиза и первой вылезла из-под навеса, поеживаясь от капель, попавших за воротник.[14]
— Что на роду написано, то и будет, — ответил я медленно, потягивая носом воздух. — Надо будет, пуля с твоим именем и за угол свернет. Что толку прятаться.
— Помяни трех святых! — Гомес хлопнул себя по лбу. — Ты же не прогуливаешься под проливным дождем?
Я улыбнулся:
— Все знают, чем быстрее бежишь, тем больше дождинок в тебя попадает.
— Величайшее заблуждение. — Гомес закурил, чтобы успокоиться. — Бегом ты доберешься до дому, где сухо, и сбросишь мокрую одежду, пока остальные рохли бултыхаются!
— Этот вопрос стар как мир. Люди годами о нем спорят, — ответил я. — Если дождь застал тебя врасплох, то как быть: бежать или идти? Помнится, какая-то фирма, выпускающая плащи, провела эксперимент. Двое парней. Тот, кто пустился вскачь, как лошадь, промок ровно настолько же, насколько тот, который шел прогулочным шагом. И даже больше.
— Да, — мечтательно сказал Гомес, — но, согласно моей философии, если бежишь, тебе кажется, что ты не такой мокрый. Хочешь, назови это душевным подъемом.
— Рэй Брэдбери, «Именная пуля» (Bullet with a Name, перевод Арама Оганяна), 1953
… в те дни и ночи походил сбор их, как сказал один велеречивый поэт, сразу на шесть совершенно разных вещей (прославлен он был своей расточительностью; когда дело касалось уподоблений): на перелёт птиц, светлых птиц, через застывший в штиль молочный океан; последовательность нот в мозгу чуть свихнувшегося композитора; на косяк глубоководных рыб, чьи тела — не более чем завитки и струйки света, кружащий вокруг какого-то светящегося растения в холодной и глубокой морской впадине; на спиралевидную галактику, рушащуюся неожиданно на свой центр; на грозу, каждая дождинка которой становится то перышком, то певчей птахой, то драгоценным самоцветом; и, наконец (и, может быть, в наибольшей степени), на Храм, заполненный богато убранными статуями, неожиданно ожившими, запевшими, неожиданно ринувшимися под развевающимися на ветру штандартами в мир, сотрясая дворцы, опрокидывая башни, чтобы воссоединиться в самом центре, чтобы разжечь неимоверное пламя и плясать вокруг него, ни на секунду не лишая ни огонь, ни танец возможности полностью выйти из-под контроля.
Иль я не весь в безлюдье скал И чёрном нищенстве берёзы? Не весь в том белом пухе розы, Что холод утра оковал?
В дождинках этих, что нависли,
Чтоб жемчугами ниспадать?..
А мне, скажите, в муках мысли
Найдётся ль сердце сострадать?[16]
Голубые голуби на просторной палубе.
А дождинки капали, — голуби их по́пили.
На просторной палубе голубые голуби
Все дождинки по́пили, а дождинки капали.[17].
— Игорь Северянин, «Промельк» (из цикла «I. Розирис», сб. «Ананасы в шампанском». Поэзы (1915)), 1911
Фея легла на травку, Глядит на сестёр-берёз. Слушает птичку-славку, Роняет дождинки слёз.
Вся как синий цветочек,
В голубом сияет огне.
Говорит: «Вот упал листочек.
Только-то? Только-то мне?»[18]
Дождинок неустанных шорох
Глухой тоске рассеяться не даст,
Он непрерывен, тягостен и част ―
И мертвых листьев мокрый ворох
Лежит на клумбе, словно пласт.[3]
Упал двенадцатый час, как с плахи голова казненного.
В стеклах дождинки серые
свылись, гримасу громадили,
как будто воют химеры
Собора Парижской Богоматери.[19]
...И тогда уж, дождик, лей,
Лей, дождинок не жалей, ―
Посидеть я с милым рада.
С милым рай и в шалаше.
Свежий хлеб, вода в ковше, ―
Так чего же больше надо![20]
— Фёдор Сологуб, «Дождик, дождик перестань...», 23 апреля 1921
Сквозь пыльных листьев блеклый шёпот Вульгарничает казино — То не твое ли сердце, Цоппот, Копьем наживы пронзено?
И топчет милые аллейки
Твои международный пшют.
Звучат дождинки, как жалейки,
И мокрый франт смешон, как шут…
Огонь электрический вспыхнул дугой ―
Сверкнули дождинки вдоль ветки нагой.
На светлую лавку косится платан:
Мальчишка в окне выбирает банан,
Лукавая кошка, урча на огонь,
Хозяйскую дочку толкает в ладонь.[21]
Я попадаю под обстрел: в меня летят дождя дробинки, но я покуда всё же цел, и не справлять по мне поминки.
Ядра души моей не тронув,
рассыпал неуемный Бог
весенний ливень электронов,
прозрачный взбалмошный горох.[22]
Когда-нибудь, но не теперь, Придет любовь, чтоб стать судьбою. Придет, как ливень, как метель, Все заслонив вокруг собою.
Может, ты на свете лучше всех,
Только это сразу не поймёшь.
Одна снежинка — ещё не снег, ещё не снег,
Одна дождинка — ещё не дождь.[24]
.jpeg)
