«Плевать в потолок» (разг., фам.) — устойчивое сочетание, фразеологизм, означающий лениться, злостно бездельничать, обивать груши, лодыря гонять, сидеть сложа руки, лежать на печи, балду бить, палец о палец не ударить, лоботрясничать, ворон считать, короче говоря, бездействовать на каком-либо поприще. В более узком, ироническом значении «плевать в потолок» может означать сознательное непринятие каких-либо неотложных мер или демонстративное безразличное отношение к какому-либо факту или обстоятельству, требующему вмешательства. Образцом при этом выступает более трафаретное выражение «плевать на дела» или «на карьеру».
По всей видимости, выражение «плевать в потолок» представляет собой усиленный вариант более частых определений бездействия или равнодушия: «смотреть (глядеть) в потолок», «уставиться в потолок», «пускать колечки дыма в потолок» или «глаза в потолок». Забавный оттенок лексической игры и дополнительную общительную привлекательность выражению придаёт содержащийся в нём образ человека, который, задрав голову, плюёт наверх, в потолок. С одной стороны, занятие носит отнюдь не расслабленный характер (чтобы доплюнуть), с другой — небезопасно, поскольку плевок вверх может и обратно прилететь. Второй, скрытый смысл роднит это словосочетание с родственным фразеологизмом «плевать против ветра».
Взошедши в переднюю, увидел он на кожаном запачканном диване лакея своего Ивана, который, лежа на спине, плевал в потолок и попадал довольно удачно в одно и то же место.[1]
...любопытно знать, что именно формирует у нас Обломовых, гораздо любопытнее, чем смотреть на то, как уже сформированные Обломовы, т. е. люди, на которых надо махнуть рукою, валяются на диване и плюют в потолок.[2]
— Дмитрий Писарев, из статьи «Писемский, Тургенев и Гончаров», 1861
— Ну, что, Америку открываете? — спрашивал меня о. Михей каждый раз, когда мы встречались. — Не-ет, батенька, не те времена, чтобы лежать на боку да плевать в потолок. Перестраиваемся, голубчик, перестраиваемся…[3]
От всего отвык. Трубку курить отвык, табак жевать отвык, на пол плевать отвык, на стены плевать отвык, в потолок плевать отвык, встречных по спине ударять отвык, — а вот от этого отвыкнуть не могу...[5]
― Да плюйте вы на потолки…
― Заплюнуть пара пустяков, это вы верно заметили. Помните, в школе такая игра была; кто до потолка доплюнет?
― У нас не было такой игры, что-то не помню.
― Ну как же, как же! Всем классом, бывало, встанем в ряд и начинаем…[7]
Ведь любопытно знать, что именно формирует у нас Обломовых, гораздо любопытнее, чем смотреть на то, как уже сформированные Обломовы, т. е. люди, на которых надо махнуть рукою, валяются на диване и плюют в потолок. Но, как везде, интересный, живой вопрос обойден, а подробностей ― гибель. Изображая личность Обломова, Гончаров мог еще ограничиться тесною сферою, не выходить за пределы кабинета и спальни и занимать своего читателя пересказыванием того, что говорили между собою Илья Ильич и Захар.[2]
— Дмитрий Писарев, из статьи «Писемский, Тургенев и Гончаров», 1861
— Вы точно про чемодан говорите, про голову-то, — усмехнулся Прохоров. — Я прежде думал, что голова тяжелеет от пьянства, а вы вон говорите, что она и от чтения тяжелеет. Впрочем, вы это по опыту должны знать.
— О, да вы нынче совсем по-армейски острите! — сердитым тоном, но с улыбочкой заметил Старцев. — Впрочем, праздного времени много — можно или в потолок плевать или остроумие изощрять.
— Я ни того, ни другого не могу делать, — ответил Прохоров. — Я вот занялся изучением французского языка.[8]
И этот-то щёголь судит «моя тайная и сокровенная», судит, потому что я живу у него в стану, а он «за весь стан отвечает». Он залезает в мою душу и барахтается в ней на всей своей воле! А «кандауровский барин» между тем плюет себе в потолок и думает, что это ему пройдет даром. Как бы не так! Еще счастлив твой бог, что начальство за тебя заступилось, «поступков ожидать» велело, а то быть бы бычку на верёвочке![9]
Перестройка этой, если позволено так выразиться, классической деревни, с семейным патриархатом во главе и с общинным устройством в основании, совершается на наших глазах, так что можно проследить во всей последовательности это брожение взбаламученных рядом реформ элементов, нарождение новых комбинаций и постепенное наслоение новых форм жизни. Нынешняя деревня — это химическая лаборатория, в которой идет самая горячая, спешная работа. Центр тяжести, искусственно привязанный нашей историей к жизни городов, сам собой переместился в деревню.
— Ну, что, Америку открываете? — спрашивал меня о. Михей каждый раз, когда мы встречались. — Не-ет, батенька, не те времена, чтобы лежать на боку да плевать в потолок. Перестраиваемся, голубчик, перестраиваемся… Послушайте-ка, что мужички-то калякают. Павел Иваныч ведь правду врет про самовары-то да цивилизацию. Умственный мужик пошел. Все сам хочет знать: как и что на свете делается. Газеты выписывает… Да и кулаки эти уж просвещают их на все бока: поневоле задумаешься.[3]
Он приехал домой, едва слыша под собою ноги. Были уже сумерки. Печальною или чрезвычайно гадкою показалась ему квартира после всех этих неудачных исканий. Взошедши в переднюю, увидел он на кожаном запачканном диване лакея своего Ивана, который, лежа на спине, плевал в потолок и попадал довольно удачно в одно и то же место. Такое равнодушие человека взбесило его; он ударил его шляпою по лбу, примолвив: «Ты, свинья, всегда глупостями занимаешься!»
Иван вскочил вдруг с своего места и бросился со всех ног снимать с него плащ.[1]
20 лет тому назад на этом самом месте, когда я просил у вас руки, вы сказали, что только в таком случае выйдете за меня замуж, если у меня не будет глупого выражения лица, а для этого вы посоветовали мне отправиться к людям и поучиться у них уму-разуму. Я, как вам известно, послушал вас и отправился к людям. Отлично… Придя к ним, я прежде всего оправился, какие есть специальности и ремесла. Один правовед сказал мне, что самая лучшая и безвредная специальность — это лежать на диване, задрав вверх ноги, и плевать в потолок; но я, честный, глупый леший, не поверил ему! Прежде всего я попал по протекции в почтмейстеры.[4]
— Это ты можешь; можешь душою болеть, сколько тебе угодно. Пусть будет больно; пройдёт! Приглядишься, присмотришься, сам скажешь: «какая я, однако, телятина»; так и скажешь, помяни моё слово. Пойдём-ка, выпьем по рюмочке и забудем о заблудших инженерах; на то и мозги, дружище, чтобы заблуждаться… Ведь ты, учитель мой любезный, сколько будешь получать, а?
— Тебе всё равно.
— Ну, например?
— Ну, тысячи три заработаю с частными уроками.
— Вот видишь: за три-то тысячи таскаться всю жизнь по урокам! А я сижу себе да посматриваю: хочу — делаю, хочу — нет; если бы фантазия пришла хоть целый день в потолок плевать, и то можно. А денег… денег столько, что они — «вещь для нас пустая».[10]
— Они, брат, выучат, как жить на белом свете. А мы-то сдуру: французы, деньги у них шальные и прочее такое несообразное. А у француза каждый пятак двухвершковым гвоздем приколочен… У нас по старой вере крепко живут, а они себя попревосходнее оказали…
Черноногов не мог выдержать до конца двухнедельного искуса и последние четыре дня сказывался больным, несмотря на все увещания Введенского. Он лежал в избе и плевал в потолок.
— А чёрт с ними со всеми! — ругался он. — Это какие-то выжиги. Золото ищут, как бежавшего с каторги преступника… Нет, брат, шалишь. Ищи, хоть лопни…
Введенский только махнул рукой. С горя Черноногов напивался каждый день, приглашал Макэн и заставлял ее петь киргизские песни.
— А вот назло им возьму да и женюсь на тебе, Макэн, — говорил он. — Пойдешь за меня, орда?
— Нет, — отвечала Макэн не без кокетства. — У меня есть жених лучше тебя…[11]
Он бродил, пристально оглядывал встречных и бормотал по своей странной привычке:
— 80 кило… 85 кило… Ого! Сто кило, — никак не меньше!
— Простите за нескромный вопрос, — спросил я, здороваясь с мистером «бр. Смисс и К°», — что это вы постоянно шепчете?
— А вы заметили? — спохватился он. — Прескверная привычка! Никак не могу отвыкнуть! От всего отвык. Трубку курить отвык, табак жевать отвык, на пол плевать отвык, на стены плевать отвык, в потолок плевать отвык, встречных по спине ударять отвык, — а вот от этого отвыкнуть не могу. А ведь я не сегодня-завтра — тесть герцога.[5]
― Та старая квартира у вас не отдельная была?
― Отдельная, что вы, как можно!
― Так зачем же вы тогда переезжали, я вас всё-таки никак понять не могу, или вы шутите? Давайте-ка лучше выпьем.
― Если бы не потолки низкие…
― Да плюйте вы на потолки…
― Заплюнуть пара пустяков, это вы верно заметили. Помните, в школе такая игра была; кто до потолка доплюнет?
― У нас не было такой игры, что-то не помню.
― Ну как же, как же! Всем классом, бывало, встанем в ряд и начинаем… Нет, на старой квартире до потолка не доплюнешь, знаете, сколько метров было до потолка?[7]
↑ 12Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений в 14 томах. — М.: Изд-во Академии Наук СССР, 1952 г.
↑ 12Д.И.Писарев, Сочинения в четырёх томах. Том 1. Статьи и рецензии 1859-1862. Москва: Государственное Издательство Художественной Литературы, 1955 год
↑ 12Мамин-Сибиряк Д.Н. Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Рассказы, очерки 1881-1884 гг., стр 264. — М.: Правда, 1958 г.
↑ 12Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 2. (Рассказы. Юморески), 1883-1884. — стр.4
↑ 12Дорошевич В. М., Собрание сочинений. Том II. Безвременье. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905 год — стр.142
↑ 12Б. Корнилов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. М.: Советский писатель, 1966 г.
↑ 12Голявкин В. В. «Большие скорости». Роман, рассказы. — Л.: «Советский писатель», 1988 г.
↑Шеллер-Михайлов А.К. Дворец и монастырь. Москва, «Советский писатель - Олимп», 1991 г.
↑М.Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 11. — Москва, Художественная литература, 1973 г.
↑В. М. Гаршин. Сочинения: Рассказы. Очерки. Статьи. Письма. Сост. В. И. Порудоминский. — Москва: «Советская Россия», 1984 г.
↑Д. Н. Мамин-Сибиряк. Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сибирские рассказы. Рассказы, повести 1893-1897. Золотопромышленники. — Свердловск: Свердловское Областное Государственное Издательство, 1949 г.
.svg){kind=logo}
