Ри́мская пре́мия (фр.Prix de Rome) — награда в области искусства, существовавшая во Франции с 1663 по 1968 годы и присуждавшаяся художникам, гравёрам, скульпторам и архитекторам (в 1803 году была добавлена пятая номинация — композиторы).
Лауреат Большой римской премии получал возможность отправиться в Рим и жить там три-пять лет за счёт патрона премии (первоначально им был король Людовик XIV). С 1666 года проживание лауреатов организовывалось специальной Французской академией в Риме, учреждённой Жаном-Батистом Кольбером и размещавшейся с 1803 года на вилле Медичи. В некоторые периоды присуждались также малые премии, позволявшие жить в Риме более короткий срок.
Многие до сих пор наивно верят в превосходство всякого римского лауреата над прочими „маленькими людьми“.
Не нужно ошибаться по таким мелочам. Вовсе нет!.. — я говорю вам, он такой же, ни лучший, ни худший. Он в точности такой же, как и они…[2]:502-503
— Эрик Сати, из статьи «Происхождение Просвещения», Париж, июнь 1922
Быть отмеченным Римской Премией — это значит уже очень многое. Как показатель — она содержит в себе исчерпывающую информацию. Перед ней вы предупреждены обо всём, и вы знаете, к чему себя готовить и чего ожидать; потому что Римская Премия — прежде всего «монета», то есть, её реальная цена всегда ниже номинала. Так что если вас одурачат..., вам будет даже нечего возразить[3]
— Эрик Сати, из статьи «Происхождение Просвещения», Париж, июнь 1922
...ни Римская премия..., ни «премии» каких-либо других городов этого мира не отягощали мою походку, и мне не приходилось тащить их ни на себе, ни на своей спине... Ибо я человек в роде Адама (из Рая), который никогда не получал премий, но только крупные шишки...[2]:510
Я повидалась со стариком Берто; он хорошо знает Мале; они одновременно получили «Римскую премию»; он говорит, что это человек приятный и не лишённый таланта...[4]
Он, ученик Академии, не дожидаясь римской премии, предпочел самочинно съездить в вечный город...[5]
— Иван Аксёнов, «Пётр Петрович Кончаловский. Человек и художник», 1933
В связи с открытием в Париже выставки работ, удостоенных римской премии в 1938 году, газета «Веаuх Агts» отмечает, что произведения, получившие награды, «весьма посредственны, страдают сухостью и отсутствием стиля».[6]
— Римская премия 1938 года (заметка), 1939
Студентам, рассчитывающим получить Римскую или другую премию, нужно было здорово потрудиться, чтобы создать «шедевр», с которого и начнется желанная карьера.[7]:41
— Джеймс Элкинс, «Почему нельзя научить искусству», 2001
Римская премия и похожие на неё конкурсы насаждали единообразие и не поощряли экспериментов.[7]:41
— Джеймс Элкинс, «Почему нельзя научить искусству», 2001
старейшая в мире Римская премия присваивается французской Академией в области архитектуры и искусства...[8]
— Наталья Боголюбова, Юлия Николаева, «Межкультурная коммуникация и международный культурный обмен», 2009
Срок проживания может теперь достигать двух лет (вдвое дольше, чем для обладателей Римской премии), а претендентами на них являются представители всех творческих профессий, даже таких, как повара! И наконец-то, среди получателей грантов появились писатели. Во времена Гоголя эта профессия во Франции, видимо, к числу «изящных искусств» не относилась.[9]
— Игорь Тимофеев, «Рим. Путеводитель», 2014
Большая Римская премия <...> в те времена служила несомненным маркером официального признания кланового положения будущего музыканта <...>. Учреждённая во второй половине XVII века <...>, она постепенно засыхала, известковалась и вырождалась вместе с породившими её соответствующими кланами (Академиями). К концу XIX века этот процесс, можно сказать, завершился наилучшим образом, — превратив Римскую премию почти в карикатурное произведение имени самой себя.[3]
— Юрий Ханон, «Эмиль Пессар, профессор бледной немочи», 2019
Студентам, рассчитывающим получить Римскую или другую премию, нужно было здорово потрудиться, чтобы создать «шедевр», с которого и начнется желанная карьера. Ближайшая современная аналогия из всех известных мне — крупные музыкальные конкурсы, такие как конкурс имени Чайковского, на котором после жесточайшего отсева выбирается один-единственный победитель. Этот лауреат получает концертный ангажемент и в результате может добиться широкой международной известности. <...>
Ещё одно обстоятельство, связанное с Римской премией: студентам нельзя было разбрасываться, каждый этап обучения для них являлся подготовкой к созданию одной-единственной картины. На самом деле вся программа барочных академий была нацелена на создание одной работы. Искусствоведы, изучающие деятельность этих академий, задались вопросом: какие произведения могли с наибольшей вероятностью победить в этом конкурсе? Выяснилось, что Римская премия и похожие на неё конкурсы насаждали единообразие и не поощряли экспериментов.[7]:41
— Джеймс Элкинс, «Почему нельзя научить искусству», 2001
Нобелевская премия не единственная в мире науки и культуры, так, например, старейшая в мире Римская премия присваивается французской Академией в области архитектуры и искусства...[8]
— Наталья Боголюбова, Юлия Николаева, «Межкультурная коммуникация и международный культурный обмен», 2009
Проводить время среди статуй и зданий Древнего Рима уже тогда считалось важной частью образования молодого художника и будет считаться еще много столетий. Даже когда в XIX веке самым притягательным местом в мире стал не Рим, а Париж, самой желанной наградой для любого художника оставалась Римская премия. На эту премию студент мог пожить в Риме, впитывая его волшебную творческую атмосферу.[10]:130
В 1800 отношения юного живописца и его наставника <Жака Луи Давида> дали трещину. Большая Римская премия, на получение которой Энгр очень надеялся, по настоянию самого мэтра была присуждена другому ученику. Однако художник не оставил надежды на успех и продолжал трудиться, имея целью получение этой награды, дававшей право на четырёхлетнюю поездку и обучение в Италии. И удача улыбнулась ему: картина «Ахилл принимает послов Агамемнона» (1801, Школа изящных искусств, Париж) была признана достойной премии. Однако денег на поездку в государственной казне не оказалось, и она была отложена.[11]:130
Сквозь ограду виллы Медичи с ее типичным итальянским парком мы можем полюбоваться на белое двух-башенное здание XVI века с великолепным фасадом и, как в «Мастере и Маргарите», горько посетовать, что Бог не наградил нас каким-нибудь художественным талантом.
Потому что здесь, в здании, как когда-то в наших домах творчества, на всём готовом живут и творят современные западные молодые писатели, композиторы и художники. Эта роскошь началась задолго до приезда Николая Васильевича в Рим, в 1666 г. Обладатели Большой Римской премии, присуждавшейся Accademia della Francia, получали право жить в Риме в течение года за счёт патрона премии (поначалу им был король Людовик XIV). А с 1803 г., и Гоголь эти времена уже застал, Accademia della Francia переехала на виллу Медичи. До 1968 г., когда Римская премия была закрыта, здесь побывали многие выдающиеся деятели культуры. Среди них художники Фрагонар, Энгр, композиторы Берлиоз, Бизе, Дебюсси... Впрочем, последние 40 лет гранты на бесплатное проживание в Риме не только продолжаются, но даже разветвляются.
Срок проживания может теперь достигать двух лет (вдвое дольше, чем для обладателей Римской премии), а претендентами на них являются представители всех творческих профессий, даже таких, как повара! И наконец-то, среди получателей грантов появились писатели. Во времена Гоголя эта профессия во Франции, видимо, к числу «изящных искусств» не относилась.[9]
Римская премія никого не удивила. Премія въ этомъ году была раздѣлена между двумя конкуррентами: вторымъ лауреатомъ института былъ Александръ Монфоръ, сочинившій для Фанни Элслеръ балетъ: «Кошка, превращенная въ женщину» (la Chatte métamorphosée en femme) и три или четыре комическiя оперы, лучшая изъ которыхъ «Полишинель» — вовсе не хороша.[12]
— Данiэль Бернаръ, «Бiографическая записка о Берлиозѣ», 1898
Не стало одного из самых плодовитых, популярных и талантливейших французских композиторов. Умер Жюль Масснэ. И хотя он умер 70-летним стариком, но его потеря чувствительна для всего музыкального мира. Получив большую римскую премию по окончании парижской консерватории за экзаменационную работу ― кантату «David Rissio», ещё юношей Масснэ обратил на себя внимание всех первым симфоническим произведением «Помпея».[13]
— на смерть Жюля Масснэ (некролог), 1912
Многие до сих пор наивно верят в превосходство всякого римского лауреата над прочими „маленькими людьми“.
Не нужно ошибаться по таким мелочам. Вовсе нет!.. — я говорю вам, он такой же, ни лучший, ни худший. Он в точности такой же, как и они… Да-да.
Я не думаю, что ошибусь, если приведу здесь (очень выборочно) список музыкантов, когда-либо награждённых Римской Премией, самых замечательных в минувшем столетии: Берлиоз, Гуно, Бизе, Массне и Дебюсси. Кажется, это им не очень сильно помешало…
Напротив того, Франк, Д’Энди, Лало, Шабрие и Шоссон не были лауреатами Института: они — очевидные „любители“. И это им тоже не очень помешало…
Художники, благодаря Мане, Сезанну, Пикассо, Дерену, Браку и другим, куда быстрее освободились от своих наихудших закостеневших традиций. <…> А у литераторов вовсе нет Римской премии: они счастливы более всех на этом свете».[2]:502-503
— Эрик Сати, из статьи «Происхождение Просвещения», Париж, июнь 1922
Творчество Кончаловского продолжало пожирать своих детей по примеру древнего Крона. Он, ученик Академии, не дожидаясь римской премии, предпочел самочинно съездить в вечный город, не без убеждения со стороны Сурикова, монументальное искусство и подавляющая живописная убежденность которого продолжали формировать сознание молодого ученика Академии.[5]
— Иван Аксёнов, «Пётр Петрович Кончаловский. Человек и художник», 1933
В связи с открытием в Париже выставки работ, удостоенных римской премии в 1938 году, <парижская> газета «Веаuх Агts» отмечает, что произведения, получившие награды, «весьма посредственны, страдают сухостью и отсутствием стиля. Скульптурные работы сугубо прозаичны, упадочны. Художники работают без вдохновения. Трудно понять, в чём сущность их художественного credo. Самое мастерство этих художников возбуждает серьёзные сомнения».[6]
— Римская премия 1938 года (заметка), 1939
Большая Римская премия (тем более, по композиции) в те времена <последняя четверть XIX века> служила несомненным маркером официального признания кланового положения будущего музыканта (а также художника, скульптора, архитектора и так далее). Учреждённая во второй половине XVII века <Людовиком XIV> (впрочем, музыкальная премия была добавлена в список позже, уже при Наполеоне I), она постепенно засыхала, известковалась и вырождалась вместе с породившими её соответствующими кланами (Академиями). К концу XIX века этот процесс, можно сказать, завершился наилучшим образом, — превратив Римскую премию почти в карикатурное произведение имени самой себя. С одной стороны, она означала только высший (для бывшего студента) знак признания традиционалистского «качества» и лояльности со стороны начальников клана (профессоров, академиков и прочей номенклатуры), получаемый при окончании консерватории. А с другой стороны, идеально отвечало духу легального соревнования, которое старшие коллеги, снисходительно подглядывая сверху, поддерживали у творческой молодёжи (в целях демонстрации и укрепления своей власти, разумеется). Уже одно тó было достойно показного осмеяния, что вплоть до конца XIX века официальным обязательным жанром соискателя оставалась кантата, — жанр хотя и светский, но в высшей степени застылый и анахронический, отсылавший к образцам сáмой рафинированной академической тухлятины (не говоря уже о церковном происхождении).[3]
— Юрий Ханон, «Эмиль Пессар, профессор бледной немочи», 2019
— Об анекдотичности казуса Римской премии ещё с молодых лет с особой определённостью говорил Эрик Сати (не без брезгливости), время от времени возвращаясь к этой теме:
«Быть отмеченным Римской Премией — это значит уже очень многое. Как показатель — она содержит в себе исчерпывающую информацию. Перед ней вы предупреждены обо всём, и вы знаете, к чему себя готовить и чего ожидать; потому что Римская Премия — прежде всего «монета», то есть, её реальная цена всегда ниже номинала. Так что если вас одурачат..., вам будет даже нечего возразить».
Этот знак поощрения имел очень мало отношения к творчеству, но «зато» ставил гербовую печать (знак качества и лояльности) на том месте, которое соискатель смог (и желал) занять в профессиональной среде, — и прежде всего, по отношению к поколению учителей и мэтров. Чистейшим ляпсусом (причём, двойным) стало награждение Римской Премией Клода Дебюсси (хотя в те поры он ещё не был ни импрессионистом, ни скандалистом, ни новатором) за кантату с символическим названием «Блудный сын». Выставив своё посредственное произведение на конкурс из праздного духа соревновательности, очень скоро победитель не смог соответствовать даже номинальному статусу Римского Призёра, — элементарно не выдержав скуки и дезертировав с виллы Медичи, где ему положено было сидеть два-три года, сочиняя очередной шедевр для своих дряблых профессоров.[3]
— Юрий Ханон, «Эмиль Пессар, профессор бледной немочи», 2019
Мы дали Римскую премию молодому человеку, который не ожидал, что выиграет, и чуть не сошёл с ума от радости. Мы все ожидали, что приз достанется Камилю Сен-Сансу. Признаюсь, я сожалел, что голосовал против человека, который действительно является великим артистом, к тому же хорошо известным, практически знаменитым. Но другой конкурсант, будучи ещё студентом, имеет внутренний огонь, вдохновение, он чувствует, что может сделать то, что другие не могут… Так что я голосовал за него, вздыхая при мысли о несчастье, которое принесёт Сен-Сансу этот проигрыш. Но, что ж, надо быть честным.[1]
Равель – это, конечно, тоже Римская премия, но очень большого таланта. Как бы тебе сказать..., это ещё один Дебюсси, (немного моложе) только значительно более вызывающий и эпатажный.
Всякий раз, когда я встречаю его, Равель принимается меня уверять, как многим он мне обязан. Что ж, это восхитительно, не иначе.[2]:137
Когда мы впервые встретились, в самом начале нашего общения он <Клод Дебюсси> был как промокашка, насквозь пропитан Мусоргским и кропотливо искал свой путь, который ему никак не удавалось нащупать и отыскать. Как раз в этом вопросе я его далеко переплюнул: ни Римская премия..., ни «премии» каких-либо других городов этого мира не отягощали мою походку, и мне не приходилось тащить их ни на себе, ни на своей спине... Ибо я человек в роде Адама (из Рая), который никогда не получал премий, но только крупные шишки – большой лентяй, несомненно.[2]:510
Несколько дней спустя я приехал к ней и застал взволнованной и мрачной.
— Ах, друг мой, тебе повезло, что ты ко мне обратился, — сказала она, — эта партия не для тебя... Я повидалась со стариком Берто; он хорошо знает Мале; они одновременно получили «Римскую премию»; он говорит, что это человек приятный и не лишённый таланта, но карьера его не удалась, потому что что он никогда ничего не доводил до конца. Он принадлежит к тому типу архитектора, который может составить проект, но сам не следит за постройкой и теряет всех заказчиков...[4]
↑ 1234Ю. Ханон, «Эмиль Пессар, профессор бледной немочи» или Эмиль Луи Фортюне де Пессуар (эссе при участии Эрика Сати), архивировано 2021-07-27. — СПб., Ханограф, 2020 г.
↑ 12Моруа А., Превратности любви. Три новеллы. Письма незнакомке. — Мн.: Мастацкая литература, 1988 г. — 351 с.
↑ 12И. А. Аксёнов, Из творческого наследия в двух томах. I том. Письма, изобразительное искусство, театр. Составитель Н. Адаскина. — М.: издательство «RA», 2008 г.
↑ 12За рубежом (редакционная колонка). — М.: журнал «Советское искусство», № 3 (583), 6 января 1939 г.
↑ 123Джеймс Элкинс, Почему нельзя научить искусству. Пособие для студентов (пер.Нина Усова). — М.: Ад Маргинем Пресс, 2015 г.
↑ 12Наталья Боголюбова, Юлия Николаева, Межкультурная коммуникация и международный культурный обмен : учебное пособие. — Санкт-Петербург: СПбКО, 2009 г. — 413 с.
