Тролле́йбус — безрельсовый электрический транспорт контактного типа, получающий электрический ток из внешнего источника питания через двухпроводную контактную сеть с помощью штангового токоприёмника. Троллейбус сочетает в себе лучшие свойства трамвая и автобуса выполняя, как правило, пассажирские перевозки в крупных городах. Грузовые и специальные троллейбусы встречаются редко. Троллейбусы используются чаще всего в городах, но также существуют междугородные и пригородные троллейбусы.
Мы с мамой посмотрели на пожарных и на трамваи, которые без рельсов ходят, а прямо по асфальту. Мама сказала, что такие трамваи называются троллейбусы. У них колёса, как у автомобилей, резиновые. Я говорю: ― Почему без рельсов? А мама говорит: ― Это что ― без рельсов! Тут и под землёй трамваи ходят.[1]
Травка первый увидел, что издали приближается троллейбус. Длинные удочки на крыше троллейбуса скользили по проводам. Они с папой вошли в троллейбус и уселись в мягкие кожаные кресла. Папа держал Травкины лыжи между колен. Троллейбус мягко качнулся и зашуршал по асфальту. Травка прижался носом к оконному стеклу. А вот навстречу пополз двухэтажный троллейбус. Он был совсем похож на лакированный двухэтажный дом на колесах. Тогда Травка начал считать только те автомобили, которые обгоняли его троллейбус. Это были большие, красивые и стремительные машины. Они двигались по асфальту так легко, что, казалось, им ничего не стоит перегнать не только троллейбус, а хоть бы и самый быстрый самолёт. У каждой машины на носу был приделан значок, похожий на развевающееся по ветру красное знамя. ― И паровоз ― машина, и лифт ― машина, и троллейбус ― тоже машина.[2]
28-ое июня <1944>. Пошли по Невскому первые послеблокадные троллейбусы, очень праздничные и свежераскрашенные. Но это почти не влияет на загруженность трамвая. Да, мы снова узнали, что такое набитый трамвай.[3]
— Александр Болдырев, «Осадная запись (блокадный дневник)», 1941-1948
Троллейбус, медленно переваливаясь, пересекал трамвайные рельсы. Остановка была еще далеко. На счастье Андрея, троллейбус оказался старого типа, с ручками на дверях. Изо всех сил Андрей потянул на себя ручку, сдвинул створку и выпрыгнул.[4]
Мужчины, побрившиеся в субботу, ждали троллейбус. Над женщинами торчали зонтики. Подошел троллейбус. Он должен был перевезти этих людей окончательно из воскресенья в понедельник.
На лице ее не сохранилось никаких дней недели, а был какой-то общий, длинный и последний день. И было странно, зачем она сюда попала. Она вошла с передней площадки, прижимая стул к груди. Стульчик был маленький, детский, но у него было уже четыре ножки. Они воткнулись в ноги, и получился шум, сутолока. Кричали в основном понедельники. Кричали о том, что неприлично лезть со стулом в троллейбус, что со стульями надо в трамвае, что вообще с мебелью надо в грузотакси, что и так сесть негде, а она со стулом, что и так все едут на работу. Старушка испуганно обнимала стул и беззвучно жевала жалкие слова. Она вышла, а в троллейбусе, до нее молчаливом, сохранился гул.[5]
― Мы опаздываем, ― сказала Катя. До остановки было далеко. Тулин вышел на мостовую навстречу несущемуся троллейбусу, поднял руку. Он слегка прищурился, наслаждаясь своей щедростью чародея. Троллейбус, скрипнув тормозами, остановился перед его грудью. Водитель погрозил кулаком, но вдруг усмехнулся и открыл двери. Девушки вскочили.[6]
Судьба прихлопнула меня, как муху. Ни к черту не годилась такая судьба. Ветер был довольно сильный. От ветра качались фонари на плохо натянутых проводах. Улица была похожа на плохо настроенную балалайку, и на стенах спящих домов взлетали и опускались арки теней. Я шел сквозь строй заночевавших у парка темных троллейбусов, освещаемых взлетающими фонарями. Троллейбусы так и заснули на улице, закинув за голову тощие руки. Все спало от усталости, кроме меня и фонарей. Даже ворота троллейбусного парка заснули, и в них торчал въехавший наполовину троллейбус. Ворота так и заснули с куском во рту.[7]
Через пятьдесят минут Деточкин прибыл в центр города. Тысячи москвичей в хорошем московском темпе бежали по улицам, скрывались в тоннеле подземного перехода, выбегали из-под земли и вновь исчезали в кратере метро. К остановке подъезжали троллейбусы. Сквозь их стеклянные стены, как товары в витрине, были видны пассажиры. Деточкин терпеливо стоял на остановке и чего-то ждал. Прошло около часа. За означенное время от остановки отъехало двадцать три троллейбуса. Ни в один из них Деточкин не сел. Когда подошел троллейбус двадцать четвертый по счету, Деточкин засуетился. Он сошел с тротуара, обежал машину спереди и заглянул в окошко водителя.
― Люба! ― сказал Деточкин ненатуральным голосом. ― Здравствуй, Люба! Я вернулся![8]
Все мы свободно употребляем слово «троллейбус», которое, если разобраться, может быть переведено только как «роликобус» («троллей» по-английски ― «ролик»). Стал довольно употребительным термин «электробус» ― повозка с электрическим двигателем. Мне попалось, наконец, в одной статье даже слово «аэробус», то есть «воздухобус», потому что «аэр» по-латыни ― «воздух»; слово это, по мысли автора, должно было обозначать «многоместный пассажирский самолет». Приходится признать, что все это ― слова одного корня, и корень этот ― все то же не имеющее значения «бус».[9]
― Таким, значит, образом, ― сказал директор, ― сегодня обойдете все цеха и сообщите мне завтра утром о ваших успехах. Советую, чтобы они были. Он встал из-за стола, миновал замершую у вешалки Любочку, размашисто и медленно перекрестился на цветную фотографию троллейбуса ЗиУ-9 в углу и вышел из комнаты.[10]
Она бредёт к троллейбусу. Со дна
сознания всплывает мальчик, ласки
стыдившийся, любивший молоко,
болевший, перечитывавший сказки…
И все, помимо этого, мелко!
Сойти б сейчас… Но ехать далеко.
Троллейбус полн. Смеющиеся маски. Грузин кричит над ухом «Сулико».
И только смерть одна ее спасет
от горя, нищеты и остального.[13]
— Иосиф Бродский, «Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою...», 1969
И шаткий дом ― пожизненный троллейбус
везет меня, хотя и не уверен,
хотя и стар, хотя и трусоват.
Рябой водитель мне откроет двери,
и грязно-серый сумеречный снег,
весь в оспинах, уже переболевший,
забывший чистоту происхожденья,
как грязный, пресмыкающийся выкрест,
замедлит бег ― и плюнет мне в лицо…[14]
