Невский проспект

Материал из Викицитатника
Перспектива Невского проспекта

Не́вский проспе́кт — главная улица Санкт-Петербурга, протянувшаяся на 4,5 километра от Адмиралтейства до Александро-Невской лавры. Пересекает реки Мойку, канал Грибоедова и Фонтанку. На Невский проспект выходят фасады 240 зданий. Правая сторона (нечётная) неофициально называется «теневой», чётная — «солнечной» (популярное место для прогулок). Участок от площади Восстания до Александро-Невской лавры также неофициально называют Старо-Невским.

Современный Невский проспект — это визитная карточка Санкт-Петербурга. На ней расположены многочисленные памятники архитектуры, музеи, театры, другие учреждения культуры. Проспект относится к исторической части Санкт-Петербурга и вместе с находящимся здесь комплексом памятников входит в список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО.

Невский проспект в афоризмах и коротких цитатах[править]

  •  

Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица — красавица нашей столицы!

  Николай Гоголь, «Невский проспект», 1834
  •  

Едва только взойдёшь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем.

  Николай Гоголь, «Невский проспект», 1834
  •  

Никакой адрес-календарь и справочное место не доставят такого верного известия, как Невский проспект. Всемогущий Невский проспект!

  Николай Гоголь, «Невский проспект», 1834
  •  

О, не верьте этому Невскому проспекту!

  Николай Гоголь, «Невский проспект», 1834
  •  

...дождливая и довольно темная ночь показалась мне светлее радостного утра, а Невский проспект, через который пришлось мне проходить, ― эдемом, в коем все приглашало меня к наслаждению.[1]

  Михаил Салтыков-Щедрин, «Помпадуры и помпадурши», 1863
  •  

Главная улица Луги служит Невским проспектом для жителей: на ней выстроен Гостиный двор, и она же служит для гулянья жителям.[2]

  Семён Надсон, «Дневники», 1883
  •  

Трудно представить, <...> что делается на дорогах: идут такими толпами, в таком множестве, что скорее на Невский в праздник похоже, нежели на пустынное, осенне-грязное шоссе.[3]

  Леонид Андреев, «Иго войны», 1916
  •  

В былое время с шести часов вечера на Невском нельзя было протолпиться. Это была сплошная толпа падших, но милых созданий.[4]

  Василий Шульгин, «Три столицы», 1927
  •  

«Невский проспект» ― это сочетание вроде «А. С. Пушкин».[5]

  Лидия Гинзбург, «Записные книжки. Воспоминания. Эссе», 1920-1943
  •  

«Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар и там гуляет на просторе…» Бульвар ― это и есть Невский, который до 1820 года был посередине засажен аллеей лип.[6]

  Юрий Сенкевич, «Путешествие длиною в жизнь», 1999
  •  

Невский проспект переименовали в Проспект 25 Октября, а Садовую ― в Улицу 3 Июля. В связи с этим рассказывали анекдот. Старушка спрашивает: «Скажи, сынок, как мне к Невскому добраться?» ― «А вот садись, бабка на остановке Третьего июля, ― как раз к Двадцать пятому октября и доедешь».[7]

  Александр Городницкий, «И жить ещё надежде», 2001
  •  

«Большой дорогой из города к монастырю» назван будущий Невский проспект. Эта дорога неточно показана как прямая...[8]

  — Татьяна Базарова, «План петровского Петербурга», 2003
  •  

Невский проспект в Петровское время рассматривался не как городская улица, а как дорога, проходящая за городом.[8]

  — Татьяна Базарова, «План петровского Петербурга», 2003

Невский проспект в публицистике и документальной прозе[править]

  •  

Взаимные вопросы о здоровье, которым никто не интересуется, о погоде, которую всякий сам видит, о новостях, которые уже всем известны, ― вот тип почти всех разговоров на Невском проспекте, с некоторыми вариациями, но все на одну и ту же тему! Здесь кадриль особ прекрасного пола, разных лет, возраста, красоты, начиная от распускающейся розы и блистательного нарцисса до пожелтевшей гортензии.[9]

  Егор Расторгуев, «Прогулки по Невскому проспекту», 1846
  •  

Поздравив меня с высоким саном и дозволив поцеловать себя в плечо (причем я, вследствие волнения чувств, так крепко нажимал губами, что даже князь это заметил), он сказал: «Я знаю, старик (я и тогда уже был оным), что ты смиренномудрей и предан, но, главное, об чем я тебя прошу и даже приказываю, ― это: обрати внимание на возрастающие успехи вольномыслия!»
С тех пор слова сии столь глубоко запечатлелись в моем сердце, что я и ныне, как живого, представляю себе этого сановника, высокого и статного мужчину, серьезно и важно предостерегающего меня против вольномыслия! Нечего и говорить, в каком я вышел от князя настроении; дождливая и довольно темная ночь показалась мне светлее радостного утра, а Невский проспект, через который пришлось мне проходить, ― эдемом, в коем все приглашало меня к наслаждению. И действительно, я зашел в кофейную Амбиеля (в доме армянской церкви) и на двугривенный приобрел сладких пирожков (тогда двугривенный стоил в Петербурге восемьдесят копеек на ассигнации, в Москве же ценность его доходила до рубля) и разделил их с доброю своею подругой.[1]

  Михаил Салтыков-Щедрин, «Помпадуры и помпадурши», 1863
  •  

У нас морской город, а кроме «Стерегущего», кроме Гаванского торпедного катера, нет ни одного памятника морякам. Это тоже моя боль. Как и то, о чем сложились стихи: «Как-то кто-то, звать их некто, когда в городе уснули и мосты застыли сонно над Невой, в горло Невскому проспекту шестигранный штык воткнули и пустили кровь по мостовой». Хотелось тогда спросить у Аникушина: «Вы же подарили людям памятник Пушкину ― это же творение ваших рук! Но что же вы с этими скульпторами сделали? Зодчие, бедняги, мечут железобетонную икру». Никто не имел права посягать на Невский проспект. И чем? Стелой, которых немало стоит в любом городе. Память о войне священна, но достойна ли нашей боли и нашей памяти эта стела? Если бы я стал мэром, то всего лишь для одного деяния ― хочу убрать стелу Восстания. Чего стоит на сегодняшние деньги снять ее? Я бы сказал горожанам: «Мы хотим вернуть скверик? Тогда, товарищи, господа, дамы, давайте уберем стелу. Пришлите по десять рублей (проверять можете по моему личному телефону) ― это уже 50 миллионов. Я лично 500 тысяч сразу бы «отстегнул» на это святое дело. А эту стелу можно перенести в другое место, если уж она представляет архитектурную ценность как памятник погибшим. У нас в городе есть немало площадей в районах новостроек». И всё уберут в неделю. Уверен, что миллиона два петербуржцев сразу ответят деньгами.[10]

  Александр Розенбаум, «Бультерьер», 1996
  •  

Отсутствие литерных обозначений не позволяет выделить находившиеся на набережной и отмеченные на предыдущем плане Литейный двор и дворец царевича Алексея Петровича. «Большой дорогой из города к монастырю» назван будущий Невский проспект. Эта дорога неточно показана как прямая, хотя из-за просчетов строителей на месте будущей Знаменской площади два строившихся с разных сторон два участка сходились под углом. С. П. Луппов писал, что Невский проспект в Петровское время рассматривался не как городская улица, а как дорога, проходящая за городом. Действительно, на плане видно, что большая ее часть проходит по территории, заросшей лесом. Г. Ф. Бассевич в своих записках в 1716 г. назвал будущий Невский проспект «великолепным предместьем Петербурга». Большая перспективная дорога была, судя по свидетельствам современников, благоустроенной магистралью. От Адмиралтейства до будущей Знаменской площади ее окопали осушительными каналами и вымостили булыжником. В 1721 г. посадили в четыре ряда березы, а в 1723 г. установили первые фонари. За городской чертой находился монастырь Св. Александра Невского.[8]

  — Татьяна Базарова, «План петровского Петербурга», 2003
  •  

С 1712 года Пётр начал уделять пристальное внимание Петербургу, который постепенно приобретал столичный статус. В этом году по указу царя Доменико Трезини подготовил проект застройки Московской стороны, по которому между Невой и Большой перспективной дорогой (будущий Невский проспект) намечалось проложить десять параллельных линий. Землю разбили на одинаковые участки, на первой линии велели строить каменные или мазанковые здания, а позади ― деревянные. Вскоре подобные чертежи были разработаны и для остальных частей города.[11]

  — Татьяна Базарова, «Леблон нам не указ», 2007

Невский проспект в мемуарах, письмах и дневниковой прозе[править]

  •  

При постепенно усиливавшемся в Петербурге навыке переселяться на лето за город, навыке, проникшем почти во все классы, многие, особенно из числа мелких чиновников, для которых дачи во всякой другой местности были бы слишком дороги, стали нанимать крестьянские домики в деревне Полюстрове, на Неве, близ Безбородкинской дачи. Прежде они принуждены были ездить туда на гадких наших извозчиках, за дорогую цену. С лета 1843 года учредился красивый омнибус с надписью: «Невский проспект ― Полюстрово», который стал ходить туда и назад, в определенные часы по несколько раз в день, с платой по 15 коп. с каждого пассажира. Это был праотец всех наших, впоследствии столько размножившихся, загородных омнибусов.[12]

  Модест Корф, «Записки», 1845
  •  

Луга — небольшой уездный городок; если считать там каменные здания, то едва ли наберётся пять. Тротуар не вымощен, и потому весною ужасная грязь. В Луге есть две церкви, и начали теперь строить ещё собор. Главная улица Луги служит Невским проспектом для жителей: на ней выстроен Гостиный двор, и она же служит для гулянья жителям. Одна аптека, две гостиницы и трактир ― вот здания, которые бросаются в глаза по причине своих сравнительно громадных и разукрашенных вывесок.[2]

  Семён Надсон, «Дневники», 1883
  •  

На Невском я оформил наблюдение, которое я сделал ещё раньше. Свободная любовь — свободною любовью в социалистической республике. Но порнография, должно быть, преследуется. Ибо нигде я не видел даже того, чем пестрят витрины всех городов Западной Европы. Голости совсем не замечается.
То же самое надо сказать насчет уличной проституции.
В былое время с шести часов вечера на Невском нельзя было протолпиться. Это была сплошная толпа падших, но милых созданий. Сейчас ничего подобного нет. Говорят, они переместились и по преимуществу рыскают около бань. Другие объясняют, что вообще проституция сократилась, дескать, мол, нет в ней нужды: и так все доступно. Но это, конечно, преувеличено. Мне кажется, что в этом вопросе что-то произошло. А что именно, я дешифрировать не мог. Спрашивал, может быть, милиция очень преследует. Говорят, нет. В Ленинграде не притесняют.[4]

  Василий Шульгин, «Три столицы», 1927
  •  

Началась невообразимая партийная грызня на верхах, и анархически разгулялись низы. Достаточно было выйти на Невский проспект, чтобы сразу почувствовать, как безумно бушует в народе анархическая стихия. Я видел, как солдаты злобно срывали со стен какие-то афиши, которые упорно наклеивали другие «граждане», и как из-за этого в разномыслящей уличной толпе возникали кровавые драки. Я видел, как жестоко и грубо обижали на улицах офицеров[13]

  Фёдор Шаляпин, «Моим детям», 1932
  •  

Сочетание Уинкота не ленинградское, как и не по-ленинградски сказать «Невский проспект» вместо «Невский». Для ленинградца это тупо, для иногороднего вполне допустимо. Он может не ощущать особого значения этой улицы, тем самым особой семантики ее названия. Тогда как сказать ― «Лермонтовский проспект», «Суворовский проспект» ― вполне естественно. «Невский проспект» ― это сочетание вроде «А. С. Пушкин». Для культурного русского человека слово «Пушкин» (если только это не Василий Львович) не терпит никаких уточнений. Уинкоты уходят, остаются И., Н. и другие.[5]

  Лидия Гинзбург, «Записные книжки. Воспоминания. Эссе», 1920-1943
  •  

28-ое июня <1944>. Пошли по Невскому первые послеблокадные троллейбусы, очень праздничные и свежераскрашенные. Но это почти не влияет на загруженность трамвая. Да, мы снова узнали, что такое набитый трамвай.[14]

  — Александр Болдырев, «Осадная запись» (блокадный дневник), 1941-1948
  •  

Приятелей у меня было много ― и с самыми разными интересами. Мы ходили с ними на вечера в институты, еще в старших классах по вечерам начали ходить на Невский проспект. Эти прогулки по главной улице были в нашем городе традиционны еще с прежних времен. Об этом писали и Пушкин в своем «Евгении Онегине», и Гоголь в «Невском проспекте». Правда, в XIX веке петербургская публика выходила или выезжала гулять по Невскому днем. «Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар и там гуляет на просторе…» Бульвар ― это и есть Невский, который до 1820 года был посередине засажен аллеей лип. Не отступая от этой традиции, ленинградцы тоже любили прогуляться по Невскому в свободное время. Старшеклассниками мы просто гуляли, став взрослыми, уже могли позволить себе и другие развлечения ― заходили в какое-нибудь кафе, в подвальчик… Особенно привлекали нас магазинчики, которые мы называли «США», то есть те, где можно было выпить бокал «Советского шампанского» или коктейль ― чаще всего «Полярное сияние», с коньяком. Один такой магазинчик был около Литейного проспекта, другой ― в районе Садовой улицы, третий ― ближе к Мойке, неподалеку от магазина, который ленинградцы называли между собой «Смерть мужьям». Посещали мы и кафе-мороженое, заходили в «Норд» (позднее переименованный в «Север»), но это привлекало нас меньше ― из-за «детского» меню… Пройдешь так по Невскому туда и обратно раза два ― и к концу прогулки становишься вполне хорош…[6]

  Юрий Сенкевич, «Путешествие длиною в жизнь», 1999
  •  

Я родился в 1933 году, когда большинство старых «питерских» названий улиц, площадей, мостов и даже пригородов было уже изменено на новые, «послереволюционные». Дворцовая площадь носила имя Урицкого, которого здесь застрелили, Марсово поле называлось Площадью жертв революции. Это название всегда представлялось мне нелогичным, так как жертвы революции, как мне тогда казалось, ― это прежде всего капиталисты и помещики. Невский проспект переименовали в Проспект 25 Октября, а Садовую ― в Улицу 3 Июля. В связи с этим рассказывали анекдот. Старушка спрашивает: «Скажи, сынок, как мне к Невскому добраться?» ― «А вот садись, бабка на остановке Третьего июля, ― как раз к Двадцать пятому октября и доедешь». ― «Что ты, милок, ― мне раньше надо».[7]

  Александр Городницкий, «И жить ещё надежде», 2001

Невский проспект в беллетристике и художественной прозе[править]

  •  

Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица — красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта. Не только кто имеет двадцать пять лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке выскакивают белые волоса и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта. А дамы! О, дамам еще больше приятен Невский проспект. Да и кому же он не приятен? Едва только взойдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем. Хотя бы имел какое-нибудь нужное, необходимое дело, но, взошедши на него, верно, позабудешь о всяком деле. Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург. Кажется, человек, встреченный на Невском проспекте, менее эгоист, нежели в Морской, Гороховой, Литейной, Мещанской и других улицах, где жадность и корысть, и надобность выражаются на идущих и летящих в каретах и на дрожках. Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга. Здесь житель Петербургской или Выборгской части, несколько лет не бывавший у своего приятеля на Песках или у Московской заставы, может быть уверен, что встретится с ним непременно. Никакой адрес-календарь и справочное место не доставят такого верного известия, как Невский проспект. Всемогущий Невский проспект! Единственное развлечение бедного на гулянье Петербурга! Как чисто подметены его тротуары, и, Боже, сколько ног оставило на нем следы свои! И неуклюжий грязный сапог отставного солдата, под тяжестью которого, кажется, трескается самый гранит, и миниатюрный, легкий, как дым, башмачок молоденькой дамы, оборачивающей свою головку к блестящим окнам магазина, как подсолнечник к солнцу, и гремящая сабля исполненного надежд прапорщика, проводящая по нем резкую царапину, — все вымещает на нем могущество силы или могущество слабости. Какая быстрая совершается на нем фантасмагория в течение одного только дня!

  Николай Гоголь, «Невский проспект», 1834
  •  

Но страннее всего происшествия, случающиеся на Невском проспекте. О, не верьте этому Невскому проспекту! Я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нем, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы. Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется! Вы думаете, что этот господин, который гуляет в отлично сшитом сюртучке, очень богат? Ничуть не бывало: он весь состоит из своего сюртучка. Вы воображаете, что эти два толстяка, остановившиеся перед строящеюся церковью, судят об архитектуре ее? Совсем нет: они говорят о том, как странно сели две вороны одна против другой.

  Николай Гоголь, «Невский проспект», 1834
  •  

Печальное и неприятное зрелище представляет Петербург в десять часов вечера, и притом осенью, глубокою, темною осенью. Разумеется, если смотреть на мир с точки зрения кареты, запряженной рьяною четверкою лошадей, с быстротою молнии мчащих ее по гладкой, как паркет, мостовой Невского проспекта, то и дождливый осенний вечер может иметь не только сносную, но даже привлекательную физиономию. В самом деле, и туман, который, как удушливое бремя, давит город своею свинцовою тяжестью, и меленькая острая жидкостьне то дождь, не то снег, ― докучливо и резко дребезжащая в запертые окна кареты, и ветер, который жалобно стонет и завывает, тщетно силясь вторгнуться в щегольской экипаж, чтоб оскорбить нескромным дуновением своим полные и самодовольно лоснящиеся щеки сидящего в нем сытого господина, и гусиные лапки зажженного газа, там и сям прорывающиеся сквозь густой слой дождя и тумана, и звонкое, но тем не менее, как смутное эхо, долетающее «пади» зоркого, как кошка, форейтора ― все это, вместе взятое, дает городу какую-то поэтически улетучивающуюся физиономию, какой-то обманчивый колорит, делая все окружающие предметы подобными тем странным, безразличным существам, которые так часто забавляли нас в дни нашей юности в заманчивых картинах волшебного фонаря[15]

  Михаил Салтыков-Щедрин, «Невинные рассказы» (Запутанное дело), 1848 (1863)
  •  

А я этого спокойствия не понимаю, и мне больно представить, как шли они по дорогам и сейчас еще идут, со скрипом возов, с плачем и кашлем простуженных детей, с мычанием и ревом голодной домашней скотины. И сколько их ― ведь точно целые страны переселяются с места на место, оглядываясь, как жена Лотова, на дым и пламя горящих городов и сел. Лошадей не хватает, и многие, как рассказывают, запрягают коровенок и даже собак покрупнее, а то и сами впрягаются и везут, как в древнейшие времена, когда впервые кто-то погнал человека… да и до сих пор гоняет его. Трудно представить, говорят, что делается на дорогах: идут такими толпами, в таком множестве, что скорее на Невский в праздник похоже, нежели на пустынное, осенне-грязное шоссе.[3]

  Леонид Андреев, «Иго войны», 1916
  •  

Пара серых рысаков легко несёт по Невскому плетёные санки. Иван Иванович, сидя подле Кокошкина, бессмысленно слушает и смотрит. Вот Гостиный двор. На лотках у пирожников выборгские крендели, сайки с изюмом, мочёная морошка. Просеменила модистка в розовом салопе, за ней два офицера. ― «Тетерерябчики! » ― кричит разносчик.[16]

  Борис Садовско́й, «Пшеница и плевелы», 1936-1941

Невский проспект в стихах[править]

Невский проспект у Адмиралтейства (Г.А.Качалов, 1753)
  •  

Поздно привык он ложиться,
Поздно привык он вставать,
Кушая кофе, помадиться, бриться,
Ногти точить и усы завивать;
Час или два перед тонким обедом
Невский проспект шлифовать.[17]

  Николай Некрасов, «Папаша», 1860
  •  

Но
пушкинской строфой
тут всё уже воспето:
громады
тёмные
вдоль Невского проспекта,[18]

  Семён Кирсанов, «Ночные улицы» ([Из цикла «Ленинградская тетрадь»), 1957
  •  

В полночь Невский проспект стал безлюден, как снежное поле,
Заметают снега у заставы кирпич баррикад,
И гудит за окном настороженный, близкий до боли,
Как биение сердца, родной навсегда Ленинград.[19]

  Виссарион Саянов, «Ночь блокады», 1942
  •  

Взойти на сцену ― выйти из тетради.
Но я сирень без памяти люблю,
тем более ― в Санкт-белонощном граде
и Невского проспекта на углу
с той улицей, чье утаю названье:
в которой я гостинице жила ―
зачем вам знать? Я говорю не с вами,
а с тем, кого я на углу ждала.

  Белла Ахмадулина, «Посвящение», 1984

Источники[править]

  1. 1 2 М. Е. Салтыков-Щедрин. Помпадуры и помпадурши. — М.: Правда, 1985 г.
  2. 1 2 Надсон С. Я. Дневники (1875-1883). Москва, «Захаров», 2003 г.
  3. 1 2 Л. Н. Андреев. Собрание сочинений в 6 т. — М.: Художественная литература, 1990—1996 г.
  4. 1 2 Василий Шульгин. «Три столицы». — М.: Современник, 1991 г.
  5. 1 2 Лидия Гинзбург. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. Санкт-Петербург, Искусство-СПБ, 2002 г.
  6. 1 2 Юрий Сенкевич, «Путешествие длиною в жизнь». — М.: Вагриус, 1999 г.
  7. 1 2 А. М. Городницкий. «И жить еще надежде». — М.: Вагриус, 2001 г.
  8. 1 2 3 Т. А. Базарова. План петровского Петербурга. Источниковедческое исследование. — СПб.: «Наука», 2003 г.
  9. П. Л. Яковлев, Ф. В. Булгарин, В. И. Даль, Е. И. Расторгуев, «Чувствительные путешествия и прогулки по Невскому проспекту». — СПб.: «Петрополис», 2009 г.
  10. Александр Розенбаум. «Бультерьер». — М.: Вагриус, 2000 г.
  11. Татьяна Базарова. «Леблон нам не указ». — М.: «Родина», № 7, 2011 г.
  12. Корф М. А., «Записки». Москва: «Захаров», 2003 год
  13. Ф.И. Шаляпин. «Маска и Душа». Москва, Вагриус, 1997 г.
  14. Болдырев А. Н. «Осадная запись (блокадный дневник)». Санкт-Петербург, 1998 г.
  15. М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 4, стр. 216. — Москва, Художественная литература, 1966 г.
  16. Садовской Б. А. «Пшеница и плевелы». — Журнал «Новый Мир», № 11 — 1993 г.
  17. Н. А. Некрасов. Полное собрание стихотворений в 3 томах: «Библиотека поэта». Большая серия. Ленинград: Советский писатель, 1967 год
  18. С. И. Кирсанов, Стихотворения и поэмы. Новая библиотека поэта. Большая серия. — СПб.: Академический проект, 2006 г.
  19. В. М. Саянов в сборнике: «Комсомольские поэты двадцатых годов». Библиотека поэта (большая серия). — Л.: Советский писатель, 1988 г.

См. также[править]