Кульба́ба, жёлтый цико́рий, ру́сский цикорий, иногда молоча́й или осенний одуванчик (лат.Leōntodon autumnalis или лат.Scorzoneroides autumnalis)[комм. 1] — распространённые сорные травянистые растения из рода кульба́ба семейства астровых (или сложноцветных), с прикорневой розеткой мелких листьев и цветком (чаще всего, жёлтым или, реже, оранжевым), напоминающим осот или крестовник. Семена кульба́бы — с хохолком из перистых волосков, они переносятся ветром. Кульбабу в изобилии можно встретить на лугах, вокруг дорог и тропинок, и вообще вблизи человека, её происхождение — умеренные широты северного полушария.[комм. 2] Кульбаба — неплохой медонос.
...сія лѣсистая и болотная страна ни какихъ отмѣнностей въ себѣ не имѣла, и позднія травы были обыкновенныя сѣверной странѣ, какъ то въ лѣсахъ <...> осотъ (Sonchus arvensis), осенніе одуванчики (Leontodon autumnale)...[1]
— Иван Лепёхин, «Продолженіе Дневныхъ записокъ путешествія...», 1771
Однажды, в самом начале весны, шёл он по саду и тросточкой сбивал головки цикорий, этих глупеньких жёлтых цветков, которые в таком множестве первые появляются на едва зеленеющих лугах.
Алёшка кстати сорвал жёлтый цветочек дикого цикория <...>. Из середины цветка действительно <...> показались чёрные букашки и живо расползлись по лепесткам и стебельку цветка.[2]
Кульбаба осенняя. <...> Очень обыкновенная трава, произрастающая на лугахъ и поляхъ въ б. ч. Европейской Россiи (на югѣ не встрѣчается) и въ Сибири. Цвѣтетъ со второй половины лѣта до поздней осени.[3]:79
— Карл Гофман, «Ботанический атлас по системе де Кандоля», 1880
Господи! как мне весело было тогда гулять с няней по этому берегу, какая большая трава росла на нём, сколько жёлтого цикория, одуванчиков на ней цвело! Иду, бывало, и рву без конца. А няня ворчит: «Не рви, матушка, эту гадость, ручки почернеют, после не отмоем!»[4]
Золотистый лепесток.
Он по имени куль-ба́ба,
По фамилии куль-ба́ба...[5]
— Михаил Савояров, «Молчальник» (из сборника «Не в растения»), 1921
...при входе в горы, по ущелью Номохун, по узеньким полянкам яркой зелени, среди густой щётки не цветущих ещё злаков, бросались в глаза кульбаба (Leontodon)...[6]
Leontodon hastilis L. Кульбаба стрѣловидная. Прикорневые листья продолговато-ланцетные, выемчато-зубчатые или перисто-надрѣзные, голые или усаженные 2-3-раздѣльными волосками. Стебель простой, прямостоящiй, выш. 15-30 см., съ одной верхушечной корзинкой и 1-2 чешуйчатыми прицвѣтниками. Корзинка до цвѣтенiя пониклая. Цвѣты желтые. Хохолок перистый. Почти вся Европа. На лугахъ, между кустарниками и въ лесахъ въ Европейской Россiи, исключая южныхъ губернiй, и на Кавказе. Цвѣтетъ лѣтомъ.[3]:79
— Карл Гофман, «Ботанический атлас по системе де Кандоля», 1880
Leontodon autamnalis L. Кульбаба осенняя. Листья прикорневые, длинные, узкiе, перисто-раздѣльные. Стебель выш. 15-60 см., вѣтвистый, безлистный, съ 2-4 корзинками на длинныхъ ножкахъ, которыя кверху постепенно утолщаются и снабжены многочисленными чешуйчатыми прицвѣтниками. Корзинки до распусканiя цвѣтовъ прямостоящiя. Цвѣты желтые. Почти вся Европа. Очень обыкновенная трава, произрастающая на лугахъ и поляхъ въ б. ч. Европейской Россiи (на югѣ не встрѣчается) и въ Сибири. Цвѣтетъ со второй половины лѣта до поздней осени.[3]:79
— Карл Гофман, «Ботанический атлас по системе де Кандоля», 1880
Вот что рассказыват о расселении по всей Германии одного растения, называемого кульбабой. Лет двести тому назад кульбаба водилась в Германии. А лет на сто позднее, после войны 1812 года, появилась кульбаба близ города Тильзита. Это выходит, — верст за сто от прежнего места. А в 1822 году кульбаба была уже замечена в Силезии, верст за 500 от Тильзита. Вот как передвинулось это растение с востока на запад за десять лет.[13]:111
— Николай Рубакин, «Сила жизни в царстве растений и животных», 1920
Больной насъ продержалъ въ Солѣ Вычегодской до 10 числа, въ которое время могли мы болѣе осмотрѣться въ окольности оныя: но сія лѣсистая и болотная страна ни какихъ отмѣнностей въ себѣ не имѣла, и позднія травы были обыкновенныя сѣверной странѣ, какъ то въ лѣсахъ зеленика (Lycopodium complanatum, selago et clauatum), разные роды мховъ (Bryum subulatum, glaucum, flexuosum; hypnum taxitolium, triquetrum, proliserum, crista castrensis, deadroides) и папоротника (Pteris aquilina, polypodium silix mas et soemina. Ostmunda linaria. Ophioglossum vulgatum), осотъ (Sonchus arvensis), осенніе одуванчики (Leontodon autumnale)...[1]
— Иван Лепёхин, «Продолженіе Дневныхъ записокъ путешествія...», 1771
Странное дело, что прежде всего врезались в мою детскую память не отец мой, не мать, не дом, где мы тогда жили, а зелёный берег Невы и дедушка мой, граф Пётр Андреевич. Вероятно, потому, что весь мир мой тогда заключался в береге Невы и кусочке 13-й линии, где в сереньком домике в три окна жил мой возлюбленный дед. Господи! как мне весело было тогда гулять с няней по этому берегу, какая большая трава росла на нём, сколько жёлтого цикория, одуванчиков на ней цвело! Иду, бывало, и рву без конца. А няня ворчит: «Не рви, матушка, эту гадость, ручки почернеют, после не отмоем!»[4]
Что касается флоры, то последняя в начале лета начала лишь зацветать: так, при входе в горы, по ущелью Номохун, по узеньким полянкам яркой зелени, среди густой щётки не цветущих ещё злаков, бросались в глаза кульбаба (Leontodon), гусиная лапчатка (Potentula anserina) и еще два вида того же рода...[6]
Сережа попросил меня на сегодняшний вечер нарезать кульбаб:
— Сделай это для меня. Я брошу <букет> на сцену, будет хохот. <...>
Я поспешил домой. Кульбаб вечером не было, и я под дождём нарвал бурачковой глухой крапивки. Кое-как прибрался и поехал в консерваторию.[8]
Оставалась одна Ольга, свежая, робкая, миленькая девочка… Василий её сперва не заметил… да и кто обращает вниманье на воспитанницу, на сироту, на приёмыша?.. Однажды, в самом начале весны, шёл он по саду и тросточкой сбивал головки цикорий, этих глупеньких жёлтых цветков, которые в таком множестве первые появляются на едва зеленеющих лугах. Он гулял по саду, перед домом, поднял голову — и увидал Ольгу Ивановну.
На канаве братья сделали привал, отдохнули. Они уже отошли вёрст десять. Набрали они тут земляники и наелись её всласть. Алёшка кстати сорвал жёлтый цветочек дикого цикория и, дуя на него и потряхивая, трижды проговорил: «Поп, поп, поп! Выпусти собак! Барин едет, поле топчет!» Из середины цветка действительно на зов Алёшки показались чёрные букашки и живо расползлись по лепесткам и стебельку цветка.[2]
Он ещё не всё узнавал и слышал, говорил, заикаясь. Вёл он себя так, что, не будь Паня предупреждена врачами, посчитала бы его рехнувшимся. Увидел в зарослях опушки бодяг, колючий, нахально цветущий, ― не вспомнил, огорчился. Ястребинку, козлобородник, бородавник, пуговичник, крестовник, яковку, череду тоже не вспомнил. Все они, видать, в его нынешней памяти походили друг на дружку, потому как цвели жёлтенько.
― Кульбаба! Кульбаба! ― заблажил он и ринулся на костылях в чащу, запутался, упал. Лёжа на брюхе, сорвал худой, сорный цветок, нюхать его взялся.
― Кульбаба! Узнал? ― подтвердила Паня и сняла с лица его паутину. Он ещё не слышал паутины на лице. Остановился возле рябины и долго смотрел на неё, соображая. Розетки на месте, а ягод нету?
― Птички, птички склевали.
― П-п-птички! ― просиял он. ― Ры-рябчики?[9]
Шагаем домой под тяжестью, а ощущение такое, будто там, на берегу, мы по крайней мере построили город. Осенние кульбабы, робкие и еле приметные, уже сложили свои цветки. Теперь они мерцают в легких сумерках среди полей что крошечные свечки, которые плывут и раскачиваются в воздухе.[10]
К дороге ластились, клонились отяжелевшие овсы. Приветливо желтели ясные полевые цветы осени: куль-баба, яснотка, ястребинка. Сквозь замохнатевший осот на волю выбрался упрямый цикорий. В проплешинах овсов небесно сияли мелкие васильки, если мы задевали сапогами межи, в глуби их начинали потрескивать и порскать чёрными семенами дикие маки.[11]
Кусты высокого белого тмина окружали эту скамейку почти со всех сторон и окончательно скрывали собою Иринку, когда девочка играла там со своею куклой или усаживалась плести венки. Вся лужайка была усеяна полевыми цветами, и у ног Иринки всюду пестрели одуванчики, анютины глазки, жёлтый цикорий, колокольчики, дикая гвоздика, незабудки… но больше всего тут было ромашки и белого тмина, отчего вся лужайка казалась тоже белой.[14]
— Елена Аверьянова, «Иринкино счастье», 1910
Улица впадала в замечательно просторный пустырь, весь зараставший в июле пижмой и цикорием, — жёлтой, как небо, когда солнце рассекает золотыми веслами тонкие перистые облака...[15]
— Алексей Толстой, «Весенние чувства необузданного древнего», 1859
Там цвели иваны-чаи, И цвели там молочаи, И ещё там цвёл молочник, И стоял там молочайник, Из него торчал цветок, Толстый, словно молоток.
Некрасивый, неприятный,
Очень жёлтый, неопрятный, Молочайный, пятикратный,
Золотистый лепесток.
Он по имени куль-ба́ба,
По фамилии куль-ба́ба...[5]
— Михаил Савояров, «Молчальник» (из сборника «Не в растения»), 1921
Эта любовь — как спасение,
и даже больше — воскресение.
Эта любовь — Божьим смехом,
который от счастья идёт эхом.
И только так я жив с тобой
в море солнечных кульбаб.[12]
I ця любов — немов спасiння,
i навiть бiльше — воскресiння.
I ця любов — мов Божий сміх,
який від щастя йде луною.
І я такий живий з тобою
у морі сонячних кульбаб.
↑Один из самых распространённых видов — кульба́ба осенняя — едва ли не один из самых примелькавшихся сорняков: невзрачный, выносливый и низкорослый. Как и подорожник, он встречается едва ли не повсюду, где ступает нога человека.
↑Цитата из рассказа Тургенева «Три портрета» с жёлтыми цветами цикория находится немного ниже.
↑«И молодой цикории засветит желтизна...» — в данном случае трудно установить доподлинно, имел ли в виду Алексей Толстой желтизну молодых побегов настоящегоцикория, или всё-таки — жёлтые, светящиеся по весне цветы жёлтого цикория (кульбабы).
↑ 12И. И. Лепёхин. Продолженіе Дневныхъ записокъ путешествія академика и медицины доктора Ивана Лепехина по разнымъ провинціямъ Россійскаго государства въ 1770 году. Въ Санктпетербургѣ при Императорской Академіи Наукъ 1802 года
↑ 12П. В. Засодимский в книге: Русские повести XIX века 60-х годов. Том 1. — М.: ГИХЛ, 1956 г.
↑ 123Карл Гофман. Ботанический атлас по системе де Кандоля : С изм. и доп. применительно к России под ред. А. Ф. Баталина б. дир. и Н. А. Монтеверде, гл. ботаника Имп. С.-Петерб. ботанич. сада. — 2-е изд., испр. и значит. доп. — Санкт-Петербург: А.Ф. Девриен, 1899 г.
↑ 12М. Ф. Каменская Воспоминания. — М.: «Художественная литература», 1991 г.
↑ 12Козлов П.К., Монголия и Кам, Трехлетнее путешествие по Монголии и Тибету (1899—1901 гг.) Второе издание (сокращенное). Под редакцией и со вступительной статьей В. П. Козлова. — М., Государственное издательство географической литературы, 1947 г.
_-_Oslo,_Norway_2020-08-06.jpg)
_IMG_6350.jpg)
_IMG_4446.JPG)
